Читать книгу О любви - Геннадий Александрович Разумов, Геннадий Разумов - Страница 8

Стагнация

Раньше все было иначе. Придешь с работы домой, а жена, минуту назад замарашкой, стоявшая у кухонной плиты, вдруг нырнет в зеркало, пошерудит там чего-то и выйдет оттуда прекрасной венерой из пены морской. Щечки, губки – античные коринфы, платье – барокко, прическа – рококо, а глазки светятся так, что бра тускнеет на стене.

Прошли годы, и вот теперь она выходит к тебе в замызганном халате, на лице белый мел и черный грифель под глазами. Несет тебе вчерашнюю котлету с позавчерашней гречкой, жалуется, что Сенька опять двойку получил, что свет в ванной перегорел и стиральная машина не фурычит.

И придется, как всегда, проверять арифметику у потомка, глядящего в потолок, лезть на табуретку лампочки вкручивать, возиться со шлангом у стиралки. А тут уж и спать пора. В туалет сходишь, зубы почистишь и, скинув шлепанцы, усталый повалишься на кровать, бывшую когда-то семейным сексодромом.

Жена тоже лениво сюда вскарабкается, угнездится рядом, по привычке ночнушку с коленок сдернет, и ты без особого энтузиазма спросишь: «Ну, что, будем?» Она посмотрит на тебя сонным взглядом и также безразлично ответит: «Ну, давай». И ты начнешь старательно трудиться, одновременно прислушиваясь к котлете в животе, вдруг вздумавшей затеять громогласное бурление. А она запрокинет назад голову, примнет затылком подушку, плотно закроет глаза и задышит глубже, реже, ровнее.

Продолжая усердствовать и на мгновение отвлекшись от котлетной бормотухи, ты подумаешь, что надо бы и супруге уделить внимание. Посмотришь на нее, прислушаешься – и (о, какой прикол!) тут же остановишься, замрешь, увянешь.

Что такое, что случилось?

А ничего особенного – просто она заснула…

Смольный

Они встречались в той съемной однокоечной комнатенке не так уж часто – тогда, когда удавалось перехватить ключ у таких же, как они, узников запретной свободной любви. Но однажды (такая удача) им прифортило вместе поехать в командировку в Ленинград. Вот уж когда они оторвались по полной, страсть бушевала целую неделю, и главное – где (!).

В знаменитом здании Смольного, который в 17-м году служил штабом для большевиков, а до революции был «Институтом благородных девиц». В хрущевские времена там находилось ведомственное общежитие для приезжих, и в святых стенах, слышавших когда-то шуршание бальных туфелек, топот солдатских сапог и картавый говор Ленина, наши любовники в штормовом экстазе бесстыдно скрипели видавшей виды пружинной сеткой узкой односпальной казенной койки.

…Но, увы, даже выкипающее от стоградусной температуры молоко в кастрюле остывает со временем. А уж любовь…

После той жаркой ленинградской командировки что-то в их бурной страсти перегорело, казавшаяся раньше такой крепкой связь как-то сама собой ослабла, пошла на убыль, потускнела, завяла, а потом и совсем прервалась.

Через пару лет они случайно встретились на улице. Зашли в ближайшую кафушку, посидели, поцедили чай из бумажных стаканчиков, погрызли присоленных орешков, помолчали, погрустили и снова ощутили печальную ненужность друг другу. Не говоря лишних слов, они поднялись из-за стола и пошли к выходу. У дверей прощально коснулись плечами, потом она тронула сухими губами его щеку и, опустив низко голову, ушла в темноту вечера.

Ничего не поделаешь. Большая страсть – это редкий счастливый случай, а он, как звезда эстрады, не любит выходить на бис по нескольку раз.

Он, она и чемодан

Они познакомились в московском Доме ученых, где он читал лекцию по археологии Дагестана, а она водила дочку в детскую секцию рисования. Весна скатывалась к лету, и он так же, как в прошлые годы, собрался ехать в экспедицию на Каспийское море. Там был пляж, солнце, мандарины, арбузы, мушмула. Договорились, что она тоже к нему приедет.

И вот настал этот день. Он заранее прибыл в аэропорт и примостился к двери таможенного контроля ждать с букетом цветов ее выхода. Наконец, она появилась, красивая, длинноногая, в коротком платье до колен, в золотистых туфлях на высоких каблуках. О, как она была долгожданна, как желанна. После крепких объятий и нежных поцелуев он подцепил пальцами ее большой четырехколесный чемодан и повел к машине.

Возле помятого потертого уазика веселая улыбка исчезла с ее лица, она удивленно скосила на него глаза, но ничего не сказала. Помедлив немного и брезгливо поморщившись, она смахнула ладонью пыль с сиденья и, опершись на его плечо, вскарабкалась на подножку. Всю дорогу молчала, а он без перерыва рассказывал ей о своих раскопках в хвостовой части дербентской крепости Нарын-кале.

Возле палатки-брезентухи образца 60-х годов глаза ее совсем погасли, она остановилась в нерешительности и снова недоуменно на него посмотрела. Потом глубоко вздохнула и, нагнув голову, вошла внутрь вслед за своим чемоданом, сразу заполнившим все помещение, где стояли две односпальные кровати, и канцелярский стол, заваленный бумагами, картами и осколками черно-лаковых арабских кувшинов. Она присела на край единственного в палатке стула и спросила, пытаясь улыбнуться: