Читать книгу Матильда Кшесинская. Любовница царей - Геннадий Седов - Страница 3

Вообразим живую кокетливую девочку неполных одиннадцати лет, только что выехавшую в собственном экипаже из дома, на занятия в балетную школу. В Петербурге бледная и вялая весна, но уже продают на улицах фиалки – цветочницы бегут с тротуара к коляске, протягивают нежные букетики, кричат весело: «Купите, барышня!», она вдыхает с чувством едва уловимый цветочный аромат, косит азартным глазом по сторонам. Вокруг – пестрая нарядная толпа, люди двигаются во всех направлениях, наслаждаясь первым теплом; вот пролетел кто-то в двух шагах на лихаче, в парадной форме, глянул мимолетно в ее сторону – немедленно принять независимый вид, отвернуть гордо головку: так, кажется, поступают в аналогичных случаях светские дамы… или, может, напротив, улыбнуться небрежно?..

«Хорошенькая какая…» – слышится откуда-то. Она вертит по сторонам головой: кто сказал? по чьему адресу? День какой прелестный, господи! Как не хочется учиться!

Опять будет тоска в репетиционном зале: сонный Лев Иванович примется аккомпанировать на скрипке, произносить монотонно: «плие!..», «коленки надо вывернуть!»… «не отрывайте пятку от пола!» – по инерции, не глядя на учениц, выстроившихся вдоль балетной стенки. Можно во время его урока делать что угодно: передразнивать друг дружку, глядеть в окно – он и не заметит: скрипку Лев Иванович любит, кажется, больше, чем своих воспитанниц. Все, что он изо дня в день с ними повторяет: приседания с развернутыми врозь носками, перегибы с округлыми взмахами рук, батман вперед, батман назад, батман в сторону – все эти простейшие упражнения она давным-давно изучила дома. Скука смертная…

Она приходящая ученица, экстерница, в отличие от воспитанников, живущих в училище на казенном довольствии. Так постановили на семейном совете: Мале интернат ни к чему, средства, слава богу, позволяют не отрывать ребенка от семьи.

– Доброе утро, мадемуазель!

Знакомый швейцар помогает ей раздеться, вешает верхнее платье в шкаф. Она глядится, нахмурившись, в трюмо, приглаживает прислюненным пальцем бровки. Встряхнув туго заплетенной косой, устремляется вверх по лестнице: скоро звонок. Прыг-скок, – скачет с удовольствием по коридору, – прыг-скок…

– Кшесинская, – слышится за спиной, – остановите, прошу, ваш аллегро?

Господи, инспектрисса! Как всегда – внезапно…

– Простите, Варвара Ивановна! Бонжур!..

Чинным шагом продолжает она движение по коридору, кивает на ходу знакомым девочкам в казенных форменных платьицах. Заливается призывно колокольчик в руках дежурной воспитательницы:

– Мадемуазель, поторопитесь!.. Живее, живее!..

По положению приходящей ученицы ей надлежит повернуть на правую сторону, где расположены классы экстерников, но для нее сделали исключение, приравняли приказом дирекции к интернатовским воспитанницам, «пепиньеркам», у них более насыщенный курс по общим предметам: Закону Божьему, французскому, арифметике, географии, музыке. Учиться ей легко, учителя и классные дамы ставят ее в пример. Ее отличает красивый молодой географ мсье Павловский, нравящийся многим девочкам, и ей в том числе. По расписанию сегодня первый урок география; она чуточку волнуется, ожидая его появления на пороге.

– Доброе утро!.. Садитесь, прошу вас… («Очаровательная улыбка… смотрит, кажется, в ее сторону».)

У Павловского обыкновение: вызывать учениц к доске по очереди. Если вы отвечали ему накануне, то нынче можно не беспокоиться и урока не учить. Этим часто пользуются лентяйки – только не она, разумеется: домашние задания она готовит всегда, чтобы не вырасти, по выражению мамули, дунюшкой-неразумушкой.

Дождавшись, пока утихнет шум в классе, глянув мельком в тетрадь, Павловский произносит:

– Мадемуазель Степанова…

Выйдя к доске, та стоит истуканом и только хлопает глазами: урока нисколечко не знает. Он отправляет ее на место, произнеся:

– Попросим исправить положение Кшесинскую, хотя сегодня и не ее очередь.

Получилось ужасно: она так спешила сегодня, что не успела переобуться на вешалке: осталась в теплых гамашах и ботинках.

Встав из-за стола, она просит разрешения отвечать, не выходя к карте. Павловский, на мгновенье смешавшись, разрешает, а после звонка спрашивает, подойдя, с иронической улыбкой:

– Что это с вами, милая мадемуазель? Что вас так смутило?

И она говорит, показывая взглядом на клетчатые гамаши:

– Выйти в таком виде мне было неловко.

Павловский весело смеется:

– Понимаю, понимаю. И пожалуйста, не надо краснеть!

События прошедшего дня заново переживаются по дороге домой. Ей удалось посплетничать немного с Олечкой Преображенской у стенки в репетиционной зале, когда Лев Иванович вышел зачем-то ненадолго – она, разумеется, поведала подружке о курьезе на уроке географии, смеялись обе до упаду. Какой-то аноним с третьего этажа, где занимаются мальчики, прислал на ее имя во время перемены записочку, состоящую из одних начальных букв, понять содержание было решительно невозможно. Она перебирает в памяти знакомых воспитанников: кто бы это мог быть? Есть кое-какие подозрения, надо проверить.

Училище балета – что твой монастырь: всюду недремлющее око блюстителей порядка и нравственности – воспитатели, педагоги, классные дамы, инспектора. Категорически запрещено какое-либо общение между мальчиками и девочками. Женская и мужская половины строго отделены: в бельэтаже репетиционные залы, классы и дортуары для воспитанниц, выше этажом, по-петербургски симметрично, аналогичные помещения воспитанников.

Нет, однако, на свете непреодолимых преград, к каждому замку найдется своя отмычка: если сильно захотеть, можно общаться и сквозь тюремные решетки. Обучение балетной технике включает работу с партнером, периодически в верхнем зале идут совместные репетиции. В красивой и нарядной училищной церкви на третьем этаже проходят по субботам общие моленья, а по воскресеньям и праздникам всенощные и обедни. Прибавьте к этому коллективные выезды в Мариинский театр для участия в массовках – в старомодных поместительных каретах-«рыдванах» времен матушки Екатерины Великой, в таинственном полумраке скрипучего короба, на противоположных скамейках напротив друг друга. А сами вечерние представления на знаменитой сцене, где все пропитано амурными страстями – и музыка и танец, и пантомимы, и дети волею постановщика-хореографа вовлечены в общую игру? Так что возможностей для нежелательных контактов предостаточно, и понаторевшие в конспиративных приемах подростки вовсю ими пользуются: там, глядишь, словечком пара влюбленных перемолвилась, там незаметно кто-то сорвал за кулисой у дамы сердца мимолетный поцелуй в пылающую щечку, там на глазах у зазевавшейся дежурной переходит ловко из рук в руки интимная записочка, покуда не очутится в рукаве у адресата. Жизнь берет свое…

Влюблена ли она? Смешной вопрос: влюблена, разумеется! В папочку любименького – раз, в крестного дядю Мишу, немного в Павловского. Несколько дней была влюблена в воспитанника Сережу Рахманова, но чувство испарилось бесследно после того, как избранник явился на совместную репетицию с выпавшим передним зубом – умора!.. Сейчас ей нравится элегантный и стройный Николай Легат, недавний выпускник, танцующий с ведущими балеринами Мариинского театра, но это не окончательно, следует еще поразмыслить…

Покачивается уютно на рессорах экипаж, стекают наперегонки по мутному окошку дождевые ручейки. Она нисколечко за сегодняшний день не устала, улыбается собственным думам. Господи, как замечательно жить на белом свете!