Читать книгу Ворох историй. Сборник рассказов - Геннадий Синицкий - Страница 3

В декабре 1979 года я находился в отпуске на Невельщине. 16 числа мной была получена телеграмма от командования части, где мне предписывалось срочно явиться в расположение своего полка. Прервав отпуск, мы с супругой Татьяной и ребёнком отправились в Термез – самый южный город Узбекистана, ведь именно там располагалась 108-я дважды Краснознамённая «Невельская» мотострелковая дивизия. Впоследствии, именно она была первым воинским соединением Советского Союза, которое входило в Афганистан в начале войны. Конечно, кто-то поспорит и скажет про группу «Альфа» или вспомнит «мусульманский батальон», который был заброшен в Афган ещё в апреле 1979 года, но у них были совершенно иные задачи, о которых более существенно смогут рассказать историки спецслужб.

Мы догадывались о причинах столь срочного вызова. На нашей приграничной территории обстановка была неспокойной уже несколько месяцев, если быть точным, то с июля 1979 года, когда в части стали поступать разношёрстные призывники середины лета. Они проходили ускоренный курс молодого бойца и принимали присягу уже в конце августа. В дивизию прибывало вооружение, личный состав, техника. Хайратон принимал самолёты с авиабомбами. Шло накопление арсенала. Всё это было неспроста. Да и поезд, на котором мы ехали, после остановки в Волгограде, стал постоянно задерживаться на промежуточных станциях, пропуская на юг воинские эшелоны.

Капитан Пётр Чертков, Кабул, 1980г.

Термез был напрочь забит военными. Личный состав ходил по улицам с боевым оружием – неслыханное дело по тем временам. Нам всё стало ясно – будет война. Забегая вперёд, скажу, что официальная версия ввода советских войск в Афганистан, которую доводили до личного состава работники политотделов, звучала приблизительно так: «С запада Иран, а с юга и востока Пакистан вводят в Афганскую республику свои войска, чтобы задушить политику дружественной СССР Народно-демократической партии Афганистана, пришедшей к власти в результате Саурской революции в апреле 1978 года». О том, что в Афгане идёт гражданская война, мы узнали много позже. По сути, это была война этнических кланов, которые не могли договориться между собой и постоянно враждовали друг с другом. Кто-то из них принимал нас радушно и даже дружил, а кто-то оказался непримиримым врагом шурави.

Ворота части были распахнуты настежь. На плацу летали бумажки. Вокруг ни единой души. И эта гнетущая тишина рождала в груди тревожное беспокойство за наше непонятное будущее.

В здании КПП послышался храп спящего человека. Это был начфин Уктам Ака, узбек по национальности, его предупредили, что я приеду. Он и сообщим нам, что весь личный состав дивизии выдвинулся на полигон в Учкызыл, располагавшийся в семнадцати километрах от Термеза.

Меня же терзала мысль – куда определить семью. Отправились в гостиницу, но там ответили, что у них генералы в коридорах квартируют, всё забито до отказа. Делать нечего, пришлось вернуться в часть. Комнаты, а тем более квартиры у меня тогда не было, я жил в каптёрке расположения роты, поэтому говорю своей Татьяне: «Давайте вещи в руки и на поезд, поедете назад, война начинается». В этот момент к КПП подъехал ЗИЛ, на котором приехал старшина моей роты, за продуктами для батальона. Он с семьёй снимал небольшую комнату в городе и предложил моих определить туда же. У него жена и двое детей ютились на десяти квадратных метрах, а теперь к ним добавилось ещё двое. Через несколько месяцев командование выделит нам трёхкомнатную квартиру на две семьи (делите, как хотите, называется), а пока пришлось довольствоваться этим, и я со спокойным сердцем отправился в полк.

К моему прибытию состав роты был уже укомплектован на 100%, но самое смешное было в том, что это были «партизаны» – резервисты, пребывавшие в запасе, и учётные воинские специальности у них были: контроллёр, контроллёр КПП и т. п. То есть, это были военнослужащие внутренних войск, которые охраняли тюремные зоны и которые вообще не имели представления о пехоте. Главное их преимущество было в том, что они были мусульманами (узбеки, таджики, киргизы) и понимали язык населения сопредельного государства.

Время «Ч» было назначено на 15 часов 25 декабря 1979 года. Кстати, в армии не говорят ноль-ноль, поэтому, когда я смотрю фильмы или читаю книги и нахожу такое выражение, то с огромной иронией понимаю, что автор дилетант и ничего не знает о службе в армии.

Накануне всем военнослужащим выплатили денежное довольствие за два месяца вперёд. Такие приличные деньги мне были ни к чему, а семье надо было на что-то жить, и я решил отвезти их в Термез супруге. Когда сослуживцы узнали, что я еду в город, то решили передать со мной деньги своим родным. Но денег оказалось настолько много, что их попросту невозможно было распихать по карманам. Пришлось взять каску и складывать наличность в неё ворохом. Сюда же кидали записки с суммами и адресами родных. Мне дали водителя на санитарной машине, и под вечер мы уже были в Термезе, но оказалось, что мой водитель родом из какого-то местного кишлака и совершенно не знает города, да и я изучить его ещё не успел, так как был переведён сюда несколько месяцев назад из Западной группы войск в Германии. Когда мы с горем пополам отыскали пару адресов, я понял, что мне понадобиться недели две, чтобы развести деньги по семьям сослуживцев. В час ночи мы нашли дом, где проживала моя Татьяна с дочкой. Естественно в это время все уже спали. Пришлось лезть через забор и стучаться в дверь пока не разбудишь. Я передал женщинам деньги с записками и адресами, и сказал: «Девчонки, поступайте, как хотите. Хотите, ищите всех, а хотите оставьте деньги себе – война всё спишет». До утра мы сидели на крыльце, разговаривали. Собственно вот так и попрощались.

В нескольких километрах от Термеза стоял наполовину построенный мост через Амударью. В его продолжение были сооружены понтоны, по которым мы и входили в Афганистан. Первые потери наших солдат были здесь, на этой переправе. В авангарде колонны шла боевая разведывательно-дозорная машина (БРДМ), под ней сорвало один из понтонов, и вместе с экипажем машина ушла на дно реки, причём довольно быстро. Чтобы избежать подобные потери личного состава, командованием были вызваны речные буксиры, которые упёрлись своими носами в мост и держали составные части понтонов, пока по ним шли наши войска. За буксирами ещё такие огромные буруны были – впечатляло. Рота, которой я командовал, была в передовом отряде 180-го полка, и переправилась на афганский берег только в 18 часов. Кстати, совсем забыл сказать, в нашем округе не было понтонов, и первоначально, войска собирались переправлять на баржах, но когда посчитали, что дивизия переправится на тот берег только через неделю (что лишало смысл операции), то вызвали понтонно-мостовой полк откуда-то из Сибирского военного округа (или из другого – не помню). В общем, по первоначальному плану, мы должны были входить в Афганистан ещё до 20-го декабря, но так как у нас не было понтонов, командованию пришлось менять сроки ввода.

Неразбериха в начале войны всегда присутствует. Перед входом, боеприпасы были уложены в магазины, но магазины находились в ящиках, а те лежали на БМП. Боеприпасы раздавать бойцам? Немая сцена. Через полчаса приходит ответ: да, боеприпасы раздать. Хорошо, раздали. Рота маленькая, но в роте 36 пистолетов: офицеры, прапорщики, механики-водители, пулемётчики – все должны быть с пистолетами. Пистолеты раздавать? Опять немая сцена, и опять через полчаса приходит команда – раздать. Теперь гранаты. Что делать с гранатами? Никто не знает. Опять запрашиваем командование. И опять через полчаса приходит команда – раздать. И так далее по всем пунктам, то есть чувствовалось – собрались воевать.

Оскенбек Букаев, Пётр Чертков, Александр Балобежин. Афганистан, 1980г.

А самое смешное, что буквально за полчаса до входа на мост, приходит указание: срочно сдать списки военнослужащих в трёх экземплярах: Ф.И.О., год рождения, кто – откуда и т.д., с указанием номера военного билета и указанием номера боевого оружия. Как? Вот как это можно успеть сделать за 30 минут? Я думал, дня два будем писать, ведь писаря в роте нет, печатной машинки тоже нет. Ну, ладно, разорвали тетрадь в 96 листов, раздали по отделениям, где каждый боец своим почерком написал требуемые данные. Собрали воедино. Отнёс командиру батальона. Сдал. В итоге, как оказалось, эти списки вообще никому нужны не были, делалось так, для галочки. Мы должны были их сдать пограничникам, чтобы у них были данные – сколько вошло, с каким видом оружия и т. д. Но, оказалось, что пограничникам эти списки – ни к селу, ни к городу. Когда мы подошли к границе, около пограничного столба, перед контрольно-следовой полосой, которую мы попросту раздавили, на табуретке сидел пограничник в звании капитана. То ли он был с перепоя, то ли жара на него так подействовала – я так и не понял, но он дремал. Я потрепал его за плечо и спросил: «Куда списки?», он очнулся, взял бумаги, повертел их в руках и бросил под свою табуретку.

Входили на афганский берег – начинало темнеть. Не прошли и километра, как первое, что мы увидели это движущуюся нам на встречу странную машину. Передок у неё был от ЗИЛа, а кузов из дерева. Причём кузов раза в два был выше кабины. Он был весь расписан яркими красками. На нём висели картины с разными птицами, цепочки, зеркальца, фонарики, кисточки и всё это так гремело, что мои бойцы прозвали данное чудо техники – бурубухайка. Так это название впоследствии и прижилось. Таких машин было очень много, а самое интересное, что те, кто был в Афганистане, могли встречать и такую картину: салон пассажирского автобуса полностью набит стадом овец, а весь народ висит на окнах и сидит на крыше.

Ну, так вот, когда мы встретили свою первую бурубухайку, командир машины Шура Балобежин говорит мне: «Командир, цирк едет». Отвечаю: «Понятно, страна интересная». Спустя некоторое время встречаем ещё одну бурубухайку. Теперь уже я говорю Шуре: «Ещё один цирк?» Он отвечает: «Наверное, отстала от первой». Но, когда мы встретили третью и четвёртую похожие машины, то поняли, что они здесь все бурубухайки.

Всю ночь мы шли маршем до Пули—Хумри, где встали на дневной и ночной отдых. Впереди был перевал Саланг. Мою роту поставили в боевое охранение, и нам пришлось окапываться. Тут произошла интересная история. Часть колонны попала на хлопковое поле, а часть – на сухой ручей и горы. БМП в котором я находился, пришлось окапывать в каменисто-песчаном грунте. Нам надо было сделать укрытие для машины, построить командно-наблюдательный пункт роты и вырыть отход сообщение. Когда мы втроём (я, командир машины и механик водитель) всё это сделали, то свалились как подкошенные. И вот, лежим на бугре, руки все в мозолях, а Шура и говорит:

– Командир, я заканчивал учебку, а там такой сержант был… Думал, приду из Армии, поймаю его и буду целый день бить ему морду… А теперь думаю, приду, куплю ящик коньяка и пока он его весь не выпьет – я от него не отойду, за то, что так научил меня копать окопы.

Следующую ночь мы шли через Саланг. Лишь утром вышли из туннеля и тут я глянул вниз – мамочка родная! Внизу лежало множество таких маленьких машинок, словно муравьи. Стало не на шутку страшно – не приведи господь сорваться (впоследствии мне пришлось проходить через перевал девять раз).

27 числа мы подошли к Кабулу. Слева виднелся аэродром и наши самолёты, спуск и уже внизу столица Афганистана. Здесь мы и заночевали. Утром 28-го декабря я получил задачу выйти на Газнийскую дорогу и поменять там десантников. У дороги стоял афганский танковый батальон Т-55. Нам предстояло его охранять, чтобы они не вздумали часом выступить против наших войск. Рассредоточились. Через некоторое время к нам подошёл старший лейтенант, который был советником при замполите афганского батальона. Представился. Я ему говорю:

– Слушай, если вы заведёте машины, то у меня приказ – жечь танки. Но, мы ведь оба понимаем, что дюжина БМП не сможет что-либо противопоставить тридцати двум танкам. Вы нас за две минуты раздавите.

– Не переживайте. Бойки с пушек и затворы пулемётов мы уже давно сняли. Всё под контролем. Вам надо познакомиться с ними, прийти в гости, чтобы я вас представил офицерам.

Ну, раз надо так надо идти. Вопрос к кому? Друзья они или враги – мы не знаем.

– Ну, что, Шура, пошли в гости. Возьми из сухпайка пять банок тушёнки – с пустыми руками идти нельзя. И вот ещё что – мне руки в карманах держать нельзя – это не уважение, поэтому, бери гранату в левую руку, вынимай чеку и держи её в кармане. Автоматы не берём, у нас пистолеты есть, но держим их в кабурах.

Пришли. Познакомились с офицерами. Некоторые из них даже по-русски слова знали. Афганцы накрыли стол и поставили «кишмишовку» – самогон из изюма, достали пару бутылок бренди местного разлива. Чокнулись, выпили по рюмке. Я достал наши консервы, открыл. Угостились. Понравилось. Выпили по второй, третьей. Всё нормально. И тут, один из афганцев сощурился, что-то посмотрел на столе, окинул нас колючим взглядом и бегом на улицу. Повисла пауза недоумения… Слышим – блюёт. Через пару минут офицер зашёл. Вытирая ладонью рот обжог нас взглядом, потом посмотрел на своих, что-то сказал им и те, как ужаленные, выскочили в тот же миг из помещения. Мы остались вдвоём с советником. На улице были слышны рвотные позывы хозяев стола. Начавшееся праздное настроение улетучилось и стало как-то не по себе. Спрашиваю:

– Что случилось?

– Не знаю. Что-то им плохо стало.

Мы взглянули на банки – может, какая просрочена? И увидели, что на одной из них осталась этикетка, а там красуется такая маленькая, розовая голова свиньи. Стало далеко не до смеха… Пришлось быстро убирать свинину со стола. К нашему удивлению, когда афганцы вернулись, то ничего нам не сказали. Забегая вперёд, скажу, что я с ними потом крепко подружился. Хорошие ребята оказались! Ну, а чтобы исправить получившийся конфуз, я пригласил этих офицеров—танкистов к нам в расположение, на встречу Нового – 1980 года.

Пригласить-то пригласил, но вот куда? У нас ведь даже палаток не было. Обустраивались, кто как мог. Я к комбату – надо палатка, гостей встречать, чтоб не стыдно было.

31 декабря привезли мне палатку и печку, а земля-то уже промёрзшая была, кругом камень – куда её поставить? Кое-как растянули, привалили концы камнями. Печка задымила во все щели, внутри стоял сизый дым, хоть топор вешай. Это надо было видеть.

Пришли два афганца. Что им подарить? Надо же не то, чтобы опростоволоситься, а чтобы к месту и на долгую память закрепить интернациональную дружбу. Решение нашлось. Нам, буквально, на днях выдали новые меховые шлемофоны, очень хорошие и тёплые. Как от сердца отрывали! Но, ведь и подарок должен быть дорогой – восток дело тонкое. Ну, вот, значит одному – командиру танковой роты Абдул Маджору, я подарил шлемофон и флакон шипра, а другому – начальнику штаба Абдул Вахиту, достались шлемофон и цветные карандаши (пузырька шипра больше не оказалось). Смотрим, а у них какое-то недовольство между собой начинается, заспорили. Я даже нашего переводчика вызвал, чтобы понять, о чём разговор. Оказывается, одеколон это очень ценная вещь! И даже шлемофон не надо. Пришлось срочно искать что-то похожее по всей роте. Нашли. У взводного Морозова был маленький и к тому же, начатый флакончик «Гвоздики». Добавили туда немного воды. Подарили обделённому начштаба и всё сразу как-то устаканилось. Весёлые ребята! А какие наивные – просто нет слов. Где-то, через неделю после Нового года они пришли ко мне в гости. Мы уже обжились тогда. Мне основательно закрепили палатку, а солдаты для себя нашли кирпич-сырец, поставили трёхстенок, накрыли брезентом и печку туда. Ну, так вот, стоят эти двое передо мной и сияют, как новые рубли. Столько радости принесла им покупка чёрных, как смоль, кроличьих шапок, что плотно сидели на их головах. Они были очень довольны тем, что приобрели их по дешевке, по 100 рублей за штуку. Когда я увидел на болтавшихся бирках цену – 9 рублей 60 копеек, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не расстроить своих афганских друзей раскатистым смехом.

Ночью все проснулись от грохота выстрелов. Выбежав из палатки, я увидел напротив КПП танкового батальона горящий Т-34. Вдали виднелось тоже два пылающих объекта, но что там пылало, разобрать было невозможно. Я своим:

– К бою!

Прыгнув в машину на командирское место включаю ТПКУ (танковый прибор командирский управления) и вижу, что по перекрёстку бегают какие-то люди. Выстрелов нет, но поднялась суматоха, народ мечется туда-сюда. Командую Шуре:

– Кумулятивный! – и тут же снаряд пошёл с контейнера в ствол, – Готово!

Командую механику: «Заводи!» – а в ответ тишина. Огляделись, а механика то нет. Как так?

– Шура, где Букаев?

– Да хрен его знает. Бежали к машине вместе.

– Что будем делать?

– Давай я на место механика, – вылезаю из БМП, – Букаев! – кричу, – Букаев, мать твою!

И тут из темноты выходит наш механик с пистолетом в руке.

– Ты где был? – спрашиваю на крик.

А он мне в ответ:

– Аааа я подумал, что сейчас всё равно нашу машину из танка сожгут, чего всем сразу погибать, так хоть я один останусь, похороню вас.

– Садись на место, паразит! – командую Букаеву, – а сам в душе смеюсь – киргиз бляха, ну что с него взять.

– Заводи!

Мотор мигом взревел. Шура кричит:

– Командир, что делать?

– Стоять и ждать! Надо оценить обстановку.

Пытаюсь выйти на связь с полком. Тишина. Ночь, понимаешь ли. Я в открытый эфир:

– Кто меня слышит? Кто слышит? Срочно выйти на связь! Бой! Бой! У нас бой! Отзовитесь.

Ответил какой-то боец из первого батальона:

– Что там у вас?

– Срочно связаться с полком! Командиру полка – на газнийской дороге идёт бой!

– Шура, берём автоматы, гранаты и в разведку. Пёхом.

Не доходя метров пятьдесят до перекрёстка – выпускаю ракету. Стоящие там люди вскинули автоматы:

– Дреш! (Команда стой – по афгански)

Остановились. Ждём. И вдруг голос советника танкового батальона:

– Командир, ты?

Говорю: «Я»

– Подходи.

Подошли, смотрим. Стоят бойцы—танкисты и ещё какие-то непонятные военные. Тут же оружие на земле валяется, но немного. Спрашиваю:

– Что случилось?

– Да, хрен его знает, – отвечает советник, – какая-то танковая колонна пошла ночью на Кабул. Мы срочно поставили бойки, прицелы на три танка. Три выстрела, и как по науке: первый, последний и посередине. Горят, а колонна стоит, стреляй как в тире. Пленные ничего сказать не могут. Не знают – зачем, куда и почему пошли ночью.

Уже потом, на утро, нам объясняло командование, что они, якобы, шли в Кабул на ремонт. А вот почему решили ночью отремонтировать целый батальон Т-34 ответить не смогли.

Как там дальше с ними было – не знаю, другие разбирались. Их развернули, а нам пришлось убирать подбитые тридцатьчетвёрки с дороги, ведь афганцам, которых мы охраняли, было запрещено заводить танки. Ох, и намаялись мы тогда. Я-то по своей наивности думал, что это не сложно. Т-34 весит 28 тонн, а моя БМП почти четырнадцать. Сдвинуть на нейтрале можно, но надо знать как! Мы все крюки на машинах оборвали, пока нам не подсказали, что сцепление у Т-34 выключается только при включенном двигателе. А как их завести, если они подбитые? В итоге, пригнали откуда-то тягач, он их и убрал.

О. Букаев, П. Чертков, А. Балобежин. Кабул, Дворец Амина, 1980г.

Вот так, вкратце, и прошли наши первые дни. Впереди были долгие месяцы постоянной боевой готовности, сопряжённые с участием в рейдах, зачистках, переходах и прочих спецоперациях. Но я расскажу об одной, за которую, был награждён своим первым боевым орденом «Красной Звезды».

Дело было в провинции Логар. В семи километрах от кишлака Бараки Барак дорога уходила в предгорье и упиралась в козью тропу. Накануне в этой местности моя рота уничтожила 25 духов и, прибыв сюда на следующее утро мы увидели, что тела моджахедов были накрыты какой-то пеленой и обложены камнями – значит где-то рядом находились другие душманы. При подходе к тропе, справа от колонны роты, метрах в пятидесяти разорвалась мина, непонятно кем и откуда выпущенная, и мы начали разворачиваться в боевой порядок. Впереди был небольшой перевал, а значит, чтобы выжить при боестолкновении, нам было необходимо занять его высоту с обеих сторон. Оседлав высоты, мы увидели ущелье, в котором стоял караван, растянувшийся на 1,5 километра. Доложив командиру батальона обстановку и вызвав подкрепление я приказал отделению АГС (автоматический гранатомёт станковый) открыть огонь по голове каравана, миномётная батарея ударила в его центр, а подошедшая вертолётная пара в хвост, чтобы духи не смогли отойти назад. Завязался бой. Несмотря на многочисленность бандитов, шансов у них не было – мы занимали господствующие высоты. В результате боя, моя рота понесла минимальные потери – был ранен пулемётчик, рядовой Ильенко. Нам досталось много трофеев: различные виды стрелкового оружия, мины, наградные пистолеты, бинокли, спальные мешки, одежда, обувь, медикаменты и многое другое.

Эта операция лишь маленький эпизод той войны, которую кто-то называет странной, ненужной или неоднозначной. Но сейчас, спустя четыре десятка лет с момента её начала, мы как никогда понимаем, что зло следует уничтожать в зародыше и причём, на далёких подступах к своей родной земле.

Кстати, я не напрасно упомянул в начале рассказа «Невельскую» дивизию, ведь через неё прошли очень многие невельчане советской поры. Представьте себе, она существует до сих пор! Правда состоит теперь, вернее входит в состав Вооруженных Сил Республики Узбекистан, но отрадно то, что даже в настоящее время она продолжает носить прославленное и легендарное имя – «Невельская».