Читать книгу Нивей И Аурей. Повесть - Геннадий Владимирович Тарасов - Страница 5

Центральный городской рынок, укрывшийся от летнего уже зноя под огромной односкатной крышей-навесом, кишел, словно перевозбужденный муравейник. В тени навеса жара не была столь вызывающей, а с духотой неплохо справлялись разнонаправленные ветра и сквозняки, даря посетителям и работникам рынка облегчение в виде окрашенных различными ароматами глотков воздуха. Благодаря этому на главной в округе торговой площадке царило оживление, и даже возбуждение, местами бьющее в потолок фонтанами предпринимательский активности.

Удовольствие через избавления от жары ангелам, конечно, не ведомо, поскольку ангелы суть существа призрачные и, с точки зрения жителей Земли, бестелесные, и не испытывают неудобств и страданий от перепадов температуры среды пребывания. Но и им затея с навесом пришлась по нраву, хоть и не сразу.

Все звуки под крышей многократно усиливались, и обычный гул толпы под ней казался не обычным, а чрезвычайным, что ангелам, откровенно говоря, досаждало, особенно поначалу. Тем более что живой шум периодически перекрывался залпами попсы и объявлениями на государственном языке о необходимости и правилах использования туалета, расположенного в дальнем углу рынка у ограды, которые раздавались из колоколов-громкоговорителей, развешенных на столбах по периметру и державших под перекрестным огнем всю рыночную территорию. Время от времени обычный информационно-музыкальный поток перемежался призывами не доверять никому и ничего, и внимательно следить за своими вещами и руками сограждан. И тогда на несколько мгновений наступала тишина. Жители и гости города-курорта с опаской и тревогой озирались, всматриваясь в лица друг друга, на которые наползала тень подозрительности. К счастью, вскоре тучку недоверия и бдительности уносило дежурным ветерком прочь, и лица вновь озарялись улыбками, а замершая было жизнь мощным потоком вновь устремлялась вперед и дальше, в омут торговых отношений.

Разобраться во всех потоках и подспудных сплетениях энергий сразу посланцам Горних высей было нелегко, но довольно быстро они с этой задачей справились.

Потому что только на первый взгляд суета, царившая на рынке, могла показаться бестолковой. На самом деле, все процессы, и все людские перемещения в этом царстве торговли подчинялись своей жесткой логике и бесстрастному принципу целесообразности. С одной стороны, их определяли, конечно, торговцы всем, что можно продать. С другой, – граждане, желающие купить чего душа желает, а так же – по необходимости – еще чего-нибудь поесть.

У гармонически развитых индивидов душевные склонности совпадали с потребностями плоти в продуктах питания, и таких было немало.

Но были и другие, кто никак не афишировал свои намерения.

Цели этой группы лиц состояли исключительно в перераспределении материальных средств в их денежном эквиваленте в свою пользу за счет беспечных граждан первой и второй категорий. Без их, разумеется, ведома. Эта третья группа специалистов – назовем их так – была не столь многочисленна, как первые две, но, если разобраться, этих специалистов и не могло быть много. И они брали не числом, но умением и целеустремленностью. Брали все, что удавалось взять. Они бледными тенями нарезали круги против часовой стрелки, словно касатки вокруг косяка сельди, сбивая его в плотную группу, чтобы в благоприятный момент устремиться вперед и решительно поживиться.

Вся эта диспозиция не укрылась от внимания бело-рыжей пары ангелов, когда они удобно расположились над кипящим котлом страстей и вожделений прямо под крышей рынка и оттуда, с высоты полета голубей, стали наблюдать, что за житейская похлебка заваривается внизу под ними.

Им было удобно наблюдать, они видели все, и их интерес к наблюдаемой жизни был неподдельным.

Едва заняв свой наблюдательный пост, Аурей сразу же, среди тысяч копошащихся под ним людских тел, среди невообразимого переплетения их эфирных следов и аур, без труда обнаружил серебристый трек, оставленный гражданином Оборданцевым Александром Борисовичем, известным общественности под псевдонимом Чума. На который, псевдоним, он, кстати, бодро откликался с радостной готовностью соответствовать.

– Следи, следи за этим, с лентой на голове! – указал Аурей Белому на Чуму. – Сейчас будет интересно.

Как в воду глядел Рыжий.

Александр Борисович на рынок пришел по делу.

На рынке Александр Борисович покупал огурчики-помидорчики, лучок зеленый, укропчик и прочую петрушку, которую в салат порубить можно. Особое же уважение у Борисыча вызывал базилик душистый, сиречь, камфорный, без которого салат для него не салат, еда – не еда. Базилик он выбирал неизменно самый пахучий, в поисках которого обходил все торговые ряды и места, а так же закоулки, в которых осуществляли незаконную торговую деятельность неучтенные бабушки-торговки. Во внимание принимались также щедрая полновесность пучков и свежий задор бархатных листьев.

Рыжий заприметил Чуму как раз в тот момент, когда он, набрав все, что было необходимо, покупал базилик. Опустив полный пакет с продуктами на землю у ног, Борисыч двумя руками держал увесистый пучок базилика и, погрузив до основания в пушистые фиолетовые листья нос, вдыхал его терпкий прохладный аромат. Ангел не мог этого видеть со своего места, но был уверен, что глаза Борисыча, ввиду массового поступления эндорфинов в кровь, в этот момент были закрыты. Что, в свою очередь, хорошо видел некий тип, чью принадлежность как раз к третьей группе лиц определить труда не составляло.

Тип, привлеченный нахальной оттопыренностью заднего кармана штанов Чумы и манящей беззащитностью меланжевой пуговицы на нем, нервно озирнувшись по сторонам, решительно пошел с ним на сближение. Он притерся к Борисычу со спины, он накрыл его, словно старый поношенный плащ, и, высовываясь поверх его плеча и якобы рассматривая петрушку из наличия на прилавке, правую руку свою запустил по направлению к заднему карману брюк клиента. Аурей даже отчетливо услышал, как в мозгу воришки на примитивный мотив зазвучало «без лоха и жизнь плоха»… Рыжий подался вперед, предвкушая ошеломительное дальнейшее развитие событий, и гражданин Оборданцев его ожиданий не разочаровал.

Молниеносно, как ловят ящериц и змей, Александр Борисович бросил руку вниз и прихватил карманника где и следовало – на горячем, на кармане. При этом профессионалу тайного промысла не повезло вдвойне, поскольку рука у Чумы только с виду была обычной человеческой рукой, а по факту то были клещи, стальные клещи из тех, что применяют в кузницах. Чума их применял повсюду, и, надо признаться, был чрезвычайно ловок в этом упражнении. В общем, сила и ловкость здесь схлестнулись с одной только ловкостью, так что легко догадаться, на чьей стороне оказался безоговорочный перевес.

Борисович сжал руку воришки стальными пальцами так, что затрещали кости и, вывернув ее вдоль оси, сам повернулся к пройдохе лицом. Не выпуская добычи, Чума невозмутимо наблюдал, как на физиономии его противника проявляется и костенеет гримаса боли. Когда глаза карманника стали совсем стеклянными, Чума решил, что приложенных усилий достаточно, и отпустил того на свободу.

– И кто из нас лох? – полюбопытствовал он.

Воришка отскочил шагов на пять, вытаращив глаза и тряся рукой. Из освобожденной ладони выпала и, звеня и подпрыгивая, подкатилась прямо под ноги Чуме остро, словно бритва, заточенная монета, которой карманники пользуются для разрезания покровов и преодоления пределов.

– Ек-королек! – обрадовался Борисыч. – А вот и писка!

Носком своего шлепанца-говноступа он придвинул монету к себе и наступил на нее.

Сжимая левой рукой поврежденные пальцы правой, по которым струилась и капала на землю кровь, вор зло смотрел на Чуму. Был он худ, горбонос, а под острым подбородком двигался большой, как согнутый палец, кадык. Довершала картину тонкая стальная спица, воткнутая, словно большая игла, в штанину его брюк, вороненный блеск которой бывалый автослесарь разглядел сразу. В общем, натуральный волк-трехлеток, загнанный в угол и жаждущий мести.

Тип зло смотрел на обидчика, из-под короткого козырька пляжной кепочки его глаза кололи, словно еще две отдельные стальные спицы. Но явная и неприкрытая угроза, похоже, лишь забавляла Чуму. Откинувшись спиной на прилавок и вальяжно разместив на нем локти согнутых рук, причем в левой продолжая сжимать пучок базилика, Борисыч насмешливо следил за ритуальными движениями противника. Зеленщица за его спиной, чутко уловив, что что-то нарушилось в привычном порядке вещей вокруг нее и идет не так, как обычно, замерла настороженно, приглушив дыхание и прижав ладонь к груди.

Карманник, зыркнув по сторонам, коротко и негромко, на особый манер свистнул сквозь зубы. И тотчас вскипели, забурлили воды людского моря и, в ответ на призыв, из разных углов рынка пробились и стали рядом, похожие на него, как братья, только одетые в разную, хоть и однотипную одежду, еще четверо. И у каждого, как отметил Борисыч, в правой штанине притаилось до поры по спице.

Пострадавший на работе кивком указал на Чуму, и братки, сжимая полукольцо, двинулись к нему на сближение.

Лицо Александра Борисовича не дрогнуло и не изменилось в цвете, только улыбочка на нем съехала немного к левому уху, как на маске, что, как ни крути, не предвещало желающим поговорить именно легкого разговора. Выждав еще мгновение, Борисыч снял правую руку с прилавка и по локоть запустил ее в пузырящийся карман своих брюк. Покопавшись, он нашел там то, что ему было нужно, и решительно извлек на свет Божий двухсотграммовый слесарный молоток с короткой, перепачканной черной смазкой лоснящейся рукояткой. Инструмент удобно и тепло лежал в привычной к нему ладони. Покачивая молотком, напрямую, на клеточном уровне ощущая его вес и надежность, Чума откровенно любовался инструментом, словно лаская и оглаживая его взглядом. А когда, налюбовавшись, он оторвался от созерцания слесарного артефакта и поднял глаза, в непосредственной близости перед ним уже никого не было.

Никаких братков, с их спицами в штанах и кривыми осколочными ухмылками.

Словно и не было никогда.

Почувствовав, что его кто-то трогает за плечо, Борисыч оглянулся.

– Слышишь, парень, – сказала ему торговка, – раз уж ты с молотком оказался, забей мне тут гвоздь, а то всю ногу, окаянный, мне расцарапал. А травку ты, эта, так бери. За работу.

Борисыч улыбнулся. Жизнь хороша, подумалось ему, так хороша, что нельзя пренебрегать и малой ее крохой.

– Ек-мотылек! – выдохнул он в пространство и любовно посмотрел на базилик, подняв его на уровень глаз и поворачивая так и сяк.– Показывай, тетка, где твой гвоздь!

Борисыч заботливо подхватил с земли пакет с провизией и, оббежав прилавок, юркнул под него. Ну, чисто юноша.

Через мгновение тетка взвизгнула.

– Ой-юшки! Это не гвоздь! Что же ты меня за колено трогаешь?

– А как иначе гвоздь найти? – спросил из-под прилавка Чума.

– Гвоздь там, – подсказала гражданка, – левей… И выше.. выше… Ой, чума…

– Нет, ты видел, как он с этими, в кепочках, разобрался? – восхищенно испросил мнения напарника Аурей.

– Занятный индивид! – согласился Белый.

– Занятный! – взвился Рыжий. – Занятный вон, тот, что по карманам тырит… Тебе, я вижу, не угодить!

– Угодить, угодить… Но пока что неубедительно. Маловато будет! Надо что-нибудь посущественней.

Рыжий надул было обиженно губки, но долго обижаться не пришлось, некогда было ему обижаться, поскольку, покуда Александр Борисович под прилавком улаживал проблему с гвоздем, жизнь вокруг не замирала ни на секунду, и вот уже совсем другой эпизод человеческой комедии привлек к себе внимание ангелов.

У входа на рынок, сразу за пунктом обмена валюты, газетным киоском и выносным стендом с солнцезащитными очками, располагалось предприятие общепита и, к тому же, фаст-фуда под названием «Горячие слоечки». Слоечки – это такие пирожки-полуфабрикаты с разной начинкой из слоеного теста, которые доводятся до готовности к поедание в микроволновых печах. Такой себе ларец со сластями и вкусностями, приманивавший к себе голодный люд совершенно и абсолютно головокружительными запахами, которые невидимой дурманящей сетью накрывали большую часть собственно рынка и, плюс к тому, близлежащие улицы. Надо сказать, что и без волшебных запахов «Слоечки», как их все любовно называли, не были обделены вниманием покупателей. Заведение располагалось на самом «движняке», в проходе, по которому в обоих направлениях всегда перемещались толпы людей, поэтому возле их откидного прилавка, глотая слюну, всегда толпились желающие подкрепиться.

За прилавком «Слоечек» хозяйничала девица с редким по нынешним временам именем Наташа. Это была русая миловидная девушка, пребывавшая на пятом или шестом месяце беременности, стеснявшаяся этого обстоятельства и потому напускавшая на себя дым излишней строгости. Однако пухленькие щечки Наташи пунцовели от жара печей, в которые она ловко загружала противни со слойками, она сама была хороша и аппетитна и, как и в предыдущие дни, к ее окошку выстроилась очередь. Хозяйка заведения следила, чтобы девушка в ее положении ни в коем случае не переедала, поэтому бесплатных пирожков ей не полагалось, а все продукты она получала по ведомостям, поштучно. Да, собственно, ей и некогда было подумать о себе, поскольку хлопотала постоянно вплоть до окончания рабочего времени. А иногда, если спрос был большой, то и позже.

Этот день выдался более хлопотным, чем другие, до закрытия оставалось еще несколько часов, а план по выручке был уже значительно перевыполнен. Вот бывают же такие удачные дни, когда все идет как надо, когда все получается. Наташа положила в кассу очередные купюры, и с удовольствием подумала, как обрадуется хорошей выручке хозяйка. Хотя, может и не обрадуется, она вечно чем-то недовольна. Наташа нахмурилась, ее губы сложились в недовольную гримаску, но думать о плохом не хотелось, и она, тряхнув челкой, отогнала от себя недобрые мысля и улыбнулась очередному клиенту, как раз нарисовавшемуся напротив окошка.

Наташа знала, что люди обычно всегда начинали улыбаться при виде ее, но этот был просто сама любезность. «Профессор!» – подумала про него Наташа.

И действительно, мужчина перед ней был похож на профессора, и вообще, с первого взгляда создавал впечатление образованного, интеллигентного и культурного человека. Наташа была попроще во всех отношениях, поэтому перед такими типами благоговела.

Профессор был, как уже упоминалось, мужчиной, лет пятидесяти, чуть ниже среднего роста, плотным и крепко сбитым, то есть фигурой обладал солидной, как и положено профессору. На голове мужчины плотно сидела соломенная шляпа с короткими полями, светло кремового цвета и с коричневой лентой по тулье. На медно-бронзовом от густого загара лице естественно смотрелась короткая, профессорская же бородка клинышком, совершенно седая, без каких либо следов крашения. Такие же седые усы были коротко пострижены и без грязно желтых никотиновых подпалов, которые Наташа так не любила. Из-под шляпы на нашу труженицу общепита, кстати, совершенно доброжелательно и помимо ее воли располагая к себе, смотрели большие карие глаза в сеточке мелких морщин. Поверх синей, слегка вылинявшей, футболки на профессоре была надета белая жилетка-безрукавка с лейбой BAD BOYS на левой стороне груди над карманом, а как и чем завершался его костюм внизу Наташа не видела, поскольку возможность видеть в том направлении была ограничена прилавком.

Посетитель положил на узкий, как раз в ширину ладони, прилавок руки с чистыми и отполированными ногтями на коротких сильных пальцах и, улыбаясь, выжидающе смотрел на Наташу.

Молодая женщина почувствовала неловкость и некоторое беспокойство, от этого взгляда и затянувшейся молчаливой паузы, и нервно дернула плечом.

– Что вам? – спросила она у профессора.

– Очень кушать хочется… – извиняющимся тоном произнес мужчина.

– Так берите, пожалуйста, все к вашим услугам, – сказала Наташа.

– Это все слоечки?

– Ага ж, слоечки. Есть готовые, с картошкой и рисом. Есть горячий сыр и ливер, а мясо и курицу придется подождать, пока приготовится.

– А долго ждать?

– Семь минут по таймеру.

В это время, оттеснив профессора в сторону, в окошко сунулся какой-то странный тип с растрепанной головой. Был он худой и длинный, на голову выше профессора, поэтому ему пришлось изогнуться, чтобы пролезть прямо к Наташе.

– А какие сигареты есть, красавица, я что-то не вижу, – скороговоркой и не вполне разборчиво спросил тип.

– Так на витрине все есть, смотрите сами! – ответила Наташа.

– На витрине… – протянул тип и убрался из окошка. Было видно, как он водил носом по стеклу с той стороны, выискивая нужные ему сигареты.

Наташа неожиданно почувствовала, как внутри нее нарастает раздражение.

– Ну, что? – спросила она профессора. – Слойки берем?

– Эх, молодежь, им бы только покурить, – откликнулся невпопад профессор и благожелательно посмотрел в сторону любителя сигарет. – А мы давно уже не курим, нам бы поесть…

– Так берите!

– А что есть?

– Слоечки! Я вам уже сказала, что есть. Сыр, картошка, рис, ливер… Курицу надо подождать.

– И почем? – спросил профессор.

– По деньгам! Все по деньгам! По вашим по деньгам! – повышая голос и чувствуя, что закипает, скороговоркой ответила Наташа. – Недорого, вы все можете себе позволить. А цены вот здесь, в прейскуранте указаны, можете изучить.

– Ага, по деньгам… – протянул профессор и потянулся глазами в меню, которое действительно висело справа от окошка, оформленное разноцветными фломастерами.

– А без фильтра курево есть, или все только с фильтром? – вновь сунулся в окошко долговязый. – Я тут у вас не разберусь.

– Да что же вы за курильщик такой, если разобраться не можете? – отрезала Наташа. – А вам без фильтра и нельзя, сдохнете! – неожиданно с жаром добавила она.

– А что ты на меня кричишь? – спросил обиженно долговязый.

– Да задолбал уже! – откровенно поделилась накипевшим Наташа. – Без фильтра сигарет нет, только с фильтром!

– Скоро там? Что снова застряли? – раздались первые недовольные возгласы из застопорившейся очереди.

– Да что-то товарищ тормозит! – объявила всем причину задержки Наташа.

– Товарищ не тормозит, товарищ выбирает, что бы ему съесть, – парировал обвинения профессор. – Приличный человек не может есть, что попало. И не должен что попало есть. И не будет.

– Ну, и? – спросила Наташа, пунцовея все больше. – Выбрали?

– Почти, – ответил профессор. – А, скажите, с курицей – вкусные пирожки?

– Вкусные, – подтвердила Наташа. – Как по мне – самые вкусные.

– Ну, хорошо, положусь на ваш вкус. Дайте две.

– Придется ждать?

– Я подожду.

Чувствуя странное отупение, Наташа мгновение постояла неподвижно, не в состоянии сообразить, что ей делать. Потом, очнувшись, полезла в холодильник, достала два полуфабриката с курицей и положила их на противень. Но отправить в печку не успела.

– А, знаете, я передумал, – сказал профессор. – Давайте одну курицу, и одну слойку с мясом.

– С мясом? – переспросила Наташа. Она почувствовала, что в голове ее вот-вот заработает гейзер, то есть что-то там уже готово было ударить фонтаном и снести крышу.

– А нельзя ли побыстрей?! – закричали из очереди. – Кто-там застрял, как слива?

– Ладно, – снова изменил решение профессор. – Возьму с сыром одну и одну с ливером. А то народ волнуется что-то, а эти слойки уже готовы, правда?

– Они в печке, горячие, – согласилась Наташа.

– Сколько с меня?

Снова сунулся в окошко долговязый курильщик, но Наташа на него немедленно зарычала, и он исчез. Она придвинула калькулятор и, с трудом разбирая цифры на кнопках, просчитала то, что и так назубок знала раньше.

Профессор положил на прилавок крупную купюру. Наташа задумалась, соображая, как ей следует давать сдачу.

– А, давайте, я вам помогу, – пришел ей на помощь профессор. – Вы мне дайте это, а возьмите вот это, и вам легко будет посчитать сдачу.

Он забрал у Наташи свою крупную купюру, а на стол бросил две бумажки мелкого номинала. Наташа, совсем не соображая уже, что делает, смахнула профессорские деньги в кассу и выдала ему сдачу, как с крупной купюры.

Профессор с благодарностью принял деньги и завернутые в салфетки слойки, и, словно адмиральский катер, отвалил от окошка, которое тут же приступом стала брать застоявшаяся очередь.

Отойдя от заведения на десяток шагов, профессор передал одну слойку пристроившемуся сбоку к нему долговязому, другую же засунул себе в рот и, удерживая ее там зубами, чтобы освободить руки, снял с головы шляпу и спрятал за подкладку свою крупную купюру. Ту самую, рабочую. Неразменную.

Проделав это, профессор вновь нахлобучил шляпу на голову, и, откусив от слойки с сыром огромный кусок, принялся с наслаждением жевать. Но полакомиться своей честной добычей он все же не успел.

Оставленная, наконец, в покое Наташа, все еще пребывала в прострации. Она машинально открывала и закрывала ящик стола, в котором была спрятана касса, и никак не могла сообразить, что же произошло. Что-то было не так, что-то ее беспокоило. Потому что, сколько она кассу ни открывала, крупной, самой крупной купюры, той самой, с которой она выдала профессору сдачу, она там не находила. Ну, не было ее там, и все дела. И тут Наташа поняла, что ее обманули. Облапошили. Развели, как последнюю дуру.

Вытолкав руками из окошка чью-то потную физиономию, она высунулась по пояс из заведения и чужим, механическим голосом закричала на весь рынок:

– Держи вора!

Рынок враз умолк и замер в нервической настороженности, словно взведенный курок.

Профессор с долговязым от неожиданности присели, будто на их плечи уже легли тяжелые ладони правосудия, при этом долговязый судорожно проглотил недожеванный кусок еды. А вот профессор глотать не стал, не полезло, и нажеванная сырно-тестовая масса вывалилась из его открывшегося рта прямо наружу, испачкав бороду. Коротко переглянувшись, они бросились бежать, со всех ног, в разные стороны.

Бегство подельников послужило тем самым тонким усилием, которое спустило взведенный курок. Рынок всколыхнулся, взорвался выплеснувшейся энергией и устремился в погоню за беглецами.

Ангелы, Рыжий и Белый, с высоты своего положения с восхищением и азартом следили за разворачивающейся под ним драмой, в которой они вроде и не участвовали. Но Рыжий повел рыжей бровью, Белый шевельнул своим белым пальцем, и вот уже беглецы, споткнувшись, покатились под ноги толпе, и их накрыла и поглотила без остатка бушующая стихия.