Читать книгу Хегальдины - Геннадий Яковлевич Давыдов - Страница 4

Гремори

Гремори смотрит в окно, стекло которого подернуто маревом из бьющего по нему ливня. Все дрожит; кажется, что за стенами одна лишь вода, и стоит открыть дверь, как она ворвется в глотку холодным потоком, разорвет желудок; а легкие разлетятся на куски. Немного боли, но потом – покой. Тяжелый, непоколебимый и вечный. Тот покой, что избавляет от ожидания, от веры. Тот покой, что очищает душу от ложных надежд. Гремори прикладывает стакан к губам, опрокидывает, и языка касается лишь капля самогона. Усмехаясь, он вновь наливает себе до краев. Повторяет, а затем морщится, прижимая кулак ко рту. Повторяет. Еще раз, пока желудок не отзывает рвотным позывом. Пауза, и Гремори снова смотрит в окно, слушает шелест ливня; комната покачивается, или это покачиваются в ней тени? Пламя свечи дрожит в потоке слабого сквозняка. Стук в дверь заставляет сфокусировать внимание на реальности, на острых углах и геометрических формах.

– Дверь открыта! – кричит Гремори, наливая себе из бутылки; опрокидывает, морщится. Весь процесс подобен рефлексу.

Звук шагов в коридоре, и из тени дверного проема материализуется голова Ги́рида. Старого товарища, чья спина каждый день гнется со спиной Гремори на полях. Чьи речи всегда полны сочувствия и юмора, в которой приятно потеряться. Но не сейчас.

– Снова пьешь, – констатирует Гирид.

Гремори пожимает плечами, не поворачивая головы. Они молчат какое-то время, а затем Гремори наливает в стакан самогона и протягивает присевшему Гиру. Тот мгновенно выпивает, ищет взглядом закуску, но не найдя ее – подносит к носу крыло.

– Тебе это, сказали, что если завтра не выйдешь на работу, то можешь уваливать к такой-то матери. – Гирид наливает себе сам, выпивает, после чего снова занюхивает крылом. – Ты что, все еще по той девочке? Ну это, тоскуешь что ли? Так, ведь поделом ей дали, нет? Она ведь обратилась в, как ее там, в демона. В зверя. А видал, как слюной она брызгала, когда желала крови? То-то. И дым шел от кожи. Не бывает так у нормальных хегальдин. Не бывает, скажу я тебе.

– Знаешь, Гир. А ведь я с ней виделся. Виделся, когда на ней появились первые отметины. Даже касался ее. – Гирид морщится и отстраняется назад. – Но смотри, на мне ничего. Не надо делать такой вид. Он плакала, она хотела избавиться от этого. И видел, как ей помогли?

– Так ведь она совсем разум потеряла. Озверела, зубы скалила.

– Твою мать! – бьет кулаком в стол Гремори. – А ты не разозлишься, если завтра тебе будут плевать в рожу все те, кто раньше жал руку? А? Будут кидать камни, бить палками, а потом выволокут твою жирную тушу и под торжественные возгласы, благочестивых идиотов прикончат тебя. Заколют, как свинью! Будешь ли ты улыбаться и кричать, мол, да, по заслугам мне, твари черной, демону проклятому?! – Он резко замолкает, видя рассеянный взгляд Гирида, и залпом осушает полный стакан.

– Ну что ты сразу так.

– А как еще? А если это коснется твоей жены, ты не думал об этом? Или ты по-прежнему веришь в то, что тебя и твоих близких это не коснется?

– Ты же сам знаешь, – внезапно Гир заговорил серьезным тоном. – Знаешь, что ничего против этого сделать нельзя. Ведь народ боится себя же. Ты говоришь, что это неправильно, а какого тогда хрена, ты сидишь здесь и пьешь, как последняя скотина? Почему не действуешь?

– Потому что я предвижу тщетность этих действий. Что я могу? Повернуть «серых» против «летунов»? Они не пойдут за мной. Сила на стороне летающих, а у нас только пьяницы с вилами и мотыгами. Пообещать что-то? Тоже не могу. Это сравнимо с враньем.

– Твоя правда. «Серые» – мясо. А если верить истории, мясом и были в войне с шиагаррами.

Зарница молнии на мгновение превращает реальность в белый лист, после чего небо сотрясается от грома.

– Ух! Разыгралась погодка ведь. Слушай, а может, тебе это, к тем податься, что за воротами живут? Отшельники! Я их видел как-то раз: крылатые, сволочи, здоровые, и не скажешь, что побираются по лесам и болотам. Говорят, уходили еще «серыми», а теперь – крылатые!

– А ты их знаешь? Кого-нибудь из них? – Гремори ощущает, как много сил он прикладывает, чтобы язык не заплетался от выпитого.

– Не-а, никто их и не знает, – шумно вздыхает Гир. – Но они периодически приходят, тьфу!.. То бишь прилетают, что-то выменивают, чем-то торгуют. Ха! Мало им, значит, лесных орешков! Я бы и сам ушел отсюда к чертовой матери, только это, жена у меня…

Гремори слышит ту пьяную заносчивость, которая всегда означает только одно. Начало пустой пьяной болтовни. Он улыбается себе, и решает, что можно и отвлечься, перебрасывая друг другу бессмысленные фразы. Собственно, а для чего еще придумали самогон?

***

Утро вонзается в голову и сразу же взрывается тошнотой и головной болью. Гремори встает с постели, чтобы смочить ссохшуюся глотку, медленно шагает по деревянному полу, скрип которого скребет по нервам щербатыми когтями. Через мгновение он слышит булькающий звук на кухне: Гир, похоже уснул под утро прямо за столом; а теперь свисает по пояс из окна, вытряхивая из желудка все, что попало в него ранее.

Гремори набирает воду из ведра, и первый стакан выливает себе на голову. Вторым полощет рот, оживляя язык.

– Водички? – спрашивает он, обращаясь к заднице Гира в оконном проеме.

– Вы очень любезны, – натужно отвечает тот. – Пожалуй. Не… не откажусь.

Судя по звуку, его рвет снова. После чего, стеная и пуская ветры, Гир вползает обратно с той грацией, что свойственна хромой кобыле, которая сдает задом.

– Прошу прощения, любезно, но такова, как говорится, реалия, мать ее так.

Гремори наблюдает, как его друг выпивает предложенный стакан воды. Зачерпывает еще. Снова. А с улицы дует прохладный ветер, который остужает боль в голове.

– Пожалуй я это, пойду, – Гирид шумно икает. – А то жена волнуется, наверное. Всего вам доброго.

Он снова икает, а затем уходит покачиваясь.

Значит, отшельники, думает Гремори, смотря в окно. Крылатые отшельники, понимающие, что бороться бесполезно, поэтому лучшим решением для них явилось бегство? Бросить гниль догнивать дальше? Что-то не вяжется здесь. Внезапно перед глазами вновь возникает Гирид, но уже с лопатой в руках. Гремори вопросительно смотрит на него, а тот отвечает на немой вопрос:

– Я же благочестивый хегальдин! – Гирид выкапывает неглубокую ямку и сгребает в нее выблеванное; забрасывает землей, а затем театрально улыбается, показывая большой палец. – Благочестивый!

Гремори еще сидит какое-то время, откусывая от яблока. Ветер подхватывает роняемую небом морось, гоняет ее вдоль улиц, как мошку; брызгает в открытые окна. Повсюду огромные лужи и грязь. Видно, как дощатые тропки шатаются под ногами проходящих мимо «серых». Проглотив последний кусок, Гремори резко встает, но сразу же хватается за голову, забыв о последствиях прошлой попойки. Тише, говорит он себе, тише. Медленно и аккуратно. Вот так. Хорошо.

Гремори выходит из дома и направляется к воротам. Отшельники, думает он, отшельники. Крылатые, свободные, счастливые. Прямо какое-то подполье. Непросто же так они приходят в Эрриал-Тея. Непросто. И, похоже, нечасто. Надеюсь, попасть к ним возможно.

Он встряхивает крылья, выходя за стены, где поселения «серых» разрастаются все гуще, где новые поля и новые фермы. Немного отдалившись от основного тракта, Гремори усаживается под коренастый дуб, подпирает ствол своей спиной и ждет.

Это потребует какого-то времени, говорит он себе. Может, день, а может, и два… месяца. Нужно надеется. Нет! Нужно не надеется, нужно просто ждать. К черту надежды, к черту веру! Необходимо заполнить мозг предстоящими действиями. Рациональными. И сейчас это?.. Ожидание. Гремори, удобно расположившись между корнями, накрывает плечи крыльями. Земля здесь сухая, а ствол за спиной теплый.

По дороге проезжают несколько телег, груженные мешками. Периодически бегают дети. У самих ворот стоят двое солдат, опирающихся на копья.

Гремори вздрагивает, потирает лицо. Вот ведь, думает про себя, вот так и просплю. Просплю своих отшельников. Он меняет позу на более неудобную, чтобы не задремать снова. И вновь ощущает тяжесть в веках, ощущает, что мышцы могут расслабиться в любой позе. Надо встать. Немного размяться, разогнать кровь. Гремори вскакивает и начинает ходить кругами. Хорошо, что место довольно отдаленное, отмечает он про себя, и не просматривается с позиций патрулей. Слишком густые ветви у этого дуба; а местные хегальдины страшны.

Шаг за шагом, круг за кругом, пока не надоедает настолько, что Гремори начинает вести счет каждому шагу. Каждому кругу. А если попросить кого-нибудь из местных «серых» сообщить о приходе? Но это означает, что придется вновь полагаться на надежду. Ну уж нет. Только не теперь.

Вокруг дуба уже образуется натоптанная тропинка; только изредка Гремори останавливается, чтобы нарисовать очередного человечка с крыльями или геометрическую фигуру; или домик.

– М-да…

Морось прекращается, а ветер усиливается; серое небо лишь меняет оттенки от светлых к более темным. День подходит к концу и Гремори, стуча зубами, возвращается домой.

Он подсчитывает те деньги, что остались с прошлых месяцев работы – немного, но какое-то время продержаться можно. И даже если отшельников, не дождусь, то уйду сам, решает Гремори. К черту такую жизнь, к черту такой порядок. Легче принять законы природы, чем подчиняться воле избалованных идиотов.

На следующий день он берет с собой одну из книг, что достались ему от бабушки; теплее одевается, смотря на пасмурное небо за окном.

Под дубом по-прежнему виднеется натоптанную ранее дорожку. Гремори поудобнее устраивается у ствола и позволяет словам со страниц беспрепятственно врываться в сознание яркими образами. Где существует добро, существует четкая грань между ним и злом. Наверное, так делается специально, чтобы годы спустя, ребенок сломался, осознав, что все прочитанное ранее, все является лишь сказками, что ласкали слух, все это бред. Красивые бред, которым хочется обмануть себя, размышляет Гремори, наблюдая краем глаза за трактом. Вот так растешь, веришь, а потом врезаешься в стену, и остаешься «серым» навсегда. Пернатым посмешищем.

– А что это у вас? – слышит Гремори писклявый голосок за спиной. Он оглядывается и видит маленькую девочку с безликой тряпичной куклой в руках.

– Книга, – отвечает Гремори, показывая обложку.

– Это сказки? – быстро спрашивается она, навострив крылья. – А почитаете?

Ее глаза округляются от любопытства.

– Ну…

– Пожалуйста! – раздается другой детский голос.

– Почитайте нам! – звучит еще один.

Несколько ребятишек окружают Гремори, обезоруживая его жалостливыми глазами.

– Ну ладно, – выдыхает он, и дети усаживаются перед ним, гоняя воздух короткими взмахами маленьких крыльев. Гремори откашливается, набирает в легкие воздух, но прежде, чем начать всматривается в лицо девочки, которая подошла первой, на ее куклу с большими крыльями.

– Как тебя зовут?

– Лилит, – произносит она, гордо подняв голову.

– А у тебя есть сестры, родные или двоюродные? Просто ты мне кажешься очень знакомой.

– Нет, – отвечает Лилит.

Гремори перелистывает страницы, краем глаза поглядывая на Лилит и думая, что лучше бы та черная линия на ее шее оказалась грязью.

– Так, вот хорошая сказка без названия. Про маленького… про маленькую девочку.

– Фу! Девчонки! – выкрикивает чумазый мальчишка. – Давайте лучше другую! Ай!.. – Чумазый мальчишка получает сильный подзатыльник от Лилит. – Ты чего?

– А ну тихо! – прикрикивает она, сжимая пальцы в кулачки, а затем переводит взгляд на Гремори, улыбается и кивает.

Боевая девочка, думает он, с таким характером и с таким взглядом ее крылья должны быть уже больше крыльев архонта.

– Все уселись? Хорошо. Значит, сказка про маленькую девочку, которая жила в бедной семье хегальдин. Она была единственной дочерью и уже с раннего детства помогала родителям по работе, но несмотря на все лишения ее крылья росли с каждым днем.

Гремори не читал сказку из книги, только делал вид, а сам рассказ придумывал на ходу. Наверное, первой в его жизни удачный экспромт, если судить по внимательным взглядам детей, чье воображение сейчас растирает услышанные слова в порошок и вырисовывает из него целую историю.

– … вот тогда она впервые выступила против устоявшегося порядка, когда младенца с глазами черными как сажа, бросили под солнце, чтобы оно высушило их. Перед всеми хегальдинами. Вот тогда она расправила крылья, чтобы оттенить младенца от солнца, и этим же жестом, она поставила себя против всех порядков и законов. Выступивший на нее солдат по приказу сразу же свалился от попавшего стального шара, который вылетел из ее руки так быстро, как бьет молния. И также быстро она вернула его обратно в руку с помощью цепи.

– Ух ты! Это как цепное копье, но только для девочек?

– Можно сказать и так, – улыбается Гремори тому мальчишке, который получил подзатыльник.

– А откуда она его взяла? Как научилась владеть им? – спокойно спрашивает Лилит.

– Она… ну… Подглядывала за тренировками солдат, а потом повторяла их движения. А сделал ей его… кузнец. Да, местный кузнец. За мешок муки. Выковал цепь и шар. Так вот. После того, когда солдат упал от ее удара никто не осмеливался подойти к ней, и тогда она подобрала ребенка и улетела с ним. А после этого, всегда появлялась в нужный момент, что спасти очередного ребенка от казни.

– А куда она их уносила?

– В специальное убежище, которая она построила.

– А дети ее не съели? Они же шейдимы!

– Нет, все они выросли нормальными детьми.

– Вон как. А мой папа говорит, что все шейдимы – демоны проклятые.

– Тогда забудь сказку и больше не проси рассказывать, – равнодушно отвечает Гремори.

Дети начинают расходиться, остается только Лилит. Она подходит и спрашивает тихим голосом:

– А как звали ту девочку, которая решила заступиться?

– Я еще не придумал, но ты можешь назвать ее так, как захочешь сама.

Лилит улыбается, а затем опускает взгляд и уходит домой не прощаясь.

Гремори так и проводит остаток дня под дубом, читая сказки, которые он знает почти наизусть. Рядом проползает гусеница, медленно, лениво. Наверное, также сейчас ползет время. Гремори тяжело вздыхает, смотрит в серое небо сквозь кривые ветви; затем встает и начинает привычную уже ему круговую прогулку. Тракт по-прежнему пуст, если не считать скучающих стражников и редких телег с мешками муки или овощами.

Ближе к вечеру серость в небе разрывается, а из трещин начинают просачиваться лучи уходящего солнца. Гремори захлопывает книгу; зевая, протирает глаза, а затем уходит домой.

Проходит еще несколько дней, в которые тучи над головой не желают рассеиваться, а обложной холодный дождь заставляет стучать зубами от холода. Постоянное безделье становится причиной тяжелого сна, и Гремори покупает бутылку разбавленного вина. Выпивая стакан на ночь, он позволяет алкоголю быстрее переваривать мысли и уснуть.

В какой-то промежуток из растянувшегося времени заглядывает Гирид.

– Сказали это, что можешь даже не умолять. Тебя выгнали с работы к такой-то матери, – говорит он, облокотившись на подоконник.

– Плевать. Я уже все решил для себя. Можешь ответить, что все начальники могут идти далеко и глубоко. В задницу. В такую где побольше дерьма.

– Значит, ты того?.. Хочешь уйти за стену?

– Ага.

– Вот ведь как. Ну, тогда, значит, давай напоследок?.. Того. – Гирид подмигивает, а после озирается по сторонам. Наверное, хочет удостовериться, что поблизости нет жены, которая может прочесть по губам Гира, если тот говорит о выпивке. – Я угощаю, все как положено. – Он раскрывает ладони в обезоруживающем жесте.

– Нет, я завязал.

– Когда?

– Только что.

В ответ Гирид лишь сжимает губы и молча удаляется.

Вот так легко, думает Гремори, пропадают друзья. Ритуал нарушен, а вместе с ним и вся связь. Всего несколько слов, но после их озвучивания вырастает огромный барьер, которого, казалось, никогда не должно было быть.

Всю следующую неделю Гремори проводит под дубом, в котором уже изучена почти каждая деталь. Время же продолжает ползти, подобно увиденной ранее гусенице. Медленно и лениво толкая будущее вперед, оставляя за собой след из прошлого. Так можно сойти с ума, думает Гремори. Его памяти часто касаются воспоминания, что связаны с Ситри, но в ответ он воображает огромных черных солдат с тяжелыми щитами, которые блокируют любые натиски из прошлого в разум. Ведь итогом может стать лишь бессильная ярость, выхода для которой все равно не найдется. Затем последует либо внешняя агрессия, либо самоуничижение. Ничего из этого не принесет удовлетворения.

Внезапно два хегальдина опускаются перед воротами с неба. Гремори вскакивает с насиженного места, присматривается, ощущая, как бьется сердце. Но ими оказываются двое богатеньких из восточного района. Это заметно по их одеждам. Он снова принимается кружить вокруг дуба и не останавливается, пока солнце не касается горизонта.

В общей толпе «серых», которые возвращаются с работ, Гремори шагает с понурой головой. Вокруг десятки маленьких крыльев, ворох уставших голосов, и спустя мгновение его слуха касается громкий басовитый смех, несвойственный работягам, что пашут с рассвета. Гремори поднимает взгляд, стараясь разыскать его источник. И долго искать не приходится. Он видит несколько пар крыльев, которые выделяются из общей массы хегальдин. Огромные и мощные, именно такие способны поднять свое обладателя в воздух. Он проталкивается к ним, открывает рот и замирает. А что им сказать, задается вопросом Гремори. Я хочу с вами, мне здесь не нравится? Я против власти? Я хочу летать, как вы? Заберите меня отсюда? А отшельники ли вы вообще?

Внезапный хлопок выводит его из ступора и заставляет вздрогнуть.

– Приятель, ты чего? – спрашивает один из них. – Ты в порядке?

– Да ладно, заработался, бедняга, оставь его, – тихо говорит другой, кладя руку на плечо товарищу. – Пойдем, у нас мало времени до закрытия ворот. А улететь все равно не сможем.

Они отворачиваются и делают лишь первый шаг, чтобы уйти, как Гремори произносит им в спины бледнея:

– Постойте!

Отшельники останавливаются и медленно оборачиваются.

Гремори не находит нужных слов, поэтому говорит первое, что приходит в голову:

– Мою подругу казнили, и она… она была нормальной… но я ничего не смог сделать. Здесь, вообще, никто ничего не может сделать. – Лучшего приветствия не придумаешь, язвит про себя Гремори.

Отшельники молчат, всматриваясь в его лицо. Ждут пока пройдет основная масса «серых», а потом один из них тихо спрашивает:

– А какими были глаза у твоей подруги?

– Черными.

– Закололи? Они убили ее? Не изгнали?

– Перед толпой. На проповеди.

– Вот ведь ублюдки! – выкрикивает хриплым басом, стоящий за спиной.

– Тише, Гнев! – шипит ему через плечо другой.

– Выродки! – мощный голос крепко сложенного отшельника хотя и привлекает внимание, но все проходят мимо, делая вид, что ничего не слышали. Его крылья, столь редкого черного окраса мощно хлопают, поднимая туман из пыли.

– Что там у вас? – звучит голос солдата.

– Все отлично! – широко улыбается отшельник, которого назвали Гневом, а затем тихо добавляет: – Идиот.

– Я хочу уйти из Эрриал-Тея, – коротко произносит Гремори. – Меня здесь ничего больше не держит.

– Для начала, давай сменим место, и ты нам расскажешь все, что хочешь рассказать. Там и решим. Идет?

Гремори кивает в ответ.

Отшельники отказываются от приглашения в дом, объясняя свое решение тем, что у них срочное дело в местном трактире. Они добираются до него в полном молчании, оставляют Гремори одного и долго разговаривают с хозяином заведения в темном углу. Их голоса утопают в монотонном шуме «серых» работяг, что приходят выпить в компании перед сном. Гремори стоит, переминаясь с ноги на ногу, смотря на широкую спину Гнева. Без жестикуляций, будто они и не разговаривают вовсе, а только смотрят друг друга. Лишь на одно мгновение взгляд хозяина трактира касается Гремори. Кажется, спрашивают обо мне, проносится в его голове, значит, им есть что скрывать.

Позже они усаживаются за дальний стол.

– Специй мне! Соли, перца! И мяса! И пива! Устал я от простого мяса и воды! – Гнев с силой бьет кулаком по столу. Гремори думает, что одного такого удара хватит, чтобы череп провалился в желудок.

– Разумеется, – улыбается старик, хозяин трактира, и удаляется.

Все четверо ждут заказа, а после того, как на столе появляется два бочонка пива, чаша сырых овощей и две запеченные курицы, один из отшельников с зачесанными назад волосами, тот, что начал разговор у ворот, говорит:

– Меня зовут Лешим, а его, – он указывает на хегальдина с густой рыжей бородой, сидящего по левую руку, – его так и зовем Рыжим. А это, как ты, наверное, уже слышал – Гнев.