Читать книгу Правда о Первой Мировой войне - Генри Бэзил Лиддел Гарт - Страница 14

Подобно Марне, известная великая германская победа под Танненбергом является памятником не менее памятным ошибкам.

Первая и наиболее популярная из легенд рисует романтическую картину отшельника-генерала, посвящавшего в годы своей отставки все свое время любимому коньку – разработке гигантской западни будущему вторжению русских, изыскивая тропинки сквозь болота и изучая глубину дна тех болот, которые должны были поглотить русские орды. Когда настала война, он свои мечты претворил в жизнь.

Следующая легенда, возникшая тогда, когда за фигурой Гинденбурга выросла тень Людендорфа, говорила о мастерском плане вторых Канн, задуманном и продиктованном в поезде, когда Людендорф по дороге в Восточную Пруссию ехал подбирать своего начальника. Реальная история, увы, должна рассеять все эти легенды.

Германцы – по преимуществу народ комбинаций – нашли своего Галлиени в сочетании ума молодого штабного офицера и опыта старого корпусного командира. А им в свою очередь много помогло то, что русские командиры оказались способны сочетать в себе недостатки и Мольтке, и Жоффра.

Человек, на котором в значительной степени лежала ответственность за эту необдуманную операцию, был ответствен также за неудачное вторжение в Восточную Пруссию, и за то, что оно было сделано прежде, чем русские были к этому готовы. Это был генерал Жилинский, начальник русского Генерального штаба до 1914 года. Это он заключил военную конвенцию с Францией, согласно которой Россия обязывалась на 15-й день мобилизации выставить армию в 800 000 человек. Это обязательство явилось непосильным напряжением для громоздкой русской военной машины. Когда она начала работать, она стала трещать по всем швам, вызывая многочисленные срывы и местные неудачи. Явилось это также слишком сильным напряжением и для русского главного командования. В итоге оно принимало решения в состоянии повышенной нервозности и волнения.

Но конвенция не кончалась одним этим обещанием. Новый план предвидел также наступление против германцев – наступление, проводимое одновременно с главным ударом, развиваемым против Австрии.

Как нарочно, чтобы увеличить ошибки, план этот должен был проводиться в жизнь не теми, кто его разработал и кто военным министром генералом Сухомлиновым был лишен даже возможности исподволь оказать на этот план какое-либо влияние. Сухомлинов, без сомнения, сам метил в главнокомандующие. Но и он был не один среди тех, кто был уверен в своих гениальных способностях как командира. А соперником его оказался помазанник божий. Когда вспыхнула война, царь, к смятению и тревоге всех министров, предложил взять командование на себя. Затем царь с сожалением уступил настояниям министров и назначил главнокомандующим великого князя Николая – который, по крайней мере, прошел школу солдата; царь все же ограничил его назначением к нему двух помощников.

Один из них – Янушкевич – был придворным генералом, не пользовавшимся популярностью в действующей армии. Другой – Данилов – был способным, но действовавшим по старинке солдатом. Он-то фактически и руководил русской стратегией.

Начиная с первых дней августа французы через русское министерство иностранных дел требовали все время от великого князя, чтобы он что-нибудь сделал, облегчив этим «чем-нибудь» нажим германцев на французов, и требовали сделать это быстро. Вторжение русских в Восточную Пруссию, хотя и не началось ранее обещанного срока, все же произошло раньше, чем русские оказались к этому готовы.

Восточная Пруссия представляла собой длинный кусок земли, пересекавший Неман и вдававшийся в Россию. С севера Восточная Пруссия ограничена Балтийским морем, а с юга – русской Польшей. Вдоль длинной границы сосредоточивались две армии: 1-я (Виленская) армия под начальством Ренненкампфа и 2-я (Варшавская) армия под начальством Самсонова. Обе эти армии составляли группу, начальником которой являлся Жилинский.

План Жилинского был таков: Ренненкампф наступает в восточную часть Восточной Пруссии, притянув к себе этим германские силы, а два дня спустя Самсонов пересекает южную границу и ударяет по тылу германцев, отрезав их от Вислы. Ошибка этого плана лежала не в замысле, а в выполнении. Потенциальная ценность его была вполне доказана тревогой и расхождением во мнениях, вызванными в штабе германцев, когда угроза эта была разгадана.

Указанный план, не говоря уже о недостатках управления и негодности русских сил, страдал от двух естественных препятствий. Первое препятствие заключалось в том, что обе армии были разделены цепочкой Мазурских озер, тянувшихся на 50 миль. Эти озера, в сочетании с укрепленным районом крепости Кенигсберг, сузили фронт наступления Ренненкампфа до пространства шириной всего около 40 миль. Во-вторых, вторжение русских с юга затруднялось тем, что приграничная полоса, как препятствие против вторжения германцев, намеренно была оставлена русскими пустынной, железных дорог здесь было очень мало, а грунтовые дороги – очень плохи.

С первых дней августа великий князь Николай Николаевич находился под непрестанным давлением союзника – Франции. 17 августа Ренненкампф перешел восточную границу 6 1/2 пехотными дивизиями и 5 кавалерийскими дивизиями.

Проблема отражения такого двойного удара изучалась немцами с давних пор. Решением Шлиффена было использовать естественные препятствия местности, главным образом, Мазурские озера, для решительного и мощного удара по одной из русских армий, подошедшей первой, и затем обратиться против второй армии. Но Притвиц, командующий германской армией в Восточной Пруссии, напоминал своего начальника Мольтке в боязни идти на сознательный риск. Опасаясь положиться на ландвер и на гарнизонные войска для усиления ими естественных препятствий и для задержки Самсонова, он оставил на южном фронте еще две дивизии XX корпуса (Шольтц). Остальные части 8-й армии – 7 дивизий пехоты и 1 кавалерийская дивизия – сосредоточились, чтобы отразить удар Ренненкампфа. А для того чтобы, как нарочно, затруднить свою задачу и заранее лишить себя возможности добиться быстрых и решительных результатов, Притвиц повел против русских фронтальное наступление. Получилось это так из-за ошибочного представления о занимаемой русскими позиции.

Бой был дан под Гумбинненом 20 августа. Германскому центральному корпусу (XVII, Макензен) пришлось вести атаку прямо в лоб русским. Результатом явился мощный контрудар, который морально повлиял и на успех, достигнутый корпусами, наступавшими на флангах. Несмотря на все это, Ренненкампф был уже готов отдать приказ об отступлении, спасая свой центр от охвата, когда на следующее утро он убедился, что вместо него отступили сами германцы.

Дело заключалось в том, что в день Гумбиннена Самсонов подошел к границе. Однако он так спешил, подхлестываемый телеграммами Жилинского, что войска его были утомлены и голодны, обозы не в порядке и не в полном составе, а тыл – в полном хаосе. С ним подошло 8 дивизий пехоты и 3 кавалерийских дивизии. Еще две дивизии шли позади.

XX корпус донес Притвицу о появлении армии Самсонова, причем силы русских были скорее недооценены, чем переоценены. Притвиц был взволнован этими новостями, хотя XX корпус был вполне спокоен. В этот вечер два работника штаба армии Притвица, генерал Грюнерт и подполковник Макс Гофман, беседовали после окончания работы, выйдя из штаба (который стоял тогда в Нейденбурге, чрезвычайно близко к южной границе). Внезапно появился Притвиц и позвал их в штаб. Там был и начальник штаба Вальдерзее (тоже нерешительный человек). Притвиц, явно взволнованный, сказал: «Я полагаю, господа, вы тоже получили свежие новости с южного фронта. Армия выходит из боя и отступает за Вислу».

Оба младших работника штаба протестовали, говоря, что ранее надо закончить Гумбинненский удар, что для этого в их распоряжении еще достаточно времени и что во всяком случае поспешное отступление без боя позволит Самсонову (он был значительно ближе к Висле) отрезать главные силы германцев. Притвиц все же холодно заявил, что решение им принято окончательно, а остальное – не их дело, и что решает он, а не они. Затем Притвиц покинул штаб, оставив обоих офицеров спорить с Вальдерзее. Им удалось даже убедить его пойти на менее крайние меры. Было решено для выигрыша времени и места организовать наступление против левого (западного) фланга Самсонова.

С этой целью с Гумбинненского фронта должны были быть сняты три дивизии и переброшены по железной дороге для усиления XX корпуса, а остальные оставшиеся там еще части (I резервный и XVII корпуса) должны были отступать на запад походным порядком. Этим решением была заложена основа для Танненбергского маневра.

Вернувшись в штаб, Притвиц согласился с этими изменениями первоначального решения и больше не заговаривал об отступлении за Вислу. На следующий день он проявил даже некоторую жизнерадостность и уверенность, когда появились известия, что под Гумбинненом войска отступили благополучно и что Самсонов почти остановился.

22 августа, когда штаб перешел севернее – в Мюльгаузен, неожиданная телеграмма, которой сообщалось, что в пути – специальный поезд, везущий нового командующего армией и нового начальника штаба, произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Командующим был генерал Гинденбург, начальником штаба – генерал Людендорф. Полчаса спустя пришла задержавшаяся телеграмма, уведомлявшая Притвица и Вальдерзее об их замене.

Только позднее изумленный штаб выяснил причины такой трагической смены. Дело заключалось в следующем: в то время как Притвиц ушел из штаба, он не только позвонил по телефону Макензену и другим командирам корпусов, сообщив им, что он собирается отступить за Вислу, но позвонил также главному командованию (тогда в Кобленце на Рейне). Он сообщил даже Мольтке, что рубеж Вислы ему удастся удержать, лишь получив подкрепления. В довершение своего безумия, вызванного потерей самообладания, он, вернувшись, позабыл сообщить своему штабу об этой беседе и тем самым исключил возможность предупреждения ими Мольтке о принятых изменениях.

Мольтке, которому вскоре самому суждено было потерять самообладание и предаться пессимизму, теперь поспешил принять нужные меры, чтобы быстро пресечь эти настроения у подчиненного.

Он немедленно стал озираться в поисках решительного человека и остановился иа Людендорфе, только что вырвавшем победу под Льежем и предотвратившем вероятное поражение. Затем, как нечто второстепенное, что вначале было упущено из вида, он выбрал Людендорфу командующего. Людендорф был вызван в Кобленц, куда он и прибыл 22 августа. Там ему разъяснили создавшуюся в Восточной Пруссии обстановку, и он отправил свои первые приказы непосредственно командирам корпусов армии Притвица, сел в поезд, отправлявшийся за его новым командующим, и в Ганновере подобрал своего «командующего» – Гинденбурга.

Задержимся на минутку, чтобы рассмотреть этот восхитительный и любопытный образчик германской системы управления. Первым выбирают начальника штаба и с ним одним совещаются, а руководящая фигура – командующий – ждет в Ганновере, предоставленный самому себе. С ним и не думают встретиться и посоветоваться. Начальник штаба раньше сначала отдает по телефону свои приказы, а затем уже собирает попутно свои вещи. Иронией судьбы, однако, было то, что план операции сказался уже намеченным, а необходимые для этого распоряжения на передвижения уже отданы значительно более молодым офицером Генерального штаба – Гофманом, которому суждено было и при Людендорфе остаться в штабе во главе оперативного управления.

Более того, расчетливая дерзость этого плана обязана более раннему опыту Гофмана. Именно Шлиффен, гениальный провидец, выбрал этого чертовски блестящего молодого капитана, которого многие считали просто остроумным бездельником, и послал его наблюдателем к японской армии в ее войну с Россией.

Здесь Гофман многое узнал о русской армии; узнал он среди прочего и историю того, как два генерала – Ренненкампф и Самсонов – крупно поссорились на платформе железной дороги в Мукдене, причем дело чуть не дошло до оскорблений действием. Поэтому он полагал, что вряд ли Ренненкампф будет спешить, развивая свой натиск от Гумбиннена, чтобы помочь Самсонову. В Манчжурии он также познакомился с недопустимой беспечностью действий русских, и знание этого позволило ему в августе 1914 года считать подлинными перехваченные по радио приказы русских, передававшиеся незашифрованными. Между тем все его подчиненные не доверяли тогда этим приказам и склонны были скорее смотреть на них как на искусную ловушку.

Кажется парадоксом, но на самом деле проведение в жизнь плана Гофмана и его развитие Людендорфом было заторможено первоначальными приказами самого Людендорфа. Чтобы пресечь в корне влияние Притвица, Людендорф протелефонировал из Кобленца непосредственно командующим корпусами и приказал им действовать до прибытия нового командующего самостоятельно. На фронте Ренненкампфа I резервный и XVII корпуса использовали это право для дневки и прекратили свое отступление на запад. Другой помехой в быстроте развития операции было то, что весь штаб 8-й армии должен был отправиться назад в Мариенбург и там встретить новое командование.

Прибыв туда 23-го числа, Людендорф был приятно удивлен тем, что движения войск производятся в соответствии с планом, полусложившимся у него в голове, и он утвердил распоряжения Гофмана. На следующий день выяснилось, что Ренненкампф не перешел в преследование, и Людендорф расширил план, ускорив отступление I резервного корпуса (Белов), с тем чтобы корпус этот мог ударить по правому флангу Самсонова.

Затем 25 августа перехваченные русские радиодонесения указали ему на медлительность Ренненкампфа, и Людендорф начал думать о том, что он сможет использовать также и XVII корпус (Макензен), оставив против Ренненкампфа (для наблюдения за ним) только кавалерийскую завесу. Таким образом он сможет сильно ударить не только по одному, но по обоим флангам Самсонова и провести решающий двойной охват. Упущенное время (дневки), к несчастью для лелеемого им теперь плана, нельзя было наверстать и форсированными маршами.

В это время Самсонов двигался вперед, подгоняемый телеграфным подхлестыванием Жилинского, который вбил себе в голову, что германцы делают то, что предполагал Притвиц – то есть отступают к Висле. Подгоняя Самсонова, чтобы он отрезал германцам путь отступления, Жилинский не только позабыл подогнать Ренненкампфа, но даже отвел его, приказав осадить Кенигсберг. В это время армия Самсонова растянулась на 60 миль по фронту, а ее правый фланг, центр и левый фланг были разорваны широкой полосой преград. Если бы войска обладали хорошей подвижностью, это было бы преимуществом. Но с частями, тяжело волочившими ноги, и при плохих дорогах это стало большой опасностью. А попытка к углублению на территорию врага по мере наступления на запад, разрывая армию на части, вела к ее самоуничтожению.

XX корпус Шольца медленно отходил перед наступавшим центром русских (XIII и XV корпуса), заворачивая на запад к рубежу Алленштейн – Остероде. Опасаясь как утомления, так и влияния дальнейшего отступления, Людендорф приказал I корпусу Франсуа 26 августа атаковать у Усдау и прорвать левый фланг русских (I корпус и 2 кавдивизии). Франсуа возражал, что часть его войск, три четверти полевых орудий, все тяжелые орудия и колонны с боевыми припасами еще не прибыли; он предлагал вместо фронтальной атаки произвести охват фланга русских. Людендорф отклонил эти возражения. Быть может, ради выигрыша времени Людендорф жертвовал тактическим успехом. Но Франсуа вовсе не хотелось повторить опыт Макензена под Гумбинненом. Он уклонился от активного сопротивления русским, прибегнув к пассивному противодействию приказам Людендорфа и ограничившись захватом только близкого рубежа. XX же корпус Шольца избежал опасности благодаря бездействию измученных войск Самсонова: например, один корпус в 12 дней прошел более 150 миль по дорогам, которые большей частью были покрыты глубоким песком.

Но 26 августа все же не прошло без серьезных боев. Далеко на другом фланге правое крыло русских (VI корпус и одна кавдивизия), отделенное двухдневным переходом от остальных частей армии, встретило близ Лаутерна два германских корпуса (следовавших с Восточного фронта назад). Правое крыло русских было отброшено в беспорядке, но атаки Белова и Макензена производились почти без всякого взаимодействия, а войска были измотаны форсированными маршами; поэтому преследование организовано не было. В итоге правое крыло русских, хотя и дезорганизованное, смогло благополучно отойти.

Все же некоторые дивизии были прижаты спиной к озеру Боссау, причем в панике часть бойцов утонула. Из этого частного эпизода выросла легенда, будто бы Гинденбург завлек армию Самсонова в озера и болота, потопив тысячи солдат.

Действительный кризис всего сражения наступил 27 августа. В это утро Франсуа, теперь в изобилии снабженный снарядами, открыл сильную бомбардировку левого фланга русских под Усдау. Русские войска не выдержали на голодный желудок действия тяжелой артиллерии германцев и обратились в бегство, не ожидая даже появления германской пехоты. Франсуа отдал приказ о преследовании русских в направлении на Нейденбург, чтобы пройти по тылам центра русских. Но контратака русских по его внешнему флангу заставила его повернуть к югу против Сольдау. На рассвете 28 августа он обнаружил, что разбитый левый фланг русских поспешно отошел от Сольдау за границу, и вновь повернул свои войска на восток к Нейденбургу.

Время, упущенное 27 августа, было компенсировано тем, что русские, на свою погибель, продолжали углубляться на запад.

Хотя Самсонов еще накануне ночью знал, что его правый фланг разбит, а левый находится под ударом, он приказал центру армии продолжать наступление на север. Самсонова можно обвинить в излишнем оптимизме. Объяснить его действия можно двояко: или он считал своим долгом слепое выполнение приказа, стараясь во что бы то ни стало справиться с поставленной ему задачей, или же он не хотел отступать, когда Ренненкампф, его старый враг, наступал. Наступление это вероятно спасло Самсонова от возможного тяжелого удара, так как Шольц имел приказ Л юдендорфа вмешаться в бой после атаки, развиваемой Франсуа.

Центр русских вызвал несколько трещин в фронте Шольца, хотя этого удалось добиться ценой крайнего напряжения войск. Эти трещины, видимо, на мгновение надломили самообладание Людендорфа, заставив затрепетать и его нервы, потому что он приказал Франсуа послать Шольцу подкрепления, а с остальными частями корпуса двинуться на северо-восток к Ланна, чтобы ударить по тылам центра русских. Это направление вело через густые леса и давало Франсуа меньше времени и возможностей отрезать русским путь их отступления. К счастью, Франсуа вновь игнорировал этот приказ и продолжал преследование в направлении Нейденбурга.

Вскоре после полудня Людендорф обнаружил, что русские не только не пытаются расширять и углублять трещины на фронте Шольца, но, видимо, отступают. Поэтому он послал Франсуа новый приказ: не только двигаться на Нейденбург, но и, пройдя его, идти на восток к Вилленбургу. В ночь на 29 августа части корпуса Франсуа цепью окопавшихся постов блокировали дорогу от Нейденбурга к Вилленбургу, образовав таким образом преграду поперек пути отступления русских. Теперь русские были вынуждены поспешно отступать через густые леса, которых удачно избежал Франсуа, и в этих лесах совершенно перемешались. Русский центр (XIV, XV и половина XXIII корпуса) был отрезан от тыла, а пути его отступления были преграждены. Фактически его больше не существовало. Он превратился в толпу голодных и измученных людей, беспорядочно и нерешительно пробивавшихся сквозь огневое кольцо германцев и тысячами сдававшихся в плен.

В последней сцене этой трагедии сыграл роль сам Самсонов. 27 августа он выехал из Нейденбурга, чтобы самому взять на себя управление боем, но уже ничего не смог сделать, и сам был захвачен водоворотом отступления. Не будучи в состоянии чем-либо помочь, 28 августа он повернул обратно на юг и, пробираясь верхом сквозь густые леса, заблудился. В темноте он отошел в сторону. Отсутствие его штабом не было замечено, пока близко не раздался отдельный выстрел. Самсонов лишил себя жизни, не желая пережить поражения своей армии.

Но когда он умирал, поражение не было столь велико, как велико было отчаяние командующего, да оно еще и не было столь безусловным. Если бы центр русских оказался в состоянии реорганизоваться и попытаться энергично прорваться, быть может, попытка эта увенчалась бы успехом. Дело в том, что преграда Франсуа была тонка, и ему самому извне угрожала опасность в лице I корпуса Артамонова, который после своего поражения под Усдау и отступления за границу был усилен свежими частями и шел на спасение Самсонова.

Донесения летчиков еще 29 августа предупреждали Франсуа о грозившей ему опасности, но он стойко отказывался снять свою «блокаду», хотя и выделил столько сил, сколько представлялось возможным, чтобы задержать наступление русских у Нейденбурга. Тем не менее 30 августа город пришлось отдать, но Людендорф уже слал подкрепления, а Артамонов, почти ничего не сделав, чтобы развить свой успех, 31 августа вновь отошел к югу.