Читать книгу Повести о карме - Генри Лайон Олди - Страница 3

1

«Вы отрицаете перерождение?»

– Матушка в доме. Она переоделась и ждёт дознавателя.

Я поклонился отцовым сослуживцам.

– Хорошо, – кивнул отец.

Тон и весь вид его говорили об обратном: ничего хорошего в происходящем глава семейства не видел.

– О-Сузу, приготовь гостям чай.

Не успела служанка броситься выполнять распоряжение хозяина, как в ворота требовательно постучали.

– Кто там?

– Сэки Осаму, старший дознаватель службы Карпа-и-Дракона.

В низком рокочущем басе звучала неотвратимость закона. Я отметил, что редко когда имя и голос человека настолько соответствуют друг другу.[5] А ещё – занимаемой им должности.

Отец распахнул ворота:

– Добро пожаловать, досточтимый Сэки-сан.

– Я рад, что вы дома, Хидео-сан. Так за вами не придется посылать.

– Мы вас ждали.

Дознаватель, дородный мужчина лет пятидесяти, был облачён в темно-синее кимоно из шёлка, украшенное тонким золотым узором. На груди слева, над сердцем, красовался герб службы: стилизованное изображение карпа и дракона, перетекающих друг в друга, подобно буддийскому символу Инь и Ян. На голове – высокая чёрная шапка государственного чиновника. Рукояти плетей за поясом обтянуты шершавой кожей ската в оплётке из шёлковых шнуров – тоже золото и густая грозовая синева. Рано поседевшие брови срослись на переносице, из-за чего лицо дознавателя – резкие складки у рта, щеки обвисли – имело брюзгливый вид. Взгляд из-под полуприкрытых век был внимательный, цепкий. Похоже, Сэки Осаму подмечал любую мелочь и откладывал про запас – до тех пор, пока эта мелочь не понадобится.

– Торюмон Хидео, – представился отец, хотя в этом не было надобности. – Мой сын Рэйден. Мои сослуживцы Икэда Наоки и Нисимура Керо. Я привел их в качестве свидетелей, желая избавить вас от лишних хлопот.

Мы по очереди поклонились чиновнику. Когда я вновь поднял взгляд на дознавателя, в ворота за его спиной вошли двое. Одним был настоятель Иссэн, другим же…

Длинная грубая накидка с капюшоном. Пояс – прочная верёвка. Из-под капюшона вместо человеческого лица на меня уставилась рыбья голова. Покрытая капельками росы, голова отблёскивала тусклой медной чешуёй, пучила белые эмалированные глаза с черными дырами зрачков, приоткрывала губастый рот.

Под служебной маской карпа скрывался каонай.

Безликий.

Живое напоминание о воздаянии за попытку обойти закон кармы, дарованный нам милосердным буддой Амидой. Парии, отщепенцы, отверженные – даже к нечистым эта[6] и лишённым сословия хинин[7] относились лучше, чем к мерзким каонай. Бывшие люди, лишённые не только сословия и чести, но также лица и имени. Единственные, кого можно убить безнаказанно – так веками убивали друг друга наши предки до сошествия Чистой Земли на острова Восходящего Солнца. Убить – и остаться самим собой, а не стать вместилищем для духа убитого, предоставив ему возможность жить вместо тебя.

Впрочем, убивали каонай редко: люди не желали марать о них руки.

И вот эту дрянь – язык не поворачивался назвать безликого человеком! – старший дознаватель Сэки привёл с собой в наш дом!

Лицо отца затвердело. Глава семьи скрыл гнев под личиной спокойствия, но я-то хорошо видел, каких трудов ему это стоит. Как же я понимал сейчас отца! Увы, мы ничего не могли сделать, находясь полностью в воле дознавателя. Обычно лицо каонай – серая морщинистая маска, заменявшая им лицо – было замотано тряпкой с двумя дырами для глаз. «Тряпичника» мы, не раздумывая, погнали бы прочь плетьми – что делали все достойные люди, едва завидев безликого в приличном квартале! Но медная маска карпа свидетельствовала: этот каонай находится на службе. Его нельзя побить, прогнать, облить – во всех смыслах – грязью без серьёзных последствий для забияк.

– Прошу почтить своим присутствием моё скромное жилище, досточтимый Сэки-сан, – учитывая сложность положения, вежливость отца была на высоте. – Прошу и вас, уважаемый Иссэн-сан.

На безликого в рыбьей маске отец не смотрел, словно его здесь и не было. Я изо всех сил старался следовать примеру отца, но взгляд нет-нет, да и возвращался к долговязой фигуре. Каонай следовал за старшим дознавателем как на привязи; мой же взгляд следовал за ним самим. Так человек спешит отвернуться от нищего калеки или прокажённого – и невольно, с болезненным любопытством, оглядывается.

Мне было стыдно, очень стыдно. Но я ничего не мог с собой поделать. От этого я стыдился и злился ещё больше. Я чуть не забыл, зачем дознаватель вообще явился к нам домой.

– Желаете чаю?

– Благодарю, нет. Уверен, нам всем хотелось бы как можно быстрее разобраться в сложившейся ситуации. Дело не слишком приятное, следует покончить с ним.

Это не был ритуальный вежливый отказ, положенный при церемонии встречи гостя. Сэки Осаму говорил откровенно, с грубоватой прямотой, за что я был ему благодарен всем сердцем. Действительно, чем быстрее он разберётся с нашей бедой – тем лучше.

– Как вам будет угодно, Сэки-сан. Если вы передумаете – только скажите.

– Вы очень любезны. Итак, мне сообщили, что ваша жена публично объявила вам о подозрении на фуккацу. Она полагает, что имело место незарегистрированное перерождение, и в вашем теле находится другая личность.

– Так и было.

– Что именно?

– Жена объявила мне подозрение.

– Вы отрицаете перерождение?

– Отрицаю. Я – Торюмон Хидео, старшина караула…

Дознаватель остановил отца:

– Не сейчас, Хидео-сан. Будем придерживаться установленной процедуры. На предварительном этапе мне достаточно вашего отрицания. Ваша жена назвала причину, почему она заподозрила перерождение?

Отец замялся, прикусил губу.

– Я настаиваю на ответе, – дознаватель нахмурился. – Говорите!

– Нет, не назвала.

– Почему?

– Сказала, что стыдится. Она не назвала причину, но я догадываюсь.

Черты Сэки Осаму затвердели:

– Прошу вас, изложите свои догадки.

– Вы настаиваете?

– Да. В противном случае я уйду, а вас накажут за ложный вызов.

Отец покосился на сослуживцев, топтавшихся за его спиной. Нисимура понял намёк и поспешил отойти прочь, к дровяному навесу. Менее сообразительный Икэда замешкался, и Нисимура увлек его за собой. Отец глянул на меня. На отцовском лице отразилось сомнение.

Кажется, он гадал:

«Отослать сына к навесу? Объясниться с дознавателем с глазу на глаз? Или разрешить мальчику слушать?»

Пауза неприлично затягивалась. Не придя к однозначному решению, отец заговорил, понизив голос. Мне не терпелось узнать, что же произошло между отцом и матерью, и я остался стоять, где стоял. Отвернулся, делая вид, что разговор меня нисколько не интересует, и принялся ловить каждое слово, благо со слухом у меня всё было в порядке.

– Похоже, сегодня ночью я повёл себя не так, как ожидала моя жена.

– Продолжайте.

– У нас в семье траур…

– Кто умер? – быстро спросил дознаватель.

– Моя мать.

– Возраст вашей почтенной матери?

– Шестьдесят два года. Она долго болела, все могут подтвердить…

– Это лишнее. Примите мои соболезнования.

– Благодарю вас.

– Продолжайте.

– Я проснулся в час Тигра. Это недостойно мужчины, но я вспомнил мать, – отец помолчал, собираясь с силами. – Я расплакался. Мне очень стыдно, Сэки-сан. Я должен был держать себя в руках.

– Ваши слезы говорят о сыновней почтительности. Любой порядочный человек плачет, вспоминая умершую мать. Дальше!

– Жена проснулась. Она обняла меня, желая утешить, – отец встал ко мне спиной. – Я обнял её в ответ, и тут… Извините за такие подробности, но я вдруг ощутил желание. Я ничего не мог с собой поделать. Вероятно, жена заметила мое состояние. Простите, что рассказываю вам это…

– Вы правильно сделали, что отослали сослуживцев, Хидео-сан. Я – другое дело. Я обязан вас выслушать до конца, что бы вы ни сказали. Заверяю, ваш рассказ полностью в рамках приличий.

– Моя жена вырвалась. Она кричала: «Прочь! Не трогай меня! Ты не мой муж!» Я пытался её успокоить, но мне это не удалось. Да, мне не следовало так вести себя во время траура. У моей жены были причины укорить меня. Но я не ожидал…

Дознаватель кивнул:

– Благодарю вас за откровенность. Теперь мне нужно поговорить с вашей женой. Проводите меня к ней. После этого я приступлю к официальному дознанию.

2

«Два года не всходила луна…»

– Итак, заявительница – Хитоми из семьи Торюмон?

– Да, господин

– Жена стражника Хидео?

– Да, господин.

– Под подозрением – ваш муж?

– Да, господин.

Дознание Сэки Осаму решил проводить в саду за домом: под открытым небом, подальше от досужих глаз и ушей. На площадке для занятий боевыми искусствами, расположенной неподалеку от беседки, хватило места всем. В свидетели, кроме сослуживцев отца, пригласили соседа – пожилого зеленщика Ацуши, надувшегося как пузырь от важности своей миссии.

Свидетельствовать по обвинению в фуккацу – не шутка! Будет о чем порассказать и внукам, и правнукам.

О-Сузу принесла из дома ворох старых циновок, расстелив их на площадке. У безликого слуги обнаружился коврик, свёрнутый в тугой рулон и заткнутый за пояс сзади. На него каонай и уселся, достав из потёртой сумки принадлежности для письма: кисти в деревянном футляре, походную тушечницу из красной меди, гладкую кипарисовую дощечку и стопку листов рисовой бумаги. Господин Сэки поручил ему вести протокол дознания. Похоже, в прошлой жизни, до того, как нарушить закон кармы в корыстных целях, безликий не только имел лицо и имя, но и был обучен грамоте.

Зябкая сырость сменилась влажной духотой. Армия туч взяла небо в осаду, не позволяя ни единому лучику солнца пробиться к земле, превратившейся в огромную баню. При малейшем движении мое тело покрывалось испариной. Лишь редкие порывы ветра приносили какое-то облегчение.

– Действия вашего уважаемого мужа показались вам необычными?

– Да.

– Почему, Хитоми-сан?

Я оценил деликатность господина Сэки.

Мать смущённо опустила взгляд, не в силах заставить себя взглянуть на собравшихся вокруг мужчин. В праздничном оливковом кимоно, расшитом белыми хризантемами, с тщательно уложенной причёской и лицом, выбеленным рисовой пудрой, смешанной с соком камелии, мать легко сошла бы за безмятежную хозяйку дома, радушно принимающую важных гостей. Увы, ее выдавала дрожь рук, взгляд, опущенный в землю, и голос, подобный тихому журчанию ручья.

Я видел: мать едва держится, чтобы не разразиться горестными рыданиями.

– Мой муж очень любил свою матушку. Когда она умерла, он был сам не свой. А тут… Не прошло и пяти дней! До того он…

Мать замолчала.

– До того? – старший дознаватель вздёрнул бровь. – Что вы имеете в виду?

– Два года не всходила луна над ущельем в горах, – шёпот матери был едва слышен. – Лишь в скорбный час она явилась вновь…

Свидетели захихикали, прикрывая рты ладонями. Я чуть не сгорел от стыда. Провалиться сквозь землю, в девятый ад – и то было бы легче. Грязное бельё семьи вытащили для публичного осмотра! «Два года не всходила луна…» Каонай все записывал, ловко орудуя кистью, и мне захотелось убить писца. Это он-то безликий? Это мы только что потеряли лицо…

Дознаватель учтиво склонил голову:

– Благодарю вас, – вне сомнений, он отлично понял, на что намекает мать. – Значит, два года луна не всходила? И вдруг взошла? Основания достаточны. Объявляю начало дознания!

Он выпрямился, воздел руку к небу:

– Сейчас я буду задавать вопросы подозреваемому. Потом вопросы зададут свидетели. Внимательно слушайте ответы! Если кто-то из присутствующих сочтёт, что ответ не соответствует истине, он должен об этом заявить вслух.

Господин Сэки повернулся к моему отцу. Сейчас его устами вещал Закон.

– Подозреваемый, назовите себя.

– Торюмон Хидео.

– Кем были ваши родители?

– Отец – Торюмон Изао, стражник у западных ворот. Мать – Торюмон Мизуки, урождённая Ивамото.

– Ваши родители живы?

– Нет.

– Подробнее!

– Отец умер восемь лет назад. Мать – пять дней назад.

– Сколько лет было вашей матери?

– Шестьдесят два года.

– Причина ее смерти?

Дознаватель походил на скалу над морем, которая вдруг обрела дар речи. Полная неподвижность, каменное выражение лица – хотел бы я быть таким! – и лишь узкая расщелина губ извергает наружу басовитый рокот. Даже ветер не осмеливался трепать кимоно господина Сэки.

Глаза дознавателя, глубоко утопленные в пещерах глазниц, неотрывно следили за подозреваемым. Так следят за противником, опасаясь, что он в любой момент способен нанести удар.

– Моя досточтимая матушка хворала весь прошлый год. Ей было трудно дышать, она жаловалась на боли в груди. Последние шесть месяцев она почти не вставала с постели. В конце ей стало хуже. Я делал что мог…

– Как она умерла?

– Быстро. Лекарь говорил: сердце. Наверное, он был прав.

Отец сидел прямо, с достоинством, не сутулясь. Приняв позу открытости Небесам, он положил руки на колени ладонями вверх, как бы говоря: «Мне скрывать нечего!»

– Есть заключение о смерти?

– О-Сузу, принеси досточтимому господину дознавателю заключение о смерти Мизуки-сан. Оно хранится в нашей спальне. Шкафчик у окна, левый верхний ящик.

Когда служанка с поклоном вручила свиток господину Сэки, тот быстро пробежал его глазами. Процитировал вслух финальное заключение: «Смерть по естественным причинам». Кивнул безликому слуге: занеси, мол, в протокол.

– У меня больше нет вопросов, касающихся ваших родителей, Хидео-сан. Кто сейчас входит в вашу семью?

– Моя жена Хитоми.

– Урожденная?..

– Урождённая Фудзимото, тридцати пяти лет. И мой сын Рэйден, пятнадцати лет с небольшим.

– Они здесь?

– Да.

– Укажите их.

Отец показал сперва на мать, затем на меня.

– Слуги?

– Только О-Сузу. Вот она стоит.

О-Сузу закивала, подтверждая слова хозяина.

– Ваше место службы? Должность и срок?

– Городская стража. Караул на первой почтовой станции.

– Какая дорога?

– Хокудо, Северная дорога из Акаямы. Выслуга – двадцать три года. Последние шесть лет – старшина караула.

Отец продемонстрировал нашивку на плече.

– Ваше жалованье?

– Двадцать коку риса в год.

– Это мало? Много?

– Нам хватает, не извольте беспокоиться.

Господин Сэки медленно обвёл присутствующих взглядом. Ни у кого не нашлось что возразить или добавить к словам отца.

– Ваше любимое блюдо?

Голос, поза, выражение лица дознавателя остались прежними. Но я нутром почуял: формальная часть закончилась. Сэки-сан перешёл к главному.

3

«Кого вы любили больше?»

Отец промедлил с ответом – похоже, этого вопроса он не ожидал. Я испугался: неужели мать права?! Сейчас отца – нет, чужого человека! – кинутся вязать за сокрытие фуккацу, потащат в управу…

– Тунец, жареный в масле.

– Это все?

– Тунец с маринованным дайконом, васаби[8] и имбирём.

Я машинально кивнул: да, так и есть. Когда хватало денег, отец вечно гонял О-Сузу в харчевню за жареным тунцом – или требовал, чтобы мать жарила рыбу дома. Дайкон, васаби – я и сам любил острое.

– Верно, – одними губами выдохнула мать.

Кажется, ее подозрительность пошла на убыль.

– Он любит тунца! – подал голос Икэда. – И я тоже!

У стражника забурчало в животе. Я вспомнил, что с утра ничего не ел.

– У вас имеются родственники?

– Дядя, брат моего отца.

– Его имя?

– Шуджи.

– У него есть дети?

– Норайо и Аяка, мои двоюродные брат и сестра. Они живут в Нагасаки.

– Когда вы виделись в последний раз?

– Десять лет назад.

– Здесь?

– В Нагасаки. Мы с отцом приезжали к ним в гости.

– Ваши жена и сын были с вами?

– Нет, они остались дома.

Мой взгляд, словно заполошная белка по ветвям дерева, метался между отцом и господином Сэки. Я силился отследить малейшие изменения в лице отца, которые могли бы выдать его – или наоборот, подтвердить, что это по-прежнему он. В то же время я старался подмечать, за чем наблюдает дознаватель, искушённый в подобных делах – чтобы и самому обращать внимание на то же. В какой-то момент я уверился, что Сэки-сан отслеживает дыхание отца – и последовал примеру дознавателя. Однако отец дышал не чаще и не глубже, чем обычно. Потом мне показалось, что господин Сэки сосредоточился на руках подозреваемого:

«Напряжены? расслаблены? дрожат?! Беспокойно шевелятся?! Если неподвижны, то в каком положении замерли?»

Нет, руки – пустяки. Должно быть, он следит за отцовским лицом. Действительно ли отец спокоен и открыт? Или показная безмятежность даётся ему с трудом? А может, дознаватель больше прислушивается к голосу ответчика? К его интонациям?

Отец рассказывал: опытный стражник, задавая вопросы, легко отличит честного торговца от контрабандиста, паломника от мошенника, а путешественника – от беглого разбойника. Я надеялся вскоре тоже поступить на службу в городскую стражу – отец обещал похлопотать за меня перед начальством. Отец был на хорошем счету, ему должны пойти навстречу – особенно после соответствующего подношения. Как мне хотелось овладеть этим замечательным искусством – умением «читать людей»! Сейчас, когда решалась судьба нашей семьи, желание разгадать загадку сделалось настолько острым, что резало меня изнутри хуже, чем лезвие ножа.

А что, если…

Как на острый сук, я напоролся на сердитый взгляд дознавателя. Без сомнения, взгляд предназначался мне. В смущении я потупился. Неприлично так таращиться на чиновника при исполнении! Да и на собственного родителя тоже.

– Предоставляю слово свидетелям. Хитоми-сан, начнём с вас, как с заявительницы. Вам разрешается задать своему мужу три вопроса. Выбирайте такие, ответы на которые никто, кроме вас с ним, не знает. Подумайте хорошенько, прежде чем спрашивать.

Мать долго собиралась с мыслями – а скорее, с духом. Я постарался успокоить дыхание, как учил меня настоятель Иссэн, и замер, уподобясь господину Сэки. Вот уж кто умел сохранять полную невозмутимость! С моего виска на щёку поползла капля пота, неприятно щекоча кожу – точь-в-точь надоедливая муха. Очень хотелось её смахнуть, но я продолжал сидеть без движения.

Стражник Икэда громко икнул.

– Во время нашей свадьбы случилось мелкое досадное происшествие, – мать по-прежнему глядела в землю. Называть отца по имени она не спешила. – Скажите, что я имею в виду?

Отец улыбнулся – впервые со дня смерти бабушки Мизуки.

– Я оступился. Я упал прямо на тебя! Дядюшка Шуджи ещё пошутил, что нам не терпится добраться до свадебного ложа. Он приехал на нашу свадьбу и выпил все саке в городе.

– Почему вы упали? Вы были пьяны?

– Нет, я был трезв.

– Так почему же?

– На моей сандалии лопнул ремешок.

Мать вздрогнула:

– Да, всё так и было.

– Следующий вопрос, – напомнил дознаватель.

– Скажите, Хидео-сан, – имя отца наконец-то прозвучало. – Как мы назвали сына при рождении?

Вот это новость! Тоже мне вопрос!

– Мы дали нашему сыну имя Кенсин. Когда ему исполнился год, он тяжело заболел. Чтобы обмануть и отпугнуть духов болезни, мы дали ему другое имя: Ичиро, Первый Сын. Это была твоя идея, я помню. Смена имени помогла, мальчик выздоровел. Спустя год мы назвали его Рэйденом, желая закрепить успех. В день совершеннолетия нашего сына мы долго спорили. Я подбирал мальчику новое взрослое имя, ты же настаивала, чтобы мы сохранили прежнее, детское.

– Что я говорила вам?

– Что так духи не заинтересуются им вновь. Что имя Рэйден приносит удачу. Что мальчик, став Рэйденом, ни разу не болел. Я не захотел спорить, наш сын остался Рэйденом.

– Всё верно…

Я вытер пот со лба. Оказывается, при рождении меня звали иначе? Кенсин? Ичиро? Имя Рэйден мне нравилось больше. «Гром и молния!» – смеялась бабушка, когда еще была здорова. Она стояла на крыльце и смотрела, как я вихрем ношусь по двору, лупя палкой по доскам забора. Я смеялся в ответ. Я и впрямь представлял себя божеством грома, колотящим в боевые барабаны[9].

– Последний вопрос, Хитоми-сан, – напомнил господин Сэки.

Думаю, моя мать с самого начала знала, каким будет её третий вопрос. Просто не сразу решилась его задать.

– Скажите, Хидео-сан…

Она помолчала, сцепив руки под грудью.

– Кого вы любили больше: меня или свою досточтимую матушку?

Взгляд отца заледенел. Он что, выбирает? Выбирает прямо сейчас?! Но между чем и чем? Между любовью к матери и любовью к жене? Между правдой и ложью?!

– Я не хочу огорчать тебя, Хитоми. Но я вынужден говорить правду. К сожалению, свою мать я любил больше. Прости меня, если сможешь.

– Нечего тут прощать, – мать встала перед отцом на колени. Коснулась лбом земли, выпрямилась. – Я всегда это знала. Прости и ты меня.

– Нечего тут прощать, – эхом повторил отец.

4

«Почему же ты мне не сказал?»

– Не грустите, благородная госпожа Хитоми…

Настоятель Иссэн заговорил впервые с начала дознания:

– Любовь к родителям и забота о них – одна из первейших добродетелей. Уверен, если вам и доставалась меньшая часть любви вашего мужа, то лишь в сравнении с покойной госпожой Мизуки. Честность, другая несомненная добродетель вашего уважаемого мужа, свидетельствует в его пользу.

Мать благодарно кивнула настоятелю. В глазах ее, несмотря на то, что все складывалось наилучшим образом, читалась тревога.

– Переходим к опросу других свидетелей, – объявил дознаватель.

Сказать по правде, я был уверен, что на этом расследование закончится. Но нет, господин Сэки повернулся к зеленщику:

– Как ваше имя?

– Ацуши, мой господин.

– Ацуши-сан, вы можете задать три вопроса подозреваемому.

– Это Хидео-сан, значит?

– Здесь нет других подозреваемых. И поторопитесь!

– Хидео-сан, – выпалил испуганный зеленщик, – как зовут мою жену?

Отец пожал плечами:

– Вашу жену зовут Джун.

– Да, верно! – казалось, зеленщик искренне удивился. – А как звали мою первую жену?

– Увы, я не знаю.

Мой взгляд помимо воли вновь устремился к господину Сэки. Лицо дознавателя осталось непроницаемым.

– То есть, как это? Почему не знаете?! Вы, наверное, вовсе не Хидео-сан! А, понял! – Ацуши звонко хлопнул себя ладонью по лбу, словно комара пришлёпнул. – Она ведь, бедняжка, умерла, ещё когда мы жили в Осаке. Лихорадка её забрала, мою Мегуми. Вы её и не знали вовсе, и я вам не рассказывал. Давайте сейчас расскажу! Нас сосватали ещё детьми. Уж как я её любил, как лелеял…

– Ацуши-сан! У вас есть вопросы к подозреваемому?

– Что? Ох, простите! Я не знаю, что ещё спросить…

– Хватит, – дознаватель жестом велел зеленщику замолчать. – Следующий свидетель!

– Можно мне?

– Представьтесь.

– Икэда Наоки, стражник. Хидео-сан в нашем карауле главенствует. Служим мы вместе, вот.

– Спрашивайте.

Не думаю, что инициатива Икэды сильно обрадовала господина Сэки. Но возражать он не стал.

– Хидео-сан, помните? Дней десять назад…

Стражник наморщил лоб:

– Да, точно, аккурат десять дней! Мы с вами, толстяком Мэнэбу, а ещё с Керо, дурачиной эдаким, в карты играли.

Отец кивнул.

– Сколько вы в тот раз у нас выиграли?

Нисимура Керо, сидевший рядом, со злобой покосился на Икэду. Наклонившись, он сквозь зубы что-то прошипел сослуживцу на ухо. Икэда сдавленно ойкнул, зажал рот ладонью. Поздно: слово прозвучало. Азартные игры запрещены самураям указом самого сёгуна[10]! На запрет все смотрели сквозь пальцы – и самураи, и судьи, и хозяева игорных домов. Но признаться открыто, да ещё перед старшим дознавателем службы Карпа-и-Дракона?! Видят боги, не зря Икэда получил своё имя: Наоки!

Вот уж воистину Честное Дерево!

– Полагаю, – господин Сэки кашлянул со всей возможной деликатностью, – вы, Наоки-сан, не вполне верно сформулировали вопрос.

Тень улыбки тронула его губы:

– Позвольте вам помочь. Скажем так: если бы десять дней назад Хидео-сан вдруг решился нарушить указ сёгуна…

– Ага! – заморгал Икэда. – Если бы вдруг, да!

– …решился, значит, и сел бы играть с вами в карты. Сколько бы он мог у вас выиграть, учитывая его ум и наблюдательность, весьма полезные в этой запретной игре? Вы, полагаю, это хотели спросить?

– Благодарю покорно! – Икэда отвесил мудрому советчику самый почтительный поклон. – Именно это я, скудоумный, и имел в виду! Если бы, конечно!

– Думаю, – отец почесал в затылке, – в таком случае я мог бы выиграть около пяти моммэ[11]. Вряд ли больше, честное слово..

– Точно! Пять моммэ! А жалованье ещё когда будет…

Судя по вздохам Икэды, бо̀льшую часть этих денег проиграл он.

– Пять моммэ?! – ахнула мама. – И где же они?!

– Если бы я выиграл эти деньги, – отец развел руками, – я бы, конечно же, потратил их на лекарства для своей досточтимой матушки.

Я нисколько не сомневался, что он так и поступил.

– Вот ведь! – мать никак не могла успокоиться. Лицо её пошло красными пятнами, заметными даже под белилами. – Почему же ты мне не сказал?

Отец вздохнул:

– Если бы я сказал тебе, ты бы огорчилась. Ты бы стала требовать, чтобы мы на эти деньги купили новую обувь тебе и мальчику.

– Я? Стала бы требовать?!

– Разумеется. Ну, это в том случае, если бы я на самом деле остался в выигрыше. А так и спорить не о чем.

И матери, и отцовым сослуживцам было ещё что сказать. Но господин Сэки прервал их:

– Думаю, этого достаточно. Я объявляю о завершении дознания. Данной мне властью оглашаю свой вердикт. Фуккацу не имело место. Торюмон Хидео, ваша личность подтверждена, о чём будет составлен соответствующий документ. Поскольку подозрения госпожи Хитоми имели достаточные основания, она не понесёт никакого наказания за неподтвердившееся обвинение.

Он встал:

– На этом всё.

Не издав ни звука, мать начала заваливаться набок. Я бросился к ней, но отец успел первым: подхватил, не дал упасть.

– Рэйден, беги за лекарем! Скажи: Хитоми-сан плохо, она лишилась чувств!

И я побежал так, как ещё не бегал никогда в жизни.