Читать книгу Земля Бранникова - Генрих Аванесов - Страница 4

IV

Оглавление

О том, что войны с Наполеоном не миновать, в роскошных петербургских гостиных заговорили сразу после Тильзитского мира 1807 года. Тогда Наполеон уже в который раз щелкнул Россию по носу в битве при Фридланде, где оказался наголову разбитым русско-прусский военный альянс. А до этого, совсем недавно, был Аустерлиц, было сражение и еще одна победа Наполеона. Объединенными войсками, численно превосходящими армию Наполеона, там формально командовал Кутузов. Но Наполеон совершенно верно предположил, что фактически командовать в сражении будет Александр I, склонный принимать решения под влиянием австрийского императора Франца II. Так оно и случилось. Инициатива в подготовке диспозиции от командующего и его штаба перешла к окружению императора. От него же шла и поспешность в действиях армии. Уже в ближайшие две-три недели к войскам коалиции должны были присоединиться прусские полки. Но битва состоялась до их подхода двадцатого ноября 1805 года. Она окончилась победой Наполеона, ранением Кутузова и бегством с поля боя двух императоров.

При этом ни русская, ни австрийская армии вовсе не были разгромлены. Они понесли значительные потери, существенно большие, чем армия Наполеона. Они вынуждены были отступить, но сохранили боеспособность. Однако австрийский император Франц II сказал Александру I, что дальнейшее сопротивление Наполеону бесполезно. На этом третья антинаполеоновская коалиция закончила свое существование.

Правда, еще раньше были и победные итальянские походы Суворова. Но там великий русский полководец воевал лишь с французскими войсками. Сам Наполеон в то время был в Египте и в этих сражениях Суворову не противостоял.

Не противостоял он и адмиралу Ушакову, когда его корабли штурмовали бастионы на Ионических островах в Средиземном море. Так что в России знали: непобедимость наполеоновских войск – это миф. А вот можно ли победить самого Наполеона, никто не знал. Знали только, что на 1810 год Наполеон не проиграл ни одного сражения, а было их у него к тому времени немало, что-то около 50!

Миф или не миф, все равно не могла Россия (да и другие европейские монархии) простить Франции революцию, казнь Людовика XVI и Марии Антуанетты, превращение королевства в республику, а потом, почти сразу – в империю. Европа многое видела в последние века. Короли рубили головы своим женам, и сами погибали в результате дворцовых переворотов. В памяти была и английская революция, когда Кромвель отрубил голову Карлу I, а абсолютная монархия сменилась конституционной. Кромвель был проклят посмертно, но парламент остался. Это тоже было вызовом абсолютизму.

Много чего происходило и в России. Смутное время давно кончилось, но череда дворцовых переворотов восемнадцатого века напоминала о нем. Сейчас, в начале девятнадцатого века, Российская империя была сильна, как никогда. То, что происходило в ее пределах, было делом внутренним, как и подобные дела в других странах. Они, кроме английской смуты, не угрожали устоям монархизма. А французские метаморфозы грозили именно устоям, чего простить было нельзя. Один только Кодекс Наполеона чего стоил!

О Кодексе говорили, его обсуждали и осуждали, но все больше понаслышке. С содержанием Кодекса был знаком только сам Александр I и его ближайший сподвижник в дни восшествия на престол, человек из низов, Михаил Сперанский. Говорят, что эти двое не раз, обсуждая документ, хотели использовать его в качестве основы для своих прожектов общественных реформ. Однако до дела не дошло. Реформы отложили до лучших времен, а самого Сперанского отправили в ссылку. Не обошлось тут без помощи Талейрана, наполеоновского министра иностранных дел, ставшего не в меру хвалить государева советника. Так что Кодекса боялись, можно сказать, заочно.

Виделось и другое. Назвав себя императором, Наполеон стремился укрепить свое положение в этой роли через создание династии. Королями завоеванных им стран он ставил своих ближайших родственников. Сам же мечтал о наследнике. Однако в браке с Жозефиной Богарне у них не было общих детей. Ради наследника Наполеон решился на развод. Сватался он и к русским великим княжнам, сестрам императора Екатерине и Анне, в чем ему дважды отказал Александр I. Быть может, если бы европейские монархи признали Наполеона равным себе, он прекратил бы завоевания? Верится в это с трудом. Европейские монархи не могли пойти на полное признание узурпатора, а Наполеон никогда бы не насытился имеющейся властью и славой.

В петербургских гостиных говорили о Наполеоне разное. Многие превозносили его военный талант, и это агрессивное большинство затыкало роль скептикам, ставившим под сомнение отдельные его победы, например, в Африке. Скептики говорили и о том, что содержание огромной армии рано или поздно подорвет экономический потенциал Франции. Людские ресурсы этой страны тоже не бесконечны.

Большинство же считало все победы Наполеона бесспорными, а в экономическом и людском потенциале Французской империи следует учитывать ресурсы уже включенных в ее состав стран. И всего этого ему хватит, чтобы подмять под себя всю Европу, включая Англию. А уж, что будет дальше, сказать трудно. Вот тут скептики ставили большинству каверзный вопрос:

– Вы что же думаете, и Россия будет под Наполеоном?

Ряды скептиков сразу пополнялись. Представить себе Россию в качестве вассала Франции никто не мог. И все дружно начинали вспоминать недавние времена, когда Россия жила душа в душу с Францией. Да и что им было делить?! Границы общей нет. Геополитические интересы, если где и сходились, так, пожалуй, лишь в Турции. Но решались они всегда на дипломатическом уровне, без крупных конфликтов.

Из Франции в Россию шли мода, куртуазные романы, которыми зачитывалось не одно поколение дворянской молодежи. Оттуда, наконец, пришел язык, на котором говорили в петербургских гостиных. Когда об этом, наконец, вспоминали, то мнение становилось единодушным, и выражалось оно просто: – Франция чудесная страна, и Наполеону в ней нет места!

Оставался пустячок. Надо было изгнать Наполеона из Франции!

Из великосветских гостиных разговоры о Франции, французской революции, о Наполеоне и его завоеваниях плавно перетекали на улицы, в купеческую среду, кварталы мастеровых, на базары, в трактиры. Дворецкие, камердинеры, лакеи и горничные, те, кто постоянно был при господах, давно освоили французский и, не имея возможности вступать в барские пересуды, прислушивались к ним, искали случая поделиться своими знаниями с собственной семьей, со знакомыми, с дворней. А оттуда уже недалеко и до деревни, где у всех тогдашних горожан были родственники.

Такие же разговоры шли и по Москве, да и по всей России. В западной ее части, откуда до Европы было рукой подать, разговоров о Наполеоне было больше, на востоке, ближе к Уралу, – меньше. Там были уверены, никакой западный враг сюда не доберется. Но больше всего предстоящей войной с Наполеоном были озабочены на севере, в районе Архангельска, где сходились морские торговые пути. Торговля уже страдала. По Тильзитскому договору Россия должна была участвовать в морской блокаде Англии.

Подписывая этот договор с Наполеоном на плоту посреди Немана, Александр I точно знал, что строго выполнять его не будет. Он и не запрещал своим подданным торговать с Англией, однако риск на себя не брал, оставлял его купцам. В случае встречи российских торговых судов с военными кораблями французов выкручиваться им следовало самостоятельно без оглядки на родное государство. Некоторые купцы рисковали и часто оставались при барыше, но бывало, что и попадались. Такое, правда, случалось не часто. У нарушителей французы зачастую отбирали суда вместе с товаром, а команду отпускали на все четыре стороны.

Рисковали иногда и английские купцы. Их суда заходили в российские порты, поднимая на мачты флаги других государств, а таможенники делали вид, что ничего не замечают. Знали, что наказания за это от своего начальства не последуют.

Но все это было лишь капля в море. Торговля страдала, в первую очередь, хлебная. Цены на хлеб в стране в 1810 году упали почти в два раза. Снизилась почти на двадцать процентов и стоимость ассигнаций, сравнительно недавно выпущенных в обращение. Стоимость их, в отличие от серебряных и золотых денег, была привязана к медной монете. Ею крестьяне платили налоги, и было ее в стране, что называется, видимо-невидимо. А для доставки в казну каждых пятисот рублей медных денег требовалась отдельная подвода.

Ассигнации были призваны облегчить сбор налогов, а заодно и создать дополнительные условия для накопления капитала в среде мелких производителей товаров, но доверие к новым деньгам у населения падало. Так что морская блокада Англии боком выходила для экономики России.

* * *

Вопросы войны и мира с Францией обсуждались, слава Богу, не только в гостиных и не только в народе, но и в высших кругах военных. Здесь было меньше эмоций и больше здравого смысла. Но и здесь изучали психологический портрет Наполеона. Вывод был однозначным: самого только факта отказа Александра I выдать за него одну из своих сестер ему достаточно для начала войны с Россией.

С этим выводом был согласен и Барклай-де-Толли, ставший в начале 1810 года военным министром. Под его руководством началась планомерная подготовка к войне с Наполеоном. Аналитическая работа, направленная на разработку стратегии будущей войны, была поручена специально созданной военным министром «Особенной канцелярии», которую возглавил полковник Алексей Воейков, человек опытный в делах военных и дипломатических. Но в новой должности Воейков не удержался. И дело было не в его профессиональных качествах. Он был отправлен в отставку за то, что состоял, как полагали многие, в числе соратников впавшего в опалу графа Михаила Сперанского, государственного секретаря, второго лица в государстве.

Пришлось Барклаю-де-Толли подыскивать нового руководителя «Особенной канцелярии». Им в декабре 1811 года стал его адъютант, подполковник Арсений Закревский, человек тоже способностей незаурядных. В свои двадцать восемь лет он уже успел принять участие в войнах с Францией, Швецией и Турцией, получить два ранения и две контузии и стать кавалером Золотой шпаги. Выпускник Гродненского кадетского корпуса, он считался образованным офицером. Возглавив, хоть и не надолго, «Особенную канцелярию», он стал фактически одним из основателей военной разведки в России.

Самые первые выводы Канцелярии, сделанные еще до появления Закревского и подтвердившиеся позже, оказались безрадостными. Шестисоттысячной армии вторжения, которую мог выставить Наполеон, Россия могла противопоставить лишь двести, максимум двести пятьдесят тысяч. И это при том, что общая численность русской армии была тоже около шестисот тысяч человек. Но собрать войска в единый кулак было невозможно. Значительная часть армии была занята в затяжных войнах с Турцией и Персией. Так что предстояло вести войну на три фронта. Задача трудная для любого государства.

В начале девятнадцатого века русская армия была одной из лучших в Европе буквально по всем показателям: вооружению, выучке, составу войск, их организации и боевому опыту. Промышленность выпускала самые современные пушки, ружья, другое оружие и боеприпасы. И все это производилось в достаточном количестве. Например, пушек в год в России отливалось столько же, сколько их делалось во всей подмятой под себя Наполеоном Европе. И это при том, что промышленность России, в целом, многократно уступала французской. Так было на самом деле, и именно так думал о ней Наполеон.

Лишь одно не учел Наполеон. Практически все, что выпускала слабая российская промышленность, шло в армию. Фабричное сукно шло на солдатские мундиры. Всякие там пуговицы да пряжки ковались и отливались тоже для армии. Пушки, ружья, штыки да сабли – тоже, естественно, для армии. А больше ничего промышленность российская и не делала.

Были, конечно, и недостатки. Так, в армии использовалось около двадцати типов ружей. К каждому требовались свои патроны, что сильно усложняло снабжение войск. Нарезные ружья, штуцеры, только начинали поступать в войска. Ими пока были вооружены лишь егерские полки.

Не слишком хорошо было и с образованием. Кадетских корпусов было мало. Каждый из них выпускал в год всего несколько десятков младших офицеров. Высшего же военного образования в России в начале девятнадцатого века не было вовсе. Большинство офицеров познавало таинства воинской науки непосредственно в полках, в процессе службы, в боях и походах. Такое образование, несомненно, давало прочные житейские знания, но не развивало военную мысль в области стратегии и тактики.

В ожидании большой войны можно было пойти по пути быстрого наращивания численности армии, но это могло пагубно сказаться на экономике государства и вызвать вполне обоснованное недовольство населения. Кроме того, в военном министерстве считали, что имеющаяся численность армии, примерно полтора процента от всего населения страны, оптимальна как с военной, так и с экономической точки зрения. Согласен с этим был и император.

В начале 1812 года «Особенная канцелярия» Закревского представила свой абсолютно секретный доклад. Готовили его всего несколько человек, особо доверенных офицеров. Каждый из них знал в подробностях только свою часть. Полностью содержание документа было известно лишь троим: стратегу и автору концепции военных действий Барклаю-де-Толли, составителю доклада, Закревскому и императору Александру I. Всего на суд императора было представлено около двадцати вариантов сценария военных действий против Наполеона, но одобрен им был лишь один, тот, который предложили Барклай-де-Толли и Закревский. И сделано это было в узком, очень узком кругу.

Большинство представленных на суд императора планов военных действий против Наполеона отличались друг от друга сценариями генерального сражения, тем, где и когда оно будет дано. Авторы соревновались в патриотизме. «Ни пяди русской земли не отдадим врагу! – кричали они. Сражение надо дать у границы России».

Более умеренные патриоты предлагали пустить армию Наполеона вглубь страны, перерезать коммуникации противника и навалиться на него всем миром. Экономических расчетов, анализа соотношений сил армий и вооружений никто практически не делал. Не думали и о том, как прокормить все это бесчисленное множество солдат и лошадей. Сценарии эти были, скорее, выражением эмоций авторов, чем стратегическими разработками. О них много говорили во все тех же великосветских гостиных, на базарах и в трактирах.

План же Барклая-де-Толли, в первую очередь, отличало то, что о нем никто ничего не знал. Он был действительно секретным, и должен был оставаться таковым даже после начала боевых действий и в их ходе тоже. Надолго сохранить план в секрете было, пожалуй, самым трудным в его реализации. По ходу дела возникали все новые и новые планы военных действий. Они докладывались государю. Он выслушивал их, задавал вопросы, хвалил или бранил, но не говорил ни да ни нет. На всех таких слушаниях присутствовал Барклай-де-Толли, либо Закревский, реже бывали оба. Они слушали докладчиков, но никогда ничего не говорили. Возможно, дополняли в чем-то свой план, когда слышали что-то рациональное. Их-то план уже начал реализовываться!

Но не только в секретности была сила плана Барклая де Толли. На самом деле это был, возможно, первый и последний в России комплексный план военных действий, составленный не впопыхах, а загодя. В нем военная составляющая была поставлена в один ряд с дипломатией, разведкой, дезинформацией и экономикой. В каждой из них ставились свои задачи и намечались пути их решения.

Дипломатическая часть плана была особенно обширной. Нужно было за год-полтора, раньше Наполеон не соберется нападать на Россию, заключить мир с Турцией или с Персией. Лучше с обеими, но это уж вряд ли получится. Понятно, зачем: высвободить дополнительные войска и вернуть их домой. Мир должен быть заключен не любой ценой, а на самых почетных и выгодных условиях, как и обещал ход военных действий в этих странах. Итоги этих войн должны были подать знак Европе, да и самому Наполеону, что стоит серьезно подумать, прежде чем нападать на Россию.

Однако мир с Турцией Кутузову удалось заключить всего за 37 дней до вторжения Наполеона в Россию. Известие об этом уже не остановило бы Наполеона. Так что новость эту сумели попридержать. Узнал Наполеон об этом только, когда сам уже приближался к Москве. Говорят, расстроился сильно.

Большие дипломатические усилия должны были быть направлены на работу с бывшими союзниками по анти-наполеоновской коалиции. Например, с Пруссией и Австрией. Нужно было убедить их не слишком усердствовать в помощи новому союзнику. А с Англией, давним торговым партнером России, следовало поговорить о деньгах. Как-никак, в предстоящей войне Россия защищала не только свои интересы, но и ее тоже. От континентальной блокады владычица морей страдала, пожалуй, побольше, чем Россия. Значительная часть продуктов питания поступала на острова с континента. Но, самое главное, с континента, в основном из Испании, поступало сырье для быстро развивающейся в стране ткацкой промышленности.

Знали в «Особенной канцелярии» и о том, что Наполеону нелегко дается континентальная блокада в Испании и Португалии, странах, поставлявших шерсть в Англию. Не желали местные крестьяне, землевладельцы, купцы расставаться со своим заработком. Введенный в Испанию двухсоттысячный французский армейский корпус легко подавил сопротивление испанской армии. Но справиться с быстро набиравшим силу партизанским движением армии не удавалось. Не приспособлена оказалась армия для выполнения полицейских функций. Целые полки, бывало, сдавались партизанам.

Ничего подобного не было в других европейских странах, подмятых под себя Наполеоном. Дисциплинированные жители центральной Европы проявляли недовольство, искали способы избавиться от узурпатора, но делали это как-то уж очень деликатно, не военным путем.

Доносил об этом, в частности, князь Куракин, сидевший в Париже российским посланником, в своих секретных письмах в столицу Так что в комиссии знали: в тылах у Наполеона не все уж так благополучно. Империя держится на французских штыках и может развалиться в любую минуту.

Многое в этой дипломатии должно было быть тайным, невидимым Наполеону и его разведке. Заодно посольства России в Европе должны были быть усилены дополнительными кадрами дипломатов. Для этого в дипломатические одежды предполагалось переодеть специально отобранных кадровых военных, считай, разведчиков, которым вменялось в обязанность бдительно следить за приготовлениями к войне в стране пребывания. Немного их нужно было, пожалуй, с десяток, но роль им предстояло сыграть весьма значительную.

Спору нет, усилил свою разведывательную деятельность и Наполеон. Ему это было сделать даже проще, чем россиянам. С давних пор в России в дворянских семьях проживало множество французов. Лакеи, дворецкие, гувернеры. Считалось хорошим тоном держать в доме гувернера-француза. Чтобы получить информацию, им даже делать ничего особенного не приходилось. Достаточно было прислушиваться к разговорам в гостиных и за столом.

В большинстве своем именно эта публика и сделалась основным источником военно-политической информации для противника. Оно и понятно, ну как не помочь своему отечеству? Удивляло только, что никто в России даже и не попытался остановить их. Почему же им дали действовать так безнаказанно? Да потому, что их деятельность входила в план Барклая-де-Толли по активной дезинформации противника. Не сведущие в военном деле люди не могли отличить досужие разговоры о войне от действительно полезных сведений.

Наполеоновские аналитики только диву давались, пытаясь определить численность русских войск, их вооружение и дислокацию по сообщениям своих информаторов. Одни и те же полки одновременно находились в самых разных местах. Или они перемещались между ними с невообразимой скоростью. Одна только информация о новой пушке с коническим дулом, сплющенным в вертикальном направлении, чего стоила. Секретные чертежи этой пушки были вывезены во Францию в самом конце 1811 года. В соответствии с документацией и по свидетельствам очевидцев, русских или французских, не известно, новая пушка, стреляя картечью, на расстоянии 800 метров давала разлет пуль триста метров. То есть могла проделать брешь в наступающей шеренге солдат человек в 200. А ведь в то время именно так, шеренгами, и шли в наступление. Команда «ложись» тогда еще не была военной.

Наполеоновские стратеги уже всерьез задумывались о переработке тактики наступательного боя с учетом появления нового оружия, но времени на это уже не было. Решили, что русские вряд ли успеют быстро понаделать много новых пушек. А с несколькими и так справимся.

На самом деле такая пушка, действительно секретная, была сделана и испытана, но надежд не оправдала. Испытания показали, что эффект разлета картечи, получаемый за счет конической формы ствола, можно достичь более простым способом, за счет уменьшения его длины. Смысла в этом особого нет, так как одновременно уменьшается прицельная дальность стрельбы. Проект закрыли, а документы с пометкой «секретно» положили в арсенал средств дезинформации, вместе со многими другими, не менее «важными».

К сожалению, рассчитывать на достижение серьезного эффекта в дезинформации только за счет некомпетентности информаторов и путем выискивания курьезов не приходилось. Нужно было придумать и разыграть гораздо более тонкие и сложные комбинации. И они были придуманы, а некоторые из них и мастерски разыграны.

* * *

Задумав обширный план действий, Барклай-де-Толли относительно легко решил вопросы формирования «Особенной канцелярии». Сделал он это в 1810 году собственным приказом. Императорский же указ о ней вышел только в 1812 году. Набрал он в нее людей многоопытных и в ратных делах, и в политике. Немного совсем, человек шесть, но люди эти были ему хорошо известны, да и государь о них был наслышан. А вот набрать новых людей, чтобы отправить их в российские посольства в Европе, оказалось трудновато. Нужны были образованные, светские, знающие языки молодые люди. Знатность происхождения здесь тоже играла свою роль. Чтобы быть вхожим, скажем, в парижские гостиные, нужно было иметь такой же базовый капитал, как и в Петербурге.

Образованная, знатного происхождения молодежь в то время была только в армии, и Барклай-де-Толли лично занялся поиском подходящих молодых офицеров. Первым ему тогда подвернулся граф Чернышев. В нем воплощалась буквально вся совокупность требований к кандидату в разведчики: образован, обаятелен, артистичен, приобрел, а точнее сказать, нагулял достаточный опыт светской жизни, к тому же смел, да и склонности к авантюрам очевидны.

Чернышева Барклай-де-Толли посоветовал Александру I отправить в Париж, к Наполеону, как своего личного представителя, а заодно и курьера. Теперь надо было найти напарника Чернышеву, человека, способного подстраховать при необходимости или толково выполнить любое его поручение.

Поиски напарника Чернышеву затянулись, и лишь вчера, подписывая документ о производстве Андрея Славского в корнеты его величества лейб-гвардии гусарского полка, Барклай-де-Толли вспомнил его отца Ивана Николаевича, с которым был знаком. С ним в равных чинах он был в битве под Аустерлицем. А уж потом их пути разошлись. На то воля Божья. Ясно, что отец постарался дать единственному сыну хорошее образование. И со знатностью здесь все в порядке, семейство княжеского рода. Сам Барклай-де-Толли не мог похвастаться высоким происхождением, но относился к этому спокойно, ущербности собственной от этого не ощущал. Впрочем, если бы что-либо подобное он испытывал, то не стал бы никогда военным министром.

Земля Бранникова

Подняться наверх