Читать книгу Повести и рассказы. Проза XXI века - Георгий Бурцев - Страница 6

– Разрешите, господин полковник? Прапорщик Шаргей Александр. Прибыл для дальнейшего прохождения службы.

– Замечательно. Дроздовский. Полковник Дроздовский. Доброволец?

– Да… Неделю назад был произведён в прапорщики. Сказали явиться сюда к вам. Вот добрался.

– Один?

– Со мной ещё два прапорщика, вместе учились в политехе, потом вместе проходили военную подготовку, следом получали погоны и служили на кавказском фронте – Манжовский и Шуревич.

– Ну, вот и прекрасно. Мы тут сформировали Добровольческую Армию. Значит, все мы здесь добровольцы. Откуда? Какой институт или университет? Медицина? Философия?

– Петербургский политехнический. Механическое отделение.

– Техническая интеллигенция. Уважаю. Это не то, что филолухи. Хотя Пушкина тоже люблю. Как там у него? Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог…

– Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог, – поддержал его Шаргей.

– Его пример другим наука… – продолжил Дроздовский.

– Но, боже мой, какая скука…

– С больным сидеть и день и ночь, не отходя ни шагу прочь!

– Какое низкое коварство полуживого забавлять…

– Ему подушки поправлять…

– Печально подносить лекарство…

– Вздыхать и думать про себя: «Когда же чёрт возьмёт тебя!»

– Сразу перехожу на вторую главу. Так думал молодой повеса… О нет, довольно, эдак я вас переутомлю. Но вы молодец, прапорщик. И ведь вот и наша верховная власть занемогла. Прямо, как тот пушкинский дядя. И уважения хочет. И крови требует. Да вы скидывайте шинель. Присаживайтесь. Вы же, наверное, дня три не евши. А уже вечер. Донн ну щак жур нотр пэн котидьен.

– О, господин полковник, у вас можно подучиться французскому. Я хоть не силён во французском, как вы, но «Отче наш» узнаю. Хлеб наш насущный даждь нам днесь.

– Ну, не велика моя заслуга, коль в родительском доме все говорили на французском. А чем занимались в политехе? Что-то уже разрабатывали? Новую винтовку или артустановку? Кстати, вы выпьете со мной? – спросил полковник, занеся бутылку с самогоном над его кружкой.

– Нет, нет, спасибо. Не пью. А по вашему вопросу… Да, занимался изобретательством. Точнее, разрабатывал одну тему.

– Непьющий человек вызывает подозрение. Но неволить – грех. Да, так я вас слушаю. Мне очень интересно. Прошу изложить самую суть вашей идеи популярно и вкратце.

– Есть идея выхода за пределы земного притяжения. Слетать на Луну. На Марс.

– Ну, это вы хватили, прапорщик. В киргизах не приходилось погостить? Есть у них там один аул с интересным названием.

– Вы, про Байконур? Не бывал. Но слыхал.

– А шанс, доложу я вам, есть. И вполне реальный. Я, знаете ли, почитывал Жюля Верна. Однако, он фантаст. Откровенный. Без фиги в кармане. Но, вы то, похоже, претендуете на иную роль. Ну, а если рассуждать с позиции государственника, то я не вижу в этом государственной необходимости. Какая от этого научная, военная, финансовая или иная выгода? Опротестовать наличие Создателя? Да, никакой русский царь будь то Николай, Михаил, Константин, Алексей или ещё кто-либо из Романовых не пойдёт на этот шаг без согласия Синода. Правда, царя как будто отменили. Надеюсь временно. Однако, Синод никто не отменял. Да это и невозможно. Синод – это тоже власть. Даже повыше царя будет. Цари менялись, а Синод оставался даже в отсутствие Патриарха. И он точно не даст добро на такие эксперименты. Не даст. Ни в какую. Да и как нам без веры в Бога. А ваша идея далеко идущая. Очень далеко… И очень опасная. М-да… Озадачили вы меня. Но мы вас не выдадим. Так что не расстраивайтесь. К тому же, война не только калечит, но ещё и лечит. Ну, вот мы и перекусили. Отдыхайте. Завтра выступаем на станицу Юрьевскую. А потом на Меченосскую.

– Где прикажете остановиться на ночлег?

– В соседней комнате.

– Слушаюсь. Покойной ночи.

Проводить полк в поход прибыл Деникин.

– Дроздовцы! Сегодня мы выступаем в поход на Москву. Мы сформировали армию профессионалов. Мы намерены освободить Россию от большевиков. Они посмели заключить позорный и пораженческий договор с немцами. Большевики наши враги. Они намерены уровнять всех и вся. Они намерены разорить наши имения и дома. Они намерены сделать общими женщин. У них нет ничего святого. Они безбожники и уголовники. Они опаснее немцев и румын. Поэтому мы выступаем не на запад, а на север. На Москву! Пленных не брать. Содержать негде и кормить нечем, – Деникин снял фуражку, достал носовой платок, вытер лоб и шею. Затем протёр внутри фуражку. Вновь надел её и обернулся к полковнику Дроздовскому: – Мы выступаем несколько преждевременно. У нас слабая финансовая и техническая готовность. Но фактор времени крайне важный. Постарайтесь в пути, по мере продвижения пополнять казну.

– Каким образом, Антон Иванович?

– Ну, дорогой Михаил Гордеевич, не будьте простаком. Каким, каким… Самым примитивным. Военным. Реквизиции и проскрипции. Наши западные союзники готовы нам помочь в обмен на золото в любом виде, даже на церковные ценности.

– Письменный приказ будет?

– Нет. Но, уверяю вас, это не моя инициатива. На военном совете сам Лавр Георгиевич озвучил пожелание представителей Антанты. Что делать – война. Это суровая необходимость. Других источников пополнения военной казны у нас нет. И пока не предвидятся. Все банки на той стороне. Ну, в добрый час. Командуйте, полковник. Вы первый в списке на генеральские регалии.

– Слушаюсь, – ответил Дроздов и скомандовал: – Полк! Направо! Шагом марш! Запевай!

Полк, почти целиком состоящий из офицеров, затянул свою строевую песню, написанную штабс-капитаном Петром Баториным и юным барабанщиком полкового оркестра Дмитрием Покрассом:

Но на подступах к станице Юрьевской полк Дроздовского встретился с пулемётным огнём. Только после полного окружения удалось ворваться в станицу. В плен были взяты жители станицы.

– Юрьевцы. Вы оказали сопротивление уже тем, что приютили большевиков. Из-за вашей недальновидности мы потеряли две сотни наших бойцов-рыцарей, защитников монархии, православия и отечества. Всех пленённых и раненных поставить сюда. Я должен видеть всех.

Через оцепление на середину площади вывели двоих пленных и троих раненных. Полковник прошёл мимо короткого строя пленных и остановился напротив одного из раненных.

– Фамилия?

Пленный молчал.

– Фамилия! – повысил голос Дроздовский.

– Это вновь прибывший вчера прапорщик Манжовский, – доложил рядом идущий командир роты капитан Шумилин.

– Манжовский? Вчера прибыл? С Шаргеем? – переспросил Дроздовский.

– Так точно.

– Так это же что получается? Не понял. Предатель? Вчера прибыл? Прапорщик Шаргей!

– Я здесь, господин полковник, – отозвался Шаргей.

– Вы большевистский агент?

– Никак нет, господин полковник.

– Но ваш сослуживец предатель. Объяснитесь.

– Для меня это полная неожиданность, господин полковник.

– А где второй ваш кавказский сослуживец?

– Не могу знать, господин полковник. Я ночевал в соседней от вас комнате.

– Капитан Шумилин, объяснитесь!

– На утренней поверке и на марше были все. Видно, когда мы маневрировали они совершили побег.

– Та-а-а-к… Дожились… В наших рядах лазутчики. Прапорщик Шаргей!

– Я здесь, господин полковник.

– Вы резидент?

– Никак нет, господин полковник.

– Чем оправдаетесь? В чём ваше алиби?

Шаргей молчал, не зная, что ответить.

– Отвечайте!

– Я в полном неведении, господин полковник. Нечего не могу сказать. Для меня это большая неожиданность. Они оба предали не только вас, но и меня.

– Капитан Шумилин, проверьте его винтовку.

Капитан взял винтовку из рук Шаргея. Заглянул в ствол. Понюхал.

– Чисто, господин полковник.

– Шаргей, мы потеряли две сотни бойцов. Две сотни. А вы не сделали ни одного выстрела. Вы немедленно должны реабилитироваться.

– Я готов.

– Всех пятерых повесить! – приказал Дроздовский.

Кровь отхлынула с лица Шаргея. Он ощутил тяжесть во всём теле. Офицеры подхватили всех пятерых и подвели к виселице. Поставили на длинную скамью. Накинули на шеи петли.

– Шаргей!

– Я здесь, господин полковник.

– Выбить скамью.

Шаргей был в ступоре.

– Выбить скамью! – повторил Дроздовский.

Прапорщик шагнул к виселице и тотчас встретился с пятью парами глаз приговорённых.

– Выбить скамью! – угрожающе повторил Дроздовский, расстёгивая кобуру нагана.

Александр опустил глаза, толкнул ногой скамью и тотчас отвернулся.

– Юрьевцы! Станичники! Кто желает вступить в наше войско? – обратился полковник к станичникам.

– А за что биться будем и с кем? – спросил старик.

– За веру, царя и отечество! – ответил полковник.

– А чего за веру биться? Вера, она и есть вера. Она в душе. Её оттудова не выбьешь. И у нас туточки бусурманов нет. Большевики вона разрешили Патриарха избрать. За царя? Так нет его уже. Николай глуп. Не давал добро на Патриарха. Мишка-княжич брат царя шибко пугливый. Побоялся быть царём. А мальчонка, Алёшка, что с него? Какой ён царь? Хворый и есть хворый. А за отечество надо биться с румынами, да с немцами. Это ведь надо туда идти. За солнцем. А большевики, что большевики… У нас их отродясь не было. Да они в царей и не стреляли. За землю надо биться. Так ты ж её не дашь. Ты же сам помещик. Не дашь, не дашь. А большевики вон, сказали, землю крестьянам. Не, не… не пойдём за тобой.