Читать книгу С Евангелием в руках - Георгий Чистяков - Страница 13

Отношения между латинским Западом и православной Русью существовали всегда, хотя не всегда были заметны, а поэтому описаны далеко не во всех аспектах. Писатели XIX века либо хвалили (Чаадаев, Вл. Соловьёв), либо, наоборот, ругали (Самарин, И. С. Аксаков) латинский Запад, занимая достаточно последовательно филокатолические или соответственно антикатолические позиции. На наш взгляд, такой подход к проблеме отношений между Западом и Востоком устарел. Сейчас, когда папа Иоанн Павел II в апостольском письме от 2 мая 1995 года подробнейшим образом показал, что значит духовность христианского Востока для католического Запада, нам представляется необходимым, не закрывая глаза на те сложности, которые существовали и существуют в отношениях между православными и католиками, уяснить на конкретных примерах, что именно дал православной России христианский Запад – только ли присутствие католиков как западного, так и восточного обряда в западных областях бывшей Российской империи и проистекающие отсюда сложности или что-то еще другое.

Первоучители славянские

Свв. Кирилл и Мефодий, работая над славянским переводом Евангелия и пользуясь, разумеется, греческим оригиналом, в ряде мест, не находя в языке славян полной аналогии для какой-либо греческой конструкции, обращались к латинской Вульгате. Например, молитва мытаря (Лк 18: 13), если бы она была переведена прямо с греческого, звучала бы так: «Боже, очисти мя грешнаго». Нигде более в Новом Завете не встречающийся глагол «очищать» (ίλάσκομαι) первоучители перевели как «милостив буди», оттолкнувшись от латинского propitius esto, вместо ожидаемого «очищати», ибо именно так он переводится на славянский язык в Септуагинте (например, 4 Цар 5: 18; Пс 24: 11; 64: 4; 78: 9)[19], именно так присутствует и в молитве «Пресвятая Троице, помилуй нас. Господи, очисти грехи наша…»

Примеров такого обращения к Вульгате в славянском Евангелии очень много. Солунские братья, как образованные люди своей эпохи, не могли не знать латинский язык, но, главное, они не боялись его и смело обращались к латинской традиции интерпретации текста Писания, когда встречались с трудными для переводчика местами. О том, что латинский язык не был чужд христианам Востока и сыграл свою роль в складывании славянского языка, говорят и такие слова, как «олтарь» (от altare), «орарь» (от глагола orare) и «антиминс» (от греческого αντί, «вместо», и латинского mensa, «престол»).

Освященная опытом славянских первоучителей традиция обращения к Вульгате не умерла и позднее. Архиепископ Новгородский Геннадий, работая в конце XV века над полным переводом славянской Библии, имел в числе своих сотрудников доминиканца отца Вениамина, славянина родом и латинянина по вере. Целый ряд книг (Паралипоменон, Ездры, Неемии, Товит, Юдифь, Премудрости, Маккавейские и частично Иеремии и Иезекииля) был переведен отцом Вениамином в 1491 году для Геннадиевой Библии из Вульгаты, причем вместе с предисловиями блаженного Иеронима. Еще позднее, в XVII и XVIII веках, латинскую школу прошли митрополиты Петр Могила и Стефан Яворский, св. Димитрий Ростовский и десятки, если не сотни, других церковных писателей. Таким образом, латинская ученость, как первый из даров латинской Церкви Востоку, никогда не отвергалась православием.

Русь и западный мир после 1054 года

Латинский епископ Бруно побывал в Киеве при князе Владимире, что было вполне естественно до 1054 года. Но и после того, как Константинополь и Рим прервали отношения друг с другом, Киев продолжал какие-то контакты с Западом. Так, английская принцесса Гита (дочь погибшего в битве при Гастингсе короля Гарольда) стала женой Владимира Мономаха, родившегося, как известно, в 1053 году.

Когда в 1087 году итальянские купцы перевезли гроб с останками св. Николая из Мир Ликийских в Бари, это событие было воспринято на Руси не как святотатство (именно в буквальном смысле слова!), то есть похищение святыни, что казалось бы вполне естественным, а как пренесение мощей и «день светлаго торжества» (см. тропарь праздника) – так появился весьма любимый на Руси праздник Николы Вешняго, неизвестный другим православным народам (9/22 мая). В каноне этому дню между прочим говорится: «Пастырь Христова стада, отче, иным овцам посылаешися, к латинскому языку, да вся удивиши чудесы твоими и ко Христу приведеши, блаженне, Ему же и о нас молися непрестанно» (1: 3) и далее: «Благословен Господь Бог наш, яко прослави святителя во странах, чудес струи испущающа, в Мирех и в латинех вся исцеляюща и в России милостивно посещающа» (9: 1). Автор канона, а вместе с ним и вся Церковь, использующая его для богослужебных целей, таким образом, прекрасно отдают себе отчет в том, что святой после пренесения его мощей в Барский град прославился именно среди латинян, но воспринимают это как его всемирное торжество – «град Барский радуется, и с ним вселенная вся ликовствует песньми и пеньми духовными» (тропарь). Ни следа враждебности по отношению к христианскому Западу здесь нельзя обнаружить при всём желании.

В «Повести, еже о пренесении честных мощей иже во святых отца нашего Николая архиепископа града Миры» особое внимание обращает на себя следующее место: «В третие же лето по пренесении честных мощей его, тут сущий народи, священники же и вси правовернии людие, послали в Рим к папе и к патриарху Герману[20] моление, яко да со всем освященным своим собором снидет в Бар град, и церковь новую, что они создали во имя святого отца Николая, освятит, и честные его мощи в новую раку своими священными руками преложит, и всё по чину благоговейно да совершит. Священнейший же Герман патриарх послание прочтя, и хотя и был он отторжен от соборной[21] церкви за неисправление во благочестии, но радостью великою возрадовался зело, ибо услышал, что такой великий светильник преславными чудесами сияет, и тотчас со всем своим собором в путь отправился».

Из этого текста ясно, что на Руси известно о разрыве между Римом и Константинополем («был он отторжен от соборной церкви»!), но при этом папа Герман называется «священнейшим патриархом», и вообще о нем говорится с симпатией и весьма уважительно, жители же Бари характеризуются как «правовернии», иными словами, как православные, но, во всяком случае, не как еретики, раскольники, схизматики и т. п.

С Запада из Флоренции прибыл на Русь Максим Грек, замечательный церковный писатель и почитаемый (не только нами, но и старообрядцами) святой. Это случилось в XV веке. Много раньше, в XII веке, на Русь, в Новгород, прибыл из Рима другой монах, по имени Антоний, – он стал одним из первых новгородских святых и почитается именно как Антоний Римлянин (память 3/16 августа). В XV веке откуда-то с Запада пришел на Русь св. юродивый Исидор Ростовский (память 14/27 мая), бродивший с посохом из страны в страну и в конце концов оказавшийся у нас. Особенно широко почитается св. Исидор в северных областях России.

Это второе из приношений Запада христианскому Востоку следует, наверное, назвать, не забывая при этом, что оно не прекратилось и после 1054 года, даром человеческого взаимопонимания.

Западная икона

Следующим, третьим даром католической Церкви православной надо признать иконы. Византийская икона и в Средние века чрезвычайно высоко ценилась на Западе (так, именно византийского происхождения чтимая икона Св. Девы в Болонье – главная святыня города), но в наше время она стала просто неотъемлемой частью западной духовности. Так, например, главной святыней храма Св. Троицы в Париже и символом его общины стала копия «Троицы» преподобного Андрея Рублёва. При этом в России еще в XVIII веке получила достаточно широкое распространение западная икона – Восток и Запад как бы обменялись дарами друг с другом.

Из Модены в начале XVIII века (вероятно, в 1717 году) граф Б. П. Шереметев привез и поместил в храме Успения Божьей Матери в селе Косине близ Москвы икону Св. Девы. Вскоре она стала почитаться как чудотворная, а в 1848 году в честь ее был установлен особый праздник 20 июня или 3 июля по новому стилю, а икона получила название Моденской или Косинской. Писательница Т. Толычова, автор замечательных «Семейных записок»[22], в книжке «Село Коссино»[23] писала о Моденской иконе: «Под другим названием знает ее народ, но икона, которой приносит он теплые молитвы, была написана под южным небом, и ей молились когда-то на чуждом нам языке. Известно по преданию, что один из наших вельмож привез ее из Модены, и вот уже полтора столетия, как стоит она в Коссине, посвященном издревле верованиями народа Пречистой Деве». Икона, привезенная из Италии, стала поистине народной святыней, в наши дни списки ее можно встретить во многих подмосковных храмах, особенно к юго-востоку от Москвы (Вешняки, Никольское-Архангельское, Наташино и др.).

Тондо Рафаэля, так называемая Madonna della sedia («Мадонна в кресле»), почитается в России как чудотворная икона Трех Радостей. Особо чтимый список ее находился до революции в недавно обновленной московской церкви Св. Троицы на Грязях на Покровке. Эта икона была привезена непосредственно из Италии в начале XIX века молодым художником, который учился во Флоренции, сам написал эту копию и после возвращения в Москву пожертвовал ее в свой приходской храм. Праздник в честь иконы Трех Радостей – на другой день после Рождества Христова.

Западного письма и Ахтырская икона: на ней Святая Дева изображена с непокрытой головой, распущенными по плечам волосами, во время молитвы перед небольшим, стоящим на столике Распятием piis cum manibus, то есть с руками, сложенными вместе, как это делается во время молитвы. Жест зигот[24], столь типичный для Запада, как известно, не принят на Руси – тем не менее, именно так изображена здесь Матерь Божия. Икона эта была обнаружена летом 1739 года близ Ахтырки (сто с небольшим километров от Харькова) местным священником отцом Даниилом Васильевым. Он косил траву и на луговине, как гласит местное предание, неожиданно нашел икону. Первое время хранил образ у себя дома, затем, когда слава о нем стала распространяться, передал в храм Покрова Богородицы, в то время деревянный. Позднее в честь Ахтырской иконы был установлен особый праздник 2/15 июля, а в 1753 году на месте Покровского храма началось строительство каменного собора, который был освящен в 1768 году. В Москве чтимый список с этой иконы имелся в церкви св. Тихона Амафунтского на Арбатской площади, ныне церковь эта разрушена. Теперь он находится в храме св. апостола Филиппа близ Арбата в Афанасьевском переулке.

В храме св. Димитрия Солунского в селе Малахове под Москвой (Раменский район) есть западного письма икона Пресвятой Девы, которую называют здесь Солнечной. Особого праздника в ее честь в календаре нет, документально история этого образа не прослеживается, но старая прихожанка этого храма рассказывала мне, когда я еще студентом бывал в этой деревне, что некогда эта икона приплыла сюда по реке. Совсем как у Н. С. Гумилёва:

В сельских храмах по всей стране, даже теперь, когда в большинстве своем они разрушены или, во всяком случае, разорены, можно обнаружить немало икон, привезенных сюда местными помещиками из Италии и Франции в течение XVIII и XIX столетий. И повсюду они как-то особо почитаются. В Ахтырку, как свидетельствует литература прошлого века, в частности «Памятная книжка Харьковской губернии», приезжали лишь затем, чтобы поклониться иконе; в сущности, именно вокруг иконы вырос город и только ею был знаменит.

Во многих православных храмах можно найти списки Ченстоховской и Остробрамской икон. В Вильнюсе, где находится Остробрама, перед ней преклоняют колени равно благоговейно и католики, в принадлежащей коим часовне находится икона, и православные. Протоиерей Иоанн Бухарев в книге «Чудотворные иконы Пресвятой Богородицы»[26] пишет: «Все жители Вильны и окрестных мест, как православные, так и католики, имеют благоговейное почитание к сей чудотворной иконе»[27]. Списком с Остробрамской иконы была келейная икона Пресвятой Богородицы у преподобного Серафима Саровского – «Радость всех радостей», обычно называемая «Умиление»; вероятно, этот список был получен из Академии художеств в Санкт-Петербурге, с которой у Сарова были постоянные связи. Западного происхождения такие иконы Матери Божией, как «Всех скорбящих Радость», Филермская, Семистрельная и другие.

Епископ Мелетий (Якимов) в книге о святителе Иннокентии Иркутском сообщает, что святой всю жизнь возил с собою на холсте писанный образ Сердца Иисусова. После смерти и канонизации владыки эта икона как великая святыня хранилась в благочестивом семействе, где бывал св. Иннокентий. Ее в конце XIX века видел там епископ Мелетий.

Фома Кемпийский и Лоренцо Скуполи

Четвертый дар – аскетика, в частности две книги: «Подражание Христу» (Imitatio Christi) Фомы Кемпийского и «Духовная брань» Лоренцо Скуполи, получившие в России самое широкое распространение, и, хотя в духовной жизни православного Востока (прежде всего Афона и России) литература по аскетике занимает особенное место, это в первую очередь «Добротолюбие».

И тем не менее «Подражание» в переводе на славянский было распространено по всей России; среди переводчиков нельзя не назвать владыку Антония (Стаховского), митрополита Тобольского и Сибирского, умершего в 1740 году. Этот перевод долгое время сохранялся в его архиве в Тобольской семинарии. Св. Димитрий Ростовский в своем «Алфавите Духовном» почти на каждой странице в той или иной форме использует темы, мысли и даже фразеологию Фомы Кемпийского.

В дворянской среде Imitatio читалось по-французски, и опять-таки повсеместно. А. С. Пушкин писал об авторе «Подражания», что он принадлежит «к сим избранным, которых ангел Господний приветствовал именем человеков благоволения»[28]. Н. В. Гоголь, в обращении которого ко Христу эта книга сыграла огромную роль, советовал в 1844 году М. П. Погодину читать Imitatio каждый день, сообщая, что сам поступает именно так. В письме к С. Т. Аксакову, М. П. Погодину и С. П. Шевырёву из Ниццы он писал: «Читайте всякий день по одной главе, не больше, если даже глава велика, разделите ее надвое. По прочтении предавайтесь размышлению о прочитанном. Переворотите на все стороны прочитанное с тем, чтобы наконец добраться и увидеть, как именно оно может быть применено к вам, именно в том кругу, среди которого вы общаетесь, в тех именно обстоятельствах, среди которых вы находитесь… Старайтесь проникнуть, как может всё это быть применено именно к жизни, среди светского шума и всех тревог»[29]. Гоголю на это письмо довольно резко ответил С. Т. Аксаков, написавший, что он читал эту книгу еще тогда, когда Гоголь читать не умел, и поэтому считает его нравоучения неуместными. Письмо Аксакова интересно тем, что в нем, с одной стороны, просматривается уже вызревающее в среде будущих славянофилов неприятие Запада и вместе с тем подчеркивается, что такую книгу, как Imitatio, должен еще в юности прочитать всякий, кто считает себя хоть сколько-то образованным человеком.

И позднее «Подражание» читали повсюду; в конце XIX века на русский язык его перевел не кто-то, а сам К. П. Победоносцев, которого филокатоликом уж никак не назовешь. Хотя были у «Подражания» в России и принципиальные противники, в частности – св. Игнатий Брянчанинов.

«Брань духовная» (Il combattimento spirituale) отца Лоренцо Скуполи (1530–1610) была впервые издана на русском языке в 1784 году в переводе Ивана Самойловича Андреевского (1759–1809); правда, сделан этот перевод был не с итальянского, а с польского языка. В 1794 году книга эта была переиздана с исправлениями, сделанными архимандритом Мефодием (Смирновым) из Новоспасского монастыря в Москве. Он же прибавил к тексту «приличные из сочинений святых отец рассуждения» и дал книге новое название – «Подвиг христианина против искушений». В третий раз книга Лоренцо Скуполи вышла в России в 1816 году в переводе Александра Федоровича Лабзина, скрывшегося под псевдонимом У.М., то есть Ученик Мудрости.

Книга эта осталась почти незамеченной и, в отличие от «Подражания», неизвестной русскому читателю вплоть до 1892 года, когда она появилась вновь – теперь в переводе св. Феофана Затворника. Однако св. Феофан переводил не французский перевод, сделанный в начале XIX века отцом Жаном Бриньоном, а греческое переложение, осуществленное преподобным Никодимом Святогорцем (1749–1808). Этот замечательный греческий аскет, духовный писатель и святой под заголовком «Невидимая брань» перевел книгу Лоренцо Скуполи на греческий, включив в свой ее вариант довольно много ссылок на греческих аскетов, чьи писания были им же изданы в «Добротолюбии». В таком виде книга попала к св. Феофану, который начал переводить ее довольно точно, затем, дойдя до середины и обнаружив, что книга западного происхождения, начал ее переделывать и исправлять, что особенно заметно в последних главах (об этом он подробно рассказывает в письмах), но не сильно. Книга была принята читателями как труд Никодима и каких-то его не названных по именам предшественников и сразу получила самое широкое распространение, став чуть ли не самым популярным и читаемым пособием по аскетике. Старые московские протоиереи в 60-е годы советовали нам читать именно Никодима Святогорца, а не «Добротолюбие». В сравнении с «Добротолюбием» «Невидимая брань» производит довольно интересное впечатление: на первый взгляд она ничем от него не отличается, однако, если приглядеться, здесь можно заметить четыре принципиально новых момента.