Читать книгу Китовая пристань. Наследие атамана Пугачёва - Георгий и Ольга Арси - Страница 8

Хлопуша сидел у костра и ел вместе со всеми казаками густую наваристую похлёбку. К этому отряду его привёл один из ближних людей «императора» с приказом накормить досыта, не обижать, присматривать за ним до возвращения «его величества» с конных упражнений. На душе у бывшего каторжного было спокойно и весело, он радовался свободе.

Вначале казаки обращали внимание на странный вид, рваные ноздри и сломанные уши неизвестного гостя. Затем привыкли, забалагурили, расспрашивая его о жизни. Он рассказал им о своём каторжном и тюремном житье-бытье с красочными подробностями, перемешивая разговор шутками и прибаутками.

Узнав о госте всё, что им хотелось, казаки и сами начали делиться историями из жизни и разными случаями, смешными и грустными, поучительными и весёлыми.

Костёр горел, давая тепло вору и разбойнику Хлопуше, а разговоры и балагурство грели душу. Давно уже он так не сиживал в хорошей, родной по духу и доброй компании.

– Кто тут Хлопуша с городка Оренбурга? – спросил казак, прибывший, видимо, от «императора».

– Я Хлопуша, собственной вельможной персоной, – дурашливо заявил каторжный, вскочив на ноги.

– Коль ты, то пошли. Его величество к себе зовёт, – ответил посыльный и, не дожидаясь ответного слова, зашагал в центр лагеря.

Бывший каторжник немедля последовал за ним. Они подошли к кибитке «императора». Казак, что сопровождал Хлопушу, подтолкнул его ко входу. Тот вошёл.

Пугачёв сидел на ковре среди своих атаманов. Трапезничал.

– Садись, друг Афанасий, – заявил «император», указав на место невдалеке от себя.

Мужичонка сел, приготовляясь слушать и отвечать.

– А что, братец, скажи, у губернатора лучше тебя никого не нашлось? Посерьёзнее и помоложе гонцов не выявилось? Ты самый смелый и лучший оказался? – уточнил Пугачёв, внимательно наблюдая за бродягой.

– Я не знаю, видимо, не нашлось. А чем я плох? Красив и резв как хороший скакун, – ответил Хлопуша, опять дурачась.

– Хм. А зачем тебе ноздри вырвали, ты после этого воровать перестал? – вновь уточнил Пугачёв.

– Ноздри мне вырвали и клейма поставили не от моей вины. Не от наказания за разбои и воровство. По другой причине, – ответил старый разбойник.

– Отчего тогда? – удивлённо спросил Пугачёв.

– У царицы и вельмож закончились награды и атласные ленты, а наградить меня за долгую безупречную службу хотелось. Вот и вместо орденов вырвали мне ноздри, – дурашливо заявил мужичонка.

– Ох уж эти губернаторы, больше нет у них заботы, кроме той, что ноздри рвать. Любят они людей кнутьём бить, – спокойно заявил «император», не поддерживая шутливый тон каторжника.

Пугачёв взял лежащие рядом указы, переданные Хлопушей, распечатал. Посмотрел то один, то второй. Затем взял третий и четвёртый. Некоторое время подержал их в руках и, вызвав ближнего человека, приказал их сжечь без остатка.

– Ну и что, Афанасий, как поступим? В Оренбург вернёшься к губернатору с докладом о нашем войске или мне служить будешь? – уточнил Пугачёв, переглянувшись с одним из атаманов.

– Нет, ваше величество, в Оренбург не вернусь. Зачем мне, батюшка, обратно? Повесят! Желаю вашему величеству служить!

– Ну что. Дельно. Оставайся, пригодишься. Послужишь свободному народу. Деньги-то у тебя есть на жизнь? – уточнил «император», довольно улыбнувшись.

– Четыре алтына имею. Губернатор жаловал перед отправкой на войну с вами. Сказывал ни в чём себе не отказывать! Приказал тратить не жалея и с размахом. Сказал так: «На один алтын найми войско против бунтовщиков, на пол-алтына – одень и обуй войско. На следующие пол-алтына вооружи и пушек прикупи, на третий алтын напои и накорми. Четвёртый алтын – на всякий случай, особо не трать. После победы остатки от него в казну вернёшь», – очень серьёзно ответил каторжный.

– Вот балабол! – заявил Пугачёв под смех сидящих рядом с ним атаманов.

– Есть такой грешок, не скрою, – с улыбкой ответил Хлопуша.

– На вот семь рублей, купи себе справную одежонку. Если деньга кончится и хлеба не будет у тебя, приходи. Всё, пока ступай с Богом. Найди себе место в войске, – заявил «император» и приказал одному из атаманов взять вечного бродягу Хлопушу к себе в воинские порядки.

Прошло несколько дней. За это время войско переместилось ближе к Оренбургу. Да так приблизилось, что город был как на ладони.

Хлопуша от нечего делать слонялся по лагерю, ища себе достойное применение. Вдруг к нему подбежал один из атаманов «императора», а с ним ещё трое казаков.

Этот атаман приказал схватить бывшего каторжника и привязать к пороховым ящикам, обвинив его в том, что тот ходит и вынюхивает, сколько в войске имеется пороху и пушек. Кроме того, атаман потребовал соорудить виселицу с тем, чтобы немедля повесить предателя и лазутчика.

При этом Хлопушу ближние казаки атамана неоднократно и настоятельно просили сознаться в злых и предательских намерениях, обещая отпустить его, если скажет правду, на все четыре стороны.

Однако Хлопуша не стал разговаривать с палачами, дерзко плюнул им под ноги, не соглашаясь с обвинением, и похабно обматерил. Оправдываться не стал, посчитав оправдания ниже своего достоинства.

Несколько часов его держали на привязи, пугая страшными карами и угрозами. Вначале каторжник материл своих охранников, пускаясь во все тяжкие, затем замолчал, устав от злобства.

Но перед тем как прекратить свой матерный разговор, гордо и независимо заявил: «Вот что, братушки, делайте, как душа ваша желает. Уже и не знаю, где на этом свете правда есть. Губернаторские слуги ноздри выдрали и клейма на мне поставили как на собаке. Вы вешаете почём зря. Поступайте, как вам совесть позволяет. Больше мне нечего сказать вам. Бог вас рассудит, зверей».

Или его слова сыграли роль, или это была проверка, но вскоре его развязали.

Вместо виселицы привели к «императору», а тот приказал обыскать его. Ближние казаки всё исполнили, как требовалось. Только нашли при нём пять рублей из тех денег, которые ему дал сам Пугачёв. Два рубля Афанасий уже потратил на одежду и еду. Вновь его отпустили в лагерь. Такое недоверие присутствовало ещё несколько дней. Хлопуша спиной и звериным чутьём чувствовал постоянное наблюдение за собой. Но вот однажды был он вызван опять к «императору» в кибитку. Возле Пугачёва сидели всё те же атаманы-полковники. Из всех атаманов каторжник знал только одного, старого приятеля по тюрьме, Максима Шигаева. Теперь прилюдно к нему было положено обращаться как к графу Воронцову.

– Знаешь, кто такие вельможи возле меня сиживают? – спросил Пугачёв, приказав ему присесть рядом с собой.

– Имён и фамилий не знаю, откуда мне знать. Да и зачем? А так – это атаманы-полковники, ваше величество. Первые вельможи государства и войска. Опора власти и трона, – ответил, удивлённый приглашением, бывший арестант.

– Думаешь правильно! Сейчас представлю тебе, Афанасий Тимофеевич, этих первых полководцев моего войска. Знать их надобно в лицо, – заявил Пугачёв улыбнувшись.

Хлопуша, не ожидая обращения к нему по имени и отчеству, вначале закрутил головой в поиске Афанасия Тимофеевича.

Затем, поняв, что это к нему обращаются, заёрзал на своём месте от неожиданного уважения и почёта. Он понял, что обвинения в предательстве с него сняты, а впереди начинается какой-то новый этап его замысловатой жизни.

Пугачёв, устроившись поудобнее, начал медленно и гордо говорить: «Все, кто здесь присутствуют, действительные члены военной коллегии. Возглавляю сие правящее собрание я сам. Многих вельмож нет, воюют. Неприятеля бьют, народ к присяге приводят, воинскими делами занимаются. Но некоторые из моих верных подданных здесь. Поэтому ты не зря сюда попал. Тебе их знать надобно для предстоящих славных дел. Надо тебе, Афанасий Тимофеевич, познакомиться с каждым.

Вот это граф Чернышёв, он вскорости на Уфу пойдёт. Брать её осадой и штурмом будет. Также назначен моим повелением правителем всех нагайбацких земель. Станет штабом в сельце Арси или Фершампенуазе. Будет там, в тех местах, среди местных казаков-нагайбаков мою волю проводить.

Следующий, рядом с графом, – это будущий фельдмаршал, граф Панин. Он со мной Оренбург брать будет. Здесь мне необходим, при мне и служит. Я ему верю как себе. Очень известный в нашем войске полководец.

Вот князь Иван Никифорович Исетский, дюже понимает в артиллерии и припасах к ней. Вскорости вместе с войсковым бригадиром, Иваном Степановичем Кузнецовым, на Челябу, Чебаркуль, Златоуст, Сатку и Юрюзань с войском направится. Навстречу графу Чернышёву. Возьмёт эти крепостицы и к присяге народец приведёт. Иван Степанович и отдельное повеление от меня имеет. В Юрюзанском, Саткинском, Усть-Катавском и Златоустовском заводских округах, на заводах должен он порядки навести на пример казачьих. Из приписных крестьян, рабочих этих заводов казаков сделает и самоуправление назначит по примеру выборного. Как на казачьих кругах. Пушками и пушечным припасом графа Чернышёва и князя Исетского обеспечить должен с этих заводов».

Высказавшись, «император» внимательно посмотрел в глаза Хлопуши, как бы проверяя, удивлён он или нет. Верит тому, что говорит ему Пугачёв, или нет.

Поняв, что тот слушает с интересом, продолжил:

«А это вот граф Орлов, командующий артиллерией, слыхал, небось, такую знаменитую фамилию? Известная фигура в нашем государстве».

– Слыхал, батюшка-император. Как не слыхать? – ответил смущённо Хлопуша, которого впервые за сорок лет назвали Афанасием Тимофеевичем.

– Это вот известный воинский атаман и полковник Иван Александрович Творогов. Он из илецких казаков, сильный начальник в своем воинстве. Он за наше дело жизнь отдаст. Правда, Иван Александрович? Не предашь? – уточнил Пугачёв у Творогова, хитро прищурившись.

– Не сомневайся, батюшка. Всю кровь отдам до капли и за дело, и за тебя. Верен я делу нашему! Служить буду тебе до смерти, каждую каплю крови тебе дарю, благодетелю, – напыщенно ответил Творогов.

– Вот, представляю тебе моего второго заместителя, Ивана Яковлевича Почиталина. Моего личного секретаря. Все указы он готовит. Ведает переговорами с иноземцами, союзниками и прочими замысловатыми делами. Весьма умён, – с уважением представил «император» ещё одного «вельможу».

Хлопуша понять не мог, зачем всё это Пугачёв рассказывает ему. Мысли бегали у него в голове, удивлению не было предела.

«Конечно, они никакие не вельможи, графья, князья, полковники, а обычные казаки и простой народ. Каторга по ним плачет и виселица. Да мне всё едино, кто они. Среди них я свой. Мне здесь тепло и сытно, да только зачем мне он всё это рассказывает? Мудрёно!» – думал ошарашенный каторжник.

– Граф Воронцов тебе хорошо известен. Он вместе с тобой в тюрьме сиживал под фамилией Шигаев, именем Максим. Скрывать был должен до поры до времени своё высокое рождение. Прятал от врагов титул и предназначение. При моей особе является первым заместителем и первым заместителем в военной коллегии. Дюже тебя любит и ходатайствует, чтобы присвоил я тебе, Афанасий Тимофеевич, звание полковника. Что скажешь? – весело заявил, усмехаясь, Пугачёв.

– Мне, каторжному, полковника присвоить! Как же так? Счастье и милость великая! Что сказать – и не знаю. Ваше величество, батюшка-император, не подведу! Не продам и не предам! Век буду помнить и молить за тебя! Отбатрачу высокое доверие, только дай возможность показать себя! – взволнованно закричал Хлопуша и упал на колени, упёршись головой в пол.

– Встань, Афанасий Тимофеевич, не дело это – будущему императорскому офицеру и атаману в ногах валяться, – заявил Пугачёв.

Мужичонка поднялся с колен. Встал перед «военной коллегией», выпрямившись и не понимая, что с ним. В мыслях он дал зарок никогда не предавать благодетеля. Ему было всё равно, император он или беглый раскольник-казак с Дона, как говорили в лагере по большому секрету. Он был обласкан «его царским величеством» и собирался служить хозяину верой и правдой, как верный дворовый пёс.