Читать книгу Повесть об атамане Хлопуше и монетном дворе. По мотивам произведения А. С. Пушкина «История пугачёвского бунта» - Георгий и Ольга Арси, Георгий Арси - Страница 3

Оренбургский губернатор, Иван Андреевич Рейнсдорп, находился в весьма подавленном состоянии. Генералу-поручику доносили, ежедневно, о страшной смуте, происходившей в землях под его подчинением и надзором. Вольном и зловеще смелом движении «Императора-самозванца», Емельки Пугачёва, на город Оренбург. В тягостном настроении он сидел за двухтумбовым столом в своем кабинете. Молча и сосредоточенно, устремив тяжёлый взгляд на красивый серебряный прибор с чернильницей. Сзади, со спины, на него, на Оренбургского губернатора, гордо и жёстко смотрел портрет государыни – Императрицы, Екатерины II.

Иоганн Генрих Рейнсдорп, по-русски, Иван Андреевич, удручённо думал: «Это надо же придумать. Самозванец Емелька, мужик-лапотник, хоть и казак, возомнил себя государем Петром III. Уму не постижимо, как может беглый донской казак возомнить о себе такое? Какая бесподобная наглость! Да, в родной Дании такое невозможно! Несмотря на то, что с семнадцати лет я на российской военной службе, но привыкнуть к огромным территориям этой страны и к загадочному характеру русской души никак не могу. С начала сентября самозванец беспокоит территории вокруг Оренбурга. Собрал, говорят, больше пятисот казаков и где-то, недалеко от города, кочует. Разбойник захватил Илецкий городок, что стоит в ста сорока верстах от Оренбурга. Преклонил к себе тамошних казаков, привёл их к присяге своему безродному имени. Повесил начальствующего атамана Портнова. Казаки выдали ему Портнова, а вора встретили колокольным звоном и хлебом-солью. Пьёт и гуляет от души. Зверствует, казнит верных слуг государыни, празднует победы. Народец его поддерживает, участвует в казнях и подрыве устоев власти. Пользуясь случаем, мстит вечным обидчикам – дворянам. Пограбить купцов и богатый люд тоже не забывает. На сторону самозванца перешёл казачий полк атамана Ивана Творогова.1

В разгулах своих, самозванец, похваляется взять крепости Рассыпную, Нижнеозёрную, Татищеву и Чернореченскую. Переписку ведёт с киргиз-кайсацким ханом Нурали. Требует от хана в заложники сына и вспомогательное войско. Хан киргизский, как в пословице, и вашим, и нашим. Всем пытается угодить. Просит, в письмах ко мне, вернуть аманаты, бежавших рабов, помочь деньгами, вернуть скот. Да много чего, пользуясь бедой в государстве Российском, просит. Крепостёнки эти, Рассыпная, Нижнеозёрная, Татищево, да и все остальные, и не крепости совсем. Так, деревни с плетнями, да двумя-тремя пушками. Мятежник Пугачёв, их возьмет без всяких трудностей. Сегодня уже двадцать седьмое сентября, должны доставить записку от преданных людей о поведении бунтовщика Пугачёва. Вот напасть! Итак, не лучшая земелька для губернаторства, а тут ещё и эти беды. Откуда взялся на мою голову? Надо решение принимать. Конечно, в городе почти три тысячи войска и семнадцать пушек. Однако риск большой при применении против бунтовщика всех скопом, потерять такие силы. На казаков и башкирцев надежды нет. Если потеряю всех враз, то чем город защищать буду? Как поступить, чтобы город не сдать врагу и самозванца изловить? Ничего умного в голову не приходит. Нет, надо командами действовать, частью сил. Это будет правильнее».

Приняв решение, генерал встал и подошёл к большому зеркалу, стоящему в углу. Осмотрел фигуру, отражаемую в нём. Отражение представляло вельможу с благородным и высокомерным лицом. Участника многих войн, заслуженно получившего все звания и награды.

«На войне всё проще. Вот он враг, а вот он друг. А здесь всё не ясно. Ещё несколько месяцев назад бунтовщики были покорны, являлись законопослушными слугами империи. А сегодня враги престола. Теперь надо принуждать казаков идти против единокровных. Солдат выступить против крестьян и башкирцев. Сложно это, не желает народ, особо, сам промеж собой воевать и грызца. В прошлом году разогнали Яицких казаков-бунтовщиков, провели следствие. Наказали зачинщиков, сослали на каторгу. Вроде бы навели порядок. Ай нет, снова бунт против трона, против государыни. Появился раскольник Пугачёв, поднял народ», – продолжал думать губернатор, подойдя к резным шахматам, стоящим на столике.

– Разрешите войти, выше высокопревосходительство? – уточнил помощник губернатора, он же адъютант.

– Заходите. Что у вас нового? Не поступало ли донесение о движениях и зверствах разбойника?

– Эстафета, выше высокопревосходительство, прибыла. Пугачев разбил бригадира, барона Билова и полковника Елагина. Захватил крепость Татищеву. Солдаты, барон и полковник оборонялись отчаянно, но казаки перешли на сторону самозванца. Билову отсекли голову. С полковника Елагина, с живого, содрали кожу. Доносят, что из него вынули сало и этим салом бунтовщики мазали свои раны. Жену Елагина изрубили. Дочь, Пугачёв, взял в наложницы. Офицеров повесили. Многих солдат и преданных престолу башкир расстреляли картечью в поле. Жён офицерских снасильничали и удавили. Четыреста солдат с конницей, которые были с бароном, уничтожены или рассеяны. Калмыки, татары, башкиры, для борьбы с самозванцем, так и не собрались. Приказы и предписания не выполнили. Гарнизон крепости Татищевой тоже порублен или разбежался. Всего бунтовщики захватили тридцать пушек. Многие десятки и сотни казаков и солдат примкнули к войску самозванца. Хан Нурали активно поддерживает Пугачева. Правда, воинов не даёт. Выжидает, пока побаивается. Везде самозванец Пугачёв выставляет себя истинным государем. Глупый народ верит, что он царской крови. Во многих избах накрывают столы, располагают ковры. Звонят колокола. Народ встречает с преклонёнными непокрытыми головами, падает на колени. Везде он слушает людей, приводит их к присяге, вешает непокорных. Назначает атаманов. Самыми известными и преданными являются: казак Зарубин, по прозвищу Чика, он же фельдмаршал армии. Самозванец, при народе, называет его графом Чернышёвым. Казак Шигаев, является у них графом Воронцовым. Казаки Овчинников и Чумаков, графом Паниным и Орловым, соответственно, – доложил адъютант.

– Откуда новости? – уточнил встревоженный губернатор.

– От майора Крузе, из крепости Чернореченской, коменданта крепости. Прислал с надёжным человеком. Просит помощи.

– Сейчас все просят помощи. Каков же подлец, этот Пугачёв! Своих друзей-разбойников и воров именами первых вельмож государства назвал. Креста на нём нет. А многому народу всё едино, где белый лебедь, а где грязная скотина. Небось, не все верят? Что скажешь?

– Верят те, тот кто вообще неграмотен. Остальные делают вид, что верят. Выгоду чувствуют в нарушении порядка власти. Обогащения и свободы желают. С врагами квитаются. Злобу удовлетворяют, – ответил адъютант.

– О переписке самозванца с киргизами мне известно. Собирай воинское присутствие. Всё обсудим. Новости плохие, хуже нет.

Через некоторое время в кабинете губернатора собрались военные и гражданские чины губернаторства.

– Рад приветствовать вас, господа! Простите великодушно за вечернее беспокойство. Дело не терпит отлагательств. Емелька Пугачёв идёт на Оренбург. Того и гляди, возле города будет. Грозится все крепости взять по дороге. Верных слуг государыни Екатерины повесить. Многих уже живота лишил. Никого не жалеет. Ни героических офицеров, ни жён, ни детей. Да и нас с вами не пожалеет. Больше тысячи казаков с ним, много беглых каторжан, восставших крестьян, башкирцев. Да что говорит! А ну, прочти эстафету, – сердито и строго заявил губернатор, приказывая адъютанту прочесть донесение, в слух.

После прочтения тревожных новостей в зале совещаний присутствия воцарилась гробовая тишина. Военные и гражданские чины управления губернией задумались. Многие прятали глаза от губернатора. Никто не желал высказываться первым. Обеспокоенность за свою жизнь, жизнь семей и город была в мыслях каждого, но ответственность брать на себя мало кто желал.

– Что делать будем? – прервал тихое сидение высоких чинов губернии Иоганн Генрих Рейнсдорп, он же Иван Андреевич.

Начали поочерёдно высказываться. Вначале робко, но затем всё активнее. В ходе совета выработали многие решения. Разломать мосты через реку Сакмару и пустить вниз по реке, чтобы остановить скорое движение бунтовщиков. Привлечь обывателей для защиты города. Поправить старые оборонительные сооружения, построить новые. Собрать артиллерию в единый кулак, для лучшего применения. Многие другие решения, имеющие своей целью обезопасить город от захвата самозванцем и его шайками. Когда большинство присутствия покинуло зал совещания, по собственной воле остались двое из близких к губернатору гражданских чинов управления, коллежские советники Мясоедов и Тимашев.

– Вы что не покинули собрание? Неужели, есть ещё предложения? – удивлённо уточнил губернатор.

Оба кивнули головами. После некоторых раздумий, один из них робко предложил: «Есть у нас мыслишки. Не знаем, умные или нет, но смелости набрались донести их до вас. Может быть, выше высокопревосходительство, направить в шайку Пугачёва увещевательные манифесты. Письма специальные. Объявить народу правду надо. Многие и не знают, что Емелька самозванец. Никак не государь Петр III, а беглый донской казак. Авось и поможет, чем чёрт не шутит. Отколем от него народец. Всё проще будет справиться с ним! По частям к закону привести и обуздать».

– Мысль в этом есть. Но кого пошлём? Кто сможет пробраться и распространить правду? Да сам при этом не попасться? За какие награды? Говорят, что самозванец крут. За малейшую провинность жёстко карает. Жизнь людишек не жалеет, – уточнил губернатор, досадно махнув рукой.

– Есть у нас каторжный. Двадцатый год законы государевы нарушает. В Оренбургском остроге сейчас. В оковах сидит, под надзором. Он сможет пробраться. А вы ему прощенье и хороших денег пообещаете! А там, дальше, видно будет. Отдать или нет?

– Кто таков? – вяло спросил генерал.

– Каторжный и клеймёный, сиделец Хлопуша! Бывший крестьянин тверского уезда. Промышлял с шайкой в Москве. Там был пойман, бит и отправлен в солдаты. Со службы бежал, занимался конокрадством. Вновь был пойман, бит неоднократно кнутом, сослан на житьё в Оренбург. Тут женился, проживал в Бердской слободе, что недалече от Оренбурга. Пять лет назад опять попался на грабеже богатого местного татарина. После этого был опять бит кнутом. Ноздри за преступления вырваны. На лице знаки поставлены. Трижды бежал с Сибирской каторги, с Тобольска. Пойман был, опять бит кнутом. Приговорён к Оренбургскому острогу, вечно. Сын у него здесь прижит, в Бердской слободе. И жена там же. Окрестности и дороги знает, не заблудится. Есть о чём думать и для кого стараться. Если не заслужит прощенья, то сгниёт в остроге. А ему уже шестьдесят лет. Последний шанс ему Господь Бог даёт прощенье заработать.

– Ну что же, есть в этом мысль! Готовь письма и манифест. Сам его и научишь, как и что делать. Если и пропадёт, то невелика потеря. А если и предаст нас, перейдёт на сторону бунтовщика, то польза от него самозванцу Пугачёву невелика. Дрянь и грязь, а не человечишка. Вечный каторжник без судьбы и счастья. В шестьдесят лет какая от него польза. Изрезан, поломан жизнью и каторгой. На ладан, небось, дышит, после стольких темниц и каторг. Сам потом посмотрю на него. Действуете, одобряю! – устало ответил губернатор.

– Подготовим и вам доложим, – ответил Мясоедов.

– Да, вот что ещё. Если сможет, пусть подожжёт порох и пушки из полезного боя выведет. Коней потравит. Если сделает, тогда не только прощение заслужит, но денежное вознаграждение хорошее получит. А если самого самозванца покалечит, отравит или убьёт, тогда денег втройне ему достанется, – добавил губернатор и махнул рукой, показывая, что аудиенция закончена.

Оба чиновника поклонились и довольные тем, что угодили начальству вышли из кабинета. Высокомерно осмотрев адъютанта, гордо направились по домам. Им уже, в мыслях, представились награды и благоволения за столь удачливую мысль по пресечению бунта и смуты.