Читать книгу 320 страниц про любовь и кино. Мемуары последнего из могикан - Георгий Натансон - Страница 3

Родился я 23 мая 1921 года в Казани. Мама была оперной певицей, отец – экономистом. Вскоре семья переехала в Нижний Новгород. Жили мы недалеко от дома Максима Горького (А. Пешкова), в котором я не раз побывал, еще не читая его «Детство», «Мои университеты», «В людях». Часто с мальчишками бегали на берег Волги, купались в реке, бросали камушки – кто дальше забросит, грелись на солнышке…

Помню себя второклассником, читающим на школьной сцене стихи, и первые в жизни аплодисменты старшеклассников.

Затем семья переезжает в Москву. Григорий Иосифович Натансон становится преподавателем МГУ, потом профессором института им. Плеханова, а мама – Лидия Львовна – домохозяйкой. Родилась сестра Карина. Жили мы на легендарной Ордынке, через Москву-реку от Красной площади, во втором доме от Чугунного моста. В трех домах от нас жил известный писатель-сатирик Виктор Ардов, ставший приемным отцом шестилетнего Алеши Баталова, будущего знаменитого актера, героя фильма Михаила Калатозова «Летят журавли» (автор – драматург и писатель Виктор Розов). У них часто останавливалась приезжающая из Ленинграда Анна Ахматова. Она и назвала квартиру «легендарной Ордынкой». Маленький Алеша считал великую поэтессу Серебряного века… своей бабушкой.

С годами мне стало известно, что их квартиру посещали Дмитрий Шостакович, Фаина Раневская, Аркадий Райкин, Михаил Зощенко, Лидия Русланова. В квартире проходили литературные чтения. Когда приезжала Анна Ахматова, для нее освобождали комнату, где жил Алеша. По соседству на этом же, втором этаже жила семья Мандельштама.

В Замоскворечье проживала также недалеко от нас семья Андрея Тарковского, Евгений Жариков, Игорь Старыгин, Станислав Садальский, Михаил Ромм, Александр Птушко, Борис Волчек, Юлий Райзман. Разумеется, я с ними познакомился через много лет.

Я учился в школе № 12 и вместе с друзьями во время уроков бегал через дорогу в лучший кинотеатр Москвы – «Ударник». Первыми картинами, которые произвели на меня неизгладимое впечатление, были «Окраина» Бориса Барнета с Николаем Крючковым и «Марионетки» режиссера Протазанова с Анатолием Кторовым. Я так часто ходил в кино – билеты были дешевые, двадцать копеек, – что кассирши «Ударника» меня знали, и одна как-то подпольно продала мне билет на премьеру «Веселых ребят». Так с высоченного балкона почти у крыши кинотеатра я впервые в жизни увидел перед началом сеанса выступающих у экрана маленьких Любовь Орлову, Григория Александрова и Леонида Утесова. От фильма я был в таком восторге, что тогда уже решил посвятить себя кино.

Конечно, я никогда не думал, что стану работать вторым режиссером у Бориса Барнета на фильме «Аннушка», где главную роль сыграла талантливая и красивая Ирина Скобцева, что великие МХАТовцы Грибов, Яншин, Пилявская, Кторов, Массальский будут актерами в моих картинах, а великий Кторов замечательно сыграет роль короля в фильме «Посол Советского Союза».

Школьники 10 класса школы № 12

Когда мне было четырнадцать лет, муж моей тети Зои Сергей Афанасьевич Черкасов, директор и главный врач санатория работников искусств в Ессентуках, пригласил меня на лето пожить у него.

Там я познакомился с выдающимися актерами Михаилом Прудкиным и Львом Свердлиным, знаменитым скульптором – красавицей Верой Мухиной – автором «Рабочего и колхозницы» и скульптур на фронтоне Библиотеки им. Ленина в Москве.

С ней произошла необыкновенная история. Мы с Сергеем Афанасьевичем жили в маленьком домике в середине сада санатория. Как-то раз, часов в 7 утра, стук в дверь. Сергей Афанасьевич, накинув белый халат, открыл ее. Перед ним была Вера Мухина.

– Сергей Афанасьевич, меня ночью чуть не изнасиловали! Ко мне в постель из окна ринулся артист N, начал меня страстно целовать, но я сумела отбиться и вытолкала его за дверь. Я требую немедленно выгнать его из санатория!

– Как же он к вам попал?

– Через окно, он прошел по карнизу.

– Так он же мог сорваться и погибнуть – вы же на третьем этаже живете!..

– Вот именно! Так вот, я требую его немедленно выгнать из санатория!

– Хорошо, я разберусь.

Через три дня почти в тоже время стук в дверь. Опять Вера Мухина.

– Сергей Афанасьевич, пожалуйста, не выгоняйте артиста N из санатория.

Мой папа Григорий Иосифович Натансон, сестра Карина и я

В последующие дни я видел их гуляющими по парку.

Там же я познакомился и с восемнадцатилетним Виктором Комиссаровым, столяром Московского художественного театра и в то время секретарем комсомольской организации МХАТа. Мы с ним подружились. По своей выборной должности он, как и секретарь парткома театра, на каждый спектакль имел право приглашать друзей на два откидных места в бельэтаже. Я с удовольствием принимал его предложения. Пропуска, выписанные по заявке Комиссарова, я получал в окошке при входе во МХАТ у главного администратора, легендарного Федора Николаевича Михальского, помощника К. Станиславского и В. Немировича-Данченко, увековеченного М. Булгаковым в «Театральном романе». Так мне удалось увидеть во МХАТе все спектакли с Тарасовой, Хмелевым, Яншиным, Грибовым, Добронравовым, Книппер-Чеховой, Шевченко, Ершовым, Ливановым, Кторовым, Зуевой, Прудкиным, Андровской, Качаловым, Москвиным, Тархановым, Степановой, Кудрявцевым, Леонидовым, Еланской и другими. Навсегда я запомнил спектакли «Дни Турбиных», «Таланты и поклонники», «Мертвые души», «Враги», «Пиквикский клуб», «Анна Каренина», которые смотрел по несколько раз.

Я до сего дня слышу голоса этих гениальных актеров. Более того, я дважды видел спектакль «Пиквикский клуб» по произведению Чарльза Диккенса в филиале МХАТа (в бывшем театре Корша – ныне Театре наций под руководством талантливого Евгения Миронова) с потрясающим Грибковым в роли Пиквика, Массальским в роли Джингла и… Михаилом Булгаковым в роли президента суда. Михаил Афанасьевич играл блестяще, его реплики шли под аплодисменты и смех. Я, конечно, в те годы не знал, что это великий писатель и драматург, да и в программке было указано: «В роли президента суда – артист М. Булгаков». Безусловно, любовь ко МХАТу и его актерам навсегда вошла в мою душу и отразилась на любви к театральным актерам, с которыми мне пришлось работать в моих фильмах.

В 1939 году я окончил школу. Решил поступать во ВГИК, не сказав об этом родителям. Помещался он в бывшем ресторане «Яр». На режиссерский факультет приема не было – только на актерский, экономический и художественный. Я подал заявление на актерский, как все, подготовил басню, стихотворение, кусочек прозы. Сдаю экзамен. За столом – Эйзенштейн, Хохлова, Кулешов, Телешова и их ассистенты. Я прочел стихи и отрывок прозы, как мне показалось, нормально. Через два дня приехал во ВГИК смотреть списки принятых и не нашел в них своей фамилии. В это время мимо проходил Кулешов. Почему-то он обратил на меня внимание: «Что, расстроился?» Я объяснил, что вообще-то хотел поступать на режиссерский. Он покачал головой, посетовал, что разнарядки на режиссерский в этом году не было. А через полгода я неожиданно получил открытку, в которой Кулешов приглашал меня сдать экзамены на режиссерский факультет. Я держал экзамен и был принят в его мастерскую.

Спасибо, Лев Владимирович!

Начались занятия, и вдруг мне пришла повестка из военкомата явиться с вещами. Призыв в армию. На вопрос комиссара, в каких войсках хочу служить, ответил: в танковых. Меня зачислили в команду, состоящую из московских шоферов. По возрасту я был самый младший, мне было восемнадцать лет. Шла война с финнами. В товарных вагонах нас ночью привезли на Украину, в город Александрия, а утром выяснилось, что танков нет, и мы попали в 178-й гаубичный артиллерийский полк на конной тяге. Шоферы негодовали. В четыре-пять часов утра мы шли чистить лошадей. Мне повезло – лошадка попалась очень спокойная, я ее, как и все шоферы, драил щеткой. А у других ребят лошади брыкались, они были колхозные необученные. Днем мы ползали с винтовками по снегу. Мороз. На нас – не валенки, а кирзовые сапожки и шинельки. «Тяжело в учении – легко в бою», – говорил наш сержант.

Сергей Эйзенштейн на занятиях со студентами во ВГИКе

Я заболел двухсторонним воспалением легких и пролежал неделю в госпитале Александрии, после чего меня отправили в Центральный военный госпиталь в Днепропетровск. Пенициллин еще не применялся, его просто не было. Уколы и бюст очаровательной медсестры являлись основными лекарствами. Медсестра моя была красавица, белокурая пышногрудая, в белом халатике с потрясающим декольте. Я почти влюбился.

Как-то она принесла мне с рынка яблоки. И какие они были! По-моему, самые вкусные яблоки, которые я когда-либо ел. Но температура не падала, кашель не прекращался. Вызвали маму. Я чудом поправился, но после двух комиссий меня от дальнейшей службы в армии отсрочили, и я вернулся во ВГИК.

22 июня 1941 года рано утром по радио В.М. Молотов объявил о вероломном нападении немцев на наши города. Началась Великая Отечественная война. «Наше дело правое, победа будет за нами!» – закончил свою речь Вячеслав Михайлович. В этот день я уехал вожатым в пионерский лагерь на Украину, на Азовское море, под Бердянск. Провожал меня отец. Мы простились с ним на Москворецком мосту. Оказалось, навсегда. 5 июля 1941 года ушел добровольцем в Кировскую дивизию народного ополчения на защиту Москвы мой отец – Григорий Иосифович Натансон, профессор-экономист, преподаватель Плехановского института, белобилетник по зрению (в его очках вместо стекол стояли линзы). В любимую Москву он так и не вернулся, погиб под Ельней. Как стало известно моей маме из беседы с чудом спасшимся из немецкого плена однополчанином папы, отец по доносу был выдан как еврей и вместе с другими евреями и коммунистами был расстрелян немецкими офицерами. Отец не был коммунистом, и дома Сталина называл тираном. Слушать это мне было обидно, ведь я был активным комсомольцем и, разумеется, верил Сталину.

Добровольцами ушли на фронт и ряд профессоров ВГИКа во главе с директором института Файнштейном. Все погибли под Вязьмой (в основном в плену, где немцы расстреляли ополченцев, евреев и политработников).

В наш пионерский лагерь неожиданно приехала группа беженцев из города Львова, спасшихся от фашистов. Они рассказывали о чудовищных зверствах немцев в городе, о повешенных на деревьях и электрических столбах, о массовых расстрелах. Вскоре мир содрогнется, узнав об истреблениях людей в автомашинах-душегубках, крематориях, где сжигали еще живых людей, о Бабьих Ярах в каждом оккупированном немцами городе России, Украины, Белоруссии, на Северном Кавказе, в Крыму, где поголовно подлежали уничтожению люди национальности, подарившей миру Иисуса Христа. И что не укладывалось в голове – идеи Гитлера, Геринга, Геббельса, Гиммлера и других руководителей Германии поддержали миллионы немцев. «Немцы и Германия выше всех» – был их лозунг. Наш пионерский лагерь под Бердянском чудом удалось эвакуировать буквально за день до вступления немцев в город. Ехали в Бердянск целым эшелоном из двенадцати вагонов. Возвращались ночью, чтобы избежать бомбежек. Проскочив станцию Пологи, которую днем бомбили немецкие самолеты, мы были спасены.

В ноябре 1941 года ВГИК был эвакуирован в Алма-Ату. Ехали более месяца, пропуская эшелоны с танками, орудиями и войсками (в троллейбусах, установленных на открытых платформах, по три человека на скамейке, почти все без вещей, с минимумом продуктов). Запомнилось, как на стоянке в Куйбышеве (ныне вновь Самара) мимо проходила девушка с буханкой хлеба. Видимо, я так на нее посмотрел, что она разломила хлеб и вторую половину отдала мне. Как же я ей был благодарен!

Позже в Алма-Ату неожиданно приехали моя мама с сестрой Кариной, эвакуированной с институтом МАИ, в котором она училась. Мы снова оказались вместе.

Город Алма-Ата, раскинувшийся на фоне заснеженных гор Алатау, покорил мое сердце своею красотой. Жили трудно. На базаре было все, но стоило безумно дорого. Нам, студентам, выдавали хлеб по рабочим карточкам. Хорошо жили только студенты-художники. Они рисовали поддельные хлебные карточки, да рисовали так, что за все время эвакуации никто из них не попался. Буханки хлеба они продавали на рынке и могли позволить себе покупать и мясо, и рис, и знаменитые алма-атинские яблоки. Вы, наверное, никогда не ели алма-атинских яблок? Они каждое по полкило весом. Огромные, вкуснейшие и очень красивые.

Казахи приняли нас, как и тысячи других москвичей, ленинградцев, белорусов и украинцев, тепло и доброжелательно, потеснившись в своих домах и разделяя с нами продовольствие. Так же дружелюбно приняли эвакуированных в Узбекистане, Таджикистане, Туркмении, Киргизии… Национализма не было.

Все студенты жили в помещении кинотехникума, где и проходили занятия. Кинотехникум располагался в предгорье Алатау. По двум сторонам улицы текли арыки с чистой горной водой. В столовой общежития можно было поесть «затируху» (галушки, наполовину сделанные из отрубей). Мама и сестра жили в съемной хибарке у реки Алма-Атинка. Мама пошла работать в одно из министерств.

Я решил обратиться к заместителю директора ЦОКС (Центральной объединенной студии «Мосфильм» и «Ленфильм») режиссеру Владимиру Вайнштоку, поставившему замечательный фильм «Дети капитана Гранта» с Николаем Черкасовым. Песню из этого фильма «Жил отважный капитан, он объездил много стран, и не раз он бороздил океан…» пела вся детвора. Рассказал ему о гибели на фронте отца, о тяжелой жизни семьи. Он направил меня к известному режиссеру Ефиму Дзигану, постановщику замечательного фильма «Мы из Кронштадта». В то время он работал над картиной «Секретарь райкома». Начались съемки. Просмотрев первый материал, худсовет студии ЦОКС снял Дзигана с постановки из-за плохой игры актрисы Есиповой, его супруги, и передал фильм режиссеру Ивану Пырьеву. О Пырьеве шли слухи, что он хулиган, матерщинник и даже антисемит. Но в реальности это не подтвердилось. Его друзьями были Михаил Ромм, Сергей Юткевич, Александр Столпер, Леонид Луков…

В съемочной группе остались лишь несколько москвичей. Все ленинградцы покинули группу. Пырьев спросил меня:

– Кто вы такой?

– Я студент третьего курса режиссерского факультета ВГИКа.

– Что вы хотите делать на картине?

– Хочу работать у вас в качестве ассистента по актерам, готовить второй план, работать с массовкой.

Я студент ВГИКа. 1944 г. Любимая фотография моей жены Мирушки

– Наша картина военная, много пиротехники. Будете моим ассистентом по пиротехнике.

Практически я стал помощником пиротехника. Мне дали шестиметровую палку с гвоздем на конце, на который насаживалась военная дымовая шашка. Пырьев кричал в железный рупор: «Жо-ра! Правее!» Я не слышал его команды – шашка-гадюка громко шипела, – бежал левее, рупор-то – не современный микрофон с усилителем. Пырьев кричал: «Жо-ра! Беги туда, где твоя жо-па!» Я вертелся во все стороны. Он вообще любил такие словечки, иногда они были и матерные. По окончании съемок я был весь в саже и долго не мог смыть ее.

Пырьев хорошо ко мне относился. А я старался. Как-то он спросил:

– Из Москвы должна была прийти картина «Свинарка и пастух» на одной пленке. Я сам буду смотреть ее впервые в таком виде. Хочешь со мной?

– Конечно, Иван Александрович!

Картина еще шла, я был в восторге от игры Марины Ладыниной и Владимира Зельдина, а также от мелодичной музыки и прекрасных песен Исаака Дунаевского и решил: буду режиссером музыкальных фильмов. Пырьев по окончании спросил:

– Ну как вам, Жорочка, картина? Понравилась?

Я без всякого подхалимажа, искренне ответил, что очень и очень!

– А вот Эйзенштейну не понравилась, – сказал он с грустью (Сергей Михайлович был худруком «Мосфильма»). – Эйзенштейн – не русский режиссер, – и после паузы добавил: – А вот Левитан – русский художник.

Так я стал первым зрителем фильма «Свинарка и пастух» в СССР.

На картине «Секретарь райкома» я познакомился с замечательными актерами – Михаилом Ивановичем Жаровым, Ваниным, Астанговым и, конечно, Мариной Ладыниной, звездой кино. Михаил Жаров на съемках часто творчески спорил с Пырьевым.

Когда на работу в съемочную группу звонила моя мама, а телефон стоял на столе Пырьева, Иван Александрович всегда тепло звал меня к телефону: «Жорочка, тебя мамочка спрашивает». Как-то после дневных съемок в павильоне Иван Александрович обратился ко мне с просьбой – принести из библиотеки много-много газет. В библиотеке отказа не было, дали подшивки за прошлые годы, под мое обязательство их вернуть. Пырьева на студии боялись все. Я принес столько, сколько мог унести.

– Мало, давай еще!

Я вновь притащил несколько подшивок.

– Мало, еще столько же!

Принес еще тяжелые подшивки.

– А теперь рви их и стели на полу. Будем с тобой здесь ночью спать. Я с Мариной поссорился.

Спали мы таким образом более недели, подушкой служил кулак, но съемки продолжались. Пырьев называл Ладынину Мариной Алексеевной и вежливо, но холодно давал ей свои режиссерские указания. Она их безукоризненно выполняла. Конечно, газеты после такого пришли в негодность и возвращать в библиотеку было нечего. Но жалоб не поступило. На студии боялись Пырьева.

В другой раз Иван Александрович поручил мне пойти в организацию «Казахмаслосбыт» и получить для него персональный лауреатский паек. Я получил полтора килограмма масла и полтора килограмма сыра. Сейчас невозможно представить, какая это была ценность. Я шел на студию, прижимая пакет к сердцу, боясь, как бы на меня не напали бандиты и не отняли столь дорогую ношу. Когда я благополучно доставил ее Пырьеву, он отрезал мне граммов двести масла и столько же сыра: «Передай мамочке!»

В то время моим учителем был Эйзенштейн. Мы почти всегда снимали ночью, так как днем все электричество города шло на оборонные заводы. Утром я бежал на занятия во ВГИК. И вот – лекция Эйзенштейна «Вертикальный монтаж». Весь ВГИК собрался: студенты – режиссеры и художники, актеры, операторы, преподаватели, чтобы послушать великого Эйзенштейна. Он был умнейший, интеллигентный, добрый и веселый человек. Студенты постоянно одалживали у него деньги на жизнь, и он всегда давал их со словами: «Ведь все равно не вернешь». Ему и не возвращали, он и не требовал… А я на той лекции заснул. Меня будили и не могли растолкать, а Эйзенштейн, увидев это, сказал: «Не будите Натансона, он каждую ночь с Пырьевым работает. Я ему потом отдельно расскажу о вертикальном монтаже». И действительно через несколько дней сам Эйзенштейн более часа мне одному рассказывал о своей теории вертикального монтажа. «Как же хорошо к тебе относится Эйзенштейн», – говорили мои сокурсники.

Иван Александрович Пырьев – человек-легенда. Я о нем вспоминаю почти каждый день: живу я на улице режиссера Пудовкина, за которой находится улица режиссера Пырьева, – туда хожу в продовольственный магазин, в сберкассу за пенсией и часто – в аптеку.

В Алма-Ату были эвакуированы композитор Прокофьев, Галина Уланова, Любовь Орлова, Марина Ладынина, Михаил Жаров, Николай Черкасов, Лидия Смирнова, Валентина Серова, режиссеры Сергей Эйзенштейн, Иван Пырьев, Юлий Райзман, Константин Юдин, Фридрих Эрмлер, Александр Птушко, оператор Борис Волчек и другие видные кинематографисты.

Городские власти Алма-Аты передали кинематографистам самый большой дворец культуры, где и родилась киностудия ЦОКС, и новый, стоявший напротив дворца культуры, жилой дом. Туда и въехали кинематографисты, окрестив дом «лауреатником». Я часто видел во дворе играющую шестилетнюю девочку – Галиночку Волчек…

В Алма-Ату эвакуировался и театр Моссовета с Завадским и Марецкой, которой восхищалась вся Москва.

Большим успехом у публики пользовались спектакли Театра оперы и балета имени Абая – замечательное здание с казахским орнаментом на фронтоне. В нем выступала великая Галина Уланова, находившаяся в эвакуации, и другие звезды оперы и балета – москвичи и ленинградцы. Эвакуированные прозвали этот театр «театром оперы и… буфета». Там в антрактах можно было купить без карточек пирожки с ливером, зрители расхватывали их тепленькими, стоя по нескольку раз в очереди. Как-то я пошел туда на «Севильского цирюльника». За мной сидела пара – очень красивая девушка с юношей. Девушка мне так понравилась, что во время перерыва я подошел к ней и сказал: «Я работаю на киностудии, приходите к нам сниматься». Она удивилась – ведь об этом она и не мечтала. Я попросил ее адрес, телефонов ведь не было, и обещал зайти, когда будут съемки.

Помню, дня через два подхожу к маленькому деревянному дому на улице Гоголя, где в одной из комнат она жила с мамой и тетей (их эвакуировали из Киева), и вижу: идет передо мной девушка, спиною красивая, с коромыслом, с двумя полными ведрами воды. Это и была моя Машенька, моя Мирушка, потому что в жизни ее звали Мира, а так – Мария Михайловна. Я познакомился с ее мамой и теткой, и мы начали встречаться. Ее русский отец, Лузгин, погиб в Гражданскую, а мать была украинка по фамилии Кирюха. Маша в Алма-Ате стала по моей инициативе работать на киностудии в массовке, потом была дублершей Людмилы Целиковской в фильме «Воздушный извозчик», где я работал ассистентом режиссера Раппапорта. Оператор ставил на нее свет, а затем уже корректировал на Людмиле Васильевне. Главную мужскую роль исполнял Михаил Жаров. Это была моя вторая встреча с великим артистом.

Мария Михайловна Лузина – моя жена

Я влюбился, и мы, не сказав никому, через месяц поженились. Просто пошли в ЗАГС и поставили штампы в паспортах. После дома у Мирушки с моей и ее мамой и теткой Галей выпили бутылку вина, закусывая алма-атинскими яблоками и конфетами. Наши первые брачные ночи прошли в общежитии. Там, кроме моей, стояло еще семь кроватей. Я целовал и обнимал Машу под простыней. Мы прожили вместе шестьдесят два года. У нас – дочь Марина и внучка Анастасия, ее дед по отцу – великий скульптор Вучетич, автор памятников «Воин-освободитель» в Берлине, «Родина-мать» на Мамаевом кургане в Волгограде.

Я всегда говорю о супруге с необыкновенной нежностью и любовью. Мария Михайловна актрисой не стала, но работала в кино, вся ее трудовая биография прошла на «Мосфильме». На пенсию она ушла с должности главного редактора телестудии. Она была очень образованна, прочла книг больше, чем я, – читала их с упоением. Поэтому к ее советам прислушивались многие режиссеры-постановщики телесериалов. Моя доченька Мариночка по окончании актерского факультета Щукинского училища стала сначала ассистентом, а вскоре и вторым режиссером.

1944 год. ВГИК вернулся в Москву. Моя Мирушка осталась в Алма-Ате – в пропуске в столицу, несмотря на официальный брак и штамп в наших паспортах, ей отказали, потому что она была эвакуирована не из Москвы, а из Киева. Пришлось нам расстаться более чем на год. По приезде в Москву я заболел сыпным тифом. Видимо, заразился в дороге. Пролежал в 1-й Градской больнице больше месяца. Моя мамочка от меня не отходила. С утра до вечера сидела у моей постели, кормила, умывала, ежедневно приезжая рано утром и покидая меня поздно вечером.

По выздоровлении я продолжил учебу во ВГИКе. В один из дней на занятие в кабинет режиссуры, где на стенах висели портреты Эйзенштейна, Кулешова, Пудовкина, Довженко, Герасимова, Ромма, Пырьева и других выдающихся мастеров кино, бесцеремонно вошел заместитель председателя Комитета по кинематографии при Совете Министров СССР Иван Лукошев – известный пьяница и бабник. Прервав занятия, он обратился к нам с призывом снять портрет Довженко. Никто из студентов не шевельнулся. Он повторил свой призыв, но мы молчали. Тогда он взял стул, не без труда взгромоздился на него (он был толстоват и обладал немалым животом), сдернул портрет со стены и, чуть не упав, злобно посмотрел на нас. Через некоторое время нам официально сообщили, что Довженко – украинский националист. Но об Александре Петровиче Довженко я расскажу позже.

Как-то по ВГИКу разнеслась весть, что в Доме кино будет выступать приехавший из Америки народный артист СССР Соломон Михоэлс. Я с интересом, как и многие студенты, пошел на эту встречу. Зал был переполнен. Михоэлса встречали аплодисментами. Он рассказал о сборе средств на нужды Красной армии, сдерживающей наступление фашистских войск. Своими выступлениями в многотысячных концертных залах ему удалось собрать деньги на покупку самолетов, танков, автомобилей и медикаментов. Большую часть средств он получил от еврейских диаспор в американских городах.

Он говорил о встрече с Эйнштейном, Марком Шагалом и, что особенно заинтересовало аудиторию, с Чарли Чаплиным, которых убеждал в том, что в СССР антисемитизма нет.

Говорил о выступлениях Чарли Чаплина на стадионах, когда тот призывал открыть второй фронт, чтобы помочь русским. «Каждый день приходят вести о страшных потерях русских. Коммунисты такие же люди, как мы, и умирают они точно так же, как мы. Мать коммуниста – такая же женщина, как всякая мать. Когда она получает трагическое известие о гибели сына, она плачет, как плачут другие матери. Русским нужна наша помощь, русские наши союзники. Они борются не только за свою страну, но и за нашу» – это подлинные слова великого актера.

Выступление Михоэлса вызвало бурю аплодисментов. Кто бы мог подумать, что 1948 году по приказу Сталина Михоэлс будет убит?! Так отблагодарил вождь народов за помощь Красной армии.

Свидетельницей телефонного разговора Сталина с министром госбезопасности Абакумовым была его дочь Светлана. В книге «В письмах к другу» она пишет: «Ему что-то докладывали, а он слушал. Потом, как резюме, сказал – «ну, автомобильная катастрофа». Окончив разговор он поздоровался со мной и через некоторое время сказал – в автомобильной катастрофе разбился Михоэлс».

Похоронили Михоэлса с государственными почестями. Прощальную речь произнес Александр Фадеев. Михоэлса лишили ордена Ленина и звания народного артиста Советского союза.

Я приступил к съемкам своей дипломной работы «Гроза» по О. Генри. В главной роли снялся артист Граббе, а оператором был Гога Егиазаров, ставший впоследствии известным режиссером. Параллельно я работал ассистентом Ивана Александровича Пырьева на картине «В шесть часов вечера после войны» с Мариной Ладыниной и Евгением Самойловым. Лев Владимирович Кулешов не одобрял моего совместительства и требовал прервать работу у Пырьева. Но разве я мог это сделать? Пырьев не простил бы мне предательства, да и зарплата, при крохотной стипендии, для студента имела немалое значение.

Я очень волновался, когда мы снимали эпизод возле Красной площади на Москворецком мосту. Ведь именно здесь 22 июня 1941 года я простился с отцом и даже на секунду не мог предположить, что больше никогда не увижу его. Мы все так свято верили в быструю и легкую победу над немцами, верили в пролетарскую солидарность. Но немцы оказались националистами и фашистами. В нашу страну вторгся жестокий и безжалостный враг, уничтожавший детей и стариков, разрушавший все на своем пути.

Сергей Михайлович Эйзенштейн незадолго до войны показал жестокость немцев в фильме «Александр Невский» с гениальным Черкасовым в главной роли. Недаром Карл Маркс называл немцев «псами-рыцарями».

1944 год. Пришло время защищать диплом. Я умудрился случайно опоздать на это важное мероприятие почти на час. Когда вошел в аудиторию, на меня со страшной руганью набросился председатель комиссии Пудовкин: «Куда вы исчезли? Мы вас ждем более часа!» А в комиссии сидели Эйзенштейн, Кулешов, Хохлова, Скворцов… «Все. Получу двойку», – в отчаянии подумал я. Но к счастью, после добрых высказываний о моей дипломной работе Эйзенштейна, Хохловой и Кулешова мне поставили пятерку. И так я стал дипломированным режиссером. Диплом подписал сам Эйзенштейн. Для этого мне пришлось ехать к Сергею Михайловичу домой. Я обратил внимание на то, что его квартира была вся в книгах и рукописях. Сергей Михайлович поздравил меня, пожал руку. «Нашему полку прибыло», – сказал он весело. Тогда я не знал, что Сергей Михайлович, несмотря на смертельную опасность, спас и сохранил архив Мейерхольда.

9 мая 1945 года, в День Победы, я был на Красной площади, заполненной восторженным народом. Люди обнимались, целовались, качали на руках военных. Все происходило стихийно. Никто этот великий праздник не организовывал. Страшной войне, развязанной немцами, настал КОНЕЦ!

Вспомнились слова Сталина, произнесенные на параде на Красной площади 7 ноября 1941 года: «…будет и на нашей улице праздник». Их по радио несколько раз повторял Левитан.

Как и все, я был счастлив, но с горечью вспоминал погибшего отца. Уже поздно ночью по Красной площади и Москворецкому мосту я протискивался сквозь толпу к себе домой на Ордынку.

Праздник состоялся, но какой ценой! Сколько миллионов советских людей погибли, чтобы в борьбе с жестокими, преданными Гитлеру немцами, поднимающими в фашистском приветствии правую руку с возгласами «Хайль, Гитлер!» и фанатически воевавшими в этой войне, принудить их к безоговорочной капитуляции и заставить поднять обе руки с униженными словами «Гитлер капут»… Начиная с разгрома немцев под Москвой, затем Сталинградской битвы и битвы на Курской дуге и заканчивая городами Германии, куда с боями входила Красная армия…

Над Красной площадью на огромном аэростате был подвешен портрет Сталина. Выхваченный из темноты несколькими лучами прожекторов, он витал в небе над ликующим народом.

Я подумал: какой добрый русский народ. После зверств и разрушений, которые принесли немецкие орды на землю России, Белоруссии, Украины, Крыма, советские люди, и в первую очередь русские, а также Сталин, сказавший о себе: «Я давно русский», не заставили немцев восстанавливать города и села, заводы и фабрики, беспощадно разрушенные ими, воссоздавать и возвращать разграбленное.

Поднимали страну своими силами полуголодные народы СССР. Они и превратили Советский Союз в мощную ядерную державу, которую боялись и уважали все государства мира, включая Америку.

Забыли, что немцы в большинстве своем добровольно избрали во власть Гитлера, открыто призывавшего в своей книге «Майн кампф» к войне против Советского Союза, называя славян «недочеловеками». Что, вооружившись первоклассной военной техникой, они прогулкой прошлись по Европе и дошли до стен Москвы, на что Сталин заявил: «Ленин оставил нам великое государство, а мы его просрали».

Навсегда запомнятся мне Парад 7 ноября 1941 года на Красной площади и речи Сталина на Мавзолее Ленина и на станции метро «Маяковская», когда немцы были в Химках, в пригороде Москвы. На весь мир подручный Гитлера Геббельс кричал, что немцы видят Кремль в бинокль.

Но чудо свершилось, Красная армия под руководством гениального полководца, военачальника Георгия Константиновича Жукова разгромила под Москвой мощную армию немцев, которой, казалось, на земле нет преград. Как же мог Сталин (членом военного совета то время был Николай Александрович Булганин, но о нем расскажу позже) сначала справедливо сделать маршала Жукова трижды Героем Советского Союза, а затем, после Парада Победы на Красной площади в 1945 году, отправить его из ревности в опалу: сперва в Одессу командующим военным округом, а затем в Свердловск, ныне Екатеринбург, на ту же должность (повторилась история с генералиссимусом Суворовым, который после великих побед впал в немилость царя и был отправлен в опалу). После этого в кино и на телевидении Парад Победы на Красной площади 1945 года не показывался долгие годы.

Я, как и многие, не могу понять, почему десятки лет народ России, победитель в войне, обладающий самыми большими природными ресурсами, в том числе газом и нефтью, алюминием, углем и золотом, живет хуже, чем побежденные немцы.

То, что все природные богатства отдали олигархам в надежде, будто они выправят положение, оказалось трагической ошибкой. Они в одночасье несметно разбогатели и личными своими миллиардами долларов ни с кем делиться не желают. Даже пример русских меценатов прошлых времен – Третьякова, Морозова, Мамонтова, Щукина, Бахрушина и других – не вдохновляет их на поддержание русской культуры. За рубежом государство не принимает участия в поддержке культуры. Все – только спонсоры, которым за это снижают налоги. А наших миллиардных богатеев культура не интересует, так как они самые жадные в мире и на культуру им плевать! В частности, они отказываются поддержать и российскую кинематографию. Поэтому она в тяжелейших современных условиях влачит жалкое существование, как накрененный перед погружением пароход «Булгария». И вот-вот затонет…

Новые фильмы зрители в основном не смотрят даже бесплатно, за исключением, пожалуй, тех, что показывают на международных фестивалях: «Золотой витязь», «Зеркало» имени Андрея Тарковского, «Кино-шок». Фильмы на конкурс отбираются там очень строго, показываются картины, призывающие к добру и уважению к человеку. Эти мероприятия остаются островками культуры среди многочисленных современных фестивалей. И на многих из них зрительные залы пусты. Одни критики и киноведы. А деньги тратятся на них миллионные. Деньги налогоплательщиков, на которые можно было бы снять новые картины.

Разве не беда, что мы не создаем такие же патриотические фильмы, которые воспитывали довоенную молодежь в беззаветной любви и преданности к Родине? Когда началась война, тысячи десятиклассников осаждали военкоматы с просьбой послать их на фронт. А сегодня призывников зачастую приходится приводить в военкоматы с милицией. Появилось новое слово – «отказники». В каждом призыве – тысячи «отказников»!

Более того, в России родились доморощенные неофашисты, которые празднуют день рождения Гитлера, поднимая руки в фашистском приветствии с лозунгом «Россия для русских». Видимо, невежественные молодые люди не знают, что Гитлер считал славян, в том числе и русских, «недочеловеками», годными быть только рабами. Эти молодчики убивают антифашистов, а также узбеков, таджиков, киргизов, работающих в Москве и других городах России. Сея повсюду межнациональную рознь, они забывают, как я уже говорил ранее, что в годы войны все среднеазиатские республики принимали миллионы эвакуированных из России людей, делясь с ними своим кровом и продуктами. И не было случаев убийства русских. Забывают, что их деды и отцы в годы Великой Отечественной войны плечом к плечу с выходцами из среднеазиатских республик боролись с немецкими фашистами, и многие погибли в этой борьбе на фронтах и в партизанских отрядах.

Нет ни художественных, ни документальных фильмов о сегодняшних фашистах, нет их и о героях Великой Отечественной войны. Жюри Департамента кинематографии Министерства культуры России их в производство не допускает. Об этом написала газета «Московский комсомолец». Кому нужно такое засекреченное жюри с националистическим уклоном? Прав был Никита Михалков, сказавший в своем выступлении на ТВ, что современная молодежь не знает о подвиге генерала Карбышева, которого немцы за отказ от сотрудничества превратили в ледяной столб, живого поливая на морозе из брандспойта; не знают о том, что казнили наших воинов в плену на крестах, как Иисуса Христа. Уверен, не известно им о подвигах и казнях Зои Космодемьянской, Рихарда Зорге, Александра Матросова, Лизы Чайкиной, белорусских партизан. А Центральное телевидение даже старые патриотические фильмы о героях не показывает. Одна «развлекаловка» и убийства. Великие фильмы – «Обыкновенный фашизм» Михаила Ромма, «Иди и смотри» Элема Климова, «Александр Невский» Эйзенштейна, «Иваново детство» Тарковского, «Зоя» Арнштама и мой фильм «Они были актерами» и другие патриотические фильмы на экранах ЦТ не демонстрируют многолетие. Поэтому и поднял голову фашизм в России. Происходит какое-то кокетство с нынешними немцами. Давайте, мол, забудем ваши массовые казни. Это неправильно. Новые поколения немцев должны знать, что творили их деды, чтобы никогда больше эти злодеяния не повторить.