Читать книгу Джура - Георгий Павлович Тушкан, Георгий Тушкан - Страница 4

Над горами Памира студеная и безмолвная ночь. Неприступные, скалистые громады гор, закованные в панцири изо льда, то голого, то засыпанного снегом, грозно высятся над облаками одна выше другой. Здесь нет лесов. Только кое-где на склонах темнеет арча[1] да в саях – долинах высокогорных рек – виднеются заснеженные кустарники – тугаи. Ярко сверкают звезды. Снег отражает их свет, и за сиянием света не заметен засыпанный снегом кишлак, приютившийся на крутом склоне горы.

У самого края пропасти, на выступе, еле виднеются пять сложенных из камней хижин, по крышу утонувших в снегу. На скользкой от снега плоской крыше самой большой хижины-кибитки, поджав под себя ноги, съежившись, сидит на шкуре барса аксакал[2] Искандер. Закутавшись в теплый горностаевый тулуп, старик сидит неподвижно. Рядом с ним лежат два огромных волкодава.

Аксакал Искандер молчит. Молчат собаки. Молчат горы. Тишина…

От тишины звон стоит в ушах старика. Ничто не шелохнется. Воздух как будто застыл темной стеклянной массой среди гор-великанов. Падающие звезды разрезают небосвод огненными мечами, и тогда на мгновение из тьмы возникают крыши кибиток и снова исчезают.

Далеко в горах что-то прошумело. Будто вздохнул великан. Собаки вздрогнули и насторожились. Аксакал пристально всматривается в черные тени гор. Но вокруг все безжизненно и мертво. Аксакал глубоко вздыхает. Мучительное ожидание неведомого томит его. Старик охотно остался бы в кибитке, у костра, но событие, взволновавшее весь кишлак, заставило его вылезти наверх. Опять прошумело где-то в горах. Аксакал покачал головой, насыпал на ладонь из каменной бутылочки, зажатой в левой руке, щепотку насвоя – зеленого табачного порошка, смешанного с золой, – бросил его под язык и начал сосать. Рядом завозился, застучал лапами о крышу пес Одноглаз. Его шерсть в крохотных сосульках льда зашелестела и зазвенела.

И снова наступила тишина.

Скоро из-за гор выплывет луна. Горы так высоки, что даже тучи редко поднимаются выше их. Иногда тучи плывут беспрерывно, гряда за грядой. Цепляясь за горы, они рассыпаются снегом и оседают изморозью на вершинах. И наконец на горе вырастает купол изо льда: это висячий ледник. Аксакалу около ста лет. Он верит, что там, на леднике, живет Каип – хозяин всех зверей. Где-то там, в высокогорье, обитают дикие горные люди, снежные люди, которые бросают в неугодных им куски льда.

Аксакал вздыхает. Его дряблое тело сотрясает озноб. Но не от холода знобит аксакала, а от страха. Стоило ли всю жизнь бороться за то, чтобы стать главою рода? Стоило ли жить так долго? Искандеру кажется, что он прожил две жизни. Только такая девчонка, как пятнадцатилетняя Зейнеб, не пострадавшая еще от своеволия духов зла, может думать, что впереди ее ждут одни радости. Только такой сорванец и удачливый охотник, как Джура, не успевший еще рассердить Каипа, покровителя диких козлов – кииков и диких баранов – архаров, Джура, в которого духи еще не швыряли камнями с гор, не засыпали обвалами и не хватали за ноги при переходе горных рек, мог считать прожитый год за один год жизни. Да и жизни у Джуры – что у молодого барса. Что они знают? Что видели они за годы, проведенные в этих горах? Девятнадцать однокишлачников да неразговорчивого купца с проводником, когда на полмесяца открывался восточный перевал.

Давно-давно, полтора века тому назад, как рассказывали отцы и деды, в горах случилось землетрясение. Сплошные льды разорвались, непроходимое ущелье отрезало кишлак Мин-Архар от северных гор. Люди лишились тропы и потеряли связь с миром. Только две купеческие семьи прознали туда иной путь, но они, жители далекой Ферганы, хранили это в тайне. Купеческий род обогатился и возвысился, вывозя из затерянного кишлака золотой песок, дорогие меха и драгоценные камни.

И каких только ужасов не рассказывали купцы о дороге, чтобы отбить охоту у кишлачного аксакала когда-нибудь спуститься с гор! И о драконах, оберегающих перевалы, и об огромных змеях на тропинках, и о водяных конях, выходящих ночью из горных озер. По их словам, все злые духи мира станут на пути человека, который пожелает уйти из кишлака.

Убедить старика было нетрудно. Искандер всего страшился. Больше всего старик боялся вторжения чужестранцев. Перед купцами он старался ничем не выказать своего страха.

Чтобы не дать повода к их неудовольствию и гневу, Искандер мгновенно соглашался с любой небылицей, выдаваемой гостями за истину. Купцы называли свое местожительство страной драконов, где пришельцев ждет смерть. Искандер отнюдь не был намерен смущать совесть гостей вопросами. Поэтому, едва купцы раскрывали рот, старик беспрестанно кивал головой, со всем соглашаясь. Уже не первый год купцы приезжали не из Ферганы, а из Кашгарии, «Страны семи городов», лежащей восточнее Памира. Там обосновались они, убежав из Ферганы через три года после Октябрьской революции.

Ничего этого Искандер не знал. Однако, умудренный опытом, он чувствовал неискренность гостей и все же не переставая кивал головой, соглашаясь.

Между тем слова о чудесных знамениях, предвещающих скорый конец мира, и разговоры о тщете всех земных благ звучали не так-то убедительно. Купцы утверждали, что за горами пушнина и золото давно обесценились, а рубинами играют дети. Но вид золотого песка заставлял дрожать пальцы приезжих, а игра кроваво-красных камней зажигала блеск в их глазах. Это замечали даже наивные обитатели кишлака…

Три года назад Тагай, проводник купца, спрятал в длинный рукав несколько рубинов. Возмутясь, аксакал схватил вора за руку, но Тагай шепнул ему: «Ага-хану, в Бомбей». Старик испугался. А когда Тагай грозно спросил, откуда у старика треугольный матерчатый талисман, Искандер совсем помертвел от страха и почти даром отдал пушнину.

Не мог же он рассказать ему правду!

…Это было давно. Искандер, охотясь в горах, нашел неизвестного человека и принес его в кишлак. Незнакомец лежал без сознания, лицо его было в крови. Одна рука и три ребра сломаны. Все тело было покрыто ссадинами. Очнувшись, он очень удивился, когда ему сказали, что это единственный кишлак, оставшийся в горах после давнего землетрясения. Отказ стариков тотчас же сообщить о нем куда-то за горы разгневал его. Сначала пришелец уговаривал, потом просил и наконец начал угрожать. Он киргизского рода Хадырша, принадлежит Худояр-хану, владыке и повелителю великого ханства Кокандского. Горцы осмелились сказать, что впервые слышат о таком.

Пришельца еще больше рассердило грубое невежество горцев, не осведомленных о славных подвигах Худояр-хана, завоевателя. Или горцы хитрят, ссылаясь на свою неосведомленность? Пришелец не жалел слов, прославляя бездну мудрости и безмерную отвагу Худояр-хана и преданность его управителей – кушбегов, хакимов, датха и беков. Пришелец рассказывал о величайшей верности своему хану всех узбеков и казахов, киргизов и таджиков, жителей таких больших городов, как, например, Ташкент, Алма-Ата, Чимкент, а также всех селений; рассказывал о верности обитателей Ферганской, Чуйской и иных долин; рассказывал о верности всех кочевников Тянь-Шаньских и Памирских гор. Пришелец умолчал о частых войнах и междоусобицах, о борьбе киргизов за свою свободу. Себя он объявил ульбеги – оком и ухом Худояр-хана, поэтому и его, ульбеги, слово – это слово, идущее от хана. А слово хана – закон для всех. Отныне киргизы, живущие в кишлаке Мин-Архар, – послушная глина в руках властителя душ, да продлит Бог его долголетие. Худояр-хан милостив, он построил крепость в Алайской долине, чтобы охранять их от врагов, и разрешает киргизам пользоваться принадлежащим им скарбом и скотом. Отныне обитатели кишлака должны посылать джигитов в войско хана и платить налоги: тюндюк-зякет – подымный сбор с каждой юрты; кой-зякет – налог с овцы; битир – налог с каждой души; ушур – налог с дохода во славу ислама, и все другие налоги, в частности харадж – сбор с земледелия.

– И если, кроме этих налогов, вы не будете отдавать положенную часть зякетчи – сборщику налогов – и скроете от зякетчи хотя бы колос пшеницы, с вас строго взыщется. Неплательщики налогов заживо сгниют в зиндане[3].

– Колос пшеницы? Мы не знаем колосьев. Мы скотоводы, – отвечали ему старики, – а воды и земли кругом много. Мы вольные горцы вольных гор и не нуждаемся в защите. Мы никому не платим зякет и платить не будем. Мы не знаем Худояр-хана. Кто это – бог?

Пришелец с любопытством разглядывал камень, а потом спросил Искандера:

– Где нашел ты этот камень?

Не получив ответа, пришелец приподнялся на здоровой руке. Он снова начал кричать и грозить гневом эмира.

– Замолчи! – сказал ему тогда глава рода. – Жаль, что снег не засыпал твой рот! Твои слова – слова дурного человека. А дурному человеку никто не должен делать ничего хорошего. Ты умрешь сейчас и не успеешь наслать беду на наши головы. Мы не знаем и знать не хотим Худояр-хана. Мы – вольные люди гор, уясни себе это, человек с языком змеи. Помолись перед смертью…

В ответ на это пришелец громко сказал, пытливо вглядываясь в лица окружающих:

– Люби свою веру, но не осуждай другие!

Мужчины ничего не ответили.

Трижды пришелец повторял эти слова и не получил желаемого ответа. Значит, люди, окружавшие его, не знали этот исмаилитский пароль. И тогда пришелец сказал так:

– Я – посланец живого бога на земле и посвящу вас в великие тайны мира. Знайте: я послан к вам по воле Исмаила и Алия, истинных пророков Аллаха. Все, что я говорил вам о Худояр-хане – да будет проклято его имя! – пустые слова. Я испытывал вас, ибо наша вера тайная и своих мы узнаём только по секретным словам. Мы все – большая сила. Мы направляем пути народов, помогаем своим и уничтожаем тех, кто мешает нам. Остерегайтесь же поднять руку на посланного живым богом. Не спешите убить меня, пока я не передам вам истинное учение, а потом поступайте так, как подскажет вам ваша совесть.

Пришельца оставили жить. В часы, когда он бодрствовал, все старики приходили слушать его, хотя и трудно было понять его речь. Ночью, в часы беспамятства, он метался, выкрикивая непонятные слова. Идыге, глава рода, сидел у его изголовья и, склонившись к губам, слушал…

Когда наконец к пришельцу вернулся здоровый сон и аппетит, Идыге увел Искандера в свою кибитку:

– Ты принес в кишлак этого человека. Ты смутил его дух огнем красных камней. Долгие ночи я подслушивал правдивый шепот его души. Это очень плохой человек. Завяжи ему рот и руки, унеси, откуда принес, и убей.

Искандер повиновался. Там, возле скал, он не торопился с убийством и терпеливо слушал сбивчивую речь пришельца. За свою смерть пришелец грозил ужасным отмщением, которое придет от Ага-хана из Бомбея. Много непонятных слов сказал тогда пришелец. Из его холодеющего кулака Искандер вынул треугольный предмет. Он никому не показал его, решив, что это чудодейственный талисман… Шли годы. Искандер никогда не расставался с амулетом, а когда сам стал аксакалом, то перестал его прятать от людских глаз. Амулеты против дурного глаза, против болезней, против козней злых духов носили все – мужчины, женщины, дети. Но именно на этот самый амулет вдруг обратил внимание Тагай, проводник купца. Что мог ответить Искандер на его вопрос? Пристально глядя на старика, Тагай сказал памятные старику слова: «Люби свою веру, но не осуждай другие». Старик был потрясен, но на просьбу подарить талисман ответил отказом. Ночью Тагай даже пытался выкрасть его, но старик спал чутко.

Аксакал хорошо запомнил слова Тагая:

– Хозяин придет за талисманом из-за гор. Лучше отдай. Беда будет.

– Какая беда? – спросил тогда аксакал.

– Большая кровь.

Все удачи в своих делах аксакал приписывал талисману и не хотел расстаться с ним. Тагай уехал рассерженный, осыпая старика проклятиями и угрозами. С тех пор прошло три года. Искандер все ждал. И вдруг сегодня на склонах северных гор, откуда нет пути, появились неизвестные люди. Их-то появление и заставило старика прервать еду, влезть на крышу и еще раз вспомнить далекое прошлое. «Кто же они, эти неизвестные люди, и откуда? – думал аксакал, вспоминая слова Тагая о „большой крови“. – Куда идут? Что им нужно?»

Днем он послал Джуру, юного, но смелого охотника, выследить неизвестных людей. Теперь старик ждал его возвращения и думал. Никто не пойдет в зимнее бездорожье в эти страшные горы. Видимо, эти люди имели какую-то цель, но какую? Звезды потускнели и почти исчезли за черным пологом неба. Из-за граней висячего ледника, как из огромного бриллианта, брызнули потоки радужных искр: всходила луна. Черные тени поползли из ущелья.

Издалека донеслись выстрелы. Волкодавы прыгнули с крыши в темноту и с лаем помчались вперед, навстречу неведомому врагу. Радужные вершины затуманились. Над ними взвилась снежная пыль, сваливаясь клубами вниз. Раздался мощный гул. Он ширился, рос, давил и потрясал: громадная лавина сорвалась с горы. Кибитка, на которой сидел аксакал, затряслась. Старик Искандер задрожал. Он хотел крикнуть и убежать, но от страха отнялись ноги, не было сил вздохнуть, будто его окунули в ледяную воду. Порыв ветра ударил аксакала, сорвал с головы лисью шапку. Снежная пыль бешено металась в воздухе, заволакивая все белой пеленой.

Когда грохот обвала затих, из кибитки через дымоход донесся визг перепуганных женщин и лай собак.

– Замолчите! – гневно крикнул аксакал, приходя в себя, и натянул на уши шапку.

Но долго еще снизу доносился приглушенный шум взволнованных обитателей кишлака. Женщины голосили и стонали. Они вспоминали трех мужчин, трех последних кормильцев кишлака, погибших этой осенью под обвалом. В крайней кибитке плакала Айше. Она была уверена, что ее сын Джура погиб под обвалом. Она рвала на себе одежду и приговаривала:

– Мой Джура подобен батырскому сыну: если не буду петь, будет болеть его сердце. Сын мой, что же я сделаю? Если не помяну сына, будет болеть у него сердце… Ох, сын мой, Джура, что же я сделаю?… Что, если…

Аксакал глубоко вздыхал и вглядывался в знакомые очертания гор. Теперь его тревожила мысль, что Джура мог погибнуть под снежной лавиной. А Кучак? Да разве он мужчина? Ведь если Кучака даже ночью ударить по шее, то и тогда он не рассердится. Еще десять лет назад аксакал сам охотился в горах, добывал золото, рубины и продавал их купцу. Однако вот уже тридцать два зуба выпали у аксакала, отвисающую нижнюю челюсть пришлось подвязывать лентой из конского волоса и шелка…

Много горестных дум передумал Искандер, пока луна поднималась на небе.

Неожиданно Бабу, черная охотничья собака Джуры, вспрыгнула старику на колени и лизнула его в нос. Искандер испуганно вскочил и замахнулся на нее, но она завиляла хвостом. Значит, Джура был жив.

Издали послышалась песня. И вскоре Джура опустился на корточки возле аксакала. Это был рослый юноша с орлиным носом и быстрыми глазами. Он оборвал песню, едва завидев аксакала: не подобает серьезному мужчине петь, как мальчишке. Они вместе спустились в кибитку. Там Айше печально сидела у костра. Она радостно вскрикнула, увидев сына.

– Рассказывай! – задыхаясь от волнения, прошамкал Искандер, схватив Джуру за халат.

– Обычай нарушаешь, – ответил Джура, прищурив глаза. – Напои чаем, потом спрашивай.

После каждой пиалы, которую выпивал Джура, аксакал нетерпеливо повторял:

– Что за люди? Куда шли?

– Напои сначала, а потом расспрашивай, – отвечал Джура и подставлял пустую пиалу.

Искандер кряхтел от нетерпения, но наливал. Джура пил медленно, маленькими глотками, стараясь продлить удовольствие. У стены жался дядя Джуры, Кучак, и следил за ним голодными глазами. И ему Джура поднес чаю. Пусть не думают, что он жадный. Наконец, напившись вдоволь зеленого, драгоценного здесь чаю, хранимого аксакалом для больших праздников, Джура вытер рот. У аксакала от волнения слезились глаза. Он ждал ответа.

– А теперь накорми меня мясом, я очень проголодался! – неожиданно сказал Джура.

Аксакал даже застонал от злости, но делать было нечего – он хорошо знал упрямого и своевольного Джуру. Старик достал кусок мяса из запаса, хранившегося у него в кибитке, и дал женщинам сварить.

Джура молча ждал, пока сварится мясо. Он знал, что иначе скупой, хитрый и жадный старик, все еще не считавший Джуру взрослым мужчиной, не даст ему и понюхать мяса. Это был своеобразный протест против своеволия богатого аксакала. Джура уже много дней, как и все обитатели кишлака, питался похлебкой из мучнистого корня гульджан. Почти все кутасы[4] и козы еще поздней осенью погибли от джута. Эта смерть от гололедицы случилась потому, что скот не в силах был разбить копытами ледяную корку, чтобы добыть из-под нее траву.

Аксакал жил по заветам предков и сена не запасал. Киики и архары осенью ушли на юг. Кишлак голодал.

Джура ожидал спокойно и важно, как и подобает охотнику, хотя ему и самому не терпелось рассказать об удивительных событиях.