Читать книгу Вселенная Айн Рэнд. Тайная борьба за душу Америки - Гэри Вайс - Страница 1

Начинался 2009 год, и ужасные последствия финансового кризиса проявлялись во всем. Первое потрясение уже прошло, но легче не стало. Поиски виновных были в самом разгаре.

Я собирал материалы для журнальной статьи о Тимоти Гайтнере, только что назначенном министре финансов США, когда наткнулся на старую фотографию, которая, как мне показалось, могла послужить подходящей иллюстрацией к статье. Самый знаменитый наставник Гайтнера, бывший председатель Совета управляющих Федеральной резервной системы США Алан Гринспен был запечатлен на этой фотографии в Белом доме, вместе с президентом Джеральдом Рудольфом Фордом и еще тремя людьми. Снимок был сделан в сентябре 1974 года, когда Гринспен только заступил на свой первый ответственный пост – председателя Совета экономических консультантов.

Рядом с Гринспеном стояла женщина лет семидесяти. В последний раз я видел ее портрет на обложке одной книги: там она была моложе, но столь же величественна, с неизменной стрижкой каре. Выступая на телевидении, она запоминалась зрителям тем, что говорила с сильным русским акцентом и выражалась очень точно, формулируя фразу так, будто заранее записала ее на бумаге.

Айн Рэнд – героиня из прошлого. У меня никогда не было повода писать о ней. Я много лет проработал репортером, освещая жизнь Уолл-стрит, – главным образом ее изнанку, а новости, связанные с Айн Рэнд, неизменно попадали в другие рубрики. Эта женщина существовала где-то на стыке литературы, философии, экономики и политики – «крайне правой» политики. Меня же интересовал «мир золотого тельца», к которому теории Рэнд, как мне казалось, не имеют ни малейшего отношения.

Я ошибался. Причем очень долгое время.

В 2009 году, глядя на старое фото, я понял, что Рэнд дает мне в руки утраченный фрагмент головоломки, над которой я бился с тех самых пор, как разразился финансовый кризис. За многие годы я ни разу всерьез не задумался о том, в чем причины происходящего, какова нравственная подоплека поступков, в результате которых мы все пострадали. Почему здравомыслящие, в основном честные финансисты, биржевики и исполнительные директора гонятся за деньгами с такой непоколебимой целеустремленностью, не заботясь о возможных последствиях своих действий? Что движет законодателями и правительственными чиновниками, которые поддерживают их? Ответ, казалось бы, очевиден: корыстолюбие, жажда высокого положения и власти, – а «теория захвата» объясняет бездействие правительства. Однако этих объяснений, видимо, недостаточно.

В движениях и репликах ведущих актеров на театре финансового кризиса я видел определенную модель поведения.

Ту же модель я усмотрел в ситуации, связанной с падением Джона Тейна, прямолинейного и поразительно работоспособного выходца со Среднего Запада, в котором видели будущего спасителя инвестиционного банка «Merill Lynch». Благодаря прекрасной системе паблисити, которая работала как отлаженный механизм, в глазах широкой общественности это был «Тейн-Голова», человек-калькулятор, безупречно честный руководитель. Сегодня его помнят главным образом как человека, купившего для своего офиса «комод на ножках» за 35 тысяч долларов, которые с этой целью были изъяты из акционерного капитала.

Я наблюдал эту модель поведения и у Джона Полсона, менеджера хедж-фонда: помогая «Goldman Sachs» в создании финансовых инструментов, он корпел над субстандартными закладными, столь же выгодными для него, сколь разорительными для клиентов банка. Как человек блистательного ума, Полсон увидел, что финансовая система резво несется к краю пропасти. В отличие от менеджеров других хедж-фондов, которые били тревогу (за что были осмеяны), Полсон сделал свою ставку и сидел тихо, поменяв фишки на наличные в последний момент, когда система уже почти рухнула. Из беседы с Полсоном я вынес впечатление, что он посвятил всю свою жизнь одному делу – неуемному стяжанию денег. Сделка с «Goldman Sachs» стала кульминацией его деятельности, направленной на удовлетворение этой единственной страсти.

Отчего же эти два образованных, профессионально состоявшихся человека оказались настолько эгоистичными, столь очевидно аморальными и несознательными? Откуда такая жадность? Как и многие другие, они являются носителями определенной системы взглядов. При этом не важно, была ли она принята ими сознательно или нет. Главное, что они живут в соответствии с нею.

Эта подспудная, негласная система взглядов нашла отражение в той уверенности, которую Гринспен неустанно насаждал в Федеральной резервной системе: будто бы рынки – это некая высшая сила, новая «пятая власть». Такое отношение к жизни пронизывало всю финансовую систему и принималось, иногда даже с чрезмерным энтузиазмом, регулирующими органами и Конгрессом США при всех администрациях, а также значительной частью СМИ.

Сначала я пришел к выводу, что здесь налицо целая система представлений, которую можно определить как «примат рынка». Но благодаря фотографии Гринспена, сделанной в 1974 году, меня вдруг осенило: ведь у этой «философии наживы» есть автор.

Айн Рэнд все время была здесь, а я не замечал. И эта книга – попытка наверстать упущенное.

Я писал свой труд не для того, чтобы пересказать историю жизни Айн Рэнд или в тысячный раз перечислить давно всем известные этапы финансового кризиса. Все это уже было мастерски сделано в многочисленных исследованиях и в финальном отчете Комиссии по расследованию причин финансового кризиса. Жизнь Айн Рэнд была тщательно изучена Дженнифер Бернс и Энн Хеллер, авторами виртуозно написанных биографий[1]. Книга Джона Кэссиди «Как обвалились рынки» с особенной проницательностью живописует подъем «утопических экономик», который, наряду с преклонением перед нерегулируемыми рынками, привел к краху 2008 года.

Всё это теперь – история. Однако провал дерегулирования и неограниченного капитализма, кажется, уже ничего не значит. Вместо реформ за финансовым кризисом последовало сокращение расходов, опровержение, отрицание произошедшего. Уолл-стрит во главе с Джейми Даймоном, целеустремленным генеральным директором «JP Morgan Chase», резко выступила против самой идеи регулирования компенсаций и против любых ограничений свободного бизнеса, несмотря на возможные последствия. Были инициированы незначительные реформы, но Конгресс не утвердил соответствующие законодательные акты. Даже заговаривать о случившемся и обвинять банкиров было запрещено. Гринспен продолжал твердить свое, словно оракул древности: огосударствление – не выход. И за всем происходящим проступал призрак дамы, которая стояла рядом с Гринспеном на той фотографии почти сорокалетней давности: торжествующей Айн Рэнд, первой леди реакционной политики.

С тех пор, как разразился финансовый кризис, идеи Рэнд переживают бурное возрождение: кажется, ничто не в силах ее остановить. Идет борьба за душу Америки, и Рэнд выигрывает. Она выигрывает потому, что ее не считают важной фигурой. Многие авторитетные личности сбрасывают ее со счетов, полагая второстепенным персонажем, сумасшедшей, сектанткой, экстремисткой. Вместо того чтобы анализировать и обсуждать ее труды – над нею просто смеются. Да, она была экстремисткой, но ее экстремизм актуален, он больше не топчется на заднем плане.

Последователи утверждают, что Айн Рэнд – серьезный философ. Некоторые даже считают ее величайшим философом всех времен. А некоторые называют ее величайшим писателем всех времен, а ее роман «Атлант расправил плечи» – величайшим произведением в истории человечества. Недоброжелатели возражают: Айн Рэнд – шарлатанка, ее учение примитивно, вторично, противоречит нормам морали. Многие вообще отрицают, что она философ и что ее идеология является философией. Тем не менее я буду использовать термин «философия»: на мой взгляд, отрицать – значит неразумно преуменьшать бесспорное влияние Айн Рэнд.

И уж точно бессмысленно отрицать, что Айн Рэнд была писательницей, драматургом, эссеистом и сценаристом. Все эти роли – второстепенные в ее жизни, которая была посвящена пропаганде радикальной формы свободного рынка, laissez-faire[2] капитализма. Сама Рэнд называла себя «радикалом от капитализма»[3]. «Капитализм» и «свобода» были для нее синонимами, точно так же, как «правительство» и «насилие».

Она внедряла особую систему верований, переворачивая моральные ценности западной цивилизации с ног на голову. Плохое становилось хорошим, аморальное заслуживало восхищения, а похвальное оборачивалось злом. Она верила в индивидуализм и выступала против общественных институтов, которые приносили пользу не индивидам, а группам людей: такие институты она порицала, обвиняя в грехе коллективизма. Для нее каждый человек – словно остров. В параллельной вселенной ее идеологии быть «рационально-эгоистичным» – это единственно этичная форма существования. Бескорыстие же является злом. Айн Рэнд часто использовала это слово.

Рэнд возникала на политической арене периодически, начиная с 1930-х годов и до самой смерти. Она была источником политической некорректности, а ее позиция казалась болезненно непоследовательной. Она была против участия США во Второй мировой войне – и поддерживала Израиль. Она резко не одобряла Вьетнамскую войну – и считала, что Дуайт Эйзенхауэр питает слабость к коммунизму. Она была сторонницей Барри Голдуотера – и порицала Рональда Рейгана за поддержку христианских фундаменталистов. Она выступала против расизма – и Закона о гражданских правах 1964 года. Она верила, что крупные бизнесмены – «преследуемое меньшинство», однако молчала, когда большой бизнес дискриминировал настоящие меньшинства, включая то, к которому принадлежала она сама. Она презирала хиппи – и воинскую обязанность. Она была представительницей элиты – и обожала детективы Микки Спиллейна. Она горячо защищала индивидуализм, ее герои были невосприимчивы к критике – однако сама она впала в глубокую депрессию, когда критика смешала с грязью ее последний и самый крупный роман «Атлант расправил плечи».

Айн Рэнд называла свою философию объективизмом. Для нее самой и ее учеников идеал – это мир энергичных людей, где торжествуют продуктивность и справедливость. Это мир, где свобода витает и в залах власти, и в будуарах. Надоедливых родственников вышвыривают из домов. Брачные клятвы оказываются не нужны – как в личной жизни самой Айн Рэнд. В ведении правительства остаются лишь три института: армия, полиция и суды. Подоходный налог отменен, как и почти все услуги, финансируемые из налогов.

Концепция радикального капитализма, созданная писательницей, в наши дни стала как нельзя более популярной. Ведь именно Рэнд – крестная мать «Движения чаепития», этого философического оплота правых сил, критикующих систему социального страхования и программу государственного медицинского обслуживания престарелых (Medicare). А при жизни она была лидером культа, прелюбодейкой, воинствующей атеисткой, сторонницей абортов, противницей антинаркотических законов.

Рэнд могла быть в высшей степени невежественной в самых главных вопросах и при этом пугающе прозорливой. И пусть она сверхъестественно точно уловила суть американской души, ее книги доказывают, что жизнь обычных американцев она понимала плохо.

Ее самый главный критик был не добросердечный либерал, а аристократичный лидер консервативного движения Уильям Фрэнк Бакли-младший. Его настолько возмутило отрицание со стороны Рэнд христианской морали, что он поручил Уиттакеру Чемберсу, перебежчику от коммунистов, написать о книге «Атлант расправил плечи» разгромную статью для журнала «National Review». «Поскольку большинство из нас не любит того же, чего не любит мисс Рэнд, – не любит так же горячо, как она, – многие готовы верить ей на слово», – писал Чемберс. Между тем, утверждает он, эта писательница смотрит на мир с ненавистью, и ее взгляды вызывают омерзение. «Почти с каждой страницы „Атланта“ звучит голос, который с тягостной неотвратимостью приказывает: „В газовую камеру – шагом марш!“».[4]

«Это рассказ о противостоянии, где обе стороны в равной степени вызывают ненависть», – говорилось в обзоре журнала «The Washington Post». «Книга орет читателю в ухо, лупит по голове в надежде привлечь его внимание, а затем, когда он подчиняется, принимается многословно поучать его, из страницы в страницу», – насмешливо комментировал Грэнвилл Хикс[5], критик из книжного обозрения газеты «The New York Times». Несмотря на едкую критику, книга «Атлант расправил плечи» продавалась миллионами экземпляров и до сих пор остается бестселлером.

Два главных романа Рэнд совершенно различаются по тематике. В «Источнике», который был написан в 1943 году и прославил писательницу, нет почти ни слова о капитализме. Главный герой живет словно нищий и даже не любит деньги. В «Атланте», опубликованном в 1957 году, все внимание сосредоточено на авторском идеале: создается концепция нерегулируемого, неподконтрольного государству, неподотчетного правительству капитализма. Герои романа чрезвычайно богаты. Рэнд всегда благоволила к радикальному капитализму, однако ей не хватало практических знаний в области экономики и промышленности. Недоставало одного важного ингредиента, который Рэнд отыскала после того, как написала «Источник». Имя ему было Алан Гринспен.

Гринспен стал верным поклонником ее творчества с начала 1950-х годов. Он входил в узкий кружок приближенных, так называемый «Коллектив», члены которого встречались с Рэнд раз в неделю и составляли группу ее последователей. Они по главам читали и обсуждали «Атланта», и затем распространяли ее идеи. «Коллектив» с годами рассеялся, уничтоженный чистками и дезертирством, но Гринспен никогда не покидал Рэнд, никогда не сомневался в ней, даже если сомневались другие, как бы эксцентрично она себя ни вела.

На протяжении 1960-х и 1970-х годов конформистски настроенные интеллектуалы и ученые бойкотировали Айн Рэнд. Ее репутация была не плохой – она была пагубной. В 1972 году Уильям О’Нил, преподаватель философии из университета Южной Калифорнии и автор одного из нескольких серьезных критических разборов, посвященных сочинениям Рэнд, сказал, что писать о ней – «опасное занятие»: «В интеллектуальных кругах ее либо полностью игнорируют, либо вовсе списывают со счетов. Те же, кто принимает ее всерьез настолько, чтобы изучать ее взгляды, рискуют навлечь на себя гнев общества».[6]

Даже среди ультраправых у Рэнд было очень не много друзей. В ее персональном досье ФБР говорится, что Джон Эдгар Гувер по совету подчиненного в 1966 году категорически отклонил ее просьбу о встрече для обсуждения некоего «отчасти личного, отчасти политического вопроса».[7]

На фотографии рядом с Гринспеном, в Овальном кабинете, теплым осенним днем 1974 года, Рэнд по-прежнему отделена от остальных, все такая же экстремистка, так и не смягчившая своих взглядов. Но, слава Алану Гринспену, теперь она позирует рядом с президентом Соединенных Штатов. Она снова окажется в Белом доме два года спустя, когда туда прибудет с визитом другой ее приверженец, Малкольм Фрейзер, премьер-министр Австралии. Рэнд почти не покидала своей нью-йоркской квартиры в Ист-Сайде, – разве что изредка, чтобы читать лекции. В последние годы жизни она превратилась в издерганную, ожесточенную старуху, бродившую по кварталу в домашнем халате.

В это трудно поверить, учитывая, сколь значимы и влиятельны идеи Айн Рэнд в наши дни. Поразительный контраст! Она стала любимой героиней консервативной прессы и могущественной фигурой в Интернете. Группки верных последователей ведут блоги и форумы, посвященные Рэнд, создают информационные рассылки, есть даже сайт знакомств для ее приверженцев. Она, будто новый Бенджамин Франклин, вдохновляет виднейших политиков современности. Ее лаконичные высказывания вовсю цитируют правые. Она словно эдакий антипод Уилла Роджерса, начисто лишенный всякого юмора, мало к кому не испытывающий неприязни. Сторонники идей Айн Рэнд регулярно устраивают съезды по всей стране. Ее романы, от которых когда-то шарахалось научное сообщество, теперь изучаются в университетах и даже в школах. Хорошо еще, что книги бесплатно раздаются богатыми последователями и Институтом Айн Рэнд, учрежденным после ее смерти, дабы увековечить ее наследие.

Но Рэнд не нужен институт ее имени. Ее романы лежали на прикроватных столиках американцев еще во времена «бэби-бума», задолго до основания института. Поработив «молчаливое поколение», она пошла дальше, приводя в трепет «поколение икс» и нынешних универсантов. Ее книги стали неотъемлемым атрибутом послевоенной Америки, универсальным чтением для подростков, как «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Рекламщик из сериала «Безумцы», обожающий Рэнд, олицетворяет собой сразу два периода, когда ее творчество вызывало ажиотаж: первый, недолгий, пришелся на 1960-е, когда она была лишь второстепенной фигурой, а второй, более значительный, мы наблюдаем сейчас.

В 1975 году Стэнли Маркус, председатель правления сети магазинов «Neiman Marcus» из Далласа, открыто критиковал корпорации, которые мешали продвижению законопроектов, направленных на социальное развитие. «Кто из современного делового сообщества, – спрашивал он, – всерьез предложит Конгрессу отозвать Закон о детском труде или антимонопольный Акт Шермана? Или Закон о Федеральном резерве, или о регулировании фондовой биржи? Или о пособиях по нетрудоспособности? О социальной защите? О минимальной заработной плате? О государственном медицинском обслуживании престарелых? О гражданских правах? Все мы сегодня, – говорил он, – признаем, что эти законы составляют неотъемлемую часть единой системы, они делают нас сильнее».[8]

Возможно, в 1975 году так и было, но только не сегодня. Благодарить – или порицать? – за это надо Айн Рэнд.

Я читал «Источник» и «Атланта» в первой половине 1970-х годов. Не помню точно когда и не могу с уверенностью сказать зачем. Сомневаюсь, что дочитал эти книги до конца. В те времена мне нравились исторические труды и романы, удостоенные экранизации. Я помню, как начинал читать «Посмертные записки Пиквикского клуба», но так и не осилил; у меня до сих пор хранится экземпляр «Истории Второй мировой войны», который я много лет читал запоем, но фрагментами. Подозреваю, что я записал фамилию Рэнд, посмотрев в ночном телепоказе «Источник». Там играли суровый Гэри Купер и сексуальная Патриция Нил. Помню, мне понравилась музыка. Купер мне нравился всегда. В том фильме он был, как обычно, прямодушен, однако лишен привычной немногословности. Здесь герой Купера был попросту болтлив. А в конце он произносил один из самых длинных монологов в истории кино. Однако преодолеть скуку помогала одна составляющая, на которой держался весь фильм (и роман), взывавшая к моему мужскому естеству, – секс, много секса.

В те времена Рэнд была почти культовой фигурой – в том смысле, в каком это слово используется в массовой культуре. У нее имелись поклонники, хотя это не бросалось в глаза. Тогда я не знал, что Рэнд открыто высказывалась против войны во Вьетнаме, считая ее безнравственной, – не по тем причинам, какие приводят обычно, а потому, что эта война не служила интересам США, то есть не была эгоистичной: президент Джонсон старался освободить далекую страну от ига коммунизма. Ненавидя коммунизм, Рэнд все же считала Вьетнамскую войну непростительной аферой, «чистейшим образцом слепой, бессмысленной, альтруистической, самоотверженной бойни»[9]. Звучит очень похоже на лозунги, с которыми выступали студенты Школы наук Бронкса. Правда, Рэнд ненавидела протестующих студентов и хиппи так же сильно, как коммунистов.

Ее приводили в ярость трудно поддающиеся определению, самые обычные человеческие качества – великодушие и самопожертвование. В западном мире господствует убеждение, что альтруизм есть одна из главных характеристик зрелой цивилизованной личности. Мы рождаемся эгоистами и только со временем научаемся заботиться о других. Мы усваиваем, что эгоизм это плохо. Для Рэнд же младенческий эгоцентризм – правилен, эгоизм – хорош, а альтруизм противоречит достоинству и нравственности. Детей учат, что отдельные индивиды должны выполнять общую программу и работать в команде. «В команде нет места для „я“», – так говорят. Нужно делиться с другими. В «Источнике» Айн Рэнд поучает каждого погруженного в себя подростка: «Быть одиночкой – нормально. Тебе не нужны друзья. Тебе не нужно ни с кем делиться. Это твоя игрушка. Ты ее заслужил. Никому не давай. А младшая сестренка может найти себе другую».

Герой «Источника» Говард Рорк – одиночка и крайний индивидуалист, не восприимчивый к чужим мнениям. Он – не командный игрок. У него почти нет друзей, нет семьи, единомышленников, даже приятелей-собутыльников нет. В самом начале романа он празднует свое исключение из технологического института. Он ни о ком не заботится и не ждет, что кто-то станет заботиться о нем. Он – человек, начисто лишенный общественного сознания. Он абсолютно эгоистичен, и цель книги – обозначить его позицию как чистейшее воплощение морали. Ближе к концу романа Рорк взрывает уже построенное жилое здание, и затем этот поступок оправдывают. (Здание строится в Квинсе, однако образа города и его жителей не возникает: персонаж по имени Гейл Винанд – самый недостоверный выходец из городских трущоб за всю историю мировой литературы, а американские декорации проступают лишь не многим отчетливее, чем в царстве грез из «Атланта».)

Рэнд верила, что путь эгоизма естественным образом ведет в мир, где нет ни правительства, ни проклятого коллективизма. Ее роман «Атлант расправил плечи» представляет картину такого рая, рассказывая читателям, что происходит с Америкой, когда самые талантливые люди устраивают забастовку. По мнению автора, страна держится на выдающихся личностях, а не на простых смертных, которые вкалывают у конвейера или в плавильных цехах. Рабочие легко заменимы, но «творцы» – ни в коем случае. Герои Айн Рэнд занимаются тем, что аккумулируют деньги, не важно, заработанные или полученные по наследству. Они – олигархи и технократы, интеллектуалы и изобретатели. Все остальные – рабы, тянущие лямку за заработную плату, пашущие от звонка до звонка, подавляющее большинство заурядных персонажей, составляющих нацию, – не народ Рэнд. Такие люди ей не нужны. Их страдания и устремления – не ее забота, она не пишет о них, если только они не помогают проиллюстрировать ее идеологию или доказать ее правоту. Обыкновенные, слабые, престарелые – для Рэнд явно «недочеловеки». В одном из важнейших эпизодов «Атланта» поезд, заполненный таким отребьем, влетает в задымленный железнодорожный тоннель, который превращается в своего рода газовую камеру. Уиттакер Чемберс был слишком груб и прямолинеен, однако, давая оценку «Атланту», он не так уж сильно перегнул палку.

Роман «Атлант расправил плечи» проливает свет на рэндианскую концепцию «нового объективиста»: это корыстолюбец и безбожник, независимый, равнодушный, хладнокровный. Мир «Атланта» напоминает фильм «Новые времена» с Чарли Чаплиным, только находится он в параллельной вселенной, где герой Чаплина оказывается преступником. На пространстве в тысячу двести страниц отважные капиталисты обводят вокруг пальца разных омерзительных бродяжек. Это мир богатых наследников – без благотворительности, мир адюльтера – без угрызений совести. Главная героиня книги – стройная и сексуальная (героини Рэнд всегда стройные и сексуальные) наследница железнодорожного магната, которая пытается спасти семейный бизнес от угрюмой, ненавидящей бизнесменов Америки. В кошмарном мире Рэнд рабочие эксплуатируют боссов. Не правительство связано по рукам и ногам промышленностью, а наоборот, злобные пособники государства преследуют и развращают механиков сталелитейных заводов и нефтяников. Главные злодеи Рэнд – это цепкие бюрократы и бизнесмены-предатели, которые сотрудничают с правительством сталинистов, чтобы обеспечить себе несправедливое преимущество перед сотоварищами.

Ее идеальный герой – стройный и сексуальный изобретатель по имени Джон Галт. Он появляется ближе к концу романа, примерно так же, как Гарри Лайм входит в дверь в середине фильма «Третий человек», только Галт лишен обаяния, свойственного Орсону Уэллсу. Герои Рэнд всегда похожи на Галта: несгибаемые, правдивые, серьезные, склонные к философским монологам, целеустремленные и постоянно занятые работой. Если у них есть семья, это всегда лишь обременительная помеха, а детей не бывает никогда.

Словно какой-нибудь коммуняка из фильма, снятого во второй период «Красной угрозы», Галт потихоньку трудится, чтобы уничтожить Америку, подстрекая к мятежу капиталистов и методично вовлекая всех «производителей» в забастовку. Все остальные могут катиться в ад, что они и делают в конце книги. Они гибнут, потому что электроэнергии нет, поезда застряли посреди безжизненных пустынь, общество расколото. Мерзавцы-бюрократы, коррумпированные капиталисты и обычные люди с тупыми физиономиями, едва ли не слабоумные, встречают именно ту судьбу, какую заслуживают.

Когда я читал «Атланта» много лет назад, он меня не тронул. Мне показалось, что он написан на интеллектуальном уровне дешевого научно-фантастического чтива. Нелепо длинный и скучный роман, куда менее радикальный, чем прочая ерунда, популярная в то время, а постулируемый в нем «объективизм» был для меня таким же бессмысленным, как и другие недопеченные идеологии той эпохи. Я учился в государственной школе, потом в государственном колледже, плата за мое обучение была «отнята», как сказала бы Рэнд, у налогоплательщиков Нью-Йорка. В Нью-Йорке 1970-х годов гражданское население было озабочено главным образом не экономикой, а ростом преступности, результатами которого становились и настоящее отнятие денег, и социальная нестабильность. «Концепция эгоизма» Рэнд была будто специально разработана для того, чтобы оправдать давление на бедных и на средний класс. Лично у меня слово «коллективизм» ассоциируется в первую очередь с бесплатным университетским образованием: мне представляются люди вроде Джонаса Солка, которые не смогли бы самостоятельно оплатить обучение. Однако Айн Рэнд при слове «коллективизм» видятся голод и хаос послереволюционной России.

Рэнд вышла из российской буржуазии и принадлежала к привилегированному классу. Она родилась в еврейской семье, где говорили по-русски: ее родные имели мало общего с говорившими на идиш грязными, нищими евреями, которые толпами приезжали в Америку, в основном еще до русской революции. Они пересекали Атлантику вынужденно, стремясь выжить, ехали палубными пассажирами на иммигрантских кораблях. Они были суеверны и религиозны. Они терпели, когда их, как скот, прогоняли через приемный пункт на острове Эллис, а потом набивали ими многоквартирные дома, отправляя работать на потогонках или пороховых заводах. В Америке взгляды многих таких иммигрантов становились более радикальными: из-за ужасных условий жизни люди делались социалистами и профсоюзными активистами. Однако подавляющее большинство не интересовалось политикой, они были сосредоточены на работе, семье и религии.

Для Рэнд они были чужими, как марсиане. Она жила политикой, ее не волновала семья, она рано пришла к атеизму. Рэнд приехала в Америку в 1926 году, вскоре после ужесточения иммиграционного законодательства, целью которого было не допускать в страну выходцев из Восточной Европы, таких, как она. Приехала она по студенческой визе, а деньги родителей избавили ее от необходимости делить тяготы путешествия с палубными пассажирами (хотя из документов следует, что она путешествовала вторым классом, а не первым, как утверждают ее поклонники[10]). В Чикаго ее встретили зажиточные родственники, она просрочила свою визу, как и поколения других незваных нелегальных чужестранцев, и мгновенно влюбилась в страну, которая ее отвергала. Рэнд никогда не работала на потогонках или заводах, а потому и не могла проникнуться сочувствием к простым труженикам, а во владельцах фабрик и прочих капиталистах видела не безжалостных эксплуататоров, а героев, строителей и интеллектуальный ресурс общества.

Население Нижнего Ист-Сайда, бедняки левацких взглядов, которые за несколько лет до приезда Рэнд выдвинули в конгрессмены социалиста, вызывали у нее отторжение. Неизвестно, писала ли она о них: если и писала, то ничего не публиковала. Ее героями были бизнесмены, «большие шишки» – люди, похожие на ее отца. Семья Рэнд потеряла все, когда большевики отняли у него дело, и отцовское унижение повлияло на всю жизнь дочери. В попытках американского правительства добиться социально-экономического равенства она видела стремление «принудить» одних людей (таких, как ее отец) помогать другим, менее удачливым.

Все действия государства, которые не нравились Рэнд, она метафорически называла «выстрелами правительственной пушки»[11]. Она не признавала необходимости, продиктованной бедностью, она не знала нужды – наверное, потому, что у нее имелись богатые родственники, всегда готовые прийти на помощь (например, когда ей нужно было сделать аборт)[12]. Бессердечие и уверенность, что все кругом – ее должники, были свойственны Рэнд до конца жизни, ими же проникнута и ее идеология.

Я рос рядом с эмигрантами из России, которые ненавидели свою родину так же сильно, как ненавидела ее Рэнд. И хотя в характерах всех этих людей мне видится некое сходство (то были не самые милые люди на свете), им пришлось перенести страдания, не ведомые Рэнд. Российские эмигранты, которых я знал лично, не имели больших талантов и им не сопутствовала удача. Они не стали сценаристами, им не посчастливилось познакомиться с Сесилем де Миллем. Они были простыми рабочими. А если даже и становились «предпринимателями» (портными или сапожниками), то лишь потому, что плохое знание английского языка не позволяло им получить более высокооплачиваемую работу.

Роман «Атлант расправил плечи» был им настолько же чужд, как и мне, – чужд, как сочинения Элдриджа Кливера, который в отличие от Рэнд входил в список обязательного чтения для студентов городского колледжа Нью-Йорка. Да, мне довелось встречать российских эмигрантов-капиталистов: то были измученные работой лавочники, ворчливые таксисты и наркоторговцы со Сто тридцать пятой улицы. Рэнд полагала, что свободный, нерегулируемый рынок станет главным организующим центром свободного общества. Для меня же олицетворением свободного нерегулируемого рынка был Бенни-Жулик, торговец из фруктовой палатки, что стояла перед лавкой мясника на Кингсбридж-роуд. Бенни то и дело выкрикивал с пронзительным еврейским акцентом: «Подходи-покупай! Дыни медовые!» – подсовывая в сумки гнилье и норовя всучить покупателю десяток вместо дюжины.

Дух этого человека доплыл с окраины до Уоллстрит. Вместо Бенни-Жулика, ставшего для меня архетипом капиталиста, появилась новая череда образов: респектабельные финансовые фирмы, которые обирают клиентов; грюндеры и гангстеры, которые сбывают облигации; менеджеры хедж-фондов, которые играют на рынке акций с таким же знанием дела, с каким Абадаба Берман манипулировал с тотализаторами на скачках, обеспечивая прибыль голландцу Шульцу. В прежнее время, не имея возможности получить образование, они бы стали букмекерами или торговали бы наркотиками. И вот, вместо краснолицего Бенни в заляпанной майке появился достопочтенный брокер Берни Мэдофф, который продает ценные бумаги на электронных торгах и носит белье с монограммой. Однако оба они сливаются для меня в одно целое – мелкая сошка и большая шишка.

В 1960-е слава Айн Рэнд померкла. Ее идеи потеряли свое значение. Тот ужас, который она наводила на обозревателей и журнальных писак, сменился высокомерной снисходительностью. Серьезных критиков у Рэнд было мало, и на них никто не обращал внимания – возможно, справедливо. К чему суетиться из-за столь неприятной особы? Штудируя письменные выступления за и против Айн Рэнд, я был поражен тем, как мало критических разборов ее философии написано не либертарианцами и не объективистами. Одним из первых и, наверное, лучших критиков Рэнд, был известный психоаналитик доктор Альберт Эллис. Среди его многочисленных трудов отыскался небольшой томик 1968 года, переизданный в 2006-м, где детально исследуется объективизм. Эта книга стала первой звездой в кромешной темноте, но осталась в целом незамеченной[13]. Эллис умер в 2007 году, а самый знаменитый враг Рэнд из числа правых, Билл Бакли, скончался годом позже. Складывается впечатление, что Рэнд, умершая более двадцати пяти лет назад, пережила своих оппонентов.

После 2008 года средства массовой информации отмечают рост интереса к Айн Рэнд, но для них она по-прежнему остается фигурой нелепой. Журнал «The New Yorker» опубликовал в апреле 2009 года заметку, где в весьма снисходительном тоне рассказывалось о ежемесячных встречах поклонников Рэнд на Манхэттене. Поклонники эти характеризовались как забавные чудаки[14]. Заметка написана в таком тоне, что читатель теряется: презрение авторов к героине столь очевидно, что нет смысла открыто выражать его. Точно так же можно было бы рассказать о встречах неонацистов или безумцев, утверждающих, что Земля – плоская. Большинству естественных врагов Рэнд, особенно из числа левых, казалось, что полемизировать с нею не стоит труда. Ее попросту не замечали, порой осмеивали, от ее объективизма отмахивались, считая его чем-то вроде радикальной версии либертарианства.

Но вдалеке от всего этого, в глубоком тылу, в мире СМИ с правым уклоном к Рэнд относились очень серьезно. Ее объективизм как будто процветал на почве лишений и страхов послекризисной рецессии. Возрождение ее влияния происходило медленно, но верно, и достигло своего апогея к середине первого президентского срока Барака Обамы, политика которого вызывала столько нареканий. Осенью 2010 года, по запросу Института Айн Рэнд, был проведен опрос «Zogby»: он выявил, что 29 % из 2100 взрослых респондентов читали книгу «Атлант расправил плечи», и половина из них заявили, что роман повлиял на их мнение по ряду политических и этических проблем.

Этот опрос стал чем-то вроде остроумной концовки некоей изощренной и жестокой шутки: неспособность рынков скорректировать последствия злоупотреблений – эта очевидная, вечная слабость капитализма – усилила влияние героини капитализма.

Для многих представителей нового поколения рэндианцев объективизм стал не столько идеологией, сколько орудием реализации их жизненных целей. В телепередаче на канале «Fox News» Гленн Бек регулярно проклинает Уолл-стрит и в особенности банк «Goldman Sachs», излагая изощренные теории заговоров. И в то же время он популяризирует книги и теории женщины, которая души не чаяла в Уолл-стрит. При этом он ни разу не упомянул о том, что сопредседатель Института Айн Рэнд является заодно и генеральным консультантом «Goldman Sachs»[15]. Благодаря Беку, Джону Стосселу и прочим обозревателям канала «Fox», продвигающим идеи Айн Рэнд и регулярно упоминающим ее имя, она сделалась символом нового мышления, без которого невозможно сломить Обаму и вернуть бизнесу его законное место.

Снизить налоги и возобновить борьбу против государственного контроля – загнать его в те границы, в каких он когда-то существовал – недостаточно. Теперь бизнес должен стать моральным лидером Америки.

Рэнд проложит дорогу к сотворению новой нации, лучшей нации, той, которая ценит своих благодетелей – бизнесменов, создающих рабочие места, и ни в грош не ставит свое правительство. В начале 2009 года было продано в три раза больше экземпляров «Атланта», чем за весь предыдущий год[16]. И в последующие годы даже невразумительные ранние работы и эссе из антологий, малопонятные и педантичные, как и многие другие ее сочинения, продавались на удивление хорошо. В числе наиболее продаваемых оказалась и книга, призывающая читателя потакать собственным слабостям: называется она «Добродетель эгоизма». Это собрание эссе, очень трудных для чтения и понимания, опубликованное в 1964 году, стало одной из самых популярных книг по философии и этике, написанных на английском языке. Я не оговорился. Я не имел в виду, что эта книга – самая популярная в книжном магазине «Ayn Rand Bookstore», что находится в городе Ирвайне, в Калифорнии, в котором продаются исключительно творения Айн Рэнд. Я имел в виду именно то, что сказал: самая популярная из написанных на английском языке.

В 1999 году, когда Рэнд была куда менее востребованной, чем сегодня, опрос читателей, проведенный издательством «Random House», поставил «Добродетель эгоизма» на первое место в списке лучших нехудожественных произведений, опубликованных с 1900 года. На третьем месте оказалась книга «Объективизм. Философия Айн Рэнд», опубликованная в 1991 году «интеллектуальным наследником» Рэнд, ее давним поклонником Леонардом Пейкоффом, соучредителем Института Айн Рэнд. Еще один опрос, проведенный примерно в то же время, показал, что читатели считают «Атланта» лучшим романом, опубликованным с 1900 года. Результаты подобных опросов можно запросто подтасовать, однако они недалеки от истины. Из рейтингов продаж компании «Amazon» следует, что популярность Рэнд существенно возросла еще до выхода в 2011 году экранизации романа «Атлант расправил плечи». «Добродетель» постоянно держится в числе бестселлеров «Amazon» в рубрике «Этика и мораль», намного обгоняя по популярности, например, «Профили мужества» Джона Фицджеральда Кеннеди.

Рэнд однажды спровоцировала огромный скандал, назвав программу «новых рубежей» Кеннеди «фашистской». Теперь, полвека спустя, Рэнд взяла верх над теми, кто, услышав это ее высказывание, решил, что она чокнутая. Это ее посмертная месть Беннету Серфу, одному из основателей «Random House», который отказался печатать ее напыщенную проповедь о «фашистском новом курсе», в которой она сравнивала Кеннеди с Адольфом Гитлером[17]. «Добродетель» также держится в верхних строках рейтингов продаж на сайте Amazon.com в разделе книг по теории познания.

Поскольку Рэнд никогда не излагала четко и ясно основных принципов своей философии, роман «Атлант расправил плечи» является для ее последователей главным письменным источником ее идей. За 2009 год было продано 600 тысяч экземпляров – рекорд всех времен. В том же году Институт Айн Рэнд распространил 347 тысяч бесплатных экземпляров книги по средним школам США и Канады. В апреле 2011 года, когда вышла экранизация романа, книга заняла четвертую строчку в списке продаж «Amazon». И когда мужской журнал «GQ» назвал Рэнд «самым влиятельным автором 2009 года», это не было преувеличением. Рейтинги защитников свободного рыночного капитализма, таких как Фридрих Хайек и Людвиг фон Мизес, тоже поднялись, но им далеко до Рэнд: и до ее живучести, и до популярности среди молодежи, и до доступности ее сочинений громадной аудитории. Журнал «The Economist» считает, что между головокружительным ростом продаж «Атланта» и сложностями в экономике, а также выбором способов их преодоления существует связь.[18]

«Движение чаепития» было вдохновлено непосредственно идеями Рэнд, и ее влияние проявляется не только в лозунгах «Кто такой Джон Галт?» и «Айн Рэнд была права», которые все чаще звучат на митингах. Первое собрание «Чаепития» было подготовлено Риком Сантелли, который объявил себя «рэндианцем»[19], и Рэнд является душой целого движения в той же мере, что и Рональд Рейган, Гленн Бек или Иисус Христос. Писатель и эссеист Дэвид Фрум заметил в начале 2010 года, что «Движение чаепития» пытается «преобразовать Республиканскую партию США в партию Айн Рэнд».[20]

Проникшись ее философией неограниченного, неогосударствленного капитализма, «Чаепитие» стало последней вариацией темы, давно звучащей в американской политике и описанной Томасом Фрэнком в книге 2004 года «Что случилось с Канзасом?». С течением времени граждан убедили голосовать за кандидатов, преданных интересам транснациональных корпораций, потому что избирателям якобы нравятся простые парни, которые презирают Голливуд. В наши дни человеку нет нужды скрывать, что он поддерживает интересы деловых кругов. В 2010 году, после самого грандиозного экономического бедствия со времен Великой депрессии, избиратели регулярно выступали против собственной экономической выгоды, голосуя за политиков, которые открыто ставят интересы большого бизнеса выше интересов простых людей, которых лишают права выкупа их имущества и вышвыривают на улицу. Капитализм – героическая сила, которую необходимо защищать от Обамы.

Разница между 2004 годом и нынешним определяется именно ею – Айн Рэнд. Благодаря ей поддерживать баснословно богатых людей стало не только приятно, но и глубоко нравственно. И никаких серьезных возражений со стороны критиков Рэнд не последовало – лишь единичные попытки набить себе цену и подчеркнуть нравственность собственной позиции.

В историю этот момент войдет как время упущенных возможностей. Финансовый кризис мог бы стать началом новой бизнес-эпохи, периода реформ и оздоровления экономики через ее огосударствление. Однако все пошло прахом из-за бездеятельности и пассивности, потому что избиратели проголосовали за кандидатов из числа приверженцев Рэнд, за ее попутчиков в дальнем путешествии. И те в результате получили контроль над нижней палатой Конгресса, провалили важную реформу Уолл-стрит, прикрыли финансирование регулирующих органов и остановили те робкие преобразования, которые все-таки были провозглашены.

Новыми звездами республиканцев стали либо последователи Рэнд, либо сочувствующие ее взглядам. Рон Джонсон, борясь за место сенатора от штата Висконсин в 2010 году, обошел представителя демократов Расса Файнголда со своей политической платформой, насквозь пропитанной доктриной Айн Рэнд. Джонсон заявил, что «основополагающей» книгой для него стал «Атлант», и яростно защищал Рэнд, когда о ее идеях речь зашла в теледебатах с Файнголдом. Майк Ли – участник «Движения чаепития», кандидат от ультраправых, избранный в Сенат от штата Юта, во всем придерживается идеологии Рэнд и называет ее книги в числе своих любимых[21]. Рэнд Пол (названный так, вопреки слухам, вовсе не в честь Айн Рэнд) высказался против второго раздела Закона о гражданских правах 1964 года, где сказано, что места общественного пользования предназначены для всех людей, вне зависимости от их национальности, цвета кожи и вероисповедания. Позже он взял свои слова обратно, однако то был волшебный миг для сторонников Рэнд. Впервые за десятилетия кандидат от крупнейшей политической партии поддержал ее идею о том, что правительство не имеет права запрещать бизнесменам дискриминацию. Призывы к насилию, пусть неявные, можно найти и в некоторых заявлениях Шэрон Энгл, которые она сделала, когда баллотировалась в Сенат от штата Невада. Ее выпады против Второй поправки к Конституции США и намеки на возможность вооруженного восстания родились не на пустом месте: убийства, бомбежки, газовые атаки и грабежи составляют основу романа «Атлант расправил плечи».

В 2011 году последователь Рэнд, Пол Райан, республиканец из Висконсина, стал главой Бюджетной комиссии Палаты представителей. Однажды на встрече, посвященной памяти Айн Рэнд, Райан заявил: «Если бы меня спросили, как я оказался на государственной службе, я сказал бы, что по большому счету меня вдохновила одна личность, один мыслитель, и это Айн Рэнд»[22]. По словам Райана, экономическая политика Обамы «будто взята прямо из романа Айн Рэнд». И никого из тех, кто знаком с идеологией Рэнд, нисколько не удивило, когда Райан отверг сложившийся политический курс и в апреле 2011 года обрушился с критикой на программу Medicare, которая была особенно ненавистна Рэнд – еще до официального принятия.

Намерение Райана тщательно пересмотреть эту программу встретило жесткое сопротивление, однако причины ее сохранения – не прагматические, а, скорее, нравственные – до сих пор крайне редко выносились на обсуждение. Между тем сторонники Рэнд давно заготовили контраргументы, также морального свойства. В статье, опубликованной в «Chicago Tribune» за май 2011 года, Райан разнес по кирпичикам весь план программы Medicare, приправляя свои аргументы рэндианской риторикой. Он заявил, что благодаря плану, который он предложил, «лица пожилого возраста смогут действовать, как покупатели, сознающие стоимость товара, на прозрачном, конкурентоспособном рынке»[23]. Для Рэнд рынок был превыше всего, а потребители представлялись не отдельными личностями с ограниченной покупательской способностью, но могучей экономической силой, которая не нуждается в защите со стороны правительства. План Райана был шагом на пути к цели, к которой давно стремились объективисты: к упразднению программы государственного медицинского обслуживания престарелых.

Рэнд стала эдаким Томом Джоадом от правых. Легко представить, как она заявляет: «Если где-то ведется борьба за то, чтобы богатые стали еще богаче, я буду там. Если где-то законодатель борется с банкиром, я буду там».

Рэнд была там – и в 2010 году, и в 2011-м. Она с нами и сегодня.

Рэнд – там, где Уолл-стрит ищет способ снять те немногие ограничения, которые были наложены на бизнес после финансового кризиса.

Рэнд – там, где правые пытаются уничтожить план Обамы по здравоохранению, ссылаясь на предел задолженности, чтобы добиться небывалого сокращения расходов, ищут способ повернуть назад, к тем временам, когда еще не было ни «Нового курса», ни «Великого общества».

Рэнд – там, и она прилагает все усилия, чтобы запугать Конгресс и протолкнуть программу правых.

Рэнд – с нами, и даже спустя тридцать лет со дня своей смерти – воинственная как никогда. На 6 марта 2012 года приходится середина самой идеологически расколотой президентской кампании с 1972 года, когда Ричард Никсон сокрушил Джорджа Макговерна. Рэнд и ее последователи находятся в полной боевой готовности. Но как насчет нас, остальных?

Наверное, вы догадались, что я – не поклонник Айн Рэнд, но если вы ожидаете, что я разверну антирэндианскую полемику, то будете разочарованы. Подбирая материалы для этой книги, я проникся уважением к самоотверженности и искренности ее последователей, оценил способность Рэнд играть на эмоциях американцев и влиять на национальный диалог.

Нетрудно высмеять Рэнд и ее сторонников, назвав их маргинальной сектой. Ее кружок уже и раньше так именовали[24] и некоторые признаки сектантства до сих пор угадываются в поведении высших эшелонов рэндианского движения. Да, можно отмахнутся от Рэнд и ее последователей, как от сектантов, но тогда придется отмахнуться и от того факта, что на протяжении семи десятилетий ее призывы на ходят отклик не в сумасшедших, а в интеллектуально развитых, образованных, даже блистательных людях. Алан Гринспен в начале 1950-х годов, когда подпал под влияние Рэнд, был восходящей звездой в экономике. Так чем же ее идеология так притягивает людей вроде Гринспена?

Работая над этой книгой, я старательно пересмотрел собственный идеологический багаж: главное в нем – глубокое и давнее убеждение, что капитализм необходимо держать в узде. И с этим багажом я погрузился в мир Айн Рэнд, будто влез в старый автобус компании «Trailways» с большим чемоданом. И моя ноша тяжело на меня давила, когда я возобновил путешествие, прерванное еще в ранней юности.

Мне предстояло прочесть все ее книги и эссе. Познакомиться с ее последователями. В этом состоит священная и неприятная обязанность журналиста. Я думал, мне все это страшно не понравится.

Оказалось, я недооценил Айн Рэнд.