Читать книгу Бульвар рядом с улицей Гоголя - Герман Канабеев - Страница 10

Выбесила сука. И красивая ведь. Почему красивые бабы в хорошей должности злые, словно им за это доплачивают? Началось все неплохо.

– Кто на собеседование?

Шпильки, брючки, сиськи, волосы в хвост – HR-менеджер, одним словом. Такую кадровичкой назвать сложно.

– Я, – отвечаю.

Сам думаю: какого с утра загнал в телефон лучшие песни Цоя и поехал на собеседование? Каким должно быть настроение, если сорок минут в электричке до Курского вокзала слушаешь о том, что надо идти под дождь и нечего думать про уют, про тепло и мечтать о такой бабе, на которую смотришь и автоматически хочется борща. Есть пачка сигарет и все тут. И место вон же для шага вперед: на работу он пошел устраиваться! На обратную дорогу у меня в телефоне Дельфин, и не факт, что я доеду, а не брошусь под электричку (для чего, в принципе, и существуют песни Дельфина), вопя на всю платформу – «мы обязательно встретимся».

– Расскажите немного о себе, – эйчарша уставилась мне в переносицу по всем правилам деловых переговоров, и у меня от тоски зачесался копчик.

– Мне сорок лет, живу в Московской области, в поселке Заря.

Я не верю в инструкцию, где говорится, куда смотреть на переговорах, поэтому таращился ей прямо в глаза. Красивые карие глаза, в которых четко мелькнула мысль: «Его я на работу не возьму. Хочу чай и безе».

Выслушав мою биографию, больше похожую на исповедь, эйчарша пригладила вырвавшийся на свободу локон и сказала: «Давайте я немного расскажу о нашей компании».

Я не слушал. Запоминал запах ее духов, похожий на аромат шампанского и еще что-то кислое и что-то сладкое. Мысленно фотографировал ее глазами и откладывал ментальные снимки на ту полку памяти, где хранятся барышни для утреннего и вечернего онанизма.

– Вы меня слышите?

– А? Да.

– Я говорю, что обычно мы не даем кандидатам ответ сразу, но в вашем случае, я думаю, можно сделать исключение. Вы нам не подходите.

«Не забывайте о нас. Мы покидаем вас навсегда. Мы улетаем на Марс. В ракетах из яркого, детского сна», – пропел Дельфин у меня в наушниках, когда я спускался в метро.

Ненавижу квартиру, где живу. Точнее, комнату, которую снимаю в этой квартире. Вроде благодарить нужно Провидение, что нашлись добрые люди, сдавшие угол за квартплату, когда жить вообще негде. Но эта семейка в соседней комнате! Один папаша в обрыганной футболке Adidas и камуфлированных штанах чего стоит.

Жизнь на обочину выбрасывает резко и без видимых причин. Сидишь себе в офисе, админишь сайты, но тут подрастает поколение, родившееся после Nokia 3310. Ты до сих пор на Windows смотришь как на откровение, а они уже программят с закрытыми глазами. А то, за что еще десять лет назад платили неплохие деньги, сейчас вообще автоматизированные системы делают за небольшую абонентскую плату. И зачем тебя держать? Потому что ты выразительно лысеешь, а в твоих мешках под глазами можно хранить использованные картриджи от офисного принтера?

Потом кончаются сбережения. Рвется в клочья первая пара кед, затем вторая, и ты едешь с Мосфильмовской, где снимал квартиру, в поселок Заря, чтобы в полной мере ощутить жестокую буддийскую мудрость – ничто не длится вечно, практикуй непостоянство. Конечно, едешь один, а та замечательная жопа, что была с тобой все эти годы, куда-то исчезает. А ты не против. Потому что давно уже вышел из того возраста, когда считаешь, что женщина должна с тобой быть, даже если у тебя на лбу морщины, в которые можно картошку сажать, а денег хватает только на пельмени, бульмени, чебупели и какие-нибудь опупели еще. На завтрак.

На Курском вокзале я купил билет до Зари, в тамбуре электрички оторвал язычок с номером телефона от объявления, манящего своей простотой – на Курский вокзал требуется разнорабочий. Соцпакет. Пятидневка. Достойная оплата труда. Возможность проживания.

В кабинете холодно. Осенний сквозняк всеми силами пытается выветрить табачный духан. Кадровичка, сидя за столом, смотрит на меня снизу вверх, словно из окопа. Она лет на пятнадцать моложе меня, но все равно хочется назвать ее тетей Мариной.

Тетя Марина – женщина из моего детства. Она торговала квасом из желтой бочки. У нее была огромная рыхлая, как ромовая баба, задница; пышная, словно домашний хлеб, грудь; золотой зуб и мягкие ладошки. Когда дед отправлял меня с алюминиевым бидончиком за квасом, она наливала мне бесплатный стаканчик и гладила по макушке. От нее вкусно пахло папиросами вперемешку с крепкими советскими духами.

Как вот это создание передо мной, младше и меня нынешнего, и тети Марины в прошлом, умудрилось в две тысячи семнадцатом сохранить такую аутентичность, я не понимаю.

Мне кажется, их такими делают вокзалы и трамваи. Как-то в трамвае я вдруг понял, что девушка – водитель трамвая – это же молодая, современная барышня. Не та могучая женщина из детства, где бочка кваса, а молодая баба. Но почему она выглядит именно так, как тетя Марина и те мощные женщины-водители советских трамваев? Почему она ведет себя так же? Почему молодые девки, которые вообще никак не застали совок, работающие на почте, в кассах метро и в кассах вокзалов, точно такие же тети Марины? Их там травят чем-то? В них вселяются души умерших теть Марин?

– Сколько лет? – спросила кадровичка.

– Сорок, – ответил я.

– Когда можете выйти на работу?

– Завтра.

– Хорошо. Завтра в девять без опозданий.

– А куда конкретно подходить?

– Платформу, с которой экспресс «Спутник» отправляется, знаете?

– Знаю.

– Там в самом конце скамейка, на ней ждите. Это было самое быстрое успешное собеседование в моей жизни.

На скамейке сидел совсем уж какой-то архетипичный дед. Длинная, спутанная, совершенно седая борода, пожелтевшая на подбородке от никотина. Черный вязаный свитер с горлом, поверх – серый жилет с многочисленными карманами, армейские штаны галифе образца середины прошлого века, старательно начищенные хромовые сапоги. Меня поразили его ручищи. Я сам человек не маленький, и ладонь у меня крепкая, но когда я пожал ему руку, моя ладонь просто исчезла в его рукопожатии. Если он сожмет кулак, получится натуральная боевая палица с заскорузлыми мозолями и бугристыми шрамами вместо шипов.

– Аркадий Вениаминович, – представился дед.

– Виктор.

– Что делать, объяснили?

– Нет еще, – ответил я.

– Будешь убивать птиц.

– Кого?

– Птиц, – сказал Аркадий, ловко притоптал корявыми пальцами гильзу беломора и закурил. – Точнее, ты будешь теперь убивать птиц вместо меня. Мое дело объяснить тебе, что к чему, ну и понять, годишься ли ты для этой войны.

– Войны? – я с трудом сдержал смешок, но Аркадий так посмотрел на меня, что я понял: он не шутит.

– Ну ты же не собираешься убивать их просто так. Так ты долго не протянешь, если ты нормальный, конечно. Должен же быть какой-то мотив. Без мотива убивают только совсем ненормальные и дети. Гасил в детстве муравьев, кузнечиков, жуков?

– Гасил.

– А мотив какой был?

– Никакого.

– Вот. А птицы совсем другое дело. Вообще не кузнечики. Так что добро пожаловать на войну.

Я от таких слов чуть не вытянулся по струнке и уже хотел козырнуть.

– Война так война, главное, чтобы деньги платили.

– Дурак ты, Витя.

Вениаминович швырнул докуренную папиросу на шпалы.

– А зачем убивать птиц? – спросил я.

– Тебе когда-нибудь в еду срали? – спросил Аркадий Вениаминович.

Мы просидели на скамейке целый час, пока Аркадий рассказывал, в чем суть моей новой работы. На платформу заходили пригородные электрички. Им навстречу уходили поезда дальнего следования. Солнце по-июльски разогревало октябрь. Люди спешили на работу, и вся эта картина мне казалась совершенно нереальной. В воздухе пахло дальней дорогой – странный запах московских вокзалов, перемешанный с вонью жирных беляшей, табачного дыма и невыносимого утреннего купажа из ароматов толпы: дезодоранты, духи, шампуни, гели после бритья.

Птицы для Курского вокзала стали реальной проблемой. И если на привокзальной площади решение нашлось изящное и простое – над входом в метро «Курская» Арбатско-Покровской линии повесили колонки, из которых каждые пятнадцать минут раздавалась запись криков хищных птиц: орланов, беркутов, сов, распугивающая голубей и воробьев, в самом здании вокзала дела обстояли хуже. Голуби тут носились стаями. Залетев однажды, вылететь они уже не могли. Еды здесь было предостаточно, и птицы могли прожить счастливую птичью жизнь, прицельно обсирая с верхотуры людей.

На втором этаже вокзала фудкорт. Едальни на любой вкус. Здесь голуби лютуют больше всего. А срут они после фастфудовской еды как перекормленные коровы. Гадят чуть ли не лепехами в новый острый шеф-бургер от KFC, гадят в пиццу из PizzaHut, даже в шаурму гадят, хотя казалось бы? А то и просто за шиворот трапезничающим. А когда все-таки подыхают, делают это так, что сразу и не обнаружишь трупик. Только вонь. Полная антисанитария и ужас.

Раньше их травили. Но со временем голуби перестали жрать отравленную крупу и теперь прекрасно себя чувствуют, питаясь объедками и крошками, оставленными людьми. Тогда на работу и взяли Аркадия, чья задача была убивать голубей.

Жил он тут же на вокзале в одной из комнат матери и ребенка.

– Вот, – сказал Аркадий и вытащил из кармана увесистый пневматический пистолет. – Аникс-101, мощная штука. Работаем по ночам, когда людей в здании вокзала мало. Все просто: увидел, согнал куда-нибудь, где потише, пристрелил.

Аркадий протянул мне пистолет.

– Сфотографировал труп, в конце недели по фотографиям отчитался, получил зарплату.

Он как-то странно посмотрел на меня и сказал уже шепотом на ухо:

– Найди сиреневого ворона.

– Кого? – спросил я.

– Ворона сиреневого.

Я посмотрел в глаза старику и отшатнулся. По спине пробежали мурашки размером с приличного таракана. Глаза были абсолютно безумные. Зрачки бегали, а белки пожелтели.

– Убей эту тварь, Витя, убей.

– Ладно, Вениаминович, я понял, – я не стал спорить. Со стариком явно было что-то не так.

В первый мой рабочий день мы с Вениаминовичем завалили с десяток жирных голубей. Из них трех пристрелил я. Через неделю я пришел на работу, но на скамейке, где мы с Аркадием обычно встречались, старика не было. В отделе кадров мне сказали, что он уволился, а я прошел стажировку, и теперь буду работать самостоятельно. Жить, если захочу, могу в комнате матери и ребенка, где до меня обитал Аркадий.

Через полгода я стал настоящим мастером. Я был стремителен, безжалостен и неумолим в своем мастерстве. Носил черные кеды, черные джинсы, черную толстовку и чувствовал себя олицетворением смерти. Я был прекрасен. Я убивал этих тварей с первого выстрела. Я стал настолько искусен, что стрелял точно в их маленькую тупую голубиную голову. Я убивал их в таких количествах, будто именно для этого и был рожден. Я ненавидел голубей – вонючих летающих крыс. Особенной удачей было, когда попадались белые голуби. О! Для этих мразей у меня были припасены метательные ножи. Я стал, едрить-колотить, японским ниндзей! Настолько четко я метал ножи! Так было по ночам. В наушниках орали F.P.G. перепевку цоевской ночи: «Это ночь, ее электрический свет бьет мне в глаза». Но каждый раз наступало утро, ненавистное утро. Люди заполняли здание вокзала, и не было никакой возможности работать. Я стал ненавидеть всех этих людей и каждое новое утро, бесцеремонно разгоняющее ночные тени по углам, за то, что не могу заниматься своим любимым делом.

Я уходил на платформу экспресса «Спутник», садился на скамейку, где в первый раз встретился с Аркадием Вениаминовичем, и наблюдал за людьми. Я занимался настолько необычным делом, что все они мне казались теперь слишком простыми и бесполезными. Как голуби в здании вокзала, чья жизнь заключается только в том, чтобы жрать и срать. Раньше было наоборот. Наверное, я даже им завидовал. Влюбленным парочкам, лобызающимся в тамбурах, деловитым мужчинам и женщинам. Они все были при деле, все чем-то занимались, и мне казалось, что занимаются они обязательно чем-то интересным и полезным. А если бесполезным и неинтересным, то хотя бы получают неплохие деньги.

Я смотрел на людей, что садились в поезда дальнего следования, и даже они уже не казались мне счастливчиками, что проведут несколько часов, а может и дней, между здесь и там, в дороге, за чашкой горячего чая с приятными попутчиками. Но теперь… теперь я не просто человек, я – убийца птиц. А кто они?

Только бы найти сиреневого ворона, о котором говорил Аркадий Вениаминович. Сейчас я понимаю, что старик не был безумен и ворон существует. Мне кажется, он прячется на минус первом этаже, за вывеской магазина «ТВОЕ». Это мрачное место. Туда не проникает ни солнечный, ни электрический свет. Две девушки, что работают там продавцами, даже не понимают, в каком ужасном месте они находятся, ведь здесь сиреневый ворон. Их кожа бледна и глаза белесы из-за отсутствия света, а Таня – та, что работает на кассе, подарила мне немало приятных часов в примерочной. Тогда я и понял, что сиреневый ворон прячется именно здесь.

Будущей ночью я пойду на охоту.

Я занял отличную позицию. В блинной, недалеко от магазина «ТВОЕ» на минус первом этаже. Столик возле двери. Отсюда все отлично простреливается, а при определенной ловкости можно и нож метнуть. Я заказал блинчик с сыром и ветчиной, чтобы не привлекать особого внимания. Я словно пружина, словно свернувшаяся перед смертельным укусом змея, словно взведенный курок пистолета. Я – сама ярость!

Он выглянул из-за вывески. Затем аккуратно спрыгнул на пол. Эта сволочь настолько обнаглела, что даже не летает. Ходит пешком. Я весь сжался. В одной руке у меня нож. В другой пневматический пистолет. Ворон оказался огромным. В два раза больше любой московской вороны. Несмотря на то, что света здесь мало, я четко вижу, что он сиреневого цвета, с белыми глазами без зрачков. Я вскочил из-за стола и совершил такой прыжок, что позавидовал бы любой каскадер. В прыжке я метнул нож и выстрелил одновременно…

– Кто на собеседование?

– Я, – отвечаю.

Юбочка, шпильки, сиськи, очки, волосы в хвост. Почти клон предыдущей чиарши.

– Расскажите немного о себе.

«Я – убийца птиц», – подумал я.

– Мне сорок лет, живу в поселке Заря.

– Какое ваше самое большое достижение в жизни?

«Я убил сиреневого ворона», – хотел я ответить.

– Пока самое большое достижение то, что я дожил хотя бы до сорока. Пока.

– Назовите свои положительные качества.

«Я – настоящий мастер. Я безжалостен в своем деле. Я стремителен. Я – японский ниндзя, сука», – нужно было сказать.

– Коммуникабельность, стрессоустойчивость, умение вести переговоры на уровне первых лиц компании, пунктуальность.

– Мы позвоним вам и сообщим о результатах собеседования. Пока предварительно могу сказать, что вы можете рассчитывать на положительное решение.

В тамбуре электрички до поселка Заря я оторвал от объявления язычок с номером телефона – «на Ленинградский вокзал требуется разнорабочий». Я сжал в кармане нож. Я – сама ярость!