Читать книгу Чудо «Полумесяца» - Гилберт Честертон - Страница 1

Гостиница «Полумесяц» была задумана как романтическое место, отвечающее своему названию, и события, которые там произошли, тоже были по-своему романтичными. Во всяком случае, они служили зримым проявлением исторических и почти героических сантиментов, которые каким-то образом уживаются с коммерческими интересами в старых городах восточного побережья США. Первоначально отель представлял собой полукруглое здание в классическом стиле, воссоздающее атмосферу XVIII века, где такие люди, как Вашингтон и Джефферсон, выглядели еще более убежденными республиканцами благодаря своей принадлежности к аристократическому сословию. От путешественников, сталкивавшихся с неизбежным вопросом об их впечатлениях от нашего города, ожидали конкретного ответа, что они думают о нашем «Полумесяце». Даже контрасты, нарушавшие изначальную гармонию, свидетельствовали о его долговечности. На одном краю «Полумесяца» последние окна выходили на огороженную площадку, похожую на кусочек аристократического парка, где деревья и кустарники были выстроены в таком же строгом порядке, как в саду королевы Анны. Но сразу же за углом другие окна тех же самых комнат, или «апартаментов», смотрели на неприглядную голую стену огромного промышленного склада. Номера «Полумесяца» в этом конце здания были отделаны по монотонному образцу американских отелей и, хотя не достигали высоты колоссального склада, могли бы сойти за небоскреб в Лондоне. Но от серой выветренной колоннады, идущей по всему фасаду со стороны улицы, веяло величием, как будто призраки отцов-основателей еще прогуливались под ее сенью. Внутренняя отделка комнат блистала опрятностью и новизной по последней нью-йоркской моде, особенно в северной части здания, между аккуратным зданием и глухой стеной склада. Крошечные квартирки, как говорят в Англии, состояли из гостиной, спальни и ванной и были одинаковыми, как соты в пчелином улье. Знаменитый Уоррен Уинд сидел за столом в одной из таких квартирок, разбирая письма и раздавая приказы с удивительной точностью и быстротой. Его можно было сравнить с аккуратным маленьким вихрем.

Уоррен Уинд был маленьким человечком с копной седеющих волос и остроконечной бородкой, хрупким на вид, но чрезвычайно деятельным. Его незабываемые глаза сияли ярче звезд и притягивали сильнее, чем магниты. В своих реформаторских трудах и многочисленных благодеяниях он выказывал немалую проницательность. Ходили всевозможные истории и даже легенды о чудесной быстроте, с которой он мог высказать здравое суждение, особенно о характере человека. Говорили, что он выбрал жену, долгое время работавшую с ним на ниве благотворительности, когда заметил ее посреди целого полка женщин в униформе, маршировавших на каком-то официальном празднестве – то ли герлскаутов, то ли женской полиции. Еще рассказывали о том, как трое бродяг, неотличимых друг от друга из-за грязного тряпья, обратились к нему с просьбой о подаянии. Без малейшего колебания он отправил одного из них в специализированную клинику для лечения нервных расстройств, рекомендовал второго в приют для алкоголиков, а третьему положил щедрое жалованье в должности своего личного помощника, которую тот успешно исполнял в течение нескольких лет. Разумеется, ходили неизбежные анекдоты о его своевременных критических замечаниях и остроумных ответах во время встреч с Рузвельтом, Генри Фордом, миссис Асквит и прочими персонами, с которыми американский общественный деятель должен провести историческую беседу, хотя бы только для газет. Он не испытывал чрезмерного трепета перед важными персонами и сейчас вершил свой центробежный круговорот бумаг и документов, хотя человек, сидевший напротив него, был почти такой же важной персоной.

Сайлас Т. Вэндем, миллионер и нефтяной магнат, был сухопарым мужчиной с узким желтоватым лицом и иссиня-черными волосами. В данный момент эти оттенки были менее заметными, но почему-то более угрожающими, потому что его лицо и фигура оставались в тени на фоне окна и белой стены склада напротив. Он был наглухо застегнут в элегантное пальто с каракулевыми вставками. На оживленное лицо Уинда с сияющими глазами падал яркий свет из другого окна, выходившего в маленький сад, так как его стул и письменный стол были обращены к этому окну. Лакей, или личный слуга Уинда, – здоровенный детина с прилизанными светлыми волосами – стоял за спиной хозяина с пачкой писем в руке, а секретарь Уинда, аккуратный рыжеволосый юноша с острыми чертами лица, уже взялся за дверную ручку, словно угадав намерение своего работодателя или повинуясь его жесту.

Комната была не только опрятной, но и почти пустой, поскольку Уинд с присущей ему кропотливостью снял весь верхний этаж и превратил его в кладовую, где его многочисленные бумаги и другое имущество хранилось в коробках и перевязанных баулах.

– Уилсон, отдайте это коридорному, – обратился Уинд к слуге, державшему письма. – А потом принесите мне памфлет о ночных клубах Миннеаполиса, вы найдете его в пакете под литерой «G». Мне он понадобится через полчаса, до тех пор прошу меня не беспокоить. Итак, мистер Вэндем, пожалуй, ваше предложение выглядит многообещающе, но я не могу дать окончательный ответ, пока не ознакомлюсь с отчетом. Он должен подоспеть завтра днем, и тогда я сразу же свяжусь с вами. Прошу прощения, что сейчас не могу сказать ничего более определенного.

По-видимому, мистер Вэндем осознал, что его вежливо выпроваживают, и, судя по кислому выражению его болезненно-желтого лица, он находил в этом определенную иронию.

– Пожалуй, мне пора, – сказал он.

– Огромное спасибо за визит, мистер Вэндем, – любезно отозвался Уинд. – Извините, что не могу проводить вас, у меня здесь срочное дело. Феннер, – добавил он, обратившись к секретарю, – проводите мистера Вэндема к его машине и возвращайтесь не раньше чем через полчаса. Сейчас я должен поработать один, а потом вы мне понадобитесь.

Трое мужчин вместе вышли в коридор и закрыли дверь за собой. Здоровяк Уилсон пошел к столу коридорного, а двое других направились в противоположную сторону, к лифту, так как апартаменты Уинда находились на четырнадцатом этаже. Они едва успели отойти от закрытой двери, как перед ними выросла величественная фигура. Мужчина был очень высок и широкоплеч, а его массивное сложение еще более подчеркивалось светло-серым костюмом с широкополой белой панамой и почти таким же широким нимбом седых волос. Этот ореол обрамлял сильное и красивое лицо, похожее на лик римского императора, если не считать добродушной улыбки и ребяческого выражения его ясных глаз.

– Мистер Уоррен Уинд у себя? – дружелюбно осведомился он.

– Мистер Уоррен Уинд занят, – ответил Феннер. – Его ни в коем случае нельзя беспокоить. С вашего позволения, я его секретарь и могу передать любое сообщение.

– Мистера Уоррена Уинда нет дома ни для папы римского, ни для коронованных особ, – с кислой миной съязвил нефтяной магнат. – Мистер Уоррен Уинд – настоящее чудо. Я пришел сюда, чтобы вручить ему такую безделицу, как двадцать тысяч долларов на определенных условиях, а он предложил мне зайти попозже, словно мальчишке-рассыльному.

– Очень хорошо быть мальчишкой, – произнес незнакомец, – но еще лучше нести благую весть, и у меня есть послание, к которому он должен прислушаться. Это зов от нашего великого и славного Запада, где взращиваются настоящие американцы, пока вы сладко дремлете. Просто скажите ему, что Арт Олбойн из Оклахома-Сити пришел обратить его в истинную веру.

– Говорю вам, он никого не принимает, – резко произнес рыжеволосый секретарь. – Он распорядился, чтобы его не беспокоили в ближайшие полчаса.

– Вы, восточные жители, только и боитесь, что вас побеспокоят, – сказал жизнерадостный Олбойн. – Но на Западе подымается крепкий ветер, который прочистит вам голову. Ваш мистер Уинд все прикидывает, сколько денег пойдет на ту или иную замшелую старую религию, но говорю вам, что любой план, исключающий новое движение Великого Духа в Техасе и Оклахоме, оставит вас без религии будущего.

– Наслышан я об этих религиях будущего, – презрительно бросил миллионер. – Я прошелся по ним частым гребнем, и все они оказались сплошной чушью. Была одна женщина, называвшая себя Софией; пожалуй, ей следовало бы назваться Сапфирой[1]. Дешевое мошенничество – нитки, привязанные к столам и тамбуринам. Были проповедники Невидимой Жизни; эти говорили, что могут исчезать по своему желанию, и впрямь исчезли, прихватив с собой сотню тысяч долларов из моего кармана. Я знавал Юпитера Иисуса в Денвере, встречался с ним несколько недель подряд, и он оказался обычным проходимцем. Точно так же и Патагонский Пророк: могу поспорить, что он уже сбежал в Патагонию. Нет, для меня с этим покончено, и теперь я верю только тому, что вижу своими глазами. Кажется, это называют атеизмом.

– Вы неправильно меня поняли, – живо возразил человек из Оклахомы. – Полагаю, я такой же атеист, как и вы. В нашем движении нет никаких суеверий и сверхъестественных фокусов, только чистая наука. Единственная правильная наука – это наука о здоровье, а дыхание – это главное для здоровья. Наполните легкие свежим воздухом прерий, и вы сможете сдуть в море все ваши старые восточные города. Вы сдуете ваших великих мужей, словно пух чертополоха. Вот чем мы занимаемся в нашем новом движении: мы не молимся, а дышим.

– Не сомневаюсь, – устало сказал секретарь. Казалось, на его умном, подвижном лице было трудно скрыть скуку, но он выслушал оба монолога с похвальным терпением и учтивостью (в опровержение легенд о нетерпимости и дерзости, с которыми подобные монологи встречают в Америке).

– Ничего сверхъестественного, – продолжал Олбойн, – только великий факт природы, скрытый за всевозможными мистическими выдумками. Что нужно было иудеям от Бога, вдохнувшего в ноздри первого человека дыхание жизни? Мы занимаемся тем же у себя в Оклахоме. В чем смысл самого слова «дух»? Это всего лишь греческий термин для обозначения дыхательных упражнений. Жизнь, прогресс, пророчество – все это сводится к дыханию.

– Некоторые назвали бы это переливанием из пустое в порожнее, – заметил Вэндем, – но я рад, что вы хотя бы обошлись без мистических фокусов.

По лицу секретаря, довольно бледному на фоне темно-рыжих волос, пробежала тень чувства, напоминавшего затаенную горечь.

– Я вот не рад, а просто уверен, – сказал он. – Похоже, вам нравится быть атеистами, чтобы верить всему, во что хотите поверить. Мне же хотелось бы, чтобы Бог существовал, но его нет. Есть только моя удача.

Без какой-либо видимой причины у всех возникло жутковатое ощущение, что группа, застрявшая у двери кабинета Уинда, вдруг увеличилась с трех человек до четырех. Никто из собеседников не представлял, как долго четвертый стоял рядом с ними, но, судя по его внешности, он почтительно и даже робко ожидал возможности что-то сказать. Из-за нервного напряжения им показалось, что он вырос внезапно и бесшумно, как гриб. Действительно, он напоминал большой черный гриб, потому что его маленькую приземистую фигуру увенчивала черная широкополая шляпа, какие носят католические священники. Сходство могло быть еще более полным, если бы грибы имели обыкновение носить зонтики, пусть даже потрепанные и бесформенные.

Секретарь Феннер удивился еще и потому, что незнакомец оказался священником. Но когда тот обратил к нему круглое лицо, под круглой шляпой, и простодушно осведомился, можно ли встретиться с мистером Уорреном Уиндом, то получил еще более категоричный отказ. Тем не менее священник стоял на своем.

– Мне действительно нужно увидеть мистера Уинда, – сказал он. – Это может показаться странным, но больше мне ничего не нужно. Я не собираюсь беседовать с ним; мне нужно лишь увидеть его. Я хочу убедиться, что он находится на своем месте.

– Я уже сказал, что он у себя и никого не принимает, – с растущей досадой ответил Феннер. – Что значит «на своем месте»? Разумеется, он там. Мы попрощались с ним пять минут назад и с тех пор стоим у этой двери.

– Тогда я хочу убедиться, что с ним все в порядке, – сказал священник.

– Почему? – раздраженно спросил секретарь.

– Потому что у меня есть серьезная и, я бы сказал, очень веская причина сомневаться в его благополучии, – ровным голосом ответил священник.