Читать книгу Система РФ. Источники российского стратегического поведения: метод George F. Kennan - Глеб Павловский - Страница 4

В политической истории бывает, что – по тем или иным обстоятельствам – одна страна, сила или коалиция приобретает аномальную свободу рук. Историк и философ Михаил Гефтер говорил (ссылаясь на термин Александра Герцена) о просторе отсутствия, толкающем людей искать в нем себе пространство экспансии.

Классический кейс – сталинский СССР в Европе 1945 года. Гигантская военная сила уже заняла позиции сверх согласованных в Ялте и готова без напряжения занять другие. Не найдя применения такому могуществу, Сталин впал в состояние, известное как hybris. Выбрав ложные цели (Северный Иран, армянские земли в Турции, Северная Ливия – странный выбор), он плохой геополитикой враждебно сплотил против себя вчерашних союзников СССР.

Тем не менее союзники продолжали пытаться как-то договориться с Москвой, обсуждали ее цели, строили догадки о «планах Сталина» – ничто не складывалось в ясную картину. Положение быстро ухудшалось. Тогда, как известно, на сцену вышел Джордж Кеннан и в знаменитой «Длинной телеграмме», посланной из Москвы (The Long Telegram, 5400 слов, февраль 1946-го), сказал: ничего из этого делать не надо, и менее всего стоит гадать о «планах Кремля» и заглядывать в «душу Сталина». Инерция поведения, силы и ложной доктрины сильнее генералиссимуса. Препираясь с Москвой, вы только теряете время. Это покажется Кремлю слабостью, но не расположит к снисходительности. Причина не в тайнах Востока, непонятых Западом, причина – в потере предмета, который должен быть понят.

Джордж Кеннан предложил рассмотреть советское поведение как эшелонированную исторически и идейно инертную систему, диктующую правила в поле ее господства. Сам Сталин, выдающийся манипулятор людьми, не в силах преодолеть ее инерции. То, что он и был ее генеральным конструктором, не важно, когда система сложилась.

Отсюда следовало, что не только США, противостоя советскому коммунизму, не знают мыслей противника, но и сам противник может не знать своих намерений. Гадая о планах Кремля, хотят похитить то, чего нет.

Кеннан предложил идею сдерживания Москвы – containment. Сдерживание, понятое как вынужденное включение суперсилы в большую игру с коротким и жестким списком заранее известных табу. В ситуации 1946 года таким «табу» было признано посягательство на изменение государственного, общественного строя и идеологии стран противостоящего блока.

Но философия сдерживания не столь узко ситуативна. Модель Кеннана содержит параметр, крайне важный для РФ сегодня, – связь внутренней и международной политики. В эпоху СССР та обосновывалась идейно – природой коммунистического государства. То, что Советский Союз при национал-имперской политике Сталина не был национальным государством, списывали на «революционное отклонение» от эволюционирования империи в национальную Россию. Советского коммунизма нет, но и национальной России нет также, если не в большей степени, чем в СССР. И вдобавок, новый «простор отсутствия» наметился внутри страны.

Простор отсутствия – 2

Простор отсутствия – 2 тоже ситуативен и также почти случаен. Конечно же, он не планировался никем, и сегодня не вполне комфортен ни для кого, даже для президента Путина. И тем не менее завершается преобразование кремлевского субъекта в самонадеянную силу, нависшую над «простором отсутствия». Пространством экспансии новой несдержанной силы на этот раз стала сперва сама Россия, РФ, а в след за ней – постсоветский Евровосток, раздираемый между Европой и Евразией. Опять всемогущая власть без программ, опять ее более сильные противники ведут обоюдно раздражающие препирательства. Опять аналитики Запада гадают о «планах человека в Кремле». И все это столь же стратегически бесполезно, как было в 1946 году.

Правда, за 70 лет мир далеко ушел. Современная РФ не нависла над Европой как военно-идеологический комплекс. И русские танки не смогут в два дня выйти к Ла-Маншу, даже получив приказ верховного главнокомандующего. Но внутреннее состояние постсоветской России стало глобальной проблемой, как и у Советов времен Джорджа Кеннана.

Самое опасное сходство в том, что Система РФ, подобно Москве 1946 года, но на иных основаниях, отрицает общепризнанные нормы как таковые. И эта нигилистическая воля (в отличие от Сталина, не ведающая, против чего обращен ее нигилизм) почти не встречает возражений в стране. Нормы она отклоняет ссылками на «легитимное большинство», а большинство обеспечивает суверенным насилием – и в этой тавтологии РФ зависла, будто в центре вселенной. Советскую систему тоже обвиняли в идейном аутизме, но до самонадеянности таких степеней она не доходила.

Сегодня, как и тогда, в массе попыток «диалога» или «полемики» с этой не ведающей свои цели силой, слышен рефрен: как жаль, что их вовремя не остановили! И сегодня этот ресентимент столь же пуст, как в 1946 году. Джордж Кеннан ставит вопрос не о том, кто виновен, а о том, как вернуть разрушительную – и саму себя разрушающую – силу в границы реального. Заставив ее эти границы уважать. Но если в 1946 году вопрос так ставился перед администрацией сильнейшей из антифашистских держав, то сегодня его уже неверно ставить как вопрос чьей-либо государственной политики. Здесь главное отличие от эпохи Кеннана.

Сдерживание не может стать миссией какого-то из государств, западных или не западных. Это внутренняя задача для самой Системы РФ, это наша национальная задача надолго.