Читать книгу Наблюдения Михаила Ивановича - Глеб Успенский - Страница 7

– Надбавка? – это, брат, верно будет! – донеслось до Михаила Иваныча, когда он старался поскореее выехать из этой ужасной стороны.

Эти слова, произнесенные весьма самодовольным голосом среди стонущего царства прижимки, заставили его остановить лошадь.

– Кто надбавляет? – отрывисто спросил он высокого подгулявшего рабочего.

– Проезжай! – закричал тот.

– Пошел своей дорогой! Допросчик нашелся!.. – прибавил другой спутник.

– Ты не зевай! – оборвал его Михаил Иваныч. – Я, брат, сам зевать-то умею; а коли ежели у тебя спрашивают, отвечай по-человечьи. Что я тебе сделал? Что ты по-собачьи лаешь?.. Кто дает надбавку?

– Хозяин! – тоже отрезал рабочий сердито и пошел в кабак.

Михаил Иваныч не оставил его и отправился вслед. При его входе небольшой котелок, хранившийся под полой одного из рабочих, тем же порядком, как и баут, загремел под стойку. Два друга уселись за выпивкой.

– Кто такой надбавщик явился? – спросил Михаил Иваныч.

– Говорю: хозяин новый… молодой…

– Надбавил?

– Ожидаем!.. Потому большое старание есть в нем об нас… Обхождение благородное… Собрал всех посередь двора, пил чай вместе… увместях с нами… «Вы, говорит, потеряли образ божий… лик, например… от этого вы и»…

– Ну, ну! – понукал Михаил Иваныч.

– Ну… призывает к себе, лежит на диване и разговаривает: «Идешь ты, говорит, по базару, видишь картину, а понять не можешь, – обидно тебе?» Мы ему: «Обнаковенно нам стыдно…» – «Ну, надо грамоту»… Календари выдал…

– Вычел?

– Дарром! Эва… так – «на!» Чтобы справка была… какой, например, теперича ответ и за что… в какое время… и все такое…

– Старается, чтобы мы к нему чувствовали стыд!.. – присовокупил другой товарищ рабочего. – Теперь у нас стыда нету. Мы разобьем рожу, идем как расписанные, словно господа в шляпках: – нам горя мало! А в то время, чтоб мы стыдились этого… Вот в чем! «Чтобы мне, говорит, не страшно было подойти к вам… потому вы вроде чертей!»

Как ни благородны были планы нового «молодого» – из московских – хозяина, но Михаил Иваныч, узнававший прижимку во всех видах и оболочках, не мог не заметить ее и здесь, хотя, быть может, хозяин и не имел ее в виду. Но так как тот же хозяин, требовавший от рабочих образа божия, сам пожертвовал им только компанией за чайным столом да календарями, которые стоят ему грош, то злоба Михаила Иваныча закипела еще сильней.

– Эх, чумовые! – сказал он, тряся головой. – Неладен ваш хозяин-то, погляжу я…

– Оставь, не говори!.. Елова голова!.. Чай пил…

– Н-неладен!.. – настаивал Михаил Иваныч. – Зачем тебе стыд?.

– Эва! Для аккурату… само собой… чтоб я его чувствовал.

Рабочий остановился.

– Ну, а коли ежели ты чувствовать его будешь, складней будет али нет? Уж тогда ты не понесешь котелка в кабак?

Рабочие молчали.

– Теперича у тебя стыда нету, и то ты котлы в кабак таскаешь; а как да стыд-то у тебя будет – ты и совсем пропьешься. Теперь и без стыда ты пужлив, теперь тебя хозяин и без образу может оболванить по вкусу… А со стыдом ты еще пужливей будешь. Тебе уж будет стыдно к хозяину грубо подойти… Не нужно нашему брату стыда! – зашумел Михаил Иваныч. – Не надо-о! С нас драть стыда нету, а нам требуется вдвое того… Эх, тетери!..

– Это, брат, ты верно!.. Это ты…

– Он чаю-то с вами на двугривенный выпил, а ты вон уж котелок-то женин тащишь… Тебе неловко к нему подойти, попросить… Ты и будешь свое таскать, жену, ребят грабить… А пропьешь, он тебя за грош возьмет; «кабы ты имел образ, я б тебе больше…» А ведь и образ-то ты от него потерял!..

– А именно, что женин я котел спахал!..

– Ну на что тебе календарь?..

– Да я его пропил! – закончил мастеровой, и громкий хохот раскатился по кабаку.

– А зеваешь, дурак! – сказал Михаил Иваныч мастеровому. – За что ты меня облаял вчерась? Спросить у тебя, у дурака, нельзя ничего. После чаю-то ровно собака сделался… Надба-авка! Осел лохматый!

Хохот продолжался; но рассерженный Михаил Иваныч ушел, не сказав никому слова.

Такие сцены наполняли безнадежностью душу Михаила Иваныча, и всякий раз, насмотревшись на них, он искал случая сорвать на ком-нибудь сердце: «Куды лезешь! – кричал он тогда встретившемуся купцу: – Держи левей, еловая голова!» – «Но-но!.. Я, брат, тебя за эти слова…» – «Нонче, брат, и я тебя ожгу, держи своей дорогой… Что купец, так и при на человека?..» В эти минуты ему необходимо было утешиться зрелищем сцен, где бы человек, имевший в руках власть над простым человеком, сам попадал в лапы к прижимке. И такой уголок был у Михаила Иваныча.

– Пойдем к Аринке! – говорил он, хлеснув лошадь вожжой.