Читать книгу Тайна Камня друидов - Глэдис Митчелл - Страница 4

I

Ночь выдалась душная. Фелисити Брум металась на своей узкой кроватке в доме отца-священника и никак не могла уснуть. Напрасно она считала овец, перебирала в мыслях события дня, представляла сначала воображаемую партию в теннис, потом свой туалетный столик со всеми милыми недорогими безделушками, подаренными ей по разным случаям – то к празднику, то ко дню рождения. Все тщетно: ей было жарко, сна не было ни в одном глазу. Она сбросила с себя сначала одеяло, потом простыню, села и вступила в бой с подушками. Сколько она их ни мяла, ей все равно казалось, будто у нее под головой сучковатые поленья, а не мягчайший пух. Оставалось стонать и жалеть себя.

По главной дороге проехала машина, где-то в доме звучал мужской голос. Фелисити знала, что это ее отец: викарий редко ложился спать раньше полуночи. В комнату влетела летучая мышь, неуверенно и испуганно попархала под потолком и опять вылетела в темноту. Откуда-то донеслось уханье совы. Мимо дома прошли, громко топая, двое неизвестных. Ночь была безлунная, но в широко распахнутое окно без занавесок Фелисити видела в ясном ночном небе россыпи мерцающих звезд. Она сползла с кровати, подошла к окну, высунулась в завораживающую тьму.

Слева раскинулся густой лес – парк Мэнор-Хауса. Деревья казались сейчас плывущим облаком, она не столько видела, сколько чувствовала их. Они загадочно манили ее – тенистые, пугающие, волшебные.

Фелисити провела расческой по коротким черным волосам, мягким и блестящим, как шелк. Пригладив их ладонью, надела спортивные тапочки на резиновой подошве, затянула шнурок на пижамных штанах, продела руки в рукава старой школьной куртки и по-кошачьи спрыгнула на клумбу.

Отцовский кабинет находился, к счастью, сбоку дома. Интуиция подсказывала Фелисити, что при всей широте ума викарий вряд ли одобрил бы сейчас одеяние сироты-дочери. Фелисити бесшумно пробежала по лужайке, перемахнула через низкую каменную стену, отделявшую сад викариата от кладбища при церкви, и заскользила, как тень, между поблескивающих надгробий. Осталось перелезть через старые крытые ворота для вноса гробов – и вот она уже на дороге. Вернее, это был песчаный проселок, параллельный главной дороге, связывавшей Боссбери с Лондоном, зато тянувшийся прямо через деревню Уэндлз-Парва.

Вокруг нее, над головой, под ногами, спереди и сзади теснились запахи, звуки, безмолвие ночи. Фелисити вбирала все это в себя, с наслаждением глотая. Длинная извилистая дорога, неподвижная живая изгородь наполняли ее восторгом, которому она затруднялась присвоить название. Она с радостью дошла бы так до самого края света, до тех полей нарциссов, которые окружают рай юных душ.

На дороге не было ни души, машины тоже отсутствовали. Огни деревни пропали за изгибом дороги, но ей именно этого и хотелось: само одиночество было приключением.

Через пять минут ноги принесли ее к калитке, за которой чернел парк Мэнор-Хауса. Фелисити толкнула калитку, но она сначала не поддалась, хотя не была заперта. Стоя на пороге очарованного края, так манившего ее только что, она чувствовала, как ее покидает отвага. Лес был дремучий, пугал тенями. Здешнее одиночество было уже не манящей волей, даже не одиночеством смерти, оно страшило жизнью, чьи мысли превосходили ее понимание. Истинное колдовство леса летней ночью, когда ветви деревьев сгибаются от тяжести листвы, а каждый лист, даже при неподвижности, обладает собственным голосом и таит собственные секреты, волновало и пугало Фелисити. Она уже хотела повернуть обратно, променять это языческое капище на надежность христианской подушки. Но ее раздразнила застрявшая калитка: Фелисити не простила бы себе, если бы малодушно спасовала перед такой безделицей. Разбежавшись, она перемахнула через калитку, всего на мгновение опершись об ее верх.

Чаща встретила ее угрюмой тьмой, сразу принявшейся шепотом делиться своими устрашающими тайнами. Деревья многое повидали на своем долгом веку, и теперь тянулись к Фелисити черными ветвями, касаясь ее щек со всей летней росистой тяжестью, манили и одновременно заманивали в невидимые западни, пытались поведать что-то совершенно невнятное. Фелисити дрожала, расставаясь с остатками недавнего бесстрашия. Она вспомнила, что в самой глубине этого дремучего лиственного леса один из давних хозяев Мэнор-Хауса высадил кружком несколько сосен. С тех пор стройные деревья выросли до самого неба. В центре круга стоял Жертвенный Камень. Чего только не наслушалась Фелисити о Камне! Это был треугольный обломок гранита, некогда служивший, согласно легенде, алтарем доисторического Храма Солнца. Жрецы давно угасшего культа приносили на нем в жертву своему богу баранов, быков, человеческую кровь. Фелисити могла лишь гадать, какие безумные танцы, чудовищные картины, сколько жестокости и насилия повидал этот Камень. При одной мысли о нем она развернулась и заторопилась назад.

Легкие ноги вынесли ее на узкую тропинку, по которой можно было выйти и к Мэнор-Хаусу, и, повернув в другую сторону, обратно к дороге. Фелисити остановилась в нерешительности и завертела головой. Сердце отчаянно билось, к лицу прилила кровь. Вдали, среди тонущих во тьме деревьев, мерцал свет.

II

– Обри, дорогой, – произнесла миссис Брайс Харрингей уже в пятый раз. Начала она говорить любящим тоном, потом перешла на сердитый, на капризный, наконец, на приказной, но все равно не могла добиться от своего отпрыска желаемой реакции. Пришлось прибегнуть к последней надежде глупой мамаши, души не чающей в сыне, – к мольбе.

– Хорошо, мама, – ответствовал отпрыск тоже в пятый раз. Со вздохом заложив «Лохматую обезьяну» О’Нила красочной открыткой, он оставил книгу на пианино и последовал за матерью вверх по ступенькам.

– Спокойной ночи, старина Джим, – сказал он, выходя из комнаты.

Джим Редси поднял голову от своей книги и кивнул. Вид у него был болезненно-неуверенный.

Поднявшись по лестнице, миссис Брайс Харрингей остановилась.

– Спокойной ночи, Обри, дорогой. Постарайся вовремя спуститься к завтраку завтра утром. Помни: пунктуальность – вежливость королей. Не перестаю восторгаться этим правилом! Ты ведь сделаешь над собой усилие, правда?

– Непременно. Спокойной ночи, мама, хорошего сна! Кстати, хочешь, я пошарю у тебя под кроватью?

– Ну что ж… – нерешительно протянула миссис Брайс Харрингей. У этой сильной особы имелась одна слабость: страх перед грабителями, прячущимися у нее под кроватью.

– Договорились! – добродушно бросил Обри, вошел вместе с ней в комнату и включил электричество.

Состоятельный Руперт располагал собственной электростанцией и содержал для ее обслуживания электрика. Торжественно заглянув под мамашину кровать, Обри приблизился к окну, приподнял нижний край уже опущенных горничной матери жалюзи и выглянул наружу. Час был поздний, но пока еще не совсем стемнело. Виднелась беседка и бесформенные тени – розы и цветущие клумбы. Внезапно на гравийную дорожку упал луч света. Из библиотеки внизу вышел мужчина и зашагал к конюшням. Понаблюдав за ним, Обри выключил свет.

– Ради бога, Обри, отойди от окна и дай мне лечь! – капризно взмолилась миссис Брайс Харрингей. – Вот и Луиза. Спокойной ночи, дорогой!

– Спокойной ночи, мама, до завтра.

Сын выскользнул из спальни. Горничная проводила его тем особенным взглядом, который был у нее предназначен для всех без исключения особей мужского пола, после чего занялась хозяйкой.

Обри шмыгнул в свою комнату, там переобулся в спортивные туфли на резиновой подошве, избавился от костюма и натянул вместо него шорты и фуфайку, после чего на цыпочках направился к двери, не обращая внимания на учиненный в комнате кавардак. Быстро, стараясь не шуметь, он спустился вниз и проник в библиотеку. Там было темно, но сильный запах роз, наполнивший комнату, свидетельствовал о том, что окна открыты настежь. Боясь опоздать на представление, Обри вышел на гравийную дорожку, с нее свернул на лужайку, по которой можно было передвигаться совершенно бесшумно, и побежал к гаражу и конюшням.

– Элементарно, Ватсон! – сказал себе Обри, увидев у входа в конюшню зажженный керосиновый фонарь. – Вот ты где, дружище Джим! Сейчас посмотрим, для чего тебе лопата. Уж не ограбил ли ты сейф старины Руперта и не намерен ли теперь зарыть добычу? Какую игру ты затеял?

Найдя убежище в густых кустах, Обри плюхнулся на живот, стараясь не задирать голову, и стал терпеливо ждать. Пришлось раздавить паучка, в панике забравшегося ему под рубашку, потом призвать к порядку не вовремя зачесавшееся левое ухо и затаить дыхание, чтобы не выдать себя.

Ждать пришлось недолго. Голос, безошибочно опознанный мальчиком как принадлежащий кузену Джиму Редси, глухо выругался, обладатель голоса со звоном уронил лопату на кирпичный пол конюшни, после чего на фоне звездного ночного неба выросла крупная черная фигура. Редси быстро зашагал прочь, неся в левой руке фонарь, а на правом плече лопату. Он словно очень торопился по какому-то секретному и чрезвычайно важному делу.

«Обулся так же, как я, – подумал Обри, обратив внимание на то, как бесшумно движется Редси. – А вот идти по краю лужайки глупо: завтра любой осел сможет проверить, куда он ходил!»

Он отпустил Джима на три десятка шагов вперед, а потом, скользя, как кошачья тень – гибко, почти не касаясь земли, – устремился за ним следом.

Когда окна дома остались далеко позади, Джим перестал прятаться в тени и двинулся через парк. На открытой местности Обри пришлось постараться, чтобы не быть обнаруженным. Время от времени Джим Редси останавливался и оглядывался, будто интуиция нашептывала ему, что за ним следят. Обри, вынужденный отчаянно горбиться на ходу в попытках остаться незамеченным, радовался отсутствию луны, но в такие моменты на всякий случай падал в росистую траву. Добравшись вместе с Джимом до опушки леса, успел промокнуть до нитки. Здесь Джим сделал последнюю остановку, прежде чем нырнуть в чащу.

Там он мгновенно исчез из виду.

Человек, не наделенный смелостью Обри Харрингея, в этом месте махнул бы рукой и прекратил преследование. Но Обри это даже в голову не пришло: даже при том, что, виляя между стволами в непроглядной темноте, он рисковал наткнуться на кузена, он ринулся следом за ним и так же, как он, канул во тьму.

III

Человеческое любопытство – странная, даже жутковатая штука. Первым побуждением Фелисити Брум при виде мерцающего в лесу света было броситься наутек. Она стояла на тропинке и могла бы добраться по ней до дороги. Десять минут – и Фелисити нырнула бы в свою постель и на всякий случай укрылась бы с головой. Но воспитание современной девушки не побуждает ее инстинктивно следовать своим первым порывам. К тому же их пересилило острое любопытство. Кто бродит по лесным угодьям по ночам? Почему с фонарем? Уж не браконьеры ли? Но на кого здесь охотиться? В ее памяти всплыли странные вороватые манипуляции Джима Редси с лопатой. Забыв про недавний страх, Фелисити, подстегиваемая любопытством, стала красться по тропинке, чтобы все увидеть собственными глазами.

Ее взору предстал Камень – пугающий, смахивающий на жабу, кажущийся в полутьме огромным. Она спряталась за стволом одной из сосен, образовывавшей вместе с другими идеальный круг, кольцо стражи, не допускающей праведников на нечестивую землю. Примерно в десяти ярдах от Камня стоял с фонарем в руке кузен Руперта Сетлея Редси, похожий на истукана, подобие демона. Как только Фелисити узнала его, он поставил фонарь на землю и начал копать.

IV

Не прошло и минуты, как Обри Харрингей смекнул, что безнадежно заплутал. Стена сгрудившихся древесных стволов не позволяла ему сделать ни шага вперед. Он уже изодрал о сучки и ветки носки, шорты и шерстяную фуфайку, лицо покрылось кровоточащими царапинами. При дневном свете Обри исходил эти заросли от края до края, но теперь сообразил, что ночью эти места меняются неузнаваемо. Он остановился и прислушался. Внезапно прямо перед ним, с небольшим смещением вправо, всего в нескольких ярдах, загорелся фонарь, усугубив непроглядность окружающей чащи.

«Тихо!» – приказал себе Обри, торопливо прячась за ближайшим деревом. Он уже добрался до середины чащи и теперь переползал от дерева к дереву, пока не увидел своего кузена. Керосиновый фонарь, стоявший на земле, освещал гладкую, с вкраплениями кварца поверхность треугольного куска гранита под названием Жертвенный Камень, или Камень друидов. Дерево, за которым сейчас прятался тощий Обри, оказалось гладкоствольным буком, зато перед ним, вокруг грубого каменного алтаря в центре поляны, стояли кольцом могучие сосны замечательной высоты, подпиравшие небо и похожие на стражей древнего Камня, погруженного в думы.

Джим Редси вошел в круг света от фонаря и стал копать. Суглинок легко поддавался лопате, руки и все тело Джима двигались ритмично и даже изящно, куча земли рядом с ним росла на глазах.

«Ничего себе! – пронеслось в голове у Обри. – Эдак он дороется до Австралии! Что за забавы? Может, он сомнамбула?»

Вырыв яму длиной примерно шесть футов и глубиной – тут Обри мог только прикинуть – фута три, Джим положил лопату, осторожно ступил в яму и скрылся из виду.

«Точно, спятил! – подумал Обри, которого все эти непонятные манипуляции скорее забавляли, чем пугали. – Сомнамбула и есть! Наверное, сейчас воображает, будто улегся в постельку. Может, разбудить его? Старый Томпкинс говорит, что будить сомнамбул опасно: они начинают беситься и могут натворить бед. Тогда что? Стянуть у него лопату, пока он ничего не натворил?»

Он уже собирался претворить это намерение в жизнь, но тут над ямой появилась голова и плечи Джима Редси. Он встал, осторожно вылез из ямы и зашагал к орешнику. Как только Джим скрылся в зарослях, Обри подполз по короткой траве к лопате, схватил ее за древко и, волоча за собой, утянул в густую тень. Фелисити, удивленно все это наблюдавшая, так удивилась, что не издала ни звука.

Джим появился так же внезапно, как исчез. Он выглядел растерянным и то ли в изумлении, то ли в испуге всматривался в кусты – в темноте было невозможно определить его состояние. Он снова ринулся в те же заросли, но совсем скоро – Фелисити и Обри, следившие за происходящим с противоположных сторон поляны, слышали, как он бранится себе под нос, – появился опять и приступил к обследованию других кустов.

Он подбирался к Обри все ближе. Тот уже подумывал удрать, но вовремя сообразил, что ему недостает знания ночного леса, чтобы сделать это, не привлекая внимания Редси, тем более с лопатой. С этим тяжелым и неудобным инструментом в руках он непременно поднял бы шум. Можно было бы, конечно, не тащить с собой лопату, но она приобрела смысл захваченного флага противной стороны, и Обри полагал, что погибнуть, оберегая ее, будет предпочтительнее позорного бегства налегке. Поэтому он остался на месте.

Редси, с упорством и с бранью шаривший в кустах в поисках непонятно чего и донельзя опечаленный тем, что искомое никак не шло ему в руки, внезапно схватил его за ухо. От крика, испущенного сыном, миссис Брайс Харрингей заворочалась во сне в своей спальне в поместье. Подпрыгнув и вцепившись в лопату, свою военную добычу и драгоценный трофей, Обри метнулся в направлении дома, туда, где мать не даст его в обиду. К счастью, он выскочил на тропинку, по которой и припустил, постоянно оглядываясь в напряженном ожидании преследования.

Джиму Редси не так повезло: он промахнулся мимо тропинки и поэтому неминуемо должен был врезаться в дерево, зацепиться за сук, запутаться в зарослях. Это и произошло: Джим споткнулся на бегу о корень и растянулся на земле.

Обри вылетел из лесной чащи на открытое пространство. В школе он показывал хорошие результаты в забегах на полмили, и сейчас это ему помогло. Джим Редси, вырвавшись из цепких зарослей, с руганью стряхивал с себя и вынимал из волос колючие стебли ежевики, понимая, что жертва ускользнула и дальнейшее преследование ничего не даст.

Озадаченный и напуганный, он добрался до дома, когда Обри Харрингей, воткнувший лопату в одну из клумб, где садовник, по его предположению, без труда нашел бы ее утром, подтянул к подбородку простыню и утирал ею пот с лица.

V

Фелисити узнала Обри, но сообразила, что Джим Редси, бросившийся за ним в погоню, остался в неведении, кого догоняет. Когда шум погони стих и трепещущее сердечко Фелисити возобновило свое нормальное биение, до нее дошло, что она осталась одна в огромном пугающем лесу, а час поздний. Вот бы очутиться сейчас в своей уютной спаленке!

«Но прежде чем отправиться туда…» – одернула она себя.

Прямой потомок Евы, не прижившейся в раю, она осторожно двинулась вперед и застыла перед вырытой Джимом Редси ямой. Заглянув в нее, содрогнулась. Ей, дочери духовного пастыря, шестифутовая яма показалась свежевырытой могилой!