Читать книгу Хроники Черного Отряда: Черный Отряд. Замок Теней. Белая Роза - Глен Кук - Страница 3

Одноглазый сказал, что чудес и знамений было предостаточно и если мы неправильно их истолковали, то винить нам следует лишь себя. Все мы крепки задним умом, но Одноглазому в этом нет равных. Это все, наверное, из-за увечья.

Молния, сверкнув посреди ясного неба, поразила Некропольский холм – задела бронзовую табличку, запечатывавшую склеп форвалак, и вдвое ослабила сдерживающее их заклинание. Выпал каменный град. Закровоточили статуи. Жрецы нескольких храмов сообщили о жертвенных животных, у которых то сердца не было, то печени. Одна почти выпотрошенная жертва даже сбежала – ее так и не поймали. В Развильных бараках, где размещались городские когорты, образ Теуса повернулся кругом. Девять вечеров подряд десять черных стервятников кружили над Бастионом, а потом один из них прогнал орла, обитавшего на верхушке Бумажной башни.

Астрологи отказывались глядеть в небеса, опасаясь за свою жизнь. По улицам бродил безумный предсказатель, возвещающий близкий и неизбежный конец света. А на фасах покинутого орлом Бастиона плющ засох и сменился каким-то ползучим растением, чьи листья теряли черноту лишь при самом ярком солнечном свете.

Но подобное случалось и раньше, из года в год. Задним числом что угодно можно выдать за предвестие, тут большого ума не надо.

И все же события не должны были застать наш Отряд врасплох. Как-никак у нас четыре собственных колдуна, пусть и со скромными способностями. Конечно, столь изощренным искусством, как гадание на овечьих потрохах, наши колдуны не владеют, но худо-бедно они должны охранять нас от таящихся в будущем опасностей.

Впрочем, лучший авгур всегда тот, кто предсказывает будущее по знамениям прошлого. Его успехи зачастую поразительны.

Берилл непрерывно трясло и шатало, он мог в любую минуту рухнуть в пропасть хаоса. Самый великий из Драгоценных городов пребывал во власти дряхлости, упадка и безумия; в нем витали миазмы разложения нравов; здесь все говорило о вырождении. По его ночным улицам могло красться что угодно и кто угодно, и лишь последний глупец удивился бы этому.

Я распахнул настежь все ставни, молясь о ветерке с гавани, пусть даже воняющем тухлой рыбой и нечистотами. Увы, ветра не хватило бы даже колыхнуть паутину. Я вытер вспотевшее лицо и встретил первого пациента недовольной гримасой:

– Опять вошек подхватил, Кудрявый?

Тот слабо ухмыльнулся. Лицо у него было бледным.

– Да нет, Костоправ. Живот болит.

Его макушка напоминала отполированное страусовое яйцо, отсюда и прозвище. Я сверился с расписанием караулов и нарядов. Все нормально, уклоняться Кудрявому вроде не от чего.

– Здорово прихватило, честное слово.

– Гм… – Я уже понял, в чем дело, и напустил на себя профессиональный вид. Несмотря на жару, кожа у Кудрявого была холодная и липкая. – Скажи-ка, ты ел недавно где-нибудь в городе?

На его лысину спикировала муха и принялась разгуливать, словно завоеватель. Он этого даже не заметил.

– Ага. Раза три-четыре.

– Гм… – Я намешал вонючую микстуру, внешне похожую на молоко. – Выпей. До дна.

От первого же глотка он скривился.

– Слышь, Костоправ, я…

Аромат лекарства даже меня пронял.

– Пей, приятель. Двоих я не сумел спасти – слишком поздно отыскал это противоядие. А вот Лодырь его выпил и жив остался.

Об этом уже многие слышали. Кудрявый выпил.

– Выходит, то отрава была? Синие, будь они прокляты, мне чего-то подмешали?

– Успокойся, ничего с тобой не будет. – Мне пришлось вскрыть Косоглазого и Дикого Брюса, чтобы узнать причину их смерти – хитро действующий яд. – Приляг у окна, там попрохладнее будет… если, конечно, этот чертов ветерок когда-нибудь подует. И лежи спокойно, пусть лекарство делает свое дело. – Я уложил его на кушетку. – Расскажи-ка, что ты ел.

Я взял перо и склонился над пришпиленной к столу картой города. Лодыря и Дикого Брюса, пока тот был жив, я уже расспросил, а сержант из взвода покойного Косоглазого по моей просьбе выяснил, где бедняга накануне набивал брюхо. Я не сомневался, что яд парням подсыпали в одной из нескольких таверн рядом с Бастионом, куда частенько заглядывали солдаты. Показания Кудрявого совпали со словами его предшественников.

– Есть! Вот теперь эти сволочи попались.

– Какие сволочи?! – вскинулся Кудрявый.

Ему не терпелось самому свести счеты.

– Отдыхай. А я к Капитану схожу.

Я похлопал его по плечу и заглянул в соседнюю комнату. Кроме Кудрявого, никто на утренней поверке не назвался больным.

Выбрав длинную дорогу, я пошел по Треянской стене, что нависала над городской гаванью. На полпути остановился и посмотрел на север. Там, за молом, маяком и Крепостным островом, простиралось Пыточное море. Его тусклые серо-коричневые воды были усеяны разноцветными пятнышками каботажных доу, которые ползли по невидимой паутине морских путей, соединяющих Драгоценные города. Воздух над гаванью был неподвижным, тяжелым и туманным, горизонт не просматривался. Но у самой воды резвился ветерок – возле острова всегда дует легкий бриз, хотя суши он избегает с таким упорством, словно боится подцепить проказу. Неподалеку кружили чайки, угрюмые и вялые. Нам, людям, наступающий день грозил тем же самым.

Еще одно лето на службе у вечно потного и мрачного бериллского синдика, которого мы защищаем от политических соперников и вечно буянящих местных войск. Еще одно лето будем рвать задницы, а наградят нас примерно как Кудрявого. Впрочем, нет, платили нам хорошо, но работа была не в радость, не лежала к ней душа. Нашим ушедшим братьям было бы стыдно за нас, узнай они, как низко мы пали.

Берилл погряз в нищете, но все же это древний и загадочный город. Его история напоминает бездонный колодец, наполненный мутной водой. Я иногда развлекаюсь, шаря в его темных глубинах, и пытаюсь отделить факты от домыслов, легенд и мифов. Это нелегкая задача, потому что ранние историки города писали с оглядкой на тогдашних его властителей.

Для меня самый интересный период – эпоха древнего королевства, почти не отраженная в хрониках. Именно тогда, во времена правления Найама, в город пришли форвалаки, и на целое десятилетие воцарился ужас. В конце концов они были побеждены и замурованы в склепе на Некропольском холме. Отголоски тех страстей сохранились в фольклоре, например в предостережениях, которыми матери увещевают непослушных детей. Сейчас уже никто не помнит, что представляла из себя форвалака.

Я зашагал дальше, понемногу зверея от жары. В своих будках прятались от солнца часовые, обмотав шеи полотенцами.

Ветерок застал меня врасплох. Я повернулся к гавани. Мимо Крепостного острова шел корабль – огромное неуклюжее чудовище, по сравнению с которым доу и фелюки выглядели карликами. В центре пузатого черного паруса выпирал серебряный череп, окаймленный мерцающим серебряным кольцом. Глазницы светились красным, в щербатой пасти вспыхивали огоньки.

– Это еще что за хреновина? – спросил часовой.

– Не знаю, Снежок.

Размер корабля поразил меня даже больше, чем парус. Четырем колдунам нашего Отряда вполне по силам сотворить нечто столь же эффектное, но мне никогда не случалось видеть галеру с пятью рядами весел.

Я вдруг вспомнил о своих обязанностях.

Когда я постучал в дверь Капитана, тот не ответил. Я сам пригласил себя войти и увидел его храпящим на большом деревянном стуле.

– Тревога! – взревел я. – Пожар! Стон взбунтовался! Танцор ломится во врата Рассвета!

Танцор – генерал, когда-то едва не уничтоживший Берилл. Люди до сих пор вздрагивают, услышав его имя.

Капитан даже не приподнял веки и не улыбнулся.

– Ты слишком обнаглел, Костоправ. Когда наконец научишься соблюдать субординацию?

Намек на субординацию означал, что мне полагалось сперва потревожить Лейтенанта. Сон начальства священен, и прерывать его дозволено только в исключительных случаях – например, если синие начали штурм Бастиона.

Я доложил про Кудрявого и показал выявленное место на карте. Капитан снял ноги со стола.

– Похоже, для Добряка есть работенка, – хмуро заключил он.

Черный Отряд не прощает покушений на своих братьев.

Добряк – самый злобный из наших взводных. Он решил, что дюжины человек вполне хватит, но разрешил мне и Молчуну присоединиться. Я могу заштопать раненых, а Молчун пригодится на тот случай, если синие полезут в бутылку. Молчун задержал нас на добрых полдня, отправившись на «короткую» прогулку в лес.

– Ты чего затеял? – поинтересовался я, когда он вернулся с ветхим мешком за спиной.

Он лишь ухмыльнулся в ответ. Молчун, он и есть Молчун.

Заведение, куда мы направились, называлось «У мола» – уютная таверна, в которой я провел немало вечеров. Добряк послал троих к задней двери и поставил по два человека у каждого из двух окон. Еще двое забрались на крышу. У любого здания в Берилле есть люк на крыше – летом люди предпочитают спать наверху.

Остальные вошли через главный вход.

Добряк, парень невысокий и задиристый, обожает драматические эффекты. Ему только фанфар не хватало.

Вытаращившись на наши щиты и обнаженные клинки, посетители замерли. Сквозь прорези в забралах на них в ответ глядели мрачные лица.

– Верус! – гаркнул Добряк. – А ну тащи сюда свою задницу!

Появился патриарх семейства, владеющего таверной, и бочком, словно шелудивый пес в ожидании пинка, стал приближаться. Посетители загомонили.

– Молчать! – рявкнул Добряк.

Этот коротышка умел реветь не хуже медведя.

– Чем могу помочь, премногоуважаемые? – спросил старик.

– А теперь, синий, веди сюда сыновей и внуков.

Заскрипели стулья. Какой-то солдат вонзил в столешницу нож.

– Сиди спокойно, – охладил его Добряк. – Пришел пообедать, вот и лопай. Через час всех отпустим.

– Я ничего не понимаю, господин, – задрожал старик. – Что мы такого сделали?

– Ловко прикидываешься, Верус, – зловеще ухмыльнулся Добряк. – Ты преступник. Отравитель. Тебе предъявляется обвинение в двух убийствах. И еще в двух покушениях на убийство. Магистрат велел применить «наказание раба».

Добряк откровенно наслаждался происходящим. Я никогда не испытывал к нему симпатии. Он так и остался гадким мальчишкой, обрывающим мухам крылышки.

«Наказание раба» – это когда виновного публично распинают и оставляют на растерзание стервятникам. В Берилле только преступников хоронят без кремации – или вообще не хоронят.

Из кухни донесся шум драки. Кто-то попытался выскользнуть через задний ход. Наши парни явно возражали против этого.

Зал таверны словно взорвался, и на нас ринулась размахивающая кинжалами толпа.

Нас оттеснили к выходу. Те, кто был ни в чем не виновен, опасались, что их заметут за компанию. Правосудие в Берилле быстрое и суровое, оно редко предоставляет обвиняемому возможность оправдаться.

Один из наших рухнул – кто-то ухитрился ткнуть его кинжалом. Боец из меня неважный, но я без колебаний занял место павшего. Добряк что-то буркнул – явно про меня и явно что-то ехидное, – но что именно, я не разобрал.

– Я все слышал, и ты раз и навсегда потерял шанс на бессмертие, – отозвался я. – Хрен тебе теперь, а не Анналы.

– Черт! От тебя ничего не ускользнет.

Дюжина горожан уже полегла, на неровном полу растекались лужи крови. За окнами столпились зеваки. Скоро какой-нибудь искатель приключений нападет на нас сзади.

Добряка кольнули кинжалом, и он потерял терпение.

– Молчун!

Молчун уже трудился, но ведь он Молчун, а это означает: никаких звуков и почти никакого гнева.

Посетители таверны отхлынули, хлопая себя по щекам и размахивая руками. Они подпрыгивали, приплясывали, хватались за спины и задницы, орали и жалобно вскрикивали. Некоторые свалились без сознания.

– Что ты сделал? – спросил я Молчуна.

Тот ухмыльнулся, продемонстрировав острые зубы, и провел грязной рукой у меня перед глазами. Я увидел таверну словно в другой перспективе.

В мешке, который Молчун притащил с собой, было осиное гнездо, – если вам здорово не повезет, можете наткнуться на такое в лесах южнее Берилла. Обитателями гнезда оказались смахивающие на шмелей чудовища, которых крестьяне называют лысорожими шершнями. Злобнее тварей у матушки-природы нет. Теперь они быстро обрабатывали толпу в таверне, не трогая наших парней.

– Отличная работа, Молчун, – похвалил Добряк.

Он отвел душу на парочке беспомощных посетителей, после чего погнал уцелевших на улицу. Я склонился над одним раненым из наших, а остальные парни тем временем приканчивали еще дышавших противников. «Экономим синдику расходы на суд и палача» – так говорил об этом Добряк. Молчун стоял в сторонке и знай себе ухмылялся. Он тоже не из сентиментальных, но редко участвует в расправах.

Мы и не ожидали, что наберется так много пленных. Колонна растянулась на целый квартал.

– Изрядный улов, – подмигнул Добряк. – Спасибо, Молчун.

Судьба – переменчивая сука. Она привела нас в таверну «У мола» в критический момент. Пошарив по тамошним укромным уголкам, наш колдун выявил схрон под винным погребом, где пряталась целая толпа. Среди прятавшихся были и некоторые из лидеров синих.

Добряк громко разглагольствовал о том, какую щедрую награду заслужил осведомитель. Такового, разумеется, не существовало, и весь этот треп был нужен для того, чтобы наши ручные колдуны не стали главными мишенями для ответного удара. Пусть враг ищет несуществующих доносчиков-шпионов.

– А ну двинулись! – приказал Добряк и, все еще ухмыляясь, обвел взглядом угрюмую толпу. – Или хотите рискнуть своими шкурами?

Никто не шелохнулся. Уверенность Добряка охладила даже самые горячие головы.

Наша колонна растянулась по лабиринту старинных улочек. Пленники брели молча, а я не таясь пялился по сторонам. Мои товарищи равнодушны к прошлому, но я не мог не дивиться – подчас с почтительным трепетом – тому, сколь глубоко уходит в былое история Берилла.

Неожиданно Добряк велел остановиться. Мы вышли к проспекту Синдиков, который начинается у Таможни, тянется через центр и заканчивается возле главных ворот Бастиона. По проспекту двигалась процессия, и, хотя мы подошли к перекрестку первыми, Добряк решил уступить дорогу.

Процессия состояла из сотни вооруженных людей, выглядевших покруче любого отряда в Берилле, за исключением нашего. Во главе ехал кто-то черный на вороном жеребце – такого огромного коня мне еще видеть не доводилось. Всадник был мал ростом, женоподобно худ и затянут в потертую черную кожу. Черный морион полностью скрывал его лицо, а черные перчатки – руки. Оружия я не заметил.

– Будь я проклят!.. – прошептал Добряк.

Я встревожился. Всадник выглядел страшно; нечто первобытное, таившееся в самой глуби моей души, побуждало броситься наутек. Но неистребимое любопытство удерживало на месте. Кто он такой? Не на том ли загадочном корабле приплыл? Что ему здесь нужно?

Взгляд невидимых глаз всадника скользнул по нам равнодушно, словно по стаду овец. Потом незнакомец резко обернулся и уставился на Молчуна.

Тот выдержал взгляд, не показав страха. И все же у меня создалось впечатление, что его каким-то образом унизили.

Процессия проследовала мимо, вышколенная, дисциплинированная. Потрясенный Добряк, все еще не придя в себя, велел пленникам двигаться дальше. Когда мы следом за чужаками вошли в ворота Бастиона, нас разделяло лишь несколько ярдов.

Мы арестовали почти всех самых непримиримых лидеров синих. Когда молва о нашем налете распространилась, те смутьяны, что пошустрее, решили размять мускулы. Из брошенной ими искры разгорелось чудовищное пламя.

Погода, которая никогда не бывает сносной, скверно влияет на способность рассуждать здраво. Толпа в Берилле – воплощенная дикость. Бунты вспыхивают почти без причины. А уж если доходит до крайностей, погибших считают тысячами. Этот бунт оказался одним из самых жестоких.

Половину вины за него следует возложить на армию. Вереница слабых, быстро сменяющих друг друга синдиков сильно расшатала дисциплину, войска стали неуправляемы. Хотя бунтовщикам они обычно очень даже рады, рассматривая приказ подавить бунт как разрешение на грабеж.

Но случилось наихудшее. Несколько когорт из Развильных бараков, прежде чем отправиться наводить порядок, потребовали особой оплаты, причем авансом. Синдик платить отказался.

Когорты взбунтовались.

Взвод Добряка спешно закрепился возле Мусорных врат и сдерживал все три когорты. Почти все наши погибли, но никто не побежал. Сам Добряк потерял глаз и палец, был ранен в плечо и бедро, а в его щите, когда подоспела подмога, насчитали более сотни дырок. Взводного принесли ко мне скорее мертвым, чем живым.

Кончилось все тем, что бунтовщики предпочли разбежаться, чем сразиться лицом к лицу с остальным Черным Отрядом.

Такого жестокого мятежа я не помнил. Мы потеряли почти сотню братьев, а ведь всегда считалось, что даже один убитый – это слишком много. Но мы поквитались за каждого – мостовые Стона были устланы ковром из трупов. Крысы ходили жирные, а с окраин на городские улицы перебрались стаи ворон и стервятников.

Капитан приказал Отряду укрыться в Бастионе.

– Подождем, пока все само заглохнет, – сказал он с отвращением. – Мы хорошо поработали. Контракт не требует от нас самоубийства.

Кто-то пошутил насчет того, что мы сами себе враги. Мол, осталось только на собственные мечи броситься.

– Похоже, синдик именно этого от нас и ждет.

Берилл плохо действовал на нас, но хуже всего пришлось Капитану. Тот винил во всех наших неудачах себя и даже попытался отказаться от командования.

Вошедшая во вкус толпа всячески поддерживала творящийся вокруг хаос, оказывая мрачное, тупое, точечное сопротивление и вмешиваясь в любые попытки тушить пожары или предотвращать грабежи. Но, слава богам, она только этим и ограничивалась. Мятежные когорты, пополнившись дезертирами из других отрядов, убивали и грабили без остановки.

На третью ночь, сдуру вызвавшись нести караульную службу, я стоял на Треянской стене. Город был необычайно тих. Не будь я настолько усталым, насторожился бы, но сил хватало лишь на то, чтобы не заснуть.

Ко мне подошел Тамтам:

– Костоправ? Ты-то здесь откуда?

– Это временно.

– Видок у тебя – краше в гроб кладут. Лучше иди отдохни.

– Да ты и сам не очень-то хорошо выглядишь, коротышка.

Он пожал плечами:

– Как Добряк?

– Пока еще не выкарабкался. – Если откровенно, я почти и не надеялся, что он выживет. Я ткнул пальцем в темноту. – Не знаешь, что там происходит?

Издалека донесся одинокий вопль – какой-то странный, не похожий на звучавшие недавно. Те были полны боли, ярости и страха, а этот насыщен чем-то жутким, чем-то темным.

Тамтам покашлял и похмыкал, в точности как это делает его брат Одноглазый. Ах, не знаешь? Ну и не знай дальше. Колдуны, одно слово.

– Ходит слушок, что бунтовщики, когда грабили Некропольский холм, сбили печать на склепе форвалак, – проворчал он наконец.

– Да неужели? И что, эти твари вырвались на волю?

– Синдик полагает, что да. Но Капитан как-то не принял известия всерьез.

Я тоже не принял, хотя Тамтам выглядел встревоженным.

– А те парни, что заявились вчера в город, похоже, крутые.

– Неплохо бы их к нам завербовать, – тоскливо произнес Тамтам.

Они с Одноглазым уже давно служили в Отряде и собственными глазами наблюдали его упадок.

– И что их сюда привело?

Тамтам пожал плечами:

– Ступай, Костоправ, отдохни. Не рви задницу. Никому от твоей усталости легче не станет.

И он заковылял прочь, затерявшись в дебрях своих размышлений.

Я озадаченно поднял бровь, отметив, что Тамтам сильно сдал за последнее время, – и вновь принялся наблюдать за пожарами и кострами. В городе было тихо, и это тревожило. Глаза слипались, огни расплывались. Тамтам прав – нужно выспаться.

Из мрака донесся еще один непривычный, полный отчаяния вопль. На сей раз кричавший находился куда ближе.

– Вставай, Костоправ. – Лейтенант растолкал меня, не церемонясь. – Капитан зовет в офицерскую столовку.

Я застонал. Я выругался. Я пригрозил сделать из Лейтенанта инвалида. Он ухмыльнулся, защемил нервный узел в моем локте и стянул меня с постели на пол.

– Да проснулся я, проснулся, – буркнул я, нашаривая сапоги. – В чем дело-то?

Но Лейтенант уже ушел.

– Добряк оклемается? – спросил Капитан.

– Не думаю, но я всякие чудеса видывал.

Офицеры и сержанты уже собрались.

– Вы все хотите знать, что случилось, – начал Капитан. – Позавчерашний гость оказался заморским посланником. Он предложил союз: военные ресурсы северян в обмен на поддержку флота Берилла. На мой взгляд, разумно. Но синдик заупрямился. Он еще не пришел в себя после завоевания Опала. Я посоветовал быть гибче. Если эти северяне – подонки, союз с ними будет меньшим из нескольких зол. Лучше быть союзником, чем данником. Главный вопрос сейчас немного другой: как действовать, если посланник потребует слишком многого?

– Значит, если синдик прикажет драться с северянами, то нам следует отказаться? – уточнил Леденец.

– Не исключено. Сражение с чародеем может закончиться гибелью всего Отряда.

Бабах! – грохнула распахнутая дверь. В столовую влетел невысокий жилистый смуглый мужчина с огромным носом. Капитан вскочил и щелкнул каблуками:

– Синдик.

Гость шарахнул по столу обоими кулаками сразу:

– Вы приказали своим людям укрыться в Бастионе. Я плачу вам не за то, чтобы вы прятались, как побитые кнутом шавки.

– Но и не за то, чтобы мы добровольно стали мучениками, – ответил Капитан своим обычным «не-зли-дурака» голосом. – Мы телохранители, а не полиция. Поддерживать на улицах порядок – обязанность городских когорт.

Синдик был на грани срыва – измотанный, перепуганный, отчаявшийся. Как и каждый из нас.

– Будьте благоразумны, – посоветовал Капитан. – Берилл уже миновал точку, после которой возврата нет. На улицах хаос, любая попытка восстановить порядок обречена. Сейчас какое лекарство ни пропиши, больному будет только хуже.

Мне его слова понравились. Я уже успел возненавидеть Берилл.

Синдик слегка сжался.

– А как же форвалака? – спросил он. – И этот стервятник с севера, что ждет возле острова?

Полусонный Тамтам встрепенулся:

– Как-как? Возле острова?

– Да. Дожидается, когда я к нему приползу на коленях.

– Интересно, – сказал коротышка-колдун и вновь впал в полудрему.

Капитан и синдик ожесточенно заспорили об условиях контракта. Я принес наш экземпляр. Синдик упорно пытался расширить круг наших обязательств всяческими «да, но…». Все было яснее ясного: он хотел, чтобы мы сражались на его стороне, если посланник выдвинет ультиматум.

Эльмо захрапел. Капитан отпустил всех, а сам остался с нашим нанимателем.

Полагаю, семь часов вполне могут сойти за полноценный ночной сон, поэтому я не задушил Тамтама, когда тот меня разбудил. Все же я ворчал и жаловался на судьбу, пока он не пригрозил превратить меня в одного из идиотиков, вымаливающих подаяние у врат Рассвета. Лишь одевшись и вместе с Тамтамом присоединившись к дюжине других братьев, я спохватился, что так и не выяснил, куда мы направляемся.

– Заглянем в один склеп, – пояснил Тамтам.

– Чего? – Иногда по утрам я не очень сообразителен.

– Мы идем на Некропольский холм. Надо осмотреть склеп форвалак.

– Эй-эй, погоди-ка…

– Что, Костоправ, уже в штаны наложил? Я всегда считал, что у тебя кишка тонковата.

– О чем это ты?

– Да не дергайся. Твою драгоценную задницу будут охранять три лучших колдуна. Одноглазый тоже хотел пойти, да только Капитан велел ему присматривать тут за порядком.

– Я про другое спрашиваю. Зачем мы вообще туда лезем?

– Ну, чтобы узнать что-нибудь новенькое. Существуют ли вампиры, к примеру. Может, это просто туфта, запущенная в город с той уродской посудины, что недавно к нам пожаловала.

– А что, ловко… Пожалуй, нам самим стоило до этого додуматься.

Угроза нарваться на форвалаку сделала то, чего не смогла грубая сила: бунтовщики быстренько разбежались по домам.

Тамтам кивнул и погладил маленький барабан, благодаря которому и получил свое прозвище. Я отметил его задумчивость. Тамтам никогда не признает собственных промахов – в этом он даже своему братцу фору даст.

Город был тих, как поле через пару дней после сражения, и, как уже упомянутое поле, он был полон вони, мух, стервятников и мертвецов. Тишину нарушали лишь топот наших сапог и скорбный вой собаки, охраняющей труп хозяина.

– Цена порядка, – пробормотал я и безуспешно попытался отогнать собаку от тела.

– Стоимость хаоса, – возразил Тамтам и стукнул в барабанчик. – А это, Костоправ, не одно и то же.

Некропольский холм выше холмов, на которых стоит Бастион. С Верхней Выгородки, где расположились мавзолеи богачей, можно было увидеть корабль северян.

– Затаился и ждет, – сказал Тамтам. – Как синдик и говорил.

– А почему в гавань не заходит? Кто посмел бы его остановить?

Тамтам пожал плечами. У остальных тоже никаких гипотез не было.

Наконец мы подошли к знаменитому склепу. С виду он вполне соответствовал тем слухам и легендам, что о нем ходили, – очень и очень старый, определенно битый молнией, весь в шрамах от различных инструментов. Толстая дубовая дверь была взломана, землю на дюжину ярдов вокруг усеивали самых разных размеров щепки.

Гоблин, Тамтам и Молчун соприкоснулись головами. Кто-то пошутил, что так, мол, у них хотя бы один мозг на троих получается. Затем Гоблин и Молчун встали по обе стороны у входа, чуть поодаль, в нескольких шагах, а Тамтам повернулся к склепу лицом. Он потоптался, как бык, готовый броситься в атаку, нашел нужную точку, затем присел, приподняв и разведя руки, словно пародировал какого-нибудь мастера рукопашного боя.

– Может, откроете все-таки дверь, придурки? – прорычал он. – Болваны! Кругом одни болваны! – Бум-бум по барабанчику. – Стоят и ковыряют пальцем в носу.

Двое из наших подошли и навалились на покореженную дверь. Та, слишком перекосившаяся, поддалась совсем ненамного. Тамтам выбил короткую барабанную дробь, испустил душераздирающий вопль и прыгнул в щель. Гоблин тут же подскочил к двери, но внутрь не полез. Молчун тоже скользнул поближе к склепу.

Внутри Тамтам пискнул по-крысиному, зачихал и сразу выбежал обратно со слезящимися глазами, зажимая нос. Его кожа цвета черного дерева стала серой.

– Это не туфта, – гнусаво бросил он, словно подхватил сильнейший насморк.

– Ты это о чем? – спросил я.

Он показал большим пальцем на склеп. Гоблин и Молчун были уже внутри, они тоже чихали.

Я бочком подобрался к двери и заглянул в склеп, но увидел лишь густую пыль в столбе солнечного света возле входа. Тогда я вошел.

Когда глаза привыкли к полумраку, я увидел повсюду кости. Кости в кучках, кости в штабелях, аккуратно рассортированные каким-то безумцем. Необычные это были кости, вроде и похожие на человеческие, но, на мой лекарский взгляд, каких-то очень странных пропорций. Я насчитал чуть больше пятидесяти тел. Давным-давно склеп набили под завязку – телами форвалак, уж это точно, потому что в Берилле лишь злодеев хоронят без кремации.

Но были там и свежие трупы. Прежде чем меня одолел чих, я насчитал семь мертвых солдат со знаками различия одной из мятежных когорт.

Я выволок одного из мертвецов наружу, бросил его, проковылял в сторону несколько шагов и вывернул желудок наизнанку. Когда полегчало, возвратился, чтобы осмотреть добычу.

Мои спутники меня опередили – стояли кружком с зелеными рожами.

– Призрак на такое не способен, – подытожил Гоблин.

Тамтам согласно закивал. Он был потрясен больше всех. «Как-то даже слишком потрясен. Куда больше, чем следовало бы», – подумал я.

Молчун занялся делом и наколдовал ветерок, который ворвался в дверь склепа, покружился и вылетел вместе с облаком пыли и запахом смерти.

– Ты как? – спросил я Тамтама.

Он глянул на мою лекарскую сумку и отмахнулся:

– В порядке. Просто кое-что вспоминал.

– Что именно? – немного выждав, уточнил я.

– Мы с Одноглазым тогда детьми были. Нас только-только продали в ученики Н’Гамо. Из деревни, что на холмах, прибежал вестник и попросил осмотреть покойника. – Он опустился на колени рядом с мертвым солдатом. – Раны были точно такие же.

Мне стало не по себе. Никто из людей так не убивает. Это тело терзали сознательно и расчетливо. Тут поработал какой-то злобный разум – и от этого было еще страшнее.

Я сглотнул, присел рядом и начал осмотр. Молчун и Гоблин вошли в склеп. В сложенных чашечкой ладонях Гоблина перекатывался янтарный шарик света.

– Крови совсем нет, – заметил я.

– Форвалака забирает кровь, – пояснил Тамтам.

Молчун выволок второй труп.

– И органы, когда есть время, – добавил Тамтам.

Второе тело было вскрыто от паха до горла. Сердца и печени в нем не оказалось.

Молчун опять скрылся в склепе. Гоблин вышел, уселся на разбитый могильный камень и покачал головой.

– Ну что? – спросил Тамтам.

– Реальное существо, никаких сомнений. Наш заморский приятель тут ни при чем. – Он показал пальцем на корабль северян, дрейфующий среди рыбацких лодок и каботажных суденышек. – В склепе было пятьдесят четыре форвалаки. Они сожрали друг друга. Осталась только одна. Последняя.

Тамтам подпрыгнул, как от затрещины.

– Что с тобой? – спросил я.

– Это значит, что осталась самая злобная, коварная, жестокая и безумная из всех.

– Вампиры, – пробормотал я. – В наши-то дни…

– Это не совсем вампир, – уточнил Тамтам. – Это леопард-оборотень. Человек-кошка, днем ходит на двух ногах, а ночью на четырех.

Я слыхал о волках-оборотнях и медведях-оборотнях. Крестьяне, жившие в окрестностях моего родного города, рассказывали про них всякие истории. Но о человеке-леопарде они никогда не упоминали. Я сказал об этом Тамтаму.

– Люди-леопарды водятся далеко на юге, в джунглях. – Он взглянул на море. – И в могилу их полагается закапывать живьем.

Молчун притащил еще один труп.

Леопарды-оборотни, пьющие кровь и пожирающие печень. Очень древние, очень темные существа, в которых тысячелетиями копились ненависть и голод. Ходячий ночной кошмар.

– Вы можете справиться с форвалакой?

– Н’Гамо не смог. Я никогда с ним не сравняюсь, а он, схватившись с молодым самцом, потерял руку и ногу. У нас же здесь старая самка – сильная, свирепая и умная. Все вчетвером мы могли бы ей противостоять. Но одолеть – нет…

– Но раз уж вы с Одноглазым все про них знаете…

– Нет. – Тамтама затрясло, он стиснул барабанчик с такой силой, что тот жалобно заскрипел. – Мы не сможем.

Хаос отступил. На улицах Берилла воцарилась мертвая тишина, как в захваченном городе. Даже мятежники прятались по щелям и норам – до тех пор, пока голод не выгонял их к городским зернохранилищам.

Синдик все пытался надеть на Капитана узду, да не тут-то было. Молчун, Гоблин и Одноглазый выслеживали освободившееся чудовище, которое пока вело себя как самое обыкновенное животное, то есть утоляло вековой голод. Синдика осаждали всевозможные делегации, требуя защиты.

Лейтенант вновь созвал нас в офицерскую столовку. Капитан сразу взял быка за рога.

– Положение препаршивое, – начал он, расхаживая взад и вперед. – Берилл требует нового синдика. Городские фракции очень просят Черный Отряд не вмешиваться. Подождать в сторонке.

Ну, понятно: чем выше ставки, тем сложнее моральная дилемма.

– Мы не герои, – продолжал Капитан. – Мы закалены в боях и упорны. И всегда стараемся чтить контракт. Но ради проигравших умирать не будем.

Я возразил – выступил этаким гласом традиций, протестующим против невысказанного предложения Капитана.

– Костоправ, речь идет о выживании Отряда.

– Но мы взяли золото, Капитан. И речь идет о нашей чести. Вот уже четыре столетия Отряд неукоснительно соблюдает букву заключенного контракта. Взять, к примеру, Книгу Сета, записанную хронистом Кораллом во времена Восстания Хилиархов, когда Отряд служил архонту Кости. Если вспомнить, что в ней говорится…

– Вот ты это и вспоминай.

– Как свободный солдат, я настаиваю на своем праве высказаться, – раздраженно заявил я.

– У него есть такое право, – подтвердил Лейтенант, еще больший приверженец традиций, чем я.

– Ладно, пусть себе болтает. Мы не обязаны его слушать.

Я начал описывать самый мрачный эпизод из истории Отряда… пока вдруг не понял, что спорю сам с собой. И сам я уже наполовину склонился к предательству.

– Эй, Костоправ? Ты закончил?

Я сглотнул:

– Отыщите законную лазейку – и я с вами.

Тамтам насмешливо отбил дробь на барабанчике.

– Не боись, Костоправ, Гоблин нас не подведет, – усмехнулся Одноглазый. – Он был законником, пока не прельстился карьерой сутенера.

Гоблин моментально заглотил наживку:

– Это я был законником? Да это твоя мамаша была у законника…

– Довольно! – Капитан ударил по столу. – У нас есть согласие Костоправа. Так что валяйте – ищите оправдание.

Все с облегчением вздохнули, даже Лейтенант. Слово отрядного хрониста было куда весомее, чем хотелось бы мне самому.

– Самый очевидный выход – это если человека, перед которым у нас есть обязательства, вдруг не станет. – Мои слова повисли в воздухе, будто смрад в склепе форвалак. – Мы понесли большие потери. Кто посмеет нас обвинить, если в Бастион проскользнет убийца?

– Я иногда боюсь тебя, Костоправ. Кто знает, что еще придет тебе в голову… – сказал Тамтам и специально для меня постучал по барабанчику.

– Чья б корова мычала. Так мы сохраним хотя бы видимость чести. Отряд уже терпел поражения, и не сказать, что редко.

– Мне это нравится, – сказал Капитан. – Давайте закончим, пока синдик не заявился сюда – разузнать, что происходит. А ты, Тамтам, останься, для тебя есть работенка.

То была ночь воплей. Душная, липкая ночь из тех, что рушат последний тонкий барьер, отделяющий цивилизованного человека от таящегося у него в душе монстра. Вопли доносились из домов, где страх, жара и теснота разъели сдерживающие монстра цепи.

Прохладный ветер с ревом пронесся над заливом, преследуемый массивными грозовыми облаками, на макушках которых поигрывали молнии. Ветер смел вонь Берилла, а ливень промыл улицы. Утром Берилл был совсем другим – тихим, прохладным и чистым.

Когда мы шагали к побережью, на улицах еще поблескивали лужи, а в канавах журчала вода. К полудню воздух вновь станет свинцовым – и влажным пуще прежнего.

Тамтам поджидал нас возле нанятой лодки.

– Сколько ты заработал на этой сделке? – спросил я. – Корыто потонет, не успев добраться до Острова.

– Ни гроша, Костоправ, – с ноткой разочарования ответил Тамтам. Они с братом мелкие жулики и известные деятели черного рынка. – Ни единого. А лодка куда лучше, чем выглядит. Ее хозяин – контрабандист.

– Придется поверить на слово. Тебе лучше знать.

Тем не менее я залез в лодку с осторожностью. Тамтам недобро скривился. Надо было делать вид, будто мы ничего не знаем о жадности братцев.

Мы отправились в море, чтобы заключить сделку. Капитан предоставил Тамтаму полную свободу действий, а нам с Лейтенантом было поручено дать ему пинка, если слишком увлечется. Для пущей представительности нас сопровождали Молчун и полдюжины солдат.

Возле Острова нас окликнули с таможенного баркаса, но мы проскочили раньше, чем нам успели перерезать путь. Я присел на корточки и глянул из-под гика. Черный корабль увеличивался на глазах.

– Черт, это ж прям плавающая скала, а не корабль.

– Слишком уж большой, – проворчал Лейтенант. – Такая громадина в бурном море просто развалится.

– Почему? Тебе-то откуда знать? – Даже напуганный, я интересовался всем, что касалось моих братьев по Отряду.

– В молодости плавал юнгой, кое-что узнал о кораблях.

Его тон говорил о нежелательности дальнейших вопросов. Большинство из нас предпочитает не делиться ни с кем воспоминаниями. Чего еще ждать от головорезов, которых удерживают в одном войске насущные заботы и память о том, как они вместе сражались против всего мира.

– Хорошее колдовство что угодно на плаву удержит, – возразил Тамтам.

У него тряслись поджилки, и он отстукивал на барабанчике нервные бессвязные ритмы. Братья-колдуны ненавидели воду.

Час от часу не легче. Таинственный чародей с севера. Корабль, черный, как дно преисподней. Нервы у меня начинали сдавать.

Моряки сбросили нам лестницу. Лейтенант поднялся на палубу. Кажется, корабль произвел на него впечатление.

Я не мореход, но мне судно тоже показалось ухоженным, а экипаж – дисциплинированным.

Младший офицер попросил Тамтама, Молчуна и меня следовать за ним и молча повел нас по трапам и коридорам на корму.

Посланник с севера сидел скрестив ноги меж роскошных подушек, овеваемый легким ветерком, который проникал через открытые иллюминаторы. Этой каюте позавидовал бы любой из восточных властителей. Я разинул рот, Тамтам аж задымился от зависти. Посланник рассмеялся.

Меня потряс его смех – писклявое хихиканье, больше подходящее пятнадцатилетней красотке из таверны, нежели человеку, который могущественнее любого короля.

– Извините, – произнес посланник, изысканным жестом поднося руку к невидимому под черным морионом рту, и добавил: – Садитесь.

У меня глаза невольно расширились от удивления: каждое слово он произносил другим голосом. У него под морионом что, не одна голова, а несколько?

Тамтам судорожно вздохнул. Молчун, будучи Молчуном, просто уселся. Я последовал его примеру и постарался как можно тщательнее скрыть испуг и любопытство.

В тот день дипломат из Тамтама был неважный.

– Синдик долго не продержится, – ляпнул он прямо с ходу. – Мы хотим договориться насчет…

Молчун вдавил ему в бедро большой палец ноги.

– И это наш знаменитый король воров? – пробормотал я. – Человек с железными нервами?

Посланник усмехнулся:

– Ты ведь лекарь? Костоправ? Не суди его строго. Он меня знает.

Ледяной страх обвил меня черными щупальцами. Виски стали влажными, но не от жары – в иллюминаторы задувал прохладный бриз, ради которого любой житель Берилла убил бы сейчас даже собственную мать.

– Вам не стоит бояться. Меня послали предложить союз, выгодный как Бериллу, так и моим людям. Я все еще убежден, что договориться можно – хотя и не с нынешним самодержцем. Ваша проблема требует того же решения, что и моя, но вы по рукам и ногам связаны контрактом.

– Он все знает. Нам даже слов тратить не придется, – прохрипел Тамтам и постучал по барабанчику, но на сей раз фетиш не принес ему облегчения.

Он хотел сказать что-то еще, но поперхнулся.

– Синдик уязвим, – заметил посланник. – Даже под вашей охраной.

Наш колдун, похоже, проглотил свой язык, причем в буквальном смысле. Тогда посланник взглянул на меня. Я пожал плечами.

– Допустим, синдик скончается, когда ваш Отряд будет защищать Бастион от толпы.

– Идеальный вариант, – согласился я. – А что будет с нами? В смысле потом?

– Вы отгоняете толпу, после чего обнаруживаете, что синдик мертв. Отряд остается без работы и покидает Берилл.

– И куда же мы пойдем? Как отобьемся от врагов? Городские когорты нас просто так не отпустят.

– Передайте Капитану, что если после кончины синдика я получу письменную просьбу стать посредником между вами и новым правителем, то мои люди сменят вас в Бастионе. А вам нужно будет покинуть Берилл и разбить лагерь на Столпе Скорбей.

Столп Скорбей – дальняя оконечность мелового мыса, пронизанного бесчисленными пещерами. Он наконечником стрелы вонзается в море к востоку от Берилла, на расстоянии дневного перехода. Там стоит маяк, он же сторожевая башня. Это место получило свое название из-за вечных стонов ветра в пещерах.

– Но мы окажемся в смертельной ловушке! Эти мужеложцы перекроют нам дорогу, и очень скоро нам ничего не останется, кроме как сожрать друг друга. Вот они повеселятся-то!

– Я пришлю за вами лодки. Проще простого.

Динь-динь – в моей голове тревожно звякнул колокольчик. Сукин сын втягивает нас в какую-то свою игру.

– А вам-то что за дело до нас?

– Черный Отряд останется без работы. А я предложу контракт. На севере нужны хорошие солдаты.

Динь-динь-динь – колокольчик не умолкал. Посланник хочет забрать нас с собой? Для чего?

Но что-то подсказывало мне: сейчас не лучший момент для расспросов. Я решил сменить тему. От тебя ждут одного, а ты сворачивай совсем в другую сторону.

– Но как быть с форвалакой?

– С той тварью из склепа? – спросил посланник мурлыкающим голосом женщины, предлагающей не стесняться. – У меня и для нее может найтись поручение.

– Вы правда способны с ней справиться?

– Как только она сделает свое дело.

Мне сразу вспомнилась молния, уничтожившая запечатывающее заклинание на табличке, которую тысячу лет никто и ничто не могло повредить. Я был уверен, что это подозрение не отразилось на моем лице, но посланник усмехнулся:

– Может быть, лекарь. А может, и нет. Интересная загадка, верно? Возвращайтесь к своему Капитану. Решение за вами. Но поторопитесь. Ваши враги уже готовы сделать свой ход.

И он жестом отпустил нас.

– Твое дело – доставить сумку! – рявкнул Капитан на Леденца. – А затем притащить свою задницу обратно.

Леденец взял курьерскую сумку и вышел.

– Есть еще желающие поспорить? У вас, сволочей, уже был шанс от меня избавиться. Вы его прошляпили.

Обстановка накалилась. Капитан, получив от посланника предложение о посредничестве в случае смерти синдика, сделал встречное предложение, с которым Леденец и отправился на корабль.

– Ты не ведаешь, что творишь, – пробормотал Тамтам. – Не знаешь, с кем связался.

– Так просвети меня. Не хочешь? Костоправ, что в городе?

Меня посылали в город на разведку.

– Это чума, сомнений нет. Но такой чумы мне еще видеть не доводилось. Должно быть, ее вектор – форвалака.

Капитан недоуменно прищурился.

– Врачебный язык, – пояснил я. – Вектор – это переносчик. Очаги чумы вспыхивают в тех местах, где убивал вампир.

– Тамтам?! – прорычал Капитан. – Ты же все про эту тварь знаешь.

– Да, но про то, что они могут распространять болезни, первый раз слышу. К тому же все, кто входил в склеп, до сих пор здоровы.

– В сущности, не так уж важно, кто переносчик, – продолжал я. – Сама чума гораздо опаснее. Если умерших не сжигать, очень скоро такое начнется…

– В Бастион она пока не проникла, – заметил Капитан. – К тому же от чумы есть и польза – солдаты из гарнизона перестали дезертировать.

– Я заметил, что в Стоне растет напряженность. Там вот-вот опять рванет.

– Как скоро?

– Дня два, от силы три.

Капитан пожевал губу. Кольцо обстоятельств смыкалось все теснее.

– Значит, нужно…

К нам ворвался трибун из местного гарнизона:

– У ворот собралась толпа! С тараном!

– Пошли, – сказал Капитан.

Мы рассеяли толпу за считаные минуты – хватило десятка стрел и пары котлов с кипятком, чтобы горожане убрались, осыпая нас проклятиями и оскорблениями.

Наступила ночь. Я стоял на стене, наблюдая за бродящими по городу пятнышками далеких факелов. Толпа эволюционировала, у нее развилась нервная система. Если появятся еще и мозги, то мы попадем в капкан революции.

Постепенно число факелов уменьшалось. Сегодня ночью взрыва не произойдет. Возможно, завтра – если жара и влажность станут слишком невыносимыми.

Чуть позднее я услышал справа царапанье. Затем постукивание. Потом опять царапанье – еле слышное, но четкое и приближающееся. Меня обуял ужас. Я замер, как горгулья над воротами Бастиона.

Легкий бриз дохнул арктическим холодом.

Через крепостную стену кто-то перелез. Красные глаза. Четыре ноги. Темное, как сама ночь, тело. Черный леопард. Плавность его движений напоминала о струящейся воде. Он спустился по лестнице во двор и исчез.

Живущей у меня в спинном мозге обезьяне захотелось с визгом вскарабкаться на высокое дерево, чтобы швыряться оттуда дерьмом и гнилыми фруктами. Я метнулся к ближайшей двери, добрался обходным, но точно безопасным путем до комнаты Капитана и без стука вошел.

Командир отдыхал на койке, заложив руки за голову и глядя в потолок. Комнату освещала единственная хилая свечка.

– Форвалака в Бастионе, – выдавил я пискляво, как Гоблин. – Сам видел, как она перебралась через стену.

Капитан что-то буркнул.

– Ты меня слышал?

– Слышал, Костоправ. Уходи. Оставь меня в покое.

– Ага, так точно…

Вот оно что! Он знает; это и его гложет. Я попятился к двери…

Вопль был долгим, громким и безнадежным и оборвался внезапно. Он доносился из апартаментов синдика. Я выхватил меч, выбежал в коридор… и налетел на Леденца. Тот свалился, а я смотрел на него и пытался сообразить: как же это он так быстро вернулся?

– Назад, Костоправ, – приказал Капитан. – Или жить надоело?

Послышались новые вопли. Смерть косила без разбору.

Я затащил Леденца в комнату Капитана, потом мы заперли дверь и перегородили ее брусом. Прислонившись к ней спиной, я стоял с закрытыми глазами и тяжело дышал. Вдруг кто-то зарычал, проходя мимо. А может, мне просто показалось…

– И что теперь? – У Леденца лицо стало совсем белым, а руки тряслись.

Капитан дописал письмо и протянул его Леденцу:

– Все, ступай.

Кто-то замолотил кулаками в дверь.

– Что такое? – рявкнул Капитан.

За толстой дверью глухо забубнил чей-то голос.

– Это Одноглазый, – сказал я.

– Открой ему.

Я распахнул дверь, в нее толпой хлынули Одноглазый, Тамтам, Гоблин, Молчун и еще дюжина других. В комнате стало жарко и тесно.

– Капитан, человек-леопард пробрался в Бастион, – сообщил Тамтам, забыв даже постучать в беспомощно висящий у бедра барабанчик.

Еще один вопль донесся из апартаментов синдика. Мое воображение разыгралось не на шутку.

– Что нам теперь делать? – спросил Одноглазый, морщинистый чернокожий коротышка не выше своего брата, большой любитель эксцентричных шуток.

Он на год старше Тамтама, но в их возрасте один год не в счет, – если верить Анналам, каждому уже перевалило за сотню. Одноглазый был испуган, а Тамтам находился на грани истерики. Гоблин и Молчун тоже выглядели потрясенными.

– Оборотень прикончит нас всех по очереди.

– Его можно убить?

– Он почти неуязвим, Капитан.

– Его можно убить или нет? – повторил Капитан с металлом в голосе.

Он тоже боялся.

– Да, – наконец признал Одноглазый. Держался он чуточку посмелее, чем брат. – Бессмертие – это миф, сказки. Даже этого, с черного корабля, можно прикончить. Но оборотень силен, быстр и хитер. Оружие против него почти бессильно. Заклинания действуют лучше, но ненамного.

Никогда прежде я не слышал, чтобы он признавался в собственной беспомощности.

– Хватит с нас болтовни, – прорычал Капитан. – Пошли.

Намерения нашего командира обычно трудно предугадать, но сейчас они были очевидны. Наше положение было преотвратительным, редко когда бывало хуже, поэтому его ярость и отчаяние сосредоточились на форвалаке. Тамтам и Одноглазый яростно запротестовали.

– Уверен, вы знаете, что делать, – заявил Капитан. – Думали над этим с того дня, как проведали, что зверюга сбежала. Вот и действуйте.

Еще один вопль.

– Похоже, в Бумажной башне идет резня, – пробормотал я. – Эта тварь убивает там всех подряд.

Мне казалось, даже Молчун сейчас не выдержит и что-нибудь скажет. Но этого не случилось.

– Огниво, собери людей, – приказал Капитан, вооружаясь до зубов. – Перекрой все входы в Бумажную башню. Эльмо, возьми несколько хороших алебардщиков и арбалетчиков. Стрелы смазать ядом.

Быстро пролетели двадцать минут. Я потерял счет крикам ужаса и боли и вообще как-то перестал следить за происходящим; мною владели только нарастающая тревога и назойливые вопросы: почему форвалака забралась в Бастион? За кем она так упорно охотится? Похоже, ее направляет нечто большее, чем голод.

Посланник намекнул, что форвалака может ему пригодиться. Для чего? Для этого? В своем ли мы уме, если связались с тем, кто способен на такое?

Четыре наших колдуна совместно сотворили нечто защитное, и теперь это нечто с потрескиванием двигалось впереди. Сам воздух рассыпал голубые искры. За потрескивающим нечто шли солдаты с алебардами, их прикрывали арбалетчики. Наконец все мы добрались до обиталища синдика.

Напряжение резко спало. Нижний зал Бумажной башни выглядел как обычно.

– Оборотень наверху, – подсказал Одноглазый.

Капитан обернулся к проходу позади нас:

– Огниво, бери своих – и вперед.

Капитан собирался осматривать комнату за комнатой, отсекая все входы-выходы и оставляя единственный путь к отступлению. Одноглазый и Тамтам не одобрили его план, заявив, что, если форвалаку загнать в угол, она станет еще опаснее. Нас окружала зловещая тишина. Вот уже несколько минут не раздавалось ни одного вопля.

Первую жертву мы обнаружили у основания лестницы, ведущей собственно в башню.

– Один из наших, – буркнул я.

Синдик всегда окружал себя кем-нибудь из Отряда.

– Спальные помещения наверху? – Я никогда не бывал в Бумажной башне.

– Один этаж – кухня, – кивнул Капитан, – выше кладовые, два этажа помещений для слуг, затем семья и, наконец, сам синдик. На самом верху, там, где библиотека и канцелярии. Все продумал, чтобы так просто до него не добрались.

– Совсем не похоже на трупы в склепе, – сказал я, осмотрев тело. – Органы на месте, и лужа крови натекла. Форвалака ни на что не польстилась. Почему, Тамтам?

Тот промолчал, Одноглазый тоже. Капитан вгляделся в полумрак над лестницей.

– Всем быть начеку. Алебардщики, двигаться по шагу зараз. Оружие к бою. Арбалетчикам держаться на пять-шесть шагов сзади. Стрелять во все, что движется. Всем остальным обнажить мечи. Одноглазый, гони вперед свое заклинание.

Потрескивание. Осторожный шаг, еще шаг. Запах страха. Дзинь! Кто-то случайно выстрелил из арбалета. Капитан сплюнул и рыкнул, как рассерженный медведь.

Ни черта не видно. Наконец – этаж с помещениями для слуг. Забрызганные кровью стены. Повсюду среди изувеченной мебели валяются тела и куски тел. Парни в Отряде закаленные, но это зрелище потрясло даже самых крепких. Включая меня, а уж я, лекарь, насмотрелся на всякое – чего только не поступает с поля боя.

– Капитан, я за подмогой, – решительно произнес Лейтенант. – Похоже, эта тварь просто так отсюда не уберется.

По его тону было слышно, что никаких возражений он не приемлет. Капитан лишь кивнул.

Зрелище кровавой бойни оказало неожиданное действие. Страх немного ослабел, зато окрепла решимость: зверя необходимо уничтожить во что бы то ни стало.

Наверху прозвучал вопль – словно брошенная нам насмешка, побуждающая идти дальше. Люди, хмуро сощурившись, двинулись вверх по лестнице. Потрескивал воздух – перед нами поднималось защитное заклинание. Тамтам и Одноглазый боролись с одолевающим их ужасом. Начиналась самая настоящая смертельная охота.

Стервятник прогнал орла, гнездившегося на вершине Бумажной башни, что воистину стало знамением конца. Теперь я и гроша не дал бы за жизнь нашего нанимателя.

Мы поднялись на пять этажей. Кровавые следы не оставляли сомнений в том, что форвалака побывала на каждом.

Тамтам взмахнул рукой, давая понять, что хищник где-то рядом. Алебардщики опустились на колено, направив оружие вперед. Арбалетчики прицелились в сумрачные углы. Тамтам выждал полминуты. Он, Одноглазый, Молчун и Гоблин напряженно прислушивались к чему-то, о чем остальной мир мог только догадываться.

– Она ждет, – наконец бросил он. – Будьте осторожны. Увидит малейшую щель – нам конец.

Я задал глупый вопрос, любой ответ на который прозвучал бы запоздало:

– А может, надо было воспользоваться серебром? Ну, там серебряными наконечниками, клинками?

Ответом был недоуменный взгляд Тамтама.

– В тех краях, откуда я родом, – пояснил я, – крестьяне верят, что оборотня убивает серебро.

– Дурь. Форвалаку убивают так же, как и всех. Только двигаться надо быстрее, а удар наносить сильнее, потому что у тебя будет один-единственный шанс.

Чем дольше он говорил, тем менее жутким казалось это существо. Это же как на бродячего льва охотиться. Из-за чего тогда вся суматоха?

И тут я вспомнил об этаже, где жили слуги.

– Всем приготовиться. Просто стойте и ждите, – велел Тамтам. И тихо пояснил: – Мы попробуем разведать, что впереди.

Колдуны сблизили головы. Через некоторое время Тамтам жестом велел идти дальше.

Мы вышли на лестничную площадку и сомкнули ряды, превратившись в дикобраза со стальными иглами. Колдуны послали вперед заклинание. Там в полумраке раздался злобный рев, затем царапанье когтей. Что-то мелькнуло. Щелкнули арбалеты.

Снова рев, почти насмешливый. Колдуны вновь соприкоснулись головами. Этажом ниже у основания лестницы Лейтенант расставлял людей, отрезая форвалаке путь к бегству.

Мы двинулись в темноту. Напряженность нарастала. Ноги спотыкались о тела и предательски скользили на кровавом полу. Солдаты торопливо запирали боковые двери. Отряд медленно забирался все дальше в канцелярию синдика. Арбалетчики дважды стреляли, заметив какое-то движение.

Форвалака взвыла всего в двадцати футах от нас.

– Попалась! – то ли выдохнул, то ли простонал Тамтам.

Он имел в виду, что заклинание коснулось форвалаки.

Двадцать футов. Совсем рядом с нами, но я ничего не видел. Что-то опять шевельнулось. Полетели стрелы, вскрикнул человек.

– Проклятье! – ругнулся Капитан. – Здесь еще оставался кто-то живой.

Что-то черное, как само сердце ночи, и быстрое, словно внезапная смерть, мелькнуло над алебардами. «Вот это скорость!» – успел лишь подумать я, а оборотень уже приземлился среди нас. Вопящих солдат расшвыряло в стороны, под ноги стоящим сзади. Чудовище ревело и рычало, работая клыками и когтями настолько резво, что глаз не успевал улавливать движения. Мне вроде бы удалось задеть сгусток тьмы мечом, но тут же мощный удар отшвырнул меня на десяток футов.

Кое-как поднявшись, я прислонился спиной к колонне. Я был уверен, что сейчас умру, что зверюга прикончит нас всех. Только тщеславные глупцы могли вообразить, будто способны с ней справиться. Прошло всего несколько секунд, а шестеро уже мертвы и вдвое больше – ранены. Форвалака же целехонька, даже не устала нисколько. Ни оружие, ни заклинания не причинили ей вреда.

Сбившись в тесную группку, колдуны пытались сотворить новое заклятье. Вокруг Капитана сгрудилась кучка бойцов. Остальные рассеялись, и чудовище молниеносными движениями приканчивало солдат по одному.

Метнулся сгусток серого пламени, на мгновение ярко осветив все помещение и навеки запечатлев на сетчатке моих глаз сцену кровавой резни. Форвалака взвыла, на сей раз от настоящей боли. Очко в пользу колдунов.

Она бросилась в мою сторону. Я в панике рубанул, когда она мелькнула рядом, но промазал. Оборотень развернулся и атаковал колдунов, которые встретили его еще одной порцией пламени. Форвалака завизжала, в унисон заорал кто-то из наших. Тварь умирающей змеей корчилась на полу, ее кололи пиками и мечами, но она сумела подняться и метнулась в сторону лестницы.

– Она идет к вам! – гаркнул Капитан Лейтенанту.

Я обессиленно присел, испытывая невыразимое облегчение. Форвалака ушла… Но не успел мой зад коснуться пола, как меня рывком поднял Одноглазый:

– Пошли, Костоправ. Она ранила Тамтама. Нужна твоя помощь.

Пошатываясь, я поднялся и внезапно заметил глубокую царапину у себя на ноге.

– Надо будет промыть, – пробормотал я. – Когти-то наверняка грязные.

Вид у Тамтама был ужасный: горло разорвано, живот распорот, а мышцы на руках и груди содраны до костей. Как ни поразительно, он был жив, но сделать для него я уже ничего не мог. Ни я, ни любой другой врач. Даже опытнейший чародей-целитель не спас бы чернокожего коротышку. Но Одноглазый настаивал, чтобы я попробовал, и я пробовал до тех пор, пока Капитан не оттащил меня, чтобы помочь не столь очевидным кандидатам в покойники. Когда я уходил, Одноглазый поносил Капитана на чем свет стоит.

– Мне нужно больше света! – распорядился я.

Капитан тем временем собрал уцелевших и велел им перекрыть вход на этаж.

Когда принесли факелы и вокруг посветлело, картина нашего разгрома стала более очевидной. Мы потеряли каждого десятого. Более того, еще двенадцать братьев, дежуривших в башне, тоже лежали мертвыми, а с ними такое же количество секретарей и советников синдика.

– Кто-нибудь видел синдика? – громко спросил Капитан. – Он должен быть здесь.

Прихватив Эльмо и Огниво, он начал поиски, но у меня не было возможности следить за их ходом – я накладывал повязки и работал иглой, призвав на помощь всех, кого только можно. Когти форвалаки оставляли глубокие раны, которые следовало зашивать осторожно и умело.

Гоблин и Молчун как-то исхитрились успокоить Одноглазого, тот даже взялся мне помогать, правда он едва сознавал, что делает. Видимо, дурман какой наложили.

Едва выдалась минутка, я снова осмотрел Тамтама. Он был все еще жив, сжимал свой барабанчик. Проклятье! Такое упрямство требовало вознаграждения. Но как? Что сделать? У меня попросту не хватало опыта.

– Эй, Капитан! – крикнул Огниво.

Я глянул в его сторону и увидел, что он постукивает мечом по каменному сундуку, какие любили держать дома местные богачи. Этот сундук весил, по моим прикидкам, фунтов пятьсот. Его стенки украшала тонкая резьба, почти вся, однако, содранная. Уж не когтями ли?

Эльмо разбил замок и откинул крышку. Я разглядел дрожащего от страха человечка, он лежал на куче золота и каменьев и прикрывал голову руками. Эльмо и Капитан обменялись мрачными взглядами.

Меня отвлекло появление Лейтенанта. Он со своими людьми охранял основание лестницы и уже начал тревожиться – затишье длилось слишком долго. То есть форвалака к ним так и не спустилась.

– Обыщите башню, – велел ему Капитан. – Возможно, она поднялась наверх.

Над нами было еще несколько этажей.

Когда я в следующий раз посмотрел на сундук, он был опять закрыт. Нашего нанимателя нигде не было видно. На крышке сундука сидел Огниво и чистил под ногтями кинжалом. Я пригляделся к Капитану и Эльмо. Что-то в их поведении показалось мне странным.

Но они ведь не стали бы выполнять за форвалаку ее работу, верно? Конечно не стали бы. Капитан никогда не предаст идеалы Отряда. Или я ошибаюсь?

Выяснять это я не стал.

Обыск башни выявил лишь кровавый след, ведущий наверх, – там форвалака немного отлежалась, набираясь сил. Она была тяжело ранена, однако сумела сбежать, спустившись по наружной стене башни.

Кто-то предложил выследить ее и добить, на что Капитан ответил:

– Мы уходим из Берилла. У Отряда больше нет нанимателя. Надо смыться по-тихому, пока город не обратился против нас.

Он отправил Огниво и Эльмо приглядывать за местным гарнизоном, а остальным велел эвакуировать раненых из Бумажной башни.

На несколько минут меня оставили в покое. Я разглядывал большой каменный сундук, так и ел его глазами. Искушение все нарастало, но мне удалось справиться с ним. Я не хотел ничего знать.

Когда возбуждение улеглось, явился Леденец с вестью о том, что посланник высаживает своих солдат на пирсе.

Наши люди уже паковали пожитки и грузили их в фургоны. Одни вполголоса обсуждали случившееся в Бумажной башне, другие ругались из-за того, что приходится сниматься с места. Стоит где-нибудь задержаться, сразу пускаешь корни. Копится всякое барахло, потом обзаводишься женщиной, а потом случается неизбежное – и нужно все бросать. Сегодня в казармах было невесело.

Когда пришли северяне, я стоял у ворот и помогал часовым вертеть кабестан, поднимавший решетку. Особой гордости при этом я не испытывал. Без моего одобрения, возможно, синдик был бы жив. Его бы не предали.

Посланник занял Бастион. Отряд начал эвакуацию. Шел уже третий час ночи, и улицы были пустынны.

Когда мы прошагали две трети пути до врат Рассвета, Капитан приказал остановиться. Сержанты собрали всех способных сражаться, остальных отправили дальше, сопровождать фургоны.

Капитан повел нас на север по проспекту Древней Империи, где императоры Берилла увековечивали себя и свои триумфы. Многие монументы были весьма странные – в честь любимых лошадей, гладиаторов или любовников обоих полов.

Скверные предчувствия зародились у меня еще до того, как мы подошли к Мусорным вратам. Тревога переросла в подозрение, а подозрение расцвело мрачной уверенностью, когда мы вступили на плац. Возле Мусорных врат не было ничего, кроме казарм.

Никаких конкретных целей Капитан не обозначил, но когда Отряд достиг Развилки, каждый уже понимал, зачем мы сюда пришли.

Городские когорты, как всегда, разгильдяйничали. Ворота стояли распахнутыми, единственный часовой дрыхнул. Мы вошли, не встретив никакого сопротивления. Капитан начал раздавать приказы.

В казармах находилось от пяти до шести тысяч солдат. Их офицеры поддерживали минимальную дисциплину, заставляя подчиненных всякий раз сдавать оружие в арсеналы. По традиции бериллские военачальники доверяли солдатам оружие лишь перед сражением.

Три наших взвода вошли в казармы, убивая подряд всех спящих. Оставшийся взвод заблокировал выход у дальнего края лагеря.

Солнце уже поднялось, когда Капитан наконец удовлетворился. Мы вышли из казарм и поспешили вслед за обозом. Каждый из нас вдоволь испил крови.

Разумеется, нас не преследовали, а позднее никто даже не пытался осадить наш лагерь на Столпе Скорбей. Ради этого, собственно, мы и устроили эту бойню. А еще для того, чтобы выпустить накопившуюся за несколько лет ярость.

Мы с Эльмо стояли на краю Столпа и смотрели, как лучи послеполуденного солнца играют на краях грозовой тучи.

Недавно она прошлась над лагерем и едва не превратила его в болото, щедро полив прохладными струями, а потом снова умчалась прочь в море. Красивая туча, хоть не богатая красками.

В последнее время Эльмо был молчалив.

– Тебе что-то не дает покоя? – спросил я.

Туча следовала перед столбом солнечных лучей, придавая морской воде оттенок ржавого железа. Интересно, в Берилле стало хоть чуть-чуть прохладнее?

– А то не догадываешься?

– Пожалуй, догадываюсь. – Бумажная башня. Казармы у Развилки. Контракт, который мы предательски разорвали. – Как думаешь, что нас ждет там, на севере?

– Считаешь, черный колдун придет за нами?

– О, еще как придет, Эльмо! Пока что он строит местных шишек – показывает, кто тут хозяин.

Кто бы ни пытался приручить этот безумный город, ему наверняка было нелегко.

– Гм… Глянь туда.

Возле оконечности Столпа среди торчащих из воды скал резало волны небольшое стадо китов. Я попытался скрыть восхищение и не смог. Эти исполины, танцующие в железном море, были великолепны.

Мы уселись на камни спиной к маяку, и перед нами распростерся прекрасный мир, нетронутый человеком, еще не оскверненный его касанием. Иногда мне думается, что без нас мир был бы куда лучше.

– Там корабль, – произнес Эльмо.

Я разглядел судно, лишь когда парус вспыхнул, поймав солнечные лучи. На волнах заплясал оранжевый треугольник с золотой каймой.

– Каботажник, тонн двадцать.

– Такой большой?

– Для каботажника – да. В открытом море ходят суда и по восемьдесят тонн.

Время мчалось вперед, переменчивое и надменное. Мы любовались кораблями и китами. Я в сотый раз попытался представить новую землю, вспоминая услышанные от торговцев были и небылицы. Вероятно, нас перевезут через море в Опал. Говорят, Опал – двойник Берилла, только помоложе…

– Этот дурак, похоже, собирается насадить себя на скалы.

Я очнулся. Каботажник шел в опасной близости от берега. Всего за каких-то сто ярдов от скал он свернул чуть в сторону, затем лег на прежний курс.

– А я уж подумал было, намечается развлечение.

– Когда ты, Костоправ, произнесешь что-либо без сарказма, я лягу и помру на месте, – пообещал Эльмо.

– Сарказм не дает мне свихнуться, приятель.

– А это, Костоправ, спорно. Очень спорно.

Я вновь попытался заглянуть в лицо будущему – все лучше, чем смотреть в прошлое. Но будущее отказывалось снять маску.

– А корабль-то к нам плывет, – сказал Эльмо.

– Что? А-а…

Каботажник покачивался на крупной прибрежной зыби, потихоньку продвигаясь вперед. Его нос неторопливо нацеливался на полоску песка возле нашего лагеря.

– Не хочешь сообщить Капитану?

– Да он небось уже знает. На маяке – наблюдатели, приглядывают на всякий случай.

– И то верно.

– Всегда держи ухо востро – и будет тебе счастье.

Гроза откатывалась к западу, заслоняя горизонт и накрывая своей тенью море. Холодное серое море. Мне вдруг стало страшно при мысли, что придется его пересечь.

Каботажник привез весточку от контрабандистов – приятелей Тамтама и Одноглазого. Выслушав новости, Одноглазый помрачнел, но нам ничего не сказал. Он и так последнее время ходил угрюмый, а тут окончательно замкнулся в себе. Даже перестал грызться с Гоблином, что было его второй профессией. Смерть Тамтама нанесла ему жестокий удар, от которого он до сих пор не сумел оправиться.

Капитан тоже постоянно пребывал в отвратительном настроении, немногим лучше, чем у Одноглазого. Он и хотел отправиться в другую страну, и боялся этого. Новый контракт давал шанс возродить Отряд, оставить прошлые грехи позади, однако Капитан догадывался, что за служба нас ожидает. Синдик был изрядным вралем, но о северной империи он, скорее всего, рассказывал правду.

На следующий день после визита контрабандистов подул прохладный северный ветерок. Под вечер оконечность мыса окуталась туманом. Вскоре после полуночи из серой пелены вынырнула лодка и пристала к пляжу. К нам прибыл посланник.

Мы собрали вещи и начали избавляться от всех тех, кем обросли в городе. Наши животные и прочее лишнее имущество станут им вознаграждением за верную дружбу. Я провел полный неги и грусти час с женщиной, для которой значил больше, чем догадывался.

В этот час мы не лили слезы, не лгали друг другу. Я оставил ей на память воспоминания и почти все нажитое барахло, а она одарила меня комком в горле и ощущением утраты. Лишь теперь я понял, насколько эта утрата тяжела.

– Костоправ, не распускай нюни, – бормотал я, спускаясь на берег. – Расставаться тебе не впервой. Забудешь ее раньше, чем доберешься до Опала.

На песчаном берегу нас ждали несколько лодок. Когда очередная заполнялась, моряки-северяне сталкивали ее с песка в прибой, гребцы брались за весла, и через несколько секунд она исчезала в тумане. На смену отчалившим лодкам прибывали пустые, каждую вторую загружали отрядным имуществом.

Один из моряков, говорящий на бериллском, сказал мне, что на борту черного корабля места хватает. Посланник оставил своих солдат в Берилле охранять новую марионетку. Синдиком стал очередной красный, дальний родственник человека, которому мы служили.

– Надеюсь, их ждет меньше бед, чем нас, – проворчал я и отошел в сторонку, чтобы предаться мрачным мыслям.

Посланник неспроста заменил своих людей нашим Отрядом. У меня зародилось подозрение, что нас собираются как-то использовать. Похоже, нам предстоит нечто куда более худшее, чем мы даже способны вообразить.

Пока я ждал, неоднократно раздавался далекий вой. Сперва я подумал, что это голосит ветер в пещерах Столпа, но тут же понял, что воздух вокруг тяжел и неподвижен. Когда вой донесся до меня в очередной раз, все сомнения развеялись. Волосы у меня на загривке встали дыбом.

Наконец подошла последняя лодка, в которую должны были уместиться отрядный интендант, Капитан, Лейтенант, Молчун, Гоблин, Одноглазый и я.

– Я никуда не еду, – заявил Одноглазый, когда боцман призывно махнул нам рукой.

– Залезай, – мягко сказал Капитан.

Если этот человек не приказывал, а тихо просил, дела были совсем плохи.

– Я ухожу из Отряда. Пойду на юг. Очень давно не был дома, там небось про мои делишки уж и позабыли.

Капитан молча указал пальцем на Лейтенанта, Молчуна, Гоблина и меня, потом ткнул пальцем в лодку.

– Да я вас всех щас в страусов превращу! – взревел Одноглазый.

Молчун зажал ему рот. Мы потащили колдуна к лодке. Тот извивался, точно брошенная в очаг змея.

– Ты останешься с семьей, – вполголоса произнес Капитан.

– На счет «три»! – весело пискнул Гоблин и быстро досчитал до трех.

Дрыгая руками и ногами, чернокожий коротышка взлетел в воздух и шлепнулся в лодку. Тут же над планширом появилась его голова, и в нашу сторону полился поток отборных ругательств, сопровождаемый брызгами слюны. Мы рассмеялись, – похоже, Одноглазый не окончательно скис. Затем, возглавляемые Гоблином, бросились в атаку и прижали пленника к банке.

Моряки оттолкнули лодку от берега. Едва весла опустились в воду, Одноглазый сдался. Видок у него был как у приговоренного к повешению.

Через некоторое время мы разглядели галеру – высокий бесформенный силуэт чуть темнее окутывающего его мрака. Приглушенные туманом голоса моряков, поскрипывание такелажа я услышал задолго до того, как судно показалось на глаза. Лодка ткнулась носом в спущенный трап. Вновь раздался вой.

Одноглазый попытался сигануть за борт. Мы успели его перехватить, и Капитан для верности прижал его задницу каблуком.

– У тебя был шанс нас всех отговорить, – сказал он. – Ты им не воспользовался. Вот и живи теперь с этим.

Одноглазый понуро, как человек, лишившийся последней надежды, полез вслед за Лейтенантом по трапу. Он потерял брата, а теперь вынужден был находиться рядом с его убийцей, не в силах отомстить.

Своих мы отыскали на главной палубе, среди сваленного в кучи отрядного имущества. Заметив нас, сержанты стали пробираться навстречу.

Появился посланник. Я изумленно вытаращился – впервые видел его стоящим. Он оказался коротышкой. Я даже засомневался, мужчина ли передо мной; судя по некоторым из множества его голосов, он запросто мог оказаться и женщиной.

Посланник тщательно осмотрел нас – как будто в душу каждому заглянул. Один из его помощников попросил Капитана построить Отряд, насколько это возможно на переполненной палубе. Экипаж тем временем перебирался в центральные кубрики, расположенные над открытым трюмом, который тянулся от носа почти до кормы и от верхней палубы до самого нижнего ряда весел. Снизу доносился шум, там возились и гомонили разбуженные моряки.

Посланник двинулся вдоль нашего строя. Он останавливался возле каждого солдата и прикалывал ему на грудь значок с той же эмблемой, что украшала парус корабля. Дело шло медленно, и корабль лег на курс задолго до того, как коротышка управился.

Чем ближе подходил посланник, тем сильнее дрожал Одноглазый. Когда к его груди прикололи значок, колдун едва не потерял сознание. «Чего он так переживает?» – ломал голову я.

Вот подошла и моя очередь; я тоже нервничал, но по крайней мере не до потери пульса. Тонкие, затянутые в перчатку пальцы прикрепили к моей куртке значок; я опустил глаза и увидел изящно выгравированный на черном фоне серебряный череп, заключенный в серебряный круг. Довольно дорогое украшение и жутковатое вдобавок. Не будь Одноглазый напуган до смерти, он бы, наверное, сейчас прикидывал, сколько можно выручить за эту безделушку.

Мне эмблема показалась знакомой, причем я не имел в виду изображение на парусе, которое посчитал за самую обычную показуху и про которое тут же забыл. Но это… Может, я где-то о чем-то таком читал? Или слышал?

– Приветствую тебя на службе у Госпожи, лекарь, – сказал посланник.

Он опять сбил меня с толку, обманул ожидания – на сей раз заговорил мелодичным, переливчатым голосом девушки, мастерицы дурить тех, кто считает себя умней других.

Госпожа? Где же я слышал это слово, произносимое с пафосом, словно титул богини? Какая-то мрачная старинная легенда была связана с ним…

По кораблю пронесся вой, полный ярости, боли и отчаяния. Вздрогнув, я вышел из строя и приблизился к открытому люку в палубе.

Под основанием мачты в большой железной клетке находилась форвалака. Из-за теней могло показаться, что она, бродя по своему узилищу и пробуя каждый прут, слегка меняется. То выглядела женщиной лет тридцати атлетического сложения, то мгновение спустя принимала облик стоящего на задних лапах и дерущего когтями железо черного леопарда. Я сразу вспомнил слова посланника: мол, монстр еще может ему пригодиться.

Я повернулся к коротышке. И вдруг меня осенило. Дьявольский молоток принялся заколачивать ледяные гвозди мне в душу. Теперь понятно, почему Одноглазый не хочет плыть за море. Древнее зло севера…

– А я-то думал, все вы умерли еще лет триста назад.

– Вы, люди, всегда плохо знали свою историю, – рассмеялся в ответ посланник. – Нас не уничтожили, а лишь сковали цепями и похоронили заживо. – В его смехе звучала слегка истерическая нотка. – Да, Костоправ, сковали и похоронили, но потом нашелся дурак, который нас освободил. Этого дурака звали Боманц.

Я присел на корточки возле Одноглазого, уткнувшегося лицом в ладони.

Посланник – этот ужас, называемый в древних легендах Душеловом, дьявол пострашнее дюжины форвалак – разразился безумным смехом.

Моряки заухмылялись. Отменная шутка – завербовать Черный Отряд на службу злу. Великий город захвачен, злодеи подкуплены. Воистину грандиозное надувательство.

– Ну-ка, Костоправ, выкладывай, – велел Капитан, устраиваясь рядом.

И я рассказал ему об эпохе Владычества, о Властелине и его Госпоже, управлявших империей зла, которая не имела равных даже среди царств преисподней. Рассказал о Десяти Взятых, одним из которых был Душелов, – этих великих колдунов, могущественных, как полубоги, Властелин одолел и заставил служить себе. Поведал о Белой Розе, женщине-генерале, – она свергла Владычество, но уничтожить Властелина, Госпожу и Десятерых ей не хватило сил. Она смогла лишь замуровать их где-то на севере, в заколдованном кургане.

– А теперь, выходит, они вновь на свободе, – заключил я. – Правят своей империей, как встарь. Должно быть, Тамтам и Одноглазый что-то подозревали… А мы поступили к северянам на службу.

– Скорее, нас поймали, – процедил Капитан. – Взяли себе. Как форвалаку.

Тварь завизжала и бросилась на прутья клетки. Над туманной палубой пронесся смех Душелова.

– Взятые Взятыми, – кивнул я. – Пакостное сравнение.

Чем больше старинных легенд всплывало в памяти, тем сильнее меня колотила нервная дрожь.

Капитан вздохнул и уставился в туман, за которым нас ждала новая земля. Одноглазый не сводил ненавидящего взгляда с заточенной в клетку твари. Я попытался увести его, но он вырвался:

– Подожди, Костоправ. Мне нужно это обдумать.

– Обдумать что?

– Тамтама убила другая форвалака. На этой совсем нет шрамов, а мы ведь порядком ее потрепали.

Я медленно повернулся к посланнику. Тот опять рассмеялся, глядя на нас.

Одноглазый так ни о чем и не догадался. А я ничего ему не сказал. Неприятностей у нас и без того хватало.