Читать книгу В Микенах, златом обильных - Гоар Каспер, Гоар Маркосян-Каспер - Страница 4

Кассандра лежала на боку, припав щекой к мягкой пушистой шкуре какого-то животного, какого именно, она не знала, шкур было много и все разные, много шкур и ничего, кроме шкур, почти ничего, в маленьком шатре, раскинутом на пустынном арголидском берегу, стоял еще только большой, обтянутый кожей сундук, самые ценные трофеи Агамемнон предпочитал держать к себе поближе. Правда, самого его в шатре чаще не было, но снаружи тот стерегли несколько вооруженных воинов из его личной охраны, а на случай если кто-либо из них собьется с пути истинного и замыслит втихомолку запустить руку в сундук, тут находилась она, Кассандра, готовая криком позвать остальных, ей Агамемнон доверял, да и чего ему было опасаться, какой прок в золоте или каменьях пленнице, которой и бежать-то некуда, ни дома, ни родины, ни семьи, не скроешься, не спрячешься, разве что в видения свои уйдешь. Но и тех давно не было, напрасно она вглядывалась в черную пропасть, на краю которой балансировала неутомимо и неизбежно, ибо разве не каждый человек всю жизнь балансирует на краю пропасти, называемой будущим, балансирует, двигаясь вперед крохотными шажками, не зная, нащупает ли его нога твердую почву, коли нащупывает, пропасть отодвигается ровно на шаг, который придется сделать сейчас же, без передышки, и так изо дня в день, пока однажды не ступишь в пустоту, и бездна, раскрыв свой черный зев, тебя не проглотит. И однако она, Кассандра, иногда умела что-то в этой черноте высмотреть, словно луч света врывался внутрь, и возникала картина, как бывает, если приоткрыть дверь в темную комнату и впустить туда солнце, которое покажет тебе кусок росписи на стене… Иногда картины мелькали, сменяя друг друга с быстротой молнии или появлялись на краткое мгновение, так, что приметишь только общие очертания, но случалось и, что высвечивалась каждая мелочь, это, правда, редко, но тогда увиденное помнилось долго и четко, можно сказать, стояло и стояло перед глазами… Однако видений не было давно, с того дня, как над Илионом поднялся столб ревущего пламени, и зря теперь она всматривалась во мрак, только это пламя и возникало вновь и вновь перед ее мысленным взором…

– Приди, ну приди же! – взмолилась она вслух и зажмурилась, чтобы лучше видеть.

И видение пришло, вдруг, странное и далекое, словно на другом берегу моря. То были колонны, много, высокие и стройные, и не деревянные, как в ахейских мегаронах, которые ей когда-то описывал Парис, нет, каменные, белого мрамора, сверкающие в отбликах некого ослепительного будущего… Колонны, и своды, и купола…

Из сладостных грез ее вырвал голос какого-то воина, откинув одно из полотнищ и впустив в шатер розовый закатный свет, он спросил:

– Царь не возвращался? Тут его человек из Микен ищет.

– Царь должен быть у кораблей, – ответила Кассандра негромко.

– Слышишь, приятель?

– Это там? – спросил стариковский голос.

– Там. Но чего тебе туда таскаться? Посиди у шатра, подожди, скоро он придет, темнеет ведь уже.

– Не могу, – сказал старик, – не терпится поглядеть на него. Я в былые годы кладовой у него заведовал, служил верно и исправно, насколько умел, а теперь стар стал и слаб, но дорог он мне не меньше, чем в прежние времена, обнять его хочу. Да и известия у меня для него важные.

– От царицы? – спросил воин.

– Нет. Совсем наоборот.

– Наоборот? – не понял воин. – Это как же?

– Да так. Об этом я только самому царю сказать могу.

– Дурные, что ли, вести? – поинтересовался воин.

– Не из лучших, – поколебавшись, признался старик.

– И ты не боишься с дурными вестями к царю идти?

– Боюсь. Но жена мне велела до Агамемнона добраться обязательно. Она кормилицей его была, болеет за него душой. Так что должен.

– Должен так должен. Только думается мне, что о важных делах говорить второпях, на сходнях, негоже, – сказал воин рассудительно. – Ты человек немолодой, устал с дороги, посиди лучше у костра, видишь, люди наши там расположились. Вина выпьешь, расскажешь, что в городе делается. Глядишь, и царь придет.

– Ладно, – сказал старик после некоторого промедления, видно, и сам был не прочь отложить встречу.

Голоса смолкли. Кассандра вздохнула. Гляди-ка, и за Агамемнона кто-то болеет душой. Хотя, если без злости и пристрастия рассудить, не так-то царь и плох, с ней он, во всяком случае, был добр, голоса не повысит, и из себя видный, да и мужской силой не обделен, пусть и не молод уже… Так что ненавидела она его не как Агамемнона, не имя его и тело, а как ахейца, одного из многих, отдельно и по-особому ненавидела она Неоптолема, убийцу отца… Неоптолема и Елену, виновницу всех бед. Снова перед глазами встал столб пламени над городом, объятый огнем Приамов дворец, мечущиеся с воплями темные женские фигуры и падающие мертвыми мужские… И алтарь Афины, подле которого… Нет, она даже не ненавидела по-особому и отдельно насильника, над ней надругавшегося, такова участь женщин – стать добычей победителей, и когда война проиграна, у побежденных права жаловаться нет… А война проиграна!.. Она в отчаяньи стиснула кулаки… И что это за ослепленье на них нашло, ослепленье и озлобленье, почему после гибели Париса не отдали они Елену ахейцам, не покончили войну миром, а выдали ее принудительно за Деифоба, согласия даже не спросили, а ведь не ради Деифоба она мужа, дочь и дом бросила, а ради любимого, пусть и по милости Афродиты, но любимого беззаветно, так отпустили бы ее, нет, никакого с ахейцами мира, и пусть Менелай гордый видит, как жена его драгоценная вроде рабыни из рук в руки переходит… Да, ослепление и озлобление! И кто это затеял? Сам Деифоб, конечно, просил отца, но как отец согласился?.. Приам Елену жаловал, известное дело, не может женская красота сердца стареющего мужчины не задеть, хоть краешек, жаловал и в обиду не давал, вот Гекуба ее ненавидела смертной ненавистью, собственными руками невестку придушила бы, будь на то ее воля, скольких сыновей по ее милости потеряла, несчастная… Кассандра даже не знала, жива ли мать, среди пленниц ее не видела, но не всех в одно место согнали, могла быть где-то еще, как сестра Поликсена, о которой она вначале тоже думала, что убита, лежит где-нибудь среди пепелищ и развалин, только позднее узнала, что гибель Трои та пережила… Затем лишь, чтобы погибнуть ужасной смертью от руки проклятого Ахиллова сына…

Между тем, сгустились сумерки. Кассандра поднялась, зажгла один масляный светильник, второй, не то, чтобы ей в темноте было неуютно, напротив, но не хотелось ей лишней суеты, она знала, что Агамемнон любит, чтобы света побольше, и когда придет, сразу набегут люди, станут возиться с огнем, шуметь… Она как раз покончила с хлопотным этим делом, когда снаружи послышались голоса, кто-то хозяйской рукой раскинул полы шатра в стороны, и показался шедший впереди молодой воин с факелом, освещавший дорогу царю. Агамемнон, шагая гордо, словно не в шатер, а под своды дворца вступил, вошел, скинул с плеч богато расшитый гиматий и, бросив его на выстилавшие пол шкуры, повелительно кинул юноше:

– Иди!

Он сел на стопку толстых мягких овчин, заменявшую ему и кресло, и постель, и удовлетворенно сказал:

– Ну все! Дело сделано. Груз выгружен, уложен в повозки, охрана выставлена, проведем здесь ночь и утром двинемся в Микены… О чем печалишься, Кассандра?

– А ты? – спросила Кассандра вместо ответа.

Агамемнон поднял брови.

– Я? Ни о чем. Я просто устал. Даже есть не хочу, только спать. Да и о чем мне печалиться, все, что в состоянии совершить человек, я уже совершил. Сделал свое царство богатым и могущественным, завоевал гордый город Илион, вернул своему брату похищенную жену и наказал его обидчиков…

– И как следует пограбил! – пробормотала Кассандра.

– Что ты там бубнишь? – нахмурился Агамемнон.

– Я говорю, что ты взял к тому же богатую добычу. Разве не так?

Агамемнон поглядел на нее высокомерно.

– Так. Но мы только забрали награбленное. Долгие годы троянцы нападали на корабли ахейцев, ждавшие попутного ветра у входа в Геллеспонт, обирали моряков и торговцев до нитки, нередко лишали и самих кораблей.

Кассандра промолчала.

– Разве не так? – передразнил он ее.

– Мы не грабили, а всего лишь взимали пошлину, – сказала Кассандра устало.

– О да, – подхватил Агамемнон с иронией, – пошлину за проход по проливу, на который если кто-то и может предъявить права, то только Посейдон, а не смертные. Но теперь с этим покончено, некому больше восстановить город и заново стать у Геллеспонта дозором. Ни один троянец, сколько-нибудь на это способный, не избежал мести богов.

Скажи лучше, кровожадных ахейцев! – подумала Кассандра зло, но вслух сказала только: – Ты ошибаешься, один из нас остался жив.

– Кто? – спросил Агамемнон живо.

– Эней.

Агамемнон пренебрежительно хмыкнул.

– Эней? Не самый великий из воинов, не самый знатный из властителей и, в сущности, не троянец.

– Возможно, – сказала Кассандра сухо. – И, тем не менее, ты его недооцениваешь.

Агамемнон вскинул голову.

– То есть?

– Ты спрашивал, о чем я печалюсь. Так вот, я не печалилась, а отдыхала после трудной работы.

– Работы?

– Я заглянула в будущее, – пояснила Кассандра.

– Ах да, – улыбнулся Агамемнон. – Я и забыл, что ты пророчица. И что же ты там, в будущем, увидела?

– Энея, – бросила Кассандра с оттенком гордости.

– И что за опасность нам может грозить со стороны какого-то Энея, бежавшего с горсткой воинов и десятком потрепанных кораблей?

– Теперь никакой. Но его потомки создадут царство, равного которому по силе не было в мире.

– В Троаде? – удивился Агамемнон.

– Нет, в другом месте. И однако оно поднимется до вершин могущества и в положенное время завоюет все земли данайцев. Ограбит их так же, как вы ограбили Илион, увезет все накопленные за века сокровища, отнимет даже статуи богов, разорит жилища, обратит в рабство жителей!..

Увлекшись, она повысила голос, чуть не кричать стала, забыв, кто она теперь и с кем говорит, но Агамемнон сердиться не стал.

– Да будет тебе! Успокойся, – сказал он добродушно.

– Ты мне не веришь? – бросила Кассандра оскорбленно.

– Верю, верю. И когда же все это случится?

– Через тысячу лет.

– Тысячу лет? – переспросил Агамемнон с легким недоумением и нахмурился, видно было, что тщится человек и не может себе представить такую уйму времени, Кассандре и самой нелегко это далось, потому она снизошла до пояснения.

– Тысяча лет все равно что две тысячи жизней, если поставить их одну за другой.

Агамемнон покачал головой.

– Это слишком далеко и волновать не может.

– Оно и не должно тебя волновать, – сказала Кассандра с торжеством, – потому что твое богатое и могущественное царство, которым ты так гордишься, рухнет куда раньше. Твои города обезлюдеют, поля запустеют, стены Микен обрушатся, и о них забудут надолго, если не навсегда.

– А это когда произойдет? – поинтересовался Агамемнон.

– О, гораздо скорее, через каких-нибудь три-четыре жизни, даже раньше!

– То есть в правление одного из еще неродившихся правнуков Ореста? Это меня тоже не сильно волнует. Я предпочел бы знать, что мне принесет завтрашний день. Или это уже не волнует тебя?

Кассандра помолчала, подумала.

– Волнует, – призналась она после некоторого колебания. – Более того, пугает.

– Что же случится завтра? – спросил Агамемнон.

– Мне грозит опасность, повелитель, – вздохнула Кассандра.

– Тебе?

– Клитемнестре уже нашептали, что ты привез с собой наложницу.

– Ну и что?

– Ей наплели кучу всякого вранья. Будто бы царь настолько увлечен троянской пленницей, что готов сделать ее женой и царицей, отослав Клитемнестру из дворца.

Агамемнон захохотал.

– Что за ерунда! Какой мужчина будет выбирать одну женщину из двух, если может иметь обеих? Не болтай глупостей!

– Я и говорю, наплели кучу вранья, – заупрямилась Кассандра. – Но Клитемнестра поверила и собирается от меня избавиться, проще говоря, она прикажет меня убить, и у нее найдется достаточно верных слуг, чтобы этот приказ выполнить.

– Не бойся, я не дам тебя в обиду, – сказал Агамемнон успокаивающе.

Кассандра поглядела на него с укоризной.

– Полно, царь! У тебя будет множество дел в совете, в суде и во дворце, не можешь ведь ты повсюду водить с собой рабыню. А окажись я одна, не дам битой янтарной бусинки за свою жизнь.

– Что же ты предлагаешь? – спросил Агамемнон.

– Обмани Клитемнестру! Объяви ей, что я упала при высадке с корабля в воду и утонула. Она ведь в лицо меня не знает. И никто из здешних не знает. С воинами я уже вряд ли встречусь, троянские девушки меня не выдадут, а имя я приму другое. Назовусь, к примеру, Александрой.

Агамемнон снова рассмеялся.

– Александрой? «Отражающей мужей»? Ха-ха-ха! Придумано ловко!

– Так ты согласен? – Кассандра смотрела умоляюще.

Агамемнон посерьезнел.

– Да пожалуйста! Если тебе так спокойнее. Главное, чтобы ты с именем не сменила на другое и свое дивное тело. Но не знаю, спасет ли тебя задуманное от ревнивой царицы.

– Отчего же не спасет?

– А оттого, что будущее наперед определено богами. Ты можешь его провидеть, но разве в силах человеческих изменить предначертанное Зевсом или Посейдоном? Разве то, что ты кричала на всю Трою об опасностях, ее подстерегающих, что-либо изменило?

– Не изменило, потому что мне не поверили, – возразила Кассандра.

– Нет. Не так. Не поверили, потому что падение Трои было предрешено богами. А с ними бороться бесполезно. По себе знаю, ляпнул сдуру, что нацелил стрелу лучше Артемиды, и готово! Что стоит богам олимпийским, подняла руку – и паруса обвисли. Наш флот до сих пор стоял бы у того злосчастного авлидского берега, если б я не согласился умилостивить богиню ценой жизни собственной дочери. Поверь мне, навсегда пропала охота тягаться с олимпийцами.

– Хочешь сказать, лучше мне сложить руки и ждать, когда зарежут? – проворчала Кассандра обиженно. – Коли уж богам так угодно?

Агамемнон хитро улыбнулся.

– Так ведь неизвестно, что именно угодно богам! Клитемнестра пока в число таковых не входит…

Снаружи послышались шаги, полу шатра приподняли, показался начальник охраны, пропустил внутрь двух рабов с подносами и кувшинами, но сам не вошел, а сказал от входа:

– Здесь тебя, царь, дожидается человек из Микен. Говорит, что из старых твоих слуг, с важными вестями приехал. Привести его? Или лучше после ужина?

– Зови, – велел Агамемнон и кивнул Кассандре.

– Ступай. Надумаю, пришлю за тобой, но навряд ли. Устал, спать хочу, да один.

Кассандра молча поднялась и вышла. Когда царь был занят или не в духе, она спала в большом шатре вместе с другими пленницами, были среди них женщины всякого положения, от вдов и жен людей богатых и знатных, лучших мужей Илиона, до простых крестьянок, и хотя перед царской дочерью любая готова была склонить голову, Кассандра из себя принцессу не корчила, смешно это было бы теперь, когда и она такая же невольница, как прочие, наоборот, со всеми держалась, как с подругами, и сейчас с нетерпением думала, что порадует их, рассказав, какие картины она высмотрела во мраке грядущего, утешит их жаждущие мести души…