Читать книгу Идеальный мир Антония Атропина - Горос, Олег Горос+ - Страница 2

Они впервые встретились в поезде Москва – Санкт-Петербург.

Катя утрамбовала свой баул под нижней полкой и с трудом втиснула свое огромное тело между сиденьем и столиком. Отдышалась. С улыбкой взглянула в окно на переполненный спешащими людьми ночной столичный перрон. Саша в это время ругалась в купе неподалеку. Конфликт протекал так громко, что о его причинах знал уже весь вагон. Бой шел за право обладания нижней полкой, которую, по утверждению Саши, незаконно оккупировал какой-то мужик. Как назло, несмотря на децибелы, каковых достиг ее визг, стоящий на перроне у двери вагона проводник почему-то не спешил вмешаться. Быть может, был занят другим скандальным пассажиром. Тогда Катя выбралась с насиженного места и поспешила в сторону «горячей точки».

Это походило на схватку пантеры с буйволом. Худенькая черноволосая Саша стояла в стойке разъяренной кошки, едва ли не выгибая спину. Она требовала немедленно освободить ее законное место, время от времени подтверждая свои притязания, тыча длинным алым ногтем то в свой билет, то на прикрепленную к стене купе черно-белую циферку. Ее оппонент – двухметровый лысый бугай с пивным брюхом, выпирающим из-под белой майки, – лишь равнодушно кивал и, помахивая своим билетом, невозмутимо вещал, что это его место и никуда он не уйдет. К моменту появления Кати пантера уже готова была броситься в рукопашную, а глаза невозмутимого буйвола все больше наливались кровью. Остальные пассажиры наблюдали молча и с явным любопытством, видимо предвкушая «хлеба и зрелищ».

– Простите, девушка, можно взглянуть на ваш билет? – спросила Катя.

Саша встретила эту просьбу воинственным взглядом. Но, увидев дружелюбную улыбку, несколько смягчилась и протянула зажатую в кулаке мятую бумажку.

– Ой, так у вас другое купе! – воскликнула Катя. – Место как раз около моего!

– Что значит «другое»? – Саша растерянно захлопала длинными ресницами. – У меня же в билете стоит номер из этой плацкарты!

– Ну, во-первых, не плацкарты, а купе, – ответила Катя. – Плацкарта – это квитанция с указанием места, а сами кабинки называются купе. Я читала об этом. Хотя все думают, что…

– Во-вторых? – перебила «воинственная пантера».

– А во-вторых, видите эти цифры? Это – номера полок. А те, на которые указывали вы, означают сидячие места.

– Да? – Саша угрюмо взглянула на цифры. – Кто бы мог подумать…

– Извините, пожалуйста. – Катя примирительно улыбнулась буйволу в майке. – Девушка просто ошиблась. Не сердитесь на нее, а?

– Да ладно, всякое бывает… – Тот пожал плечами, превращаясь из свирепого Минотавра в доброго Винни Пуха.

– Давайте я покажу вам ваше место, – сказала Катя Саше.

Та гордо отбросила назад растрепавшуюся черную челку и, заявив: «Понапишут цифр, а людям потом разбирайся…», с видом триумфатора направилась вслед за Катей, словно колесницу, увлекая за собой чемодан на колесиках. Едва уселись на места, поезд вздрогнул и ночной перрон за окошком поплыл вправо.

– Поехали! – захлопала в ладоши Катя. – Даже не верится, что через каких-то восемь часов мы будем в Питере!

– Да уж поскорей бы, – вздохнула Саша. – Задолбалась уже трястись в этих потных вагонах.

– Давно едешь?

– Уже часов шестнадцать отмотала. После такого путешествия возненавидишь поезда на всю оставшуюся жизнь. Говорили мне, надо было напрямую в Санкт-Петербург билет брать. Так нет же, захотела еще в столице тусануться. Думала, у тетки переночую. А та разнылась: мол, внуков укладывать некуда, а тут ты еще…

– И что же, выгнала?

– Оставила. Да только с такой миной, будто я у нее год на халяву жить собралась. Свинья! А я там даже постель не расстелила: вещи кинула – и в ночной клуб. Вернулась к вечеру следующего дня – и сразу на вокзал.

– Я, к сожалению, в Москве толком и не побыла, – мечтательно вздохнула Катя. – Хотя так хотелось посмотреть: Красная площадь, Кремль, ВДНХ, Чистые пруды… Слышала, что «чистыми» эти пруды назвали после того, как их приказал вычистить друг Петра Первого князь Меншиков. Интересно, правда?.. Мой поезд на Ярославский пришел, а через час уже отправление с Ленинградского. Все что успела увидеть, – два перрона. Но я в Питер надолго, так что будет еще время и в Москву сгонять. В принципе, за неделю пути у меня и так впечатлений масса: тайга, сопки, Байкал, Уральские горы, десятки знаменитых городов… Красота!

Саша не слушала. Она достала из сумочки косметичку и пыталась при тусклом свете вагонной лампы подправить на своем миловидном личике и без того безупречный макияж. Убрав косметичку, она извлекла из сумочки маленькую бутылочку с оранжевой жидкостью. Подняла ее вверх, словно произнося тост, и сделала глоток прямо из горлышка.

– Традиция, – ответила она на удивленный взгляд Кати. – Каждый раз поднимаю «бокал», как только появляется возможность выбраться из своего гадюшника – родной деревни. Будешь? Это коньяк.

– Не-а, я не пью, – дернула плечами Катя. А потом, подумав, заговорщицки прищурилась и махнула рукой: – А, давай по чуть-чуть! В жизни ведь все нужно попробовать…

Она сделала небольшой глоток и сморщилась.

– Какая гадость! И чего люди в нем находят?

– Понимание вкуса приходит со временем! – деловито заявила Саша.

– Не знаю, не знаю. Может, и так, хотя и не во всем. Вот я, сколько ни любовалась на «Черный квадрат», так ничего и не высмотрела. При том, что многие утверждают, будто это шедевр. По мне – так просто черная геометрическая фигура, не более того. Невольно поверишь версии, что Малевич изначально писал совершенно другую картину, но не успевал закончить в срок, а потому просто замазал ее черной краской, будто бы так и задумывалось. Хотя, может, я не поняла ничего оттого, что картину в журнале рассматривала, а не в музее… Кстати, у меня же к коньяку закуска есть!

Катя подняла полку, распахнула клетчатый баул и принялась вынимать из него какие-то припасы: булочки, копченый окорочок в пакетике, вареную картошку в эмалированной мисочке… Саша смотрела на все это со смесью удивления и презрения.

– Кто же коньяк закусывает? – воскликнула она. – Это же не водка!

– Ах, ну да, – смутилась Катя. – Что-то я сразу не сообразила. Вот если бы тут был, например, лимон или шоколад… А французы, говорят, придерживаются такого правила: сначала кофе, потом коньяк, и в довершение выкурить сигарету. Правда, я не курю…

– И откуда это ты все знаешь? – саркастически заметила Саша.

– Да так, как-то само собой… Читаю много, – ответила та. – Но ты все равно угощайся.

– У меня строгая диета.

– А вот я поесть очень люблю!

От Кати не ускользнула с трудом сдерживаемая Сашей улыбка.

– Ты, наверное, хотела сказать: «По тебе оно и видно»? Да?

– Нет, что ты…

– Да я вовсе не обижаюсь. – Катя добродушно махнула рукой. – Что ж тут поделаешь, если я по природе такая крупная уродилась? Конечно же, я люблю поесть! Но раз уж ты не будешь, то и я тебя дразнить не стану.

И она сгребла свой провиант обратно в сумку.

– Я в Питер впервые, – сообщила Катя, снова усевшись у окна. – Поступать еду. По профилю туризма. Хочу разные страны посмотреть и все такое… А ты?

– Просто потусоваться. Уже в третий раз еду. Там один молодой человек живет, вот и приглашает в гости.

– Жених?

Саша скривилась:

– Что ты? Просто знакомый. Хотя, он, наверное, был бы счастлив…

Она протянула Кате коньяк – та отрицательно мотнула головой. Саша поджала губы: мол, как хочешь, хозяин – барин, приподняла бутылку и вдруг задумалась. Какое-то время она смотрела в окно сквозь коньячную призму, затем сделала довольно большой глоток и тихо сказала:

– А ведь Антон меня буквально из могилы вытащил!

– Кто? Тот парень из Питера?

– Ага, он. – Саша печально взглянула на Катю. – Ну что, неплохо я выгляжу для ожившего трупа, а?

– Ты больше похожа на модель из глянцевого журнала, чем на зомби, – отметила Катя.

Саша покачала головой:

– Модель… А, быть может, я и есть самый настоящий зомби? Мерзкий, отвратительный зомби!

– Ты чего это? – Катя дружески тронула Сашу за руку. – Ты говоришь так, словно в чем-то себя обвиняешь.

– Виню?.. – хмыкнула Саша. – Может, и виню.

Она снова надолго отвернулась к окошку. На его черном экране яркими звездочками проносились подмосковные огни. Повисшую в вагоне тишину нарушали лишь ритм колес, бормотание засыпающих пассажиров и редкий храп.

– Мы с Антоном знакомы с детского сада, – сказала Саша, все так же глядя в окно. – Потом в школу вместе пошли, в один класс. Как же он меня тогда бесил!.. Дразнил, за косички дергал. Я домой возвращалась, заливаясь слезами, а папаша ходил в школу на разборки и грозил надрать Антону уши. А потом я вдруг поняла, что просто нравлюсь ему. Еще бы, я всегда была девочкой хорошенькой! Понял это и Антон, и наши отношения перешли, так сказать, на следующий этап: он таскал мой портфель из школы до дома, а дворовая детвора кричала нам вслед «жених и невеста». Постепенно дошло дело и до записочек с секретиками и глупенькими намеками. Конечно же, как девочке, мне его ухаживания очень нравились и льстили. Но с годами выяснилось, что Антон – жуткий скромняга. Когда все мои подружки уже вовсю целовались с парнями и сидели у них на коленках, у моего ухажера даже язык не поворачивался предложить мне «дружбу», как мы тогда это называли. Как останемся с ним наедине, так он краснеет, смотрит куда-то в потолок и молчит, а если откроет рот – мелет какую-то ахинею. И это вместо того, чтобы сказать, какая я красивая, как ему нравлюсь и тому подобное, что обычно говорят в таких случаях. В принципе, мне самой ничего не стоило перейти в наступление и самостоятельно перевести отношения в более взрослое русло. Прижалась бы к нему в темном углу – поцеловал бы как миленький, куда бы делся!.. Да только меня начали раздражать его застенчивость и нерешительность. Тем более вокруг меня вился целый рой симпатичных парней. Когда я была в восьмом классе, один только мой взгляд буквально убивал старшеклассников наповал. На дискотеках парни в очередь выстраивались в надежде пригласить меня на медленный танец, а домой я шла с эскортом. До меня регулярно доходили слухи, что кто-то от кого-то получил в нос из-за меня. Столько крови пролилось!.. Но я была строга в своем выборе и отдала предпочтение самому красивому мальчику в нашем классе – Сереже Ковалеву. Да иначе и быть не могло: папа Сережи держал сеть магазинов, и у сына всегда было все самое лучшее – как шмотки, так и оценки (даже представить не могу, сколько добра его папаша в школу перетаскал ради этого). Вполне логично, что Сережа заполучил и лучшую девушку – то есть меня. Антон, конечно, не оставлял попыток вернуть мое расположение, за что неоднократно был бит приятелями моего парня. Мне было отчасти жаль его, но что я могла поделать? Да я почти и не думала об этом. В общем, жизнь у меня складывалась прекрасно, пока…

Саша умолкла. Взяв бутылочку с коньяком, она снова долго вглядывалась в рыжую жидкость, а потом сделала большой глоток и продолжила:

– Я давно чувствовала, что со мной что-то не так, но списывала свое болезненное состояние то на нервы, то на простуду, то на похмелье. Но однажды мать все-таки настояла на том, чтобы я прошла обследование. Я согласилась. Оказалось – рак! Причем уже серьезной стадии. Представь, в моем-то возрасте! Это в один миг перечеркнуло все. Жизненные планы, мечты, учеба – все потеряло смысл. Толку что-то делать, если знаешь, что через месяц-другой тебя не станет? Более того, как мы с родителями ни пытались скрыть эту кошмарную новость, она мгновенно просочилась за пределы квартиры, а потом и в стены школы. Я оставалась все той же красавицей, но от меня стали шарахаться, как от прокаженной. Нет, все старались делать вид, будто ничего не произошло, и поддерживали со мной видимость нормальных отношений. Знаю, что классная руководительница даже провела с одноклассниками беседу о том, что нужно быть отзывчивыми к чужому горю. Но теперь это и была именно отзывчивость, а не дружба! Я постоянно чувствовала эти взгляды, полные жалости и страха. Я и сама стала опасаться идти на контакт, думая: а вдруг я заразна? И я постоянно искала оправдания Сереже, который перестал даже смотреть в мою сторону.

«Он – красивый парень. У него будущее впереди. Для чего ему я, которая, по самым утешающим прогнозам врачей, проживет максимум пару лет?» – размышляла я.

А потом начались сеансы химиотерапии, которые и вовсе превратили меня в уродину. Родители настаивали, чтобы я продолжала ходить в школу: хоть учеба не имела больше смысла, это типа отвлекало меня от мрачных мыслей. Хорошенький способ отвлечь обреченную, отправив туда, где жизнь бьет ключом! К тому же, если у старшеклассников при моем появлении хватало благоразумия опускать взгляд и не высказывать вслух свои мысли, малолетки обрушились на меня со всей своей детской жестокостью. Только представь, каково это слышать в спину что-то вроде: «Лысая, лысая!..» И тогда я решила: в школу больше ни ногой! Я заперлась дома, смирилась – ждала своего часа в четырех стенах. Ко мне изредка заходили подруги, с каждым днем все реже. Пару раз под командованием учителя меня явился проведать весь класс, правда, Сережи Ковалева не было. Он вообще забыл ко мне дорогу. И, пожалуй, единственный, кто навещал меня каждый день и до поздней ночи просиживал рядом, – Антон.

Он таскал мне фрукты и конфеты, на тумбочке у моей кровати всегда стоял букет свежих полевых цветов. Он был все так же робок и часами мог просидеть у моей постели, не проронив ни слова, но теперь мне было приятно даже его молчание. Но больше всего мне нравилось, когда он говорил. Это были обещания: он клялся непременно найти способ вылечить меня. Сыпал какими-то медицинскими терминами, рассказывал про какие-то достижения в науке и называл зарубежные центры, где «такое давно уже лечат, как простуду». Я понимала, что это все сказки, а если даже такие болезни правда лечат, наш бедный семейный бюджет не способен потянуть и крохотной доли, необходимой для лечения суммы. Но меня успокаивали эти сказки. Когда он говорил, я начинала верить ему, и это снова вдыхало в меня жизнь. Впрочем, Антон не врал. Сам он искренне верил, что может изменить мою судьбу. До меня даже дошли слухи, что он подрабатывает грузчиком у папаши Ковалева в свободные от школы и сидения со мной часы – надеется заработать на мое лечение.

Шли месяцы, и рак беспощадно убивал меня. В очередной раз, подержав меня в больнице и проведя необходимые сеансы, врачи, наконец, сдались и отпустили меня домой. Я поняла – умирать. Антон забросил школу и приходил ко мне, валясь с ног от усталости. Он работал на износ. Хотя по беспомощному выражению его лица я догадывалась, что и он начал сдаваться, осознавать безнадежность ситуации. И все же продолжал твердить мне об исцелении.

Помню, я как-то сказала ему:

«Бабушка рассказывает, что в раю – как в сказке. Там все прекрасно: и природа, и дома, и люди. Антон, как ты думаешь, а я после смерти буду жить как в сказке? Или таких уродин, какой я стала, в рай не берут?»

«Ты – ангел! – ответил Антон, целуя мои мокрые от слез щеки. – А ангелам место в раю. Только ты не умрешь! Хочешь жить как в сказке? Будет так! Но не на небесах, а здесь – на земле! Ради тебя я все сделаю! Только живи, милая! Только живи!»

И он рассказывал мне всякие небылицы: о городах, где все дома – как сказочные замки, а люди, что в них живут, – неописуемо красивы, я же среди них – принцесса.

«Я спасу тебя! – при этом уверенно заявлял он. – Слышишь, Сашенька? Спасу! Ты еще увидишь рай на земле!..»

Как же мне хотелось ему верить! Однако с каждым мгновением мне становилось все хуже. Счет уже пошел не на месяцы, а на дни. Я с трудом поднималась с постели, задыхалась. На измученных лицах родных я видела ожидание неизбежного. В какой-то момент я потеряла сознание и, очнувшись, обнаружила дома священника. Видимо, родные решили, что конец настал, и привели его отпевать усопшую. Увидев, что я жива, священник сконфуженно меня исповедал и ушел, готовый вернуться по первому же зову.

«Видимо, все», – помню, прошептала я сжимавшему мою слабую бледную ладонь Антону.

«Нет, Сашенька! Что ты такое говоришь? Я обещал тебя вылечить и вылечу! – твердил он. – Потерпи. Я обязательно что-нибудь придумаю. Как же твой рай на земле и без тебя: сказочные города и прекрасные люди?»

«Молчи, слышишь! – перебила я его. – Молчи!»

И, притянув Антона к себе, я прижалась своими холодными губами к его, горячим. У него на глазах заблестели слезы. Слезы отчаяния. А к утру я умерла…

– Стоп! Что значит «умерла»? – удивленно воскликнула Катя.

– То и значит, – без доли шутки ответила Саша. – К утру Антон обнимал мой холодный труп.

– Как же ты могла умереть? Ты же вот, передо мной, жива, как говорится, и невредима.

– Не знаю как. Но тогда я точно была мертва. Есть даже заключение о смерти. Я более суток официально считалась мертвой. А о том, что произошло в течение этих суток, я знаю лишь по рассказам и…

– И?

– Да это так, ерунда, – отмахнулась Саша. – Скорее, приснилось уже потом. Может, чего-то я сама выдумала. Или привиделось в бреду.

– И все же, что ты видела? – с любопытством настаивала Катя. – Расскажи!

– Слышала когда-нибудь о выходе души из тела?

– Ну да. Черный коридор, свет в конце тоннеля и все такое…

– Ну, сама я не очень-то верю в подобную чушь, – поморщилась Саша. – У меня не было никаких сияний и черных коридоров… И все-таки мне кажется, будто я помню все, что происходило вокруг меня, и даже за пределами комнаты, в которой я лежала… В смысле, мое мертвое тело. Я помню, как побледнел Антон, когда понял, что произошло. Он долго сидел возле кровати, опустив голову, а потом резко встал и вышел из комнаты. Когда его увидели мои родные, им не пришлось ничего объяснять. У него было такое бледное и испуганное лицо, что они все поняли без слов. У матери случилась истерика, отец побежал в комнату, принялся трясти меня. А Антон ушел. Кажется, он отправился куда-то далеко за поселок, туда, где находятся военные полигоны. Я же следовала за ним, видела его как бы со стороны… Он до сумерек бродил там один, затем ушел в поле, упал на траву и долго лежал, рыдая и колотя кулаками землю.

«Почему? – кричал он. – Почему?!.»

А потом поднял перекошенное злобой лицо к небу и заорал:

«Кто бы ты там ни был, если ты есть, дай мне сил спасти ее! Дай силы не позволять, чтобы такое случалось на свете!..»

И представляешь, в этот момент вспыхнул яркий свет!

– Фантастика! – завороженно прошептала Катя.

– Нет, это не то, что ты подумала, – горько усмехнулась Саша. – Это не облака разверзлись, и не ангелы спустились с небес. Это мощные прожекторы ударили по полю. А в следующий миг округа наполнилась каким-то тонким и пронзительным свистом, по траве и кустам фейерверком заискрились электрические разряды. Антон скорчился на земле от боли, сдавив виски кулаками, бешеными вылезающими из орбит глазами глядя в черное небо. Его затрясло, как на электрическом стуле, он извивался, из носа и ушей хлынула кровь, скрюченные пальцы беспомощно рвали траву…

И вдруг свет погас, а в обрушившейся на округу темноте раздался пронзительный крик:

«Какого хрена гражданский делает на полигоне? Куда смотрело оцепление?..»

Отовсюду набежали люди в военной форме и с автоматами. Похоже, там проводили какие-то секретные испытания. К потерявшему сознание Антону бросились солдаты, закинули его на носилки, и спустя полчаса он уже мчался на машине в армейский госпиталь. Все это время я была рядом. Я осознала: еще немного – и Антону конец. И мне так обидно стало оттого, что все это из-за меня. Ведь если б не моя смерть, разве пошел бы он в то поле? «Неужели мало одной смерти в этот день?» – с отчаянием думала я. Мне сильно-сильно хотелось ему помочь…

«Гляди-ка, жив!» – воскликнул вдруг врач.

Антон распахнул глаза и сел, с недоумением глядя по сторонам.

«Счастливчик! Я уж думал, кранты… – покачал головой второй врач. – В рубашке родился парень!»

Когда машина подъехала к госпиталю, Антон чувствовал себя так, словно ничего не произошло. Дежурный санитар осмотрел его, пожал плечами, но на всякий случай оставил пациента в госпитале до утра, не забыв позвонить и успокоить его родителей. А утром стали происходить просто невероятные вещи.

Антон проснулся на больничной койке из-за царящего в палате переполоха. Врачи бегали, что-то громко обсуждали. Прислушавшись, он понял лишь, что все пациенты госпиталя за ночь каким-то таинственным образом исцелились: не осталось ни одного больного! Какой-то мужчина в белом халате восторженно вещал о том, что он сам лично видел у одного солдата-срочника шрам после удаления аппендицита, а теперь его нет – как не бывало! Антона все это не заинтересовало. Во-первых, он не верил в мистику – лишь в науку – и считал, что всему есть логическое объяснение. А во-вторых, тогда его волновала судьба только одного человека – той, которую он так и не смог спасти. Он отпросился домой. Врачи разрешили ему уйти, даже не подумав, что отпускают главного виновника произошедших в госпитале чудес.

Не подозревал этого и Антон. Он не спеша добрел до нашего района и стал на перекрестке, соображая, куда пойти: сразу ко мне или сначала сходить домой. Спешить-то уже было незачем. Он опоздал еще вчера. В этот момент на него сел комар и впился в руку своим кровожадным хоботком. Антон хлопнул по нему ладонью, подцепил пальцами раздавленное тельце и поднес к глазам. И каково же было его удивление, когда через мгновение комар вдруг дернулся и абсолютно невредимый взмыл в небо. Антон ошарашенно смотрел ему вслед. Он решил повторить эксперимент, но ни одно насекомое не рискнуло сесть на его вытянутую руку. Тогда он пошел к ближайшему подъезду и на окне лестничной площадки обнаружил потенциальную жертву – бегающую по стеклу муху. Антон ловко поймал ее, раздавил, положил на подоконник и принялся наблюдать. Ничего не произошло.

«По-моему, у меня начался бред наяву», – сказал Антон и разочарованно толкнул муху пальцем. Та вдруг заработала крыльями и снова заскользила по стеклу.

Вот тут-то Антон, похоже, и связал эти чудеса с событиями, произошедшими в госпитале. Он снова выскочил на улицу и решил отыскать пациента посерьезнее. Взгляд его упал на бредущую вдоль забора хромую подранную дворнягу. Антон помчался к ней, от всего сердца желая обрушить на нее свое милосердие. Дворняга не поняла благородного позыва, и, едва он протянул к ней руку, тут же вцепилась в нее зубами, после чего дала деру, опасаясь людского возмездия. Антон остался стоять, постанывая и прижимая к груди окровавленную ладонь. Но когда взглянул на нее через минуту, от раны не осталось и следа.

Больше Антон не сомневался, в какую сторону бежать. Ворвавшись ко мне домой, он встретил суровые взгляды моих родителей. Те опешили, увидев его улыбку. И все же, помня заботу Антона обо мне, пустили его к телу. Меня не стали увозить в морг, а, раскрыв окошки, оставили до похорон в моей комнате. Антон опустился на колени у кровати, взял меня за руку.

«Ну, давай же! Давай!..» – шептал он.

Стоя призраком за его спиной, я словно чувствовала странное разливающееся тепло. Но с моим лежащим на кровати телом ничего не происходило. Антон дышал на ладони, гладил мои щеки.

«У парня нервы сдали», – сочувственно сказал мой отец и попытался увести Антона.

Но тот продолжал цепляться за меня, трясти. До тех пор, пока отец силой не оттащил его.

И вдруг мир вокруг меня словно перевернулся. Я ощутила холод и жуткую тяжесть в груди и, раскрыв глаза, поняла, что снова стала собой, что нахожусь в собственном теле. По квартире прокатился мамин вопль: впервые слышала, чтобы таким жутким криком выражалась радость. Я привстала и тут же оказалась в объятиях родных. Антон стоял в стороне и со счастливой улыбкой смотрел на меня.

– Невероятно! – прошептала Катя.

– Не веришь? – испуганно взглянула на нее Саша.

– Я верю! Верю! – быстро проговорила та.

– Я бы и сама не поверила, если б на себе не испытала. Вообще, я никому раньше об этом не рассказывала. Даже не знаю, почему тебе захотела…

– А что было потом? – с нетерпением спросила Катя.

– Потом? – Саша пожала плечами. – Потом я быстро пошла на поправку. Врачи поразились моему воскрешению и после обследования объявили, что я полностью здорова. «Мистика какая-то», – только и развел руками главврач областной больницы. Через месяц я снова пошла в школу. Мне даже разрешили остаться в родном классе при условии, что я освою упущенный материал…

– А что Антон?

– Он стал местной знаменитостью. О нем написали в газете, показали по областному каналу, и в поселок хлынули толпы страждущих. Кое-кому он, по-моему, даже помог. Но так, как со мной, у него больше ни с кем не получилось. Видимо, дело было в личной заинтересованности. Школу он практически забросил, и мы почти не виделись.

– А что ты?

– У меня началась прежняя жизнь. О моей болезни быстро позабыли – более того, с прежними подругами у нас эта тема стала своего рода табу. Я снова похорошела, волосы отросли, и за мной, как и раньше, образовался хвост из женихов. И я снова начала встречаться с Сережей Ковалевым.

– А как же Антон?

– При чем тут Антон? Я, конечно, благодарна ему за то, что он меня спас. Но я ведь ему ничего не обещала. Ведь так? Мы с ним разные люди, у нас разная жизнь и разные цели. Он – скучный скромняга, я же совершенно не о таком принце мечтала. К тому же спасал он меня от чистого сердца, а вовсе не потому, чтобы обязать стать своей подружкой. Согласна? В общем, мы с ним после этого почти не общались. Кое-как окончив девятый класс, Антон и вовсе вдруг бросил школу, заявив, что, раз он обрел такой талант, нужно использовать его во благо человечества, и уехал в Питер…

– А ты? – разочарованно спросила Катя.

– Он часто писал, приглашал в гости. После окончания школы я съездила к нему, побыла недельку. Чего не съездить, раз приглашает? Тут ведь ничего такого нет… Тем более с Ковалевым мы все равно тогда расстались. В Питере Антон работал в какой-то шарашке, занимался нетрадиционной медициной или чем-то в этом роде. Потом он пригласил меня встретить в Северной столице Новый год. А теперь вот я решила совсем туда перебраться.

– Так, значит, вы с ним все-таки вместе?

– Ты что? Нет, конечно! – усмехнулась Саша. – Просто подумала: сколько можно пропадать в нашей глуши? Сплошная грязь и люди-уроды. Тем более если в Питере есть у кого остановиться…

– А вот мне в нашей глуши очень нравится, – вздохнула Катя.

– Отчего же тогда уехала?

– Мир решила повидать. Вокруг ведь столько всего интересного!

– Ну что ж, удачи тебе. – Саша залпом допила остатки коньяка, с сожалением посмотрела на пустую бутылочку и сунула ее в щель между полкой и стенкой. – Что-то заболтались мы с тобой. Время уже второй час ночи. Давай-ка лучше спать.

Она молча расстелила постель, завернулась в простынку и мгновенно уснула. Катя же долго лежала, глядя в потолок. Порой она закрывала глаза, и на ее лице появлялась мечтательная улыбка. «Бывает же у кого-то такая любовь! И почему некоторые ее не ценят?» Она представляла себе Антона – почему-то высоким атлетически сложенным темноволосым красавцем, одетым в костюм дворянина XVI века, словно сошедшего со страниц Шекспира, и Александру – даму в белом пышном платье с надменным лицом Снежной королевы. «А если б на ее месте была я? Ни за что бы не упустила своего счастья!.. Эх, мечты, мечты…»