Читать книгу Книга пиратов - Говард Пайл - Страница 4

Почему небольшая приправа дьявольщины не придает неприятного щекочущего привкуса огромной массе респектабельной муки, которая идет на пудинг нашей современной цивилизации? К этому же вопросу имеет отношение другой – почему пират имеет и всегда имел определенное мрачное очарование героического, окутывающего его вымысла? Есть ли глубоко под накопленными обломками культуры скрытый фундамент древнего дикаря? Есть ли даже в эти хорошо отрегулированные времена непокорная природа в респектабельном образе жизни каждого из нас, которая все еще сопротивляется уколам закона и порядка? Чтобы сделать мою мысль более ясной, спрошу, разве каждый мальчик, то есть мальчик любого уровня, не предпочел бы быть капитаном пиратов, а не членом парламента? И мы сами – разве мы не предпочли бы прочитать такую историю, как история захвата капитаном Эйвери Ост-Индского корабля с сокровищами, с его прекрасной принцессой и грузом драгоценностей (которые, как гласит история, он горстями продавал бристольскому торговцу), чем, скажем, историю епископа Аттербери или религиозный роман «Феодора и Дидим» доброго автора Роберта Бойла? Следует понимать, что для невозделанной природы большинства из нас может быть только один ответ на такой вопрос.

В приятной теплоте, которую испытывает сердце в ответ на рассказы о безрассудных сражениях адмирала Нельсона, все они очень интересны, но, даже несмотря на свидетельства о его великолепной храбрости, я полагаю, что большинство из нас предпочли бы вернуться к истории, чтобы прочитать, как Дрейк захватил испанский корабль с сокровищами в Южном море и о том, как он разделил такое количество добычи на острове Плейт (названном так из-за объявленных там огромных дивидендов), что его нужно было измерять в квартовых чашах, поскольку оно было слишком значительным, чтобы его можно было сосчитать.

Смелость и отвага, какими бы безумными и безбожными они ни были, всегда имеют избыток энергии и жизни, чтобы рекомендовать их простому человеку, который сидит глубоко внутри нас, и, без сомнения, его отчаянная храбрость, его битва против огромных возможностей всего цивилизованного мира закона и порядка, многое сделали для популярности нашего друга черного флага. Но не только смелость и отвага делают его любимым в наших сердцах. В этой жажде богатства есть еще одно и, возможно, большее родство, которое заставляет нас фантазировать на более приятные темы вроде истории о разделе сокровищ на пиратском острове, о том, как капитан пиратов прячет свои безбожные доходы где-то на песчаном участке Тропик-Бич до той поры, пока не придет время откопать свои дублоны и потратить, их как лорд в приличном обществе, чем в самых захватывающих историях о его чудесных побегах с королевских крейсеров по извилистым каналам между коралловыми рифами.

И, конечно же, его жизнь полна приключений! Жизнь, полная постоянной бдительности, постоянной опасности, постоянного бегства! Океанский рыцарь, он вечно бродит бесцельно, бездомный; то о нем месяцами ничего не слышно, то он кренит свою лодку на каком-то одиноком необитаемом берегу, то внезапно появляется, чтобы напасть на какое-нибудь торговое судно с грохотом ружей, криками, воплями и адом необузданных страстей, выпущенных на волю, чтобы рвать и метать. Какой карлайловский герой! Какая атмосфера крови, похоти, пламени и насилия для такого героя!

Пиратство, каким оно практиковалось в расцвете своей эпохи, то есть в начале XVIII века, не возникло внезапно. Оно произошло в результате эволюции от полулегального пиратства XVI века, точно так же, как пиратство со своей стороны, было в определенном смысле, эволюцией от неорганизованной, несанкционированной войны периода Тюдоров.

В антииспанских авантюрах елизаветинских дней было много пиратского привкуса. Многие авантюристы – например, школы сэра Фрэнсиса Дрейка – на самом деле снова и снова переступали границы международного права, вступая в сферу фактического пиратства. Тем не менее, хотя их действия не были официально признаны правительством, виновные не были ни наказаны, ни осуждены за их действия против испанской торговли ни дома, ни в Вест-Индии; скорее их хвалили, и считалось, что не совсем зазорно для человека разбогатеть на добыче, взятой с испанских галеонов во времена номинального мира. Многие из самых уважаемых граждан и торговцев Лондона, когда почувствовали, что королева не справилась со своим долгом по продвижению борьбы с великой католической державой, снарядили флоты за свой счет и послали их, чтобы навязать помазаннику Папы хорошую протестантскую войну частного характера.

Некоторые из сокровищ, захваченных в таких предприятиях, были огромными, колоссальными, просто невероятными. Например, вряд ли можно поверить в правдивость «приза», полученной Дрейком при знаменитом захвате галиона в Южном море.

Один из старых писателей-пиратов столетия спустя говорит: «Испанцы и по сей день утверждают, что в то время он брал по 12 тонн посуды и по 16 чаш с монетами на человека (всего их было тогда 45 человек), так что им приходилось вываливать большую часть этого добра за борт, потому что его корабль не мог унести всего этого».

Возможно, это очень сильно преувеличенное заявление автора и его испанских властей, тем не менее в нем было достаточно правды, чтобы убедительно доказать смелым умам того века, что огромные прибыли – «призы», как они их называли, – действительно могли быть получены от пиратства. Западный мир полон имен отважных мореплавателей тех давних времен, которые пересекали великий бескрайний океан на своих маленьких лодках, похожих на рыбацкие шхуны, водоизмещением в несколько сотен тонн, частично для исследования неизвестных морей, частично – возможно, в значительной степени – в поисках испанских сокровищ: Фробишер, Дэвис, Дрейк… и множество других.

В этой необъявленной войне против католической Испании многие авантюристы, без сомнения, были возбуждыемы и подстрекаемы мрачным, кальвинистским, пуританским рвением к протестантизму. Но в равной степени, несомненно, золото, серебро и посуда «Алой женщины»2 во многом связаны с настойчивой энергией, с которой эти отважные моряки отважились на покорение таинственного, великого, неизвестного океана, который простирался до заката, там, в далеких водах, чтобы атаковать огромные, громоздкие, нагруженные сокровищами галеоны, которые сновали вверх и вниз по Карибскому морю и через Багамский канал3.

Из всех ужасных и неправедных вещей религиозная война в старые времена была самой ужасной и наиболее крвавой. Сегодня трудно поверить в холодную, бессердечную жестокость тех времен. Как правило, смерть была наименьшим наказанием, которое влекло за собой захват корабля. Когда испанцы брали в плен англичан, они передавали их в руки инквизиции, а что это на самом деле означало, знает весь мир. Когда англичане захватывали испанское судно, заключенных пытали, либо ради мести, либо чтобы заставить их раскрыть, где спрятаны сокровища. Жестокость порождала жестокость, и трудно было бы сказать, кто из англо-саксов или латинян показал себя наиболее опытным в пытках своих жертв.

Когда Кобхэм, например, захватил испанский корабль в Бискайском заливе, после того, как все сопротивление было прекращено и жар битвы остыл, он приказал своей команде связать капитана, всю команду и каждого испанца на борту – с оружием или без – чтобы зашить всех их в грот и выбросить их за борт. В парусе нашли около двадцати мертвых тел, когда спустя несколько дней его выбросило на берег. Конечно, такие действия вряд ли оставались неотмщенными, и многие невинные жизни были принесены в жертву, чтобы заплатить долг жестокости Кобхэма.

Ничто не может быть более пиратским, чем всё это. Тем не менее, как было сказано, на это замахнулись, закон попустительствовал пиратству, если не санкционировал, и заниматься этим не считалось ниже достоинства людей из благополучных и респектабельных семей. Но мало-помалу протестантизм и католицизм начали испытывать несколько менее смертельную вражду друг к другу; религиозные войны все еще были далеки от завершения, но ножны мечей уже не отбрасывались, если лезвия было обнажены. И так последовало время номинального мира, и появилось поколение, для которого больше не считалось респектабельным и достойным – можно сказать, делом долга – сражаться со страной, с которой твоя собственная земля официально не воевала. Тем не менее, семя вражды было посеяно; было продемонстрировано, что заниматься пиратством против Испании было возможно и при этом безнаказанно. Проливалась кровь и практиковалась жестокость, и, однажды удовлетворенная, никакая похоть не кажется сильнее, чем пролитие крови и практика жестокости.

Хотя Испания, возможно, всегда жила в мире дома, в Вест-Индии она всегда была в постоянно в состоянии войны со всем миром – с англичанами, французами, голландцами. Для нее почти всегда было вопросом жизни или смерти – сохранить власть над Новым Светом. Дома она была банкротом, и после землетрясения Реформации ее власть уже начала шататься и разваливаться на куски. Америка была ее сокровищницей, и только из нее она могла надеяться сохранить и пополнить свой прохудившийся кошелек, полный золота и серебра. Так получилось, что она изо всех сил, отчаянно пыталась не допустить весь остальной мир к своим американским владениям – бесполезная задача, поскольку старый порядок, на котором покоилась ее власть, был сломан и рухнул навсегда. Но все же она боролась, борясь с судьбой, и так получилось, что в тропической Америке это была одна непрерывная война между ней и всем остальным миром. Так получилось, что спустя долгое время после того, как пиратство перестало разрешаться у себя дома, оно с неослабевающей энергией продолжалось в тех далеких морях, привлекая на свою службу весь тот беззаконный злобный элемент, который собирается вместе в каждой недавно открытой стране, где единственным законом является беззаконие, где сила – это право, а жизнь – это жизнь, и получить ее не сложнее, чем перерезать чьё-то горло.

Книга пиратов

Ты – смелый пират.

Я восхищаюсь этим одним из моих любимых героев не из-за его полной приключений и отваги жизни; и не из-за дующих ветров, синего океана или благоухающих островов, которые он так хорошо знал; и не из-за золота, которое он захватил и потратил, и не из-за сокровищ, которые он спрятал. Он был человеком, который знал, что у него на уме и чего он хочет.

Говард Пайл