Читать книгу Тайная книга - Грегори Самак - Страница 11

Вена

Господину Элиасу Эйну.

Господин Эйн,

С прискорбием извещаем Вас о кончине Вашей сестры, г-жи Елены Эйн, которая скончалась от сердечного приступа в своей венской квартире 12 августа сего года на шестьдесят третьем году жизни. Похороны состоятся 16 августа в Вене, на кладбище Оттакринг. Буду Вам бесконечно признателен, если Вы свяжетесь со мной, чтобы мы могли уладить некоторые практические вопросы, касающиеся погребения Вашей несчастной сестры, а также исполнить установленные законом формальности.

Искренне Ваш, нотариус Дорфмейстер

Потрясенный Элиас уронил письмо на пол: отныне он окончательно остался один на свете. У него больше не было ни семьи, ни прошлого, ни будущего. Он закрыл глаза руками.

Елена в земле.

Его любимая сестра сошла в могилу, бедняжка, и никто не проводил ее в последний путь. Какой же одинокой она должна была чувствовать себя… о, любовь моя, моя дорогая сестренка… – рыдал он, уткнувшись лицом в ладони.

Он, не плакавший со дня смерти Анны, своей жены, во второй раз ощутил вкус слез. Сестра его тоже оставила.

Похороны состоялись 16 августа. Однако сейчас уже середина сентября. Наверняка так получилось из-за того, что он сменил адрес.

Из стыдливости он снова бросил взгляд на дверь.

Увидел еще не ушедшего Ти-Тома, который остановился перед его коллекцией книг в маленькой гостиной. Потом заметил Польстериху, торопливо закрывавшую дверь кухни. Проскрипел ее грубый, с провинциальным выговором голос:

– На сегодня у меня все, герр Эйн. Я вам больше не нужна?

– Хорошо, фрау Польстер, можете идти. До завтра, – удалось вымолвить ему.

– До завтра, – ответила она, и старик услышал, как за ней наконец закрылась входная дверь.

Сухой щелчок замка снова вернул его к боли и полному одиночеству.

Он снова подумал о своих близких. И осознал, что с уходом Елены стал последним уцелевшим камнем старинного семейного здания – надолго ли еще? Все его прошлое теперь стало лишь полем руин, а за вечером судьбы неизбежно следовала глухая ночь.

Ему с удивительной точностью вспомнились слова отца, его рассказы о былом престиже их предков, процветавших, пока на них не обрушилось «Окончательное решение»[2].

Потом из глубин его памяти всплыла, словно возвращаясь на поверхность глубоких вод, одна сцена, сыгравшая большую роль в их дальнейшей жизни. Сорок лет тому назад отец, уже зная, что обречен из-за болезни, позвал его с сестрой и попросил, чтобы их оставили с ним наедине.

В тот день Густав Эйн сообщил им о своей последней воле. Вскоре ему предстояло расстаться с жизнью, вслед за двумя его братьями и сестрой, сгинувшими в ночи Майданека. И он поведал, что потомков другой семейной ветви, уцелевших после войны, было всего трое.

Во-первых, Йонатан Эйн, его двоюродный брат, перебравшийся в 1938 году в Соединенные Штаты и избежавший ужасов нацизма. Он погиб в 1949 в Риме, за рулем своей машины, вместе с женой.

Йозеф Эйн, единственный представитель немецких Эйнов, был одним из тех немногих, кто уцелел в трудовых лагерях. Своим выживанием он был обязан исключительной физической выносливости. К несчастью, он утонул в возрасте тридцати одного года, унесенный течением в открытое море с одного из Ашдодских пляжей в Израиле, куда эмигрировал в 1948 году. У него никогда не было детей.

Последним из Эйнов был сам Густав, занимавший пост дипломата в Женеве и защищенный соответствующим статусом.

Элиас и Елена поняли, что со смертью отца станут последней надеждой семьи. И Густав Эйн заставил их пообещать, что они сделают все возможное, чтобы их фамилия не исчезла.

Элиас вспомнил эту клятву, важность которой не понимал все эти годы. И теперь она звучала в нем ужасным приговором.

ХХ век довершил свое дело, одержал верх, и теперь пески прошлого окончательно погребут фамилию Эйнов. С ее концом завершилась и некая глава Истории. Над палачами восторжествовало Право. Возникло еврейское государство. К чему они теперь, эти евреи Европы, со своей диаспорой, историей, своими древними легендами и своей ностальгией?

К чему упорствовать, желая удержать на плаву обломки минувшей эпохи? Эйны сыграли свою партию. В некотором смысле она совпала с исторической ролью евреев Европы.

Но центр Истории снова сместился в другое место, к Атлантике, если только не за нее, к Азии. Он всех их оставил далеко позади, как бесполезные побрякушки, а вместе с ними и множество могил, и вечные жалобы.

Так Элиас и просидел до самого вечера в «ушастом» кресле, погрузившись в свои мрачные мысли.

Ти-Том сразу почувствовал его горе. И в сердце сироты родилось глубокое сочувствие к старику.

Завтра Польстериха найдет записку, в которой Элиас сообщит ей о своей потребности уединиться. Так он сможет укрыться в тишине спальни.

Элиас поставил на место трость и взял музыкальную шкатулку. Но, когда он вечером ее открыл, на него вдруг нахлынули другие детские воспоминания. Он вновь увидел себя одиннадцатилетним среди красного бархата и позолоты Венской оперы. Рядом с ним сидели мать, отец и Елена. Это был его первый в жизни концерт.

Большой оркестр исполнял рапсодию Рахманинова с таким волшебством, что навсегда оставил след в душе маленького Эйна. А через несколько недель мать подарила ему эту музыкальную шкатулку, которая все еще с ним. И мелодия снова взволновала его до слез. Она стала для него мелодией его семьи.

Он просмотрел один за другим предметы, хранящиеся внутри, потом положил туда письмо от нотариуса и осторожно закрыл.

С наступлением ночи, наконец-то оставшись в доме один, Элиас посвятил себя тому, что стало его единственным интересом в жизни: изучению светящейся Книги.

Он спустился в Зал с тайной надеждой обнаружить там упоминание об умершей сестре. В конечном счете это была безумная надежда – отыскать смысл именно в том, что его лишено.