Читать книгу Школа счастья. Роман - Грета Горбъ - Страница 4

Коктейль эмоций

Между видением на площади и началом танцевального курса была пропасть величиной в летние каникулы. И Харианна прыгнула в нее, как пловец с трамплина. На дне плескалось сине-зеленое море. Качаясь на его волнах или бродя по сосновому бору, хвойным палантином наброшенном на взморье, она вспоминала видение на площади Легкие, и улыбка брезжила на её лице.

Миновало лето, на смену явилась осень в бальном золотом платье – за каникулами пришли будни. Для Харианны это были новые будни в рядах счастливого студенческого братства на первом курсе факультета логософии в Институте Нейролингвистики.

На пробный урок «Маски радости», она явилась, когда ансамбль был уже в сборе. Все обратили на нее подзорные трубы оценивающих взглядов.

– Ура, ола! – заорал танцмейстер Саларьев, вскинувши руки, будто древний человек в молитве о дожде. – С нами Харианна! Добро пожаловать в мир сказки, мир вечного танца! Ура, ура!

Она улыбнулась и невольно поёжилась: по залу, несмотря на множество присутствующих, гулял холод.

– Знакомимся! – пустил ее по кругу танцмейстер.

Первым был знойный римлянин с античным профилем, высокий и подтянутый:

– Северин. Очень приятно, – проговорил он юношеским баском, подавая руку.

– Наш герой! – безостановочно комментировал Саларьев.

– О-очень, – ответила на рукопожатие новенькая.

Из-за спины его появилась Милена («Точно камея!» – восхитилась Харианна):

– Привет!

Они обнялись, как старые приятельницы. Харианна уловила теплый аромат ее русых волос, распущенных по спине, и дружеский взгляд голубых глаз.

– Звёздочка наша! – представил Милену танцмейстер.

Затем был черед полной, крепкой дамы:

– Роза! – представилась она, не разнимая губ.

– Великая Роза! – не смолкал танцмейстер.– А большая так уж точно.

«Кубик», – обозначила ее для себя Харианна.

Рядом стояла маленькая, похожая на сушёный абрикос блондинка в ботфортах:

– Клавдия!

«Кого же она мне напоминает?» – улыбалась Харианна.

– Мишель Мерсье! – ответил на ее мысли Саларьев, ставший сейчас конферансье.

Затем была худенькая, кротко-смиренная, будто святая, женщина:

– Мария, – робко улыбнулась она.

– Ты еще попробуешь булочки нашей Марии, санта Лючии! – пообещал конферансье.

За ней:

– Ян Покленов, – высокий, подтянутый гусар, облагороженный залысинами, блестевшими, как полировка на дорогой мебели.

– Это лорд дизайна! – не замолкал Саларьев.

За ним показалась юркая особа женского пола с прозрачными голубыми глазами и выдающимся носом:

– Геката! – присела она в шутовском реверансе.

– Звездочка, это что-то с чем-то, ваще!

«Право первой ночи в этих краях не осталось бесследным», – старалась не выдать своего шока новоприбывшая:

– Харианна!

– Так может просто Анна? – предложила кубическая Роза.

– Да нет, – отшатнулась Хари.

Затем представился штатный фотокор-любитель с висевшим на животе рылом объектива, наведенным на всякого встречного:

– Пометов Теодор, – псевдолюбезно улыбнулся этот обрюзгший… впрочем, еще далеко не старик.– Фотография – это метка момента. И слепок его.

Далее были две сестры, Флора и Лаура, крепкие, туго сбитые, рослые брюнетки с одним кавалером на двоих, Жорой, похожим на кенгуру при росте жирафа, за ними Гарик Арлекинов, сухощавый человек, раскрывшийся в глубоком реверансе:

– Магистр театра марионеток!

– Вот уж где и правда, имя – знамя сути, – прокомментировал Саларьев.

И так далее, еще с дюжины человек в цветных балахонах, узких лосинах, пестрых размахаях, что смешалось в голове Харианны в один пестрый балаган: «Неужели они все в таком виде будут танцевать? Ведь придется иметь с ними дело».

– Ты уже занималась танцами? – не смолкал Саларьев.

– Да, давно.

– Балетом?

– Да.

– Ну, я ж вижу. Осанка. Балетных за километр видно, – не останавливался Саларьев. – Ну, всё, всё, – забил в ладоши. – Теодор покажет нам слайды с нашего последнего бала!

Моментально был спущен белый экран, пригашен свет, и Пометов стал проектировать снимки, сделанные в музейном дворце на широкой мраморной лестнице, затем в парке с фонтаном, статуями и далее в бальном зале с неопознанным летающим объектом из хрусталя под условным названием люстра.

На снимках дамы были запечатлены в бальных платьях, в диадемах, с цветами и перьями в волосах, мужчины в ливрейных фраках или мундирах с эполетами и лентами через грудь вместо портупеи.

Харианна нахмурилась: эти снимки кaзались стоп-кадрами из фильма о Сисси, австро-венгерской императрице Елизавете, супруге Франца-Иосифа, когда ее бойкотировала ломбардская знать и в знак неприятия послала к ней на прием вместо себя своих кухарок, конюхов, горничных в барских платьях.

– Ах, красавица! Красота собственной персоной! – восклицал Саларьев при виде каждого нового снимка. – Глаз не оторвать!

В самом деле, убранство залов было великолепно.

Сисси, чтобы не испортить праздник, велела вызывать к ней послов своих господ – кухарок, конюхов, горничных – и принимала их так, как если бы они были господами: ведь те являлись на оповещение глашатая о том, что сейчас предстанет пред августейшими очами маркиз Карабас такой-то или герцогиня Дюшесс такая-то. Когда маркизы и княгини узнали об этом, они поняли, что проиграли партию: императрица поставила им мат один на всех. Блестящий сеанс одновременной игры.

– Просто красотка! Это красота красоты, – бомбардировал ушные перепонки Лукиан Саларьев.

Красотки же из зала собой не просто любовались, они восторгались, не сводили восхищенных глаз с экрана и всплескивали руками в умиленье.

Наконец, начался урок. От впечатления, которое он произведет, зависело решение новенькой, ходить или не ходить в школу танцев. Лукиан Саларьев разбивался в лепешку и стелился вокруг мелким бесом, чтобы угодить, увлечь, заинтересовать новенькую.

– Начинаем со «Святого Бернарда»! Хари, разреши! – подхватил он ee, будто для вальса, собственно, это и был простенький сельский вальсок два притопа, три прихлопа, и повел – три шага вправо, топ, топ, три шага влево, топ, топ. В круг два шага, из круга, вальс по кругу, «качели» или же «балянсе», дама кружится под руку кавалера и переходит к следующему. Повтор!… А теперь под музыку! – и включил фонограмму.

И слепой конь найдет дорогу, если зрячий ямщик правит. Харианна влилась в ансамбль на одном дыхании, притопывала, кружилась, любезно обмениваясь улыбками с партнерами, которые больше не казались конюхами, горничными или кубиками, а людьми обходительными, благожелательными и даже обаятельными. Да что там обаятельными?! Добрейшими и милейшими. Наверное, такими, они себя и видели на экране. Голова Харианны шла кругом, она корила себя за скоропалительную резкость первого суждения.

Следующий танец мог танцевать любой, кто запомнил последовательность и направление шагов. Но, что станцуют вдвоем, невозможно станцевать одному, а что могут выстроить в танце две пары, невозможно сделать одной, а уж дюжина пар вообще плетет кружевные чудеса. И простенький танец приобретает необычайную силу, если сила эта умножается сообща, приводя каждого в состояние бурного счастья. Харианна не чувствовала тела, кружилась, перекочевывая (или как это здесь называется, прогрессируя) от партнера к партнеру, на месте которого, однако, частенько оказывалась дама – вечная статистика десяти девчонок на девять, а то и на пятóк ребят. Иногда приходилось приседать, чтобы станцевать «качели» и покружиться с таким партнером в юбке. И, тем не менее, Харианна была в упоении еще в большем, чем на площади Легкие: есть разница – пить воду или смотреть, как ее пьют другие.

Саларьев подливал масло в огонь:

– Прекрасно, Хари! Чудесно! Браво!

И скользил по ней взглядом из-под полуприкрытых век: мол, с этой все понятно. Танц-маньячка, и у себя на похоронах станцует…

За окном стемнело, и стёкла окон превратились в зеркала; Харианна повторила разученное, но движения её по свидетельству окон были тяжеловаты. Она просто ходила под музыку, а надо было танцевать!

«Легче, легче! Где пресловутая легкость бытия?» – подумала она и увидела в отражении стремящегося к ней Саларьева:

– Легче, легче! – он подлетел и увлек ее в вальс. – Замечательно, прекрасно! Но надо еще работать и работать!

Харианна растворилась в музыке и на лице ее была не улыбка, а печать музыки, отпечаток абсолютного счастья от полного слияния с ее гармонией.