Читать книгу Прикосновения. 34 эссе о внутреннем величии - Грета Ионкис - Страница 6

Самым благородным и привлекательным из великих философов назвал Спинозу современный английский мыслитель Бертран Рассел. Чем же интересен для нас этот философ XVII столетия? Вот как отвечает на этот вопрос Генрих Гейне в своем сочинении ”К истории религии и философии в Германии”: ”При чтении Спинозы нас охватывает то же чувство, что и при созерцании великой природы в ее пронизанном жизнью покое. Лес возносящихся к небу мыслей, цветущие вершины которых волнуются в движении, меж тем как непоколебимые стволы уходят корнями в вечную землю. Некое дуновение проносится в творениях Спинозы, поистине неизъяснимое. Это как бы веяние грядущего. Дух еврейских пророков еще покоится, быть может, на их позднем потомке. Притом в нем чувствуется сосредоточенность, какая-то самоуверенная гордость, какая-то величавость мыслей: она также кажется унаследованной, ибо Спиноза принадлежал к тем семьям-мученикам, которые в те годы изгонялись ультракатолическими королями из Испании. С этим сочетается еще терпение голландца, также никогда не изменявшее этому человеку ни в жизни, ни в его произведениях”.

Барух Спиноза (правильнее д’Эспиноза, 1632–1677), один из величайших философов мира, родившийся и умерший в Голландии, по крови и воспитанию был евреем. Он не перестал им быть и после херема (проклятия, отлучения от общины), который был наложен на него в 1656 году. Отлученный Спиноза не перешел в христианство. Многое в его жизни, полной перипетий, загадочно. Сама его личность окружена легендами, которые при ближайшем рассмотрении являют свою несостоятельность. Репутация безбожника и опасного ”матерьялиста”, тянущаяся за ним, как шлейф, из века в век, обеспечила терпимость ревнителей советской идеологии, его не ”клевали”, как философов-идеалистов, начиная с Платона и кончая Лосевым, но его и не читали.

Стоит вчитаться в работы Спинозы – и эта ложная репутация рушится. Теорема 15 его знаменитой ”Этики” звучит так: ”Всё, что только существует, существует в Боге, и без Бога ничто не может ни существовать, ни быть представляемо”. Согласитесь, назвать атеистом человека, написавшего эти слова, можно лишь по злому умыслу. А Спиноза не просто выдвигает тезис, но доказывает свою теорему, используя при этом привычную терминологию своих противников-схоластов: все эти субстанции, модусы, акциденции, бесконечные величины. К этим терминам прибегал и его ближайший предшественник, восставший против догматической схоластики, Декарт, которому Спиноза многим обязан. Новалис называл Спинозу человеком, ”опьяненным Богом”, а спинозизм – ”перенасыщением божеством”.

Почти все задаются вопросами: в чем причина отлучения и каковы его последствия? Юный Спиноза блестяще закончил в Амстердаме общинную школу, которая славилась в еврейском мире. Он прекрасно знал Библию, Талмуд, религиозную философию, древнееврейскую поэзию. Не забудем, что среди его сочинений имеется ”Очерк грамматики еврейского языка”. Вне школы он изучал, помимо родного испанского, португальский (в ту пору – язык общины), голландский и латинский языки. Посещая школу латинского языка известного вольнодумца ван ден Энде, он основательно изучил математику и естествознание, приобщился к основам древнегреческого языка. Латинский язык вывел Спинозу за пределы иудаизма, на латинском написано его раннее сочинение ”Краткий трактат о Боге, человеке и его счастье” (1658–1660). Он станет зачинателем библейской критики, опередив тюбингенскую школу на два столетия. Забегая вперед, можно сказать, что, подвергнув Священное Писание историческому исследованию, Спиноза пришел к заключению, что Библию нельзя рассматривать как слово Божье, продиктованное Богом. Это, по его мнению, человеческий документ, составленный разными авторами, в разное время и при различных обстоятельствах. Но она остается словом Божьим в истинном значении этого слова, т.е. в том смысле, что в ней проповедуется истинная религия. А сущность религии заключается, по его мнению, не в следовании догмам, не в строгом соблюдении обрядов, но в любви к Богу. Лучшее выражение этой любви – благочестие и послушание, ведущие к добродетельной жизни. Эти мысли он изложит в своем ”Богословско-политическом трактате” (1670) и разовьет в ”Этике” (издана после его смерти в 1677 г.).

Крамольные идеи бродили в его голове с юности, и он делился ими с друзьями. Смелость и независимость мысли и суждений молодого философа, видимо, навлекли на него гнев всемогущих общинных старейшин. В обосновании херема говорится, что Спиноза распространял чудовищно ложные учения и не поддавался никаким увещеваниям.

Хотя многие единоверцы и отвернулись от Спинозы, он не стал изгоем. В Амстердаме Спиноза был душой кружка образованных людей. Кружок ”спинозистов” продолжал изучать и пропагандировать идеи учителя (а учитель был подчас моложе своих последователей!) и после его отъезда из Амстердама. Изгнанный из города по требованию руководства общины, Спиноза поселился неподалеку в деревушке Оверкерк, где его поддерживали друзья. Здесь он провел несколько месяцев, после чего вернулся в город. Чем жил Спиноза в дальнейшем? Не желая всецело зависеть от друзей (отец его умер за два года до отлучения, и связи его с семьей оборвались), он научился шлифовать стекла и достиг такого мастерства, что оптики охотно покупали его товар. Остальное время было заполнено научными и философскими занятиями.

Спиноза был хрупкого здоровья, он унаследовал от рано умершей матери туберкулез. Он знал о своей болезни, потому отказался от мысли жениться, вел жизнь скромную и размеренную. Бедность не угнетала его, он научился довольствоваться малым, более всего ценил возможность познания и независимого труда. Ценя уединение, он не был анахоретом, а оставался любезным, благовоспитанным, полным достоинства человеком, общения с ним искали. В Амстердаме он провел четыре года, покинул его добровольно в 1660 году, три года прожил близ Лейдена, а затем переселился в предместье Гааги.

В Амстердаме в 1663 году был опубликован труд Спинозы ”Основы философии Декарта”, единственное произведение, которое вышло при жизни автора под его именем. Книга выросла из лекций, которые он читал единственному ученику (бывают же такие счастливчики!), студенту теологического факультета Лейденского университета.

Почему именно о Декарте вел Спиноза беседы со своим учеником? Великий философ, математик, физик и физиолог Рене Декарт (1596–1650), всемирно известный своим постулатом: ”Cogito, ergo sum” (”Мыслю, следовательно, существую”), был старшим современником Спинозы и в известной степени соотечественником. Француз по рождению, Декарт всю сознательную жизнь провел в Голландии, по уровню образования и благосостоянию превосходившей в ту пору другие европейские государства. Ее республиканское устройство способствовало свободомыслию. Учение Декарта, его ”новая философия” завоевали умы голландской профессуры. Не только в голландских, но и в бельгийских и ближайших университетах Германии философия была преобразована в духе учения Декарта. Он первым заявил о самостоятельности философии как науки. До этого философию изучали как придаток теологии, курсы богословия и философии читали одни и те же профессора.

Философия Декарта способствовала рождению Спинозыфилософа. Он развил идеи Декарта; пытаясь решить вопросы, поставленные гением Декарта, он создал собственную систему философии. У Декарта он заимствовал математический метод изложения, который придал его сочинениям четкую форму.

Везде Спинозу окружали друзья и почитатели, среди них встречались и знатные люди. Близким другом Спинозы был Генрих Ольденбург, княжеского рода, представлявший Нижнюю Саксонию в Англии и ставший ученым секретарем лондонского Королевского общества (иначе Академии наук). Он посетил Спинозу в его скромном сельском жилище, их переписка длилась семнадцать лет. ”Люби меня, как я тебя люблю”, – заканчивает Спиноза одно из писем к Ольденбургу. Ольденбург всего на три месяца пережил своего задушевного друга.

Значительную роль в жизни Спинозы сыграл Ян де Витт, лидер республиканской партии, вставший во главе Голландии в очень неспокойное время, в 1653 году. Страна только вышла из войны с кромвелевской Англией, ущерб был велик. Неожиданная смерть Вильгельма II, лидера партии принцев Оранских, позволила прийти к власти республиканцам. Ян де Витт и его старший брат Корнелиус сумели добиться экономического подъема Голландии и победы в новой войне с Англией, где в это время королевская власть была уже восстановлена. Это возбудило зависть и алчность французского короля Людовика ХIV. Вначале его войска заняли Фландрию (по сей день жители старинного Брюгге не могут говорить спокойно об этих событиях), затем Король-солнце вторгся в Голландию и захватил ее треть, обосновавшись в Утрехте. Растерявшегося Яна де Витта отстранили от власти, власть перешла к молодому принцу Оранскому, который и впрямь стал спасителем отечества. Оранжисты распространяли клеветнические слухи об измене Яна и Корнелиуса де Витт, и они были растерзаны науськанной озверевшей толпой. Случилось это 29 июня 1672 года чуть ли не на глазах Спинозы. Это был едва ли не единственный случай, когда он плакал в отчаянии.

Общение с мудрым правителем, каким, несомненно, был Ян де Витт, его покровительство помогли Спинозе закончить и анонимно (!) опубликовать ”Богословско-политический трактат”. Ради этого он переехал в Гаагу в 1670 году. Его сосредоточенность на Ветхом Завете и истории еврейского народа, библейская критика дали основание думать, что трактат написан в ответ на наложенный на него херем, однако последующие исследования доказали безосновательность этих предположений. Спекулятивный (от Speculations – размышления) склад ума, созерцательность Спинозы не отменяли его интереса к современности. Между тем злобой дня являлось вторжение кальвинистского духовенства в государственную жизнь и его претензии на исключительную и руководящую роль в области умственной жизни. При этом свои непомерные притязания церковники основывали на авторитете Ветхого Завета, к которому они апеллировали, себя же они уподобляли библейским пророкам. Спиноза, живший в стране, которой управляли свободомыслящие и веротерпимые люди, понимал опасность партии оранжистов, которую поддерживали клерикалы, потому он выступил против иерархов церкви в интересах свободной общественности. Направляя свою критику на библейских пророков, Спиноза метил в кальвинистов. Целью трактата было раз и навсегда установить отношения между религией и разумом, государством и церковью. Спиноза доказал, что философия не имеет ничего общего с теологией и никак не может быть ее прислужницей. Он отстаивал свободу мысли, свободу совести. Религия, которой он не отрицал, в его философско-этической системе есть религия разума.

Макс Даймонт в своей книге ”Евреи, Бог и история” пишет: ”Еврейский психиатр Зигмунд Фрейд приподнял завесу над тайнами человеческого разума. Открытие психоанализа революционизировало все представления человека о самом себе и об отношении духа к материи. За три столетия до Фрейда еврейский философ Барух Спиноза писал о губительности аффектов и провозгласил освобождение философии от мистики, открыв тем самым путь к рационализму и современной науке.

Книга Спинозы вызвала в Европе настоящую бурю. Ярости богословов не было границ, они первыми обвинили анонимного автора в атеизме: ”Автор построил здание своего атеизма с искусством сатаны”. Картезианцы (последователи Декарта) поспешили отмежеваться от сочинения, чтобы снять с себя ответственность. Переведенная на голландский язык, книга была запрещена и конфискована сразу же после издания в 1671 году. Спустя три года она была осуждена специальным указом нового правителя. Продолжая работать над ”Этикой”, Спиноза не рассчитывал увидеть ее опубликованной. Она была известна в рукописи лишь его ученикам и друзьям.

Тем не менее известность Спинозы росла. Неожиданно он становится объектом внимания двух монархов Европы. Спустя три недели после гибели братьев де Витт принц Конде, главнокомандующий французскими оккупационными войсками, приглашает Спинозу в Утрехт, где ему обещают высокое покровительство при условии, что он посвятит одно из своих сочинений французскому монарху. Ответив, что он посвящает свои сочинения только истине, Спиноза возвращается в Гаагу. Полгода спустя он получает предложение курфюрста Пфальцского занять место ординарного профессора философии в Гейдельбергском университете. Профессор богословия Фабрициус в письме, написанном по поручению Карла Людовика, обещает: ”Вы будете пользоваться совершенной свободой философствования; он (курфюрст. – Г. И.) только надеется, что вы не злоупотребите этой свободой для подрыва и нанесения вреда господствующей религии”. Но и это лестное предложение Спиноза отклоняет.

”Этика, доказанная в геометрическом порядке” состоит из пяти частей, в которых трактуется: I. О Боге; II. О природе и происхождении души; III. О происхождении и природе аффектов; IV. О человеческом рабстве, или О силах аффектов; У. О могуществе разума, или О человеческой свободе.

Пантеистическое мировоззрение Спинозы рационалистично, т.е. это воззрение, видящее в разуме сущность человека. Определяя смысл человеческой жизни, Спиноза исходит из понятия Бога.

Человеческая душа, по Спинозе, есть часть мировой души. Человек не способен действовать по свободной воле, ибо все его поступки (как, впрочем, и бездействие) определяются единым, всеобъемлющим бытием, иначе говоря – Богом. По формальной логике, Спиноза вроде бы приходит к полному отрицанию нравственности, поскольку отсутствует ответственность за действия. Но плодотворность теории Спинозы для этики как раз и заключалась в том, что он различал разумные действия и действия под влиянием аффектов. Человек, подчиненный аффектам, или страстям души, несвободен в своих действиях. Причиной аффектов – вражды, зависти, страха, скорби и др. – являются заблуждения, невежество. Чтобы достичь свободы, нужно совершенствовать свой разум. Свобода заключается в познании, в укрощении аффектов, наконец, в успокоении души, которое рождается от созерцания Бога. Истинное познание природы страстей освобождает и исцеляет от них, так достигается свобода.

Спиноза учит нравственному совершенствованию. В его основе – знание и познание. Познание сопряжено, по его разумению, с радостью и блаженством. Блаженство – это не награда за добродетель, это сама добродетель. Высшее блаженство заключено в усовершенствовании общества, которое должно заботиться о духовном и телесном здоровье своих граждан, особенно молодежи. Спиноза первым стал создавать не только индивидуальную, но социальную этику, при этом он принадлежал к философам, которые объясняли мир, и никогда не претендовал на то, чтобы изменить его. Он не давал конкретных рекомендаций. В нескольких теоремах он представил тип будущего общества с его требованиями гуманности и справедливости. Нынешняя модель западной цивилизации учла эти фундаментальные идеи Спинозы, но лишь в самом общем виде. Современный мир озабочен и обеспокоен духовным и телесным здоровьем.

Спиноза в своей ”Этике” не делает акцента на национальных различиях, а сосредоточен на понятиях Бога и человечества. По словам Альберта Эйнштейна, Спиноза был творцом ”космической религиозности”. Лишь в глазах несведущих потомков он прослыл атеистом.

Интерес к Спинозе пробудился в Германии в конце ХVIII века. К тому времени немецкие философы переросли деизм, который еще находил поддержку у французских энциклопедистов, в частности у Вольтера, насмехавшегося над Спинозой. А вот Гёте был убежденным спинозистом. Гердер (немецкий историк, философ-просветитель) не раз отмечал ”зацикленность” Гёте на Спинозе: ”Хоть бы раз Гёте взял в руки какуюнибудь другую латинскую книгу, кроме Спинозы!” Гёте был не одинок в своем увлечении: пантеизм стал тайной религией молодых поэтов и философов-романтиков. В ”споре о пантеизме”, а фактически в полемике о Спинозе приняли живейшее участие Гёте, Форстер, Кант. Молодой Шеллинг пишет Гегелю, с которым он в одно время обучался в Тюбингенском университете: ”За это время я стал спинозистом, ты скоро узнаешь, каким образом”.

Для Гёте было чрезвычайно важно, что Спиноза подтвердил неразрывную связь Бога и природы. Этот философ обусловил ценность и достоинство единичных явлений тем, что установил обратную связь их бытия с божественной субстанцией. Это пусть Гегель считает, что ”учение Спинозы было философией субстанциальности, а не пантеизмом” (”Лекции по философии религии”), а для него, Гёте, Спиноза прежде всего философ, убедительно идентифицирующий Бога с Природой.

Природа, по мнению Гёте, – средство к успокоению современной души, вечный животворящий родник. ”Природа немедленно отвергает как несостоятельного всякого, кто изучает и наблюдает ее недостаточно чисто и честно”. Прачувство живого бытия, единого в Боге, которое было ведомо и Спинозе, запечатлел Гёте в стихотворении зрелой поры:

На Гёте производили впечатление не только спокойная строгость и точность в аргументации ”Этики”, но и сама личность Спинозы, и его жизнь, такая простая, достойная и гордая. В автобиографической книге ”Поэзия и правда” Гёте отдал дань уважения этому ”гению знания” и ”самому чистому мудрецу”, как позже назовет Спинозу Ницше. Предоставим слово Гёте, ведь лучше не скажешь: ”Этот великий ум, так решительно на меня воздействовавший и оказавший такое влияние на весь строй моего мышления, был Спиноза. После того как я везде и всюду тщетно искал средство, которое помогло бы формированию моей неучтимой и прихотливой сути, я напал наконец на его ‘Этику’. Что я вынес из трактата Спинозы и что, напротив, в него привнес, в этом я не сумел бы дать себе отчета. Как бы то ни было, он успокоил мои разбушевавшиеся страсти, и словно бы в свободной и необъятной перспективе передо мной открылся весь чувственный и весь нравственный мир. Но прежде всего захватило меня в этом мыслителе полнейшее бескорыстие, светившееся в каждом из его положений. Удивительное речение: ‘Кто доподлинно возлюбил Бога, не станет требовать, чтобы Бог отвечал ему тем же’, со всеми предпосылками, на которых оно основывается, со всеми следствиями, которые из него вытекают, заполонило все мои мысли. […] Всё уравнивающее спокойствие Спинозы резко контрастировало с моей всё будоражащей душевной смутой, его математическая метода была как бы зеркальным отражением моего образнопоэтического мышления, и его строго теоретическая метода истолкования, которая многими считалась недопустимой в применении к нравственным проблемам, как раз сделала меня его верным учеником и страстным почитателем”.

Спиноза укрепил веру автора ”Фауста” в божественное начало в этом мире, но при этом Гёте характеризовал себя как ”решительного нехристианина”. ”Предпосылок христианского миросозерцания – дьявола и первородного греха – Гёте не принимал, следуя своему учителю Спинозе”, – пишет, сокрушаясь, русский богослов Сергей Соловьёв в статье ”Гёте и христианство”.

Когда Гёте впоследствии приступил к исследованиям мира и природы, почерпнутое им у Спинозы продолжало расти и развиваться и достигло со временем полного расцвета. Гёте был обязан Спинозе не только как мыслитель, но и как поэт. ”Гёте был Спинозой поэзии”, по словам Гейне: ”Учение Спинозы вылетело из математической куколки и порхает вокруг нас в виде гётевской песни. Отсюда ярость наших ортодоксов и пиетистов против песен Гёте”.

Спинозизм Гёте имел глубокие последствия, ибо влияние такого великого ума на духовную жизнь немцев и человечества было значительным, а с этим влиянием приобретало господство над умами и учение Баруха Спинозы.

Спиноза сыграл заметную роль в философской революции, которую переживала Германия на исходе ХVIII века. Он стал ее соучастником благодаря молодому Шеллингу, на первых порах ревностному продолжателю Спинозы. ”Шеллинг вновь восстановил природу в ее законных правах, он стремился к примирению духа и природы, он хотел восстановить их в предвечной мировой душе” (Гейне). Учение Спинозы и натурфилософия, как ее обосновал в молодости Шеллинг, по существу, представляют одно и то же. Он понимает натурфилософию как ”спинозизм физики”. Он пробует писать, используя математическую форму a la Spinosa. Ум Шеллинга, строгая мысль влекут его к автору ”Этики”. Но когда в 1801–1802 гг. он изложил в нескольких статьях свою философию, теоретик йенских романтиков Фридрих Шлегель откликнулся так: ”Это действительно спинозизм. Но без любви, то есть без того единственного, что я ценю в Спинозе”. Через несколько лет он повторит свой приговор: ”Он вполне владеет буквой Спинозы, но только ею. Духа же Спинозы, а именно любви и красоты, короче говоря, того в Спинозе, что несравненно лучше его системы, в нем нет и следа”. Шлегель в своих оценках не объективен, он увидел в Шеллинге только логика. Между тем Шеллинг не был панрационалистом, подобно Гегелю. Да, Шеллинг метался между Спинозой и Платоном, между Фихте и Кантом. Ум с сердцем были у него явно не в ладу. Если Гёте был поэтом-мыслителем, то Шеллинг чем далее, тем больше становился мыслителем-поэтом, разумеется, не для того чтобы угодить Шлегелю, просто он был одарен от природы склонностью к поэзии. Даже отойдя от натурфилософии, Шеллинг не уставал пропагандировать спинозизм. В мюнхенских лекциях 1827 года встречаем его признание: ”Спинозизм, невзирая на множество нападок и мнимых опровержений, никогда не становился чем-то пройденным в подлинном смысле слова, никогда не был по-настоящему преодолен, и, должно быть, никто не может надеяться достичь в философии истины и совершенства, не погрузившись хотя бы отчасти в своей жизни в бездну спинозизма”. Он был пророком науки, который инстинктивно, по вдохновению овладевает истиной. Такие гении системы, как правило, не создают. Величественную философскую систему смог создать товарищ студенческой юности Шлегеля рационалист Гегель.

Гегель довольно часто цитирует Спинозу, ссылается на него, полемизирует с ним и идет дальше. Шеллинг, по его мнению, потерпел неудачу, поскольку ”Спиноза не занимался натурфилософией, он трактовал другую часть конкретной философии – этику”, откуда невозможно было извлечь метода, столь необходимого для науки о природе. Гегель ясно понял и указал противоположность между философией Спинозы и материализмом. Материализм принижает дух до поглощающей его материи и тем самым разрушает основу нравственного воспитания человеческого рода. Спиноза одухотворяет материю и всё подчиняет возвышенному нравственному закону: ”Высшее определение, предназначение человека – это его направленность к Богу, чистая любовь к Богу, как говорит Спиноза, sub specie aeterni ” (”В аспекте вечности” – лат.). Гегель своим авторитетом перечеркнул ложный знак равенства между спинозизмом и атеизмом и снял клеймо безбожника с ”маленького амстердамского еврея”.

Споры, которые велись в философских и околофилософских кругах Германии в начале ХIХ века, выявили разброс мнений относительно учения Спинозы. Оказалось, есть спинозисты и спинозисты. Так, лидер йенских романтиков Фридрих Шлегель в ”Разговоре о поэзии” (1800) пишет: ”Я едва могу понять, как можно быть поэтом, не почитая и не любя Спинозы, не став вполне его приверженцем”. Спустя шесть лет в письме брату Августу, тоже романтику первого призыва, он признается: ”Я никогда не перестану восхищаться самим Спинозой, законченной формой его духа, его величием и красотой. Но я никогда не признавал спинозизма как единственной философии, как системы, исключающей всё остальное… Спинозизм, если в него верить как в систему и полную истину, разрушает самые благородные силы”. Далее он называет ведущих романтиков, причастных спинозизму. А как им не быть причастными, если все они были пантеистами, подчас тайными?! Шлегель спокоен за Новалиса, который в своей сосредоточенности на загадках природы, в своих мистических озарениях добился ”полной метаморфозы спинозизма”. А вот в будущем Людвига Тика Шлегель не уверен: ”Причина меланхолии и бездеятельности Тика – в том, что он чересчур спинозист”. Шлейермахер небезнадежен. Он – спинозист ”на оригинальный манер”: этику Спинозы он хочет сделать религией всех образованных людей.

Мимо Спинозы не мог пройти и Ницше, в своей философии как никто другой сосредоточенный на проблемах морали. Быть может, этот бесконечно одинокий мученик познания лучше других понял трагедию Спинозы, трагедию свободного ума и страдальца ”во имя истины”. В программном произведении ”По ту сторону добра и зла” есть у него строки – предостережения, обращенные к философам, друзьям познания, к этим рыцарям печального образа: ”Окружите себя людьми, подобными саду… изберите себе хорошее одиночество, свободное, веселое, легкое одиночество, которое даст и вам право оставаться еще в каком-нибудь смысле хорошими! Какими ядовитыми, какими хитрыми, какими дурными делает людей всякая долгая война, которую нельзя вести открытою силой! Какими личными делает их долгий страх, долгое наблюдение за врагами, за возможными врагами! Эти изгнанники общества, эти долго преследуемые, злобно травимые, – такие отшельники по принуждению, эти Спинозы или Джордано Бруно – становятся всегда в конце концов рафинированными мстителями и отравителями, хотя бы и под прикрытием духовного маскарада и, может быть, бессознательно для самих себя (доройтесь хоть раз до дна этики и теологии Спинозы!)…”