Читать книгу Психодрама. Теория и практика. Классическая психодрама Я. Л. Морено - Грете Лейтц - Страница 4

Труд жизни Я.Л. Морено под названием «триадическая система», для которого в качестве сокращения стало привычным использовать термин «психодрама», занял свое прочное место в психо- и социотерапии.

Психодрама, социометрия и групповая психотерапия – это взаимосвязанные субметоды триадической системы, которая в качестве общего метода, иногда называемого также триадическим, представляет собой самостоятельный подход в теории и практике. Этот метод рассматривает человека как действующего субъекта в межличностных отношениях и в конкретных условиях его жизни, как homo interagens в им создаваемой и в свою очередь на него воздействующей ситуации.

Триадическую систему можно изобразить в виде треугольника, углы которого символизируют три субметода (рисунок 1).

В ходе сценического воспроизведения жизненных ситуаций, фантазий и сновидений в воображаемой реальности спонтанной игры благодаря особым формам организации психодрамы и многочисленным техникам этих субметодов человек в буквальном смысле рассматривается «in actu». В этой метареальности в форме действия осуществляется психодрамотерапия.

Рис. 1. Триадическая система

Социометрия занимается человеком «in situ», т. е. в сети его межличностных отношений. Социометрическое исследование и социометрическая терапия осуществляются с помощью таких техник, как социометрический тест,– метод, основанный на выборе, который предназначен для прояснения неформальных социоэмоциональных отношений между представителями определенной группы – или изображение социального атома. Под социальным атомом понимается наименьшая единица совокупности всех возможных межличностных отношений, так называемой «социальной вселенной», а не, скажем, индивид, рассматриваемый отдельно от его отношений. Социальный атом делает наглядной констелляцию отношений определенного человека, в рамках которой осуществляются релевантные для него ситуации взаимодействия. При использовании «Теста социального атома», SAT – который также называют «Social Network Inventory», SNI (61a) – эту наименьшую сеть отношений данного человека рисуют или изображают с помощью символов, а полученные результаты включают в процесс терапии.

Групповая психотерапия предоставляет клиенту или пациенту возможность разобраться в своих проблемах во взаимодействии с другими членами группы. Так, например, группа позволяет пациенту, ситуация которого должна быть исследована и прояснена психодраматически, для изображения в этой ситуации конкретных, не присутствующих здесь людей выбрать членов группы, которые будут играть их роли. После игры исполнители дают обратную связь о том, что они переживали в данной роли. Кроме того, они связывают это переживание со своим собственным опытом и проблемами, что мотивирует их с течением времени эти проблемы также психодраматически проработать самим.

Чтобы ясно осмысливать динамику группы и терапевтически использовать ее позитивный потенциал для группы в целом, а также для ее отдельных членов,– т. е. конструктивно обходиться с деструктивным напряжением,– в ходе группового процесса время от времени в групповых играх, а также социометрически исследуются отношения, сложившиеся между членами группы. При этом также и здесь отдельные члены группы нередко снова оказываются в таких же констелляциях отношений, как в своих родных семьях, и играют соответствующие роли, например, лидера группы, отверженного, изолированного и т. д. Осознание социометрической позиции зачастую побуждает к исследованию ее причин. В свою очередь психодраматическое исследование происходит нагляднее и быстрее всего, ибо воспроизведение взаимодействия с изображаемыми людьми, например, с родной семьей, отчетливо показывает, как это взаимодействие повлияло на возникновение данных констелляций отношений. Следовательно, субметоды триадической системы, «которые столь близки друг другу и друг другу необходимы» (93), должны рассматриваться во взаимосвязи.

В том случае, когда эту взаимосвязь – как это часто бывает – разрывают, не только теряется их системная взаимозависимость, но и невозможно полностью понять их сущность. Это иллюстрирует рисунок 2.

Только в последнее время три субметода стали все больше восприниматься и использоваться в их взаимосвязи. Насколько это важно, нам станет понятно, если мы обратимся к подходу Морено, ориентированному на встречу и ситуацию.

Смелый шаг Морено состоял в том, что, сознавая всю сложность положения вещей, он обратился к возможностям театра для изображения жизненных ситуаций и использовал их в психодраме для терапии. Чтобы действительно «составить себе представление», он хотел видеть пациентов «in actu et in situ», изучать их как действующих субъектов в их жизненной ситуации и им помогать. Это намерение, при данных терапевтических условиях казавшееся нереалистичным, Морено осуществил благодаря разработке собственного совершенно нового средства: субметодов триадической системы.

Рис. 2. Два подхода к восприятию психодрамы:

А. Триадическая система

Б. Раздельное восприятие субметодов триадической системы

Значительное до того времени пренебрежение реальной жизненной ситуацией пациента со стороны медиков и психотерапевтов тем более удивительно, что все мы из личного опыта знаем, что неблагоприятные ситуации ухудшают наше психическое и физическое самочувствие, а их изменение к лучшему позволяет нам снова воспрянуть духом. Это богатство человеческого опыта народная мудрость метко выражает в нашем языке, когда в определенных ситуациях мы говорим: «Это [оно] разрывает мне сердце, это [оно] у меня в печёнках сидит, от этого меня тошнит и т. д.» Это «оно» в словоупотреблении относится к соответствующей ситуации. В отличие от «Оно» в психоанализе его можно назвать «ситуативным Оно».

Если мы представим себе, как с изменением ситуации меняется не только наше психическое, но и физическое самочувствие, когда, например, «ситуативное Оно», от которого у нас только что «дух захватило» или которое даже «парализовало» нас, превращается в другое «Оно», «которое заставляет наше сердце биться сильнее», то мы можем понять, почему в случае разнообразных нарушений здоровья Морено в своем диагностическом и терапевтическом подходе останавливался на положении, данной ситуации пациента и в своей триадической системе считался с тем фактом, что на психическое и соматическое здоровье человека наряду с генетической программой особенно сильное влияние оказывает его ситуация.

Значение ситуативного подхода Морено становится еще более ясным благодаря высказыванию ведущих специалистов в области психосоматической медицины фон Уэкскюля и Весиака:

«Мы не понимаем заболевания нашего пациента, пока отделяем реакции его организма <…> от ситуации, в которой он находится в данное время… До сих пор мы можем лишь по отдельности сопоставлять результаты физиологических, психологических, социологических методов. Для понимания человека как сомато-психо-социального феномена нам требуется… модель, с помощью которой можно интерпретировать взаимосвязи между этими тремя категориями» (132a).

Эти взаимосвязи охватывает триадическая система Морено. Его ситуативному подходу предшествовали размышления о встрече.

Встреча – это самый ранний опыт межличностных отношений. Она сопровождает нас, принимая все новые формы, от рождения до конца жизни. Принимая во внимание это положение вещей, Морено в своей первой публикации «Приглашение к встрече» (78) представил развитие человека как осуществляющийся во встрече процесс индивидуации. В этом тексте подчеркивается, что всякий раз при нарушении встречи необходимо задать три простых, но принципиальных вопроса:

«Что это за положение?»

«Как мы оказались в этом положении?»

«Как нам выйти из этого положения?»

Если мы теперь обратимся к взаимосвязи между встречей и ситуаций, то установим:

Рис. 3. Взаимосвязь между встречей и ситуаций

Встреча проявляется в двух взаимосвязанных феноменах интеракции и отношения. Они являются составляющими любой ситуации (рисунок 3).

То, что отличает одну ситуацию от другой, и то, что их объединяет, можно сравнить с двумя формами энергии маятника. В фазе качания энергия маятника – это кинетическая энергия, в момент неподвижности маятника, в поворотном пункте – потенциальная энергия. Соответственно, встреча выражается в феноменах взаимодействия и отношения, способных переходить друг в друга. Вместе они определяют соответствующую специфическую ситуацию.

Радикальное изменение ситуации происходит либо благодаря новому взаимодействию, т. е. кинетически, либо благодаря изменению энергетического потенциала констелляции отношений.

Так, например, напряженная ситуация между рассерженной матерью и ее испуганным ребенком может измениться в результате того, что ребенок начинает горько плакать, и разжалобленная мать после этого берет его на руки. Это изменение ситуации происходит благодаря изменению взаимодействия. Однако изменение той же самой ситуации может также произойти благодаря тому, что неожиданно для ребенка появляется любимая бабушка, и доверие к ней уменьшает его страх перед матерью, т. е. изменение ситуации осуществляется через изменение констелляции отношений. Таким образом, наша повседневная жизнь развертывается в постоянном потоке сменяющих друг друга ситуаций. Патогенными, или патологическими, условия становятся тогда, когда в сложной ситуации взаимодействие различных общающихся между собой партнеров оказывается зафиксированным на определенной неблагоприятной схеме развития событий и уже не допускает изменения ситуации. Партнер по взаимодействию, которому нанесен наибольший вред закрепившейся ситуацией, в общем и целом становится декларированным пациентом.

Подход, процедуру и целевую установку триадической системы – помочь клиенту или пациенту креативно изменить свою ситуацию (через изменение ролей и/или отношений) – можно проиллюстрировать с помощью эллипса, форма которого определяется двумя его центральными точками.

На рисунке 4 форма эллипса символизирует ситуацию; две его центральные точки отображают данное взаимодействие и констелляцию отношений.

Подобно тому, как форма геометрического эллипса изменяется с изменением одной или обеих центральных точек, точно так же в рамках социометрически-психодраматической групповой психотерапии изменяется ситуация клиента или пациента, а вместе с нею – его самочувствие вследствие изменения взаимодействия (в результате психодраматического вмешательства) и/или констелляции отношений (в результате социометрического вмешательства). Вместе с тем, косвенно меняется также и самочувствие группы людей, включенных в данную ситуацию.

Рис. 4. Соотношение компонентов жизненной ситуации и субметодов психодрамы

Проиллюстрируем взаимопроникновение психодрамы, социометрии и групповой психотерапии в рамках триадической системы Морено на примере психодраматического сеанса терапии одного депрессивного пациента.

ПРИМЕР: 22-летний студент еще за полгода до начала группы начал получать – без существенного успеха – медикаментозное лечение в связи с возрастающей подавленностью и снижением работоспособности. В группе он вял и безучастен. В ответ на вопросы других членов группы по поводу его подавленности он немногословно выражает свое чувство безнадежности. Она столь велика потому, что болезнь подкралась незаметно и становится все тяжелее. Если бы психодрама смогла помочь, он тоже хотел бы стать протагонистом; но ему не приходит на ум ни одна стоящая ситуация. Его жизнь проходит между студенческой комнатой и лекционным залом. Он все больше и больше отдаляется от своих коллег. Они надоели ему или – пожалуй, еще больше – он надоедает им. В семье, которую он изредка навещает, дела обстоят точно так же.

Поскольку пациент выразил свое принципиальное согласие принять участие в психодраме, а члены группы проявили к этому интерес, я в качестве терапевта приглашаю его на «сцену». Приняв к сведению мое объяснение, что психодраму можно начать также и без темы, главное – желание, пациент в качестве протагониста решился на следующую игру. Однако он вновь подчеркнул, что не может себе представить, как это с ним должно происходить.

Когда и на сцене ему не приходит в голову ни одна ситуация, которую можно было бы изобразить, я прошу его закрыть глаза и, отрешившись от ситуации в данный момент, дождаться, когда перед его внутренним взором предстанет какая-либо картина. Затем он может изобразить, как она выглядит и каким он себя в ней видит.

После некоторого периода молчания пациент описывает то, как он бесцельно едет на своей машине по пустынной улице. Он просто уезжает. Когда мы начинаем инсценировать его образ, ландшафт становится каменистым. Каменные глыбы преграждают путь, и он может идти дальше только пешком. Следуя за протагонистом, я применяю технику дублирования и с помощью таких высказываний, как «Когда я смотрю направо, я вижу… а когда я гляжу налево…», пытаюсь направить его внимание в обе стороны, а также вперед и назад. Но куда бы он ни взглянул под свинцовым небом, повсюду лежат серые в трещинах каменистые глыбы. Машины уже не видно; он потерял всякое направление. Мы со всех сторон исследуем глыбы, сверху и снизу, но не находим никаких намеков на выход из положения.

Мой выход из этой неприятной для ведущего психодрамы ситуации заключается в том, чтобы спросить протагониста: «Эта пустынная местность, в которой мы заблудились, – это то, как вы себя ощущаете в настоящее время и воспринимаете мир?» Пациент соглашается, и я подтверждаю, что благодаря этому сценическому переживанию его чувств «вошла в образ». Мое высказывание, похоже, он принимает с удовлетворением.

Вернувшись вместе с протагонистом из сцены в группу, я прошу тех членов группы, которые из собственного опыта знакомы с чувством безысходности, об этом ему рассказать.

В оставшееся после этого шеринга время я предлагаю пациенту социометрически проработать свою ситуацию, дополнив ее и, возможно, конкретизировав. Он проявляет готовность к этому. После объяснения понятия «социальный атом» я протягиваю ему горсть монет и прошу использовать их в качестве символов для обозначения наиболее значимых для него людей таким образом, чтобы самая большая монета, символизирующая его самого, находилась на определенном расстоянии от других монет, символизирующих людей, которые его окружают, в соответствии с его чувством близости или отдаленности. Называя своих родственников, пациент с помощью монет начинает изображать отношения с ними. К моему удивлению, он вскоре кладет медную монету на серебряную, которая символизирует его самого. На мой вопрос, кого обозначает эта монета, я получаю ответ: «Моего младшего брата». И когда я справляюсь, не хочет ли он немного о нем рассказать, протагонист, становясь все более неразговорчивым, говорит: «Он умер: самоубийство». Замкнувшись в себе и устремив неподвижный пустой взгляд на покрывающую «его» медную монету, он замолкает. На некоторое время в группе наступает тягостное молчание, после чего я спрашиваю, не лежит ли его брат точно так же на его душе, как монета, означающая брата, на его собственной монете, и замечаю, что глаза пациента становятся влажными. Поэтому я прошу его закрыть глаза и, как только он увидит себя в ситуации с умершим братом, изобразить ее.

Увиденная протагонистом картина еще во время ее изображения инсценируется психодраматически. Протагонист, расслабившись, сидит между своим младшим и старшим братьями на берегу реки. В то время как вначале обмен ролями с младшим братом незаметен, протагонист в роли старшего брата, не возвращаясь в собственную роль, чтобы его сдержать, все больше наседает на младшего. При применении техники «мыслей вслух» протагонист в своей собственной роли, явно возбужденный, говорит: «Прочь, как можно быстрее прочь от обоих!» – и при этом разражается катартическим плачем. Как только он вновь успокаивается, я спрашиваю, не хочет ли он в психодраме встретиться с умершим братом. Он соглашается. Затем, когда пациент стоит напротив покончившего с собой брата, у него вырывается крик: «В твоей смерти виноват только я. Если бы тогда у реки я столкнул этого умника в воду!» В ходе последующего обмена ролями с умершим протагонист, теперь в роли мертвого, никак не реагирует на эту вспышку. Он также не извиняет его, но вдруг говорит совсем другим голосом: «Ах, ты ведь знаешь, что спор на реке не был чем-то особенным, даже тогда, когда он относился к тогдашней финансовой проблеме, в которой я, должно быть, был повинен. Я покончил с собой, потому что наряду с этим давлением я не мог больше переносить старого чувства, что к вам не принадлежу. Что бы я ни делал или ни говорил, все было неправильным, особенно в глазах отца; а наш “младший босс” (то есть старший из трех братьев) умел разве что вторить ему, чтобы стать любимчиком».

Когда при возвращении в собственную роль протагонист слышит эти слова, повторенные исполнителем роли младшего брата в точности так, как он сам их до этого произнес в роли брата, он, расхаживая по сцене, размышляет вслух: «Да, “младший босс” всегда был любимцем! Я также усвоил, что только малыш никогда не бывает прав».

При этих словах протагонисту вспомнилась одна забытая сцена из дошкольного времени. Он думает, что она имеет какое-то отношение к брату. Поэтому ему хотелось бы ее разыграть. В сценическом действии, во время ее краткого изображения, он произносит в роли отца то, что в пятилетнем возрасте случайно услышал, проходя мимо бурно ссорящихся родителей, а именно: «…И вообще откуда я знаю, что малыш – мой ребенок?» В ходе ролевой обратной связи после игры протагонист явно находится под впечатлением от этих слов, произнесенных в роли отца, и говорит: «Тогда я не понял всего значения замечания, а только с гордостью ощутил, что отец любил нас, старших сыновей, больше, чем младшего, хотя он в семье был для меня самым любимым. До сих пор я никогда не вспоминал слов отца, но теперь мне ясно, что с тех пор, наверное, я постоянно жил в этом конфликте. Непостижимо, что только в связи с психодраматической сценой на берегу реки мне стало ясно, что, когда старший брат вел себя подло, я не защищал младшего, более мною любимого, а вместо этого внутренне “отключался”. В подобных ситуациях, которые я всегда переживал как тягостные, мне обычно хотелось бежать, не важно куда. Только теперь я замечаю, что при психодраматическом изображении поездки на машине во время первой сцены я испытывал то же чувство, как в подобных ситуациях дома, только еще сильнее. Не защищать “маленького” брата – непростительно.

Но, возможно, отец и “младший босс” виновны еще больше? Во всяком случае я уже не чувствую, что один ответственен за это самоубийство».

В последовавшей затем последней – вымышленной – сцене его психодрамы протагонист говорит отцу и старшему брату то, чего он никогда не сказал бы в реальности: «Мы никогда не говорили о самоубийстве. Вы вели себя так, словно столь же мало ответственны за случившееся, как если бы упавшая башенка на коньке крыши убила малыша! – и при этом мы все виновны в его смерти, мы все, слышите, вы? Наверное, вы больше всех!» Его глаза сверкают, его дотоле тихий голос становится громким и твердым, его тело напряжено. С этой вспышкой чувств игра заканчивается.

Прежде чем снова вернуться в группу, протагонист бросает взгляд на изображение его социального атома, которое по-прежнему лежит на столе. Он убирает со своей серебряной монеты медную монету, символизирующую брата, и кладет ее рядом со словами: «Мы всегда были в семье самыми близкими. Для меня это так и останется, останется и печаль. Но тяжесть, ужасная тяжесть, уже не так велика».

Отвечая на вопрос, какой внутренний образ имеется у него в данный момент, протагонист с закрытыми глазами произносит монолог: «Теперь небо ясное. Я уже не еду куда-то прочь на машине. Я еду к тебе на могилу. Я буду еще не раз приезжать к тебе со всей моей виной. Но при этом я могу дышать, снова свободно дышать и думать…»

Этот пример показывает, как на практике психодрама и социометрия проникают друг в друга, содействуя терапевтическому процессу. Но он также иллюстрирует то, насколько важно даже при случающемся иногда одностороннем использовании того или иного субметода триадической системы осознавать антропологическую взаимосвязь психодрамы, социометрии и групповой психотерапии. Ибо именно ее операционализированная взаимосвязь и является тем,– если еще раз вернуться к уже упоминавшемуся суждению фон Уэкскюля и Весиака,– что позволяет целостно рассматривать человека как «сомато-психо-социальный феномен», делает его постижимым и вместе с тем предоставляет возможность соответствующей терапии.

В первой сцене психическое состояние пациента стало наглядным и ощутимым благодаря психодраматически изображенному представлению, но его зависимость от социальной сферы жизни пока еще не понятна. Вербально такую связь пациент пока еще не мог создать. Всякая мысль, по всей видимости, вытеснена. Отсутствие у него каких-либо идей можно было бы истолковать как сопротивление. Но поскольку психодрамотерапия обычно исследует состояние пациента в переплетении его психических и социальных аспектов, в представленном примере было совершенно естественным после изображения психического состояния протагониста во время первой сцены социометрическими средствами, в нашем случае с помощью «теста социального атома», прояснить также и его социальную ситуацию.

Как правило, выполнение этого теста не составляет труда, как в данном примере, так что сопротивление едва ли когда-либо проявляется. Напротив, наглядное изображение клиентом или пациентом собственной сети отношений как бы само собой мотивирует его к психодраматической конфронтации с окружающими его людьми.

В случае нашего пациента его отношение к своему младшему брату, которое в тесте социального атома обратило на себя внимание необычным расположением символа брата, удалось сравнительно легко перевести психодраматическую сцену с тремя братьями на берегу реки. В свою очередь, она помогла пациенту осознать ситуацию, релевантную первому основному психодраматическому вопросу: «Что это за положение?»

Далее, сцена на берегу реки большей частью уже ответила и на второй основной психодраматический вопрос: «Как мы оказались в этом положении?» «Status nascendi» ситуации, характеризующейся констелляцией отношений и взаимодействием трех братьев, затем могла быть показана психогенетически через изображение забытой ключевой сцены из детства. Данная сцена пришла на ум протагонисту благодаря спонтанности психодраматического действия.

Значение спонтанности для раскрывающей психодрамотерапии Морено выражает словами: «Импровизация позволяет бессознательному (не поврежденному сознанием) свободно расширяться» (83).

В нашем примере спонтанность психодраматического изображения оказалась также ключом к познанию и пониманию детского конфликта пациента и его психодинамики: «Психодраму можно охарактеризовать как тот метод, который доискивается до истины души с помощью действия» (93).

Пример показывает, как психодрама, «играючи», ведет от спонтанного сценического действия к «сценическому пониманию», сегодня много обсуждаемому также и в психоанализе (4a, 70a), и благодаря приобретенной в действии мотивации еще на психодраматической сцене позволяет протагонисту проверить конкретные выводы в вымышленном пробном действии.

Психодраматически достигнутое нашим протагонистом понимание связи между его депрессивным психическим состоянием и его жизненной ситуацией (стереотипными отношениями и взаимодействием трех братьев, так сказать, в поперечном и продольном разрезе истории жизни, т. е. в нынешнем положении, а также в прошлом) привело к изменению его отношения к смерти младшего брата. Это побудило пациента через новое поведение в последующей вымышленной конфронтации со своим отцом и старшим братом дать конкретный ответ на третий основной психодраматический вопрос: «Как нам выйти из этого положения?» Психодрама позволила протагонисту осознать у себя так много вытесненной ярости, что благодаря этому новому эмоциональному опыту и – как следствие этого – происшедшему изменению установки он сумел изменить свое прежнее поведение и, выйдя в игре из апатического состояния, которое дотоле основывалось на предсознательно воспринимаемой, взятой исключительно на себя вине за самоубийство младшего брата, разделить ее также с отцом и старшим братом. С изменением аффективного состояния от неопределенной подавленности к направленному гневу изменилось также соматическое самочувствие пациента. Его прежде застывший пустой взгляд, его тихая, дрожащая речь и вялые мышцы в ходе психодраматического действия сменились сверкающими, с вызовом глядящими глазами, сильным голосом, повышенным мышечным тонусом, что обозначило важный шаг по выходу из депрессии.

Как показывает данный пример, триадическая система психодрамы, социометрии и групповой психотерапии понимает человека целостно в его социо- и психогенетических взаимосвязях, в его телесности и аффективности и открывает ему возможности для того, чтобы по-новому строить свою жизнь, а также для самораскрытия. Она дает ему понимание и открывает перспективы.

Хотя в центре внимания в данной книге находится психодрама с ее важнейшими техниками, вариантами и многочисленными возможностями, все же нельзя забывать, что социометрическое мышление всегда должно быть основой lege artis интервенций психодрамотерапевта.