Читать книгу Черный кот на рояле, или В возбуждении уголовного дела отказать - Григорий Башкиров - Страница 6

Не откладываю дело в долгий ящик и … нос к носу сталкиваюсь с Воробьем.

– Воробей, надо бы подалдонить.

– Давай чуть позже, сейчас никак не могу. – Он явно торопится.

– Куда ты так резко намылился?

– Да Леха позвонил, просит подъехать быстро. Заморочка у них наметилась, вроде прихватили кого– то. – Убегая, говорит Воробей.

Ладно, можно и подождать. Я возвращаюсь на рабочее место и, пока есть время, беру пример с деда – начинаю заниматься писаниной.

Это занятие очень скоро мне надоедает до чертиков. Гляжу на часы. Боже мой, всего-то половина двенадцатого. Чтобы убить время, а заодно узнать свежие криминальные события, произошедшие с утра в районе, захожу в дежурку.

О, знакомые все лица! У стола дежурного, положив на колени свою неизменную папку, что-то пишет Костя Васильев. В углу, развалившись на стуле, и болтая ногами в грязных стоптанных башмаках, нагло ухмыляется Павлик Спиридонов по кличке «Спиридон», двенадцати годов от роду. «Спиридон» – известнейшая личность, причиняющая милиции в лице Васильева столько головной боли, сколько за конкретно взятый промежуток времени при всем желании не смогла бы причинить банда рецидивистов. От невинных проделок «Спиридона» на ушах стоит весь район, где он соизволит проживать. Тут разбитые витрины магазинов и киосков, искореженные телефоны-автоматы, там дымящиеся помойки. Как Мамай по Руси, гуляет «Спиридон» по району, оставляя после себя мрак и разруху.

Ко всему прочему, Павлик был любознательным и изобретательным. Когда ему стукнуло одиннадцать лет, ему на глаза, скорее всего, попался роман А. Дюма «Граф Монтекристо». На некоторое время Павлик пропал из виду, испарился и все! Но рано облегченно вздохнули торгаши. День и ночь напролет, делая перерывы лишь для короткого тревожного сна, «Спиридон», сидя в подвале овощного магазина, острым гвоздем и другими подручными инструментами, скреб кирпичную кладку, проделывая путь в помещение склада.

Работая гораздо продуктивнее, чем узники замка Иф, он уже на третий день через образовавшийся пролом диаметром тридцать сантиметров, упер двадцать трехлитровых банок томатного сока. Результатом осмотра дырки участковым, явился сделанный им вывод, что преступник имеет низкий рост, короткие и тонкие кости, то есть, является ребенком или карликом. Поскольку карлики в районе никогда замечены не были, то подозрение сразу пало на малолеток, а именно на «Спиридона», который резко ударился в бега.

Разумеется, заявление директора магазина о краже тут же легло на стол Васильеву. Костя поступил гениально просто. Под большим секретом, под честное слово о неразглашении, выяснил у директрисы, что украденный сок был старый и испорченный. Затем, узнав, что в ближайшей школе неожиданно введен карантин по кишечному заболеванию, получил списки заболевших учеников, и в этот же день наведался к ним домой.

Все, как и предполагалось изначально, заболели животом после распития томатного сока на банкете, устроенном ни кем иным, как «Спиридоном». Теперь, когда доказательная база имелась, можно было брать вора, что Костя мигом осуществил. Застав Павлушу дома на горшке, за шиворот, как он был со спущенными портками, приволок в отделение. Поняв, что все доказательства против него собраны, и запираться не имеет смысла, с криком, полным отчаяния, – «Все, колюсь, начальник!» – Спиридон во всем чистосердечно признался. Его пожурили, поставили на учет в детской комнате милиции и отпустили с миром, наказав родителям внимательнее приглядывать за сыном, на которого последним было глубоко наплевать. «Спиридон» в компании себе подобных, этот случай до сих пор называет «моя первая ходка». Сколько теперь накопилось этих ходок – не счесть. А все потому, что Павлик Спиридонов не «субъект», то есть не достиг четырнадцати лет – возраста уголовной ответственности и привлечен быть не может.

– Ну что, повязал «Спиридона»? Никак еще и с поличняком, – подкалываю Костю. Тот тягостно вздыхает и обреченно отмахивается.

– Какой поличняк, начальник!! Колоться не буду, хоть на куски режьте!! – разрывая ворот рубашки детскими грязными ручонками, взвивается от негодования Спиридонов.

Не обращаю больше на него внимания, потому что в коридоре слышится топот и возбужденные голоса.

В дежурную часть с шумом заваливаются Воробей и Бритвин, предварительно затолкнув туда увесистым пинком под зад двух длинноволосых испуганных юношей. В руках у Воробья красная спортивная сумка, из которой он извлекает и кладет на стол дежурного авто магнитолу, коричневую кожаную куртку, солнцезащитные очки в большой модной оправе и черный блестящий «Поляроид» – заветную мечту советского фотолюбителя.

– Откуда дровишки? – пытается шутить Альберт.

– Оформишь обоих по «мелкому», – пропуская мимо ушей вопрос Полякова, говорит Воробей, – рапорта сейчас напишем. А пока пошли резервного за понятыми и заактируй изъятие.

– Этих к себе берете?

– Пока пусть здесь посидят. Подойди ко мне, – обращается Птицын к одному из парней. – Слушай сюда. Сейчас берешь лист бумаги и о-очень подробно обо всем пишешь. Если мне твое сочинение понравится, то оформлю явку с повинной. Все понял? Тебя это тоже касается, – поворачивается Воробей ко второму.

– Рассади их, Альберт, по разным камерам, и пускай извилинами шевелят.

В это время, отстранив плечом загораживающих проход Бритвина и Краснова, в дежурную часть протискивается Галевич. Окинув взглядом присутствующих, недовольно бурчит:

– Вы что здесь столпились. Заняться нечем?

Тут же замечает разложенные на столе дежурного вещи и вопрошающе поднимает глаза. Вижу, как Петя и Леха бочком пододвигаются к двери и быстро смываются, поскольку по известной причине в их планы не входит разговор на близком расстоянии с замом, распознающим специфические запахи даже издалека.

Воробей выступает вперед и с видимой неохотой докладывает.

– Да вот, хлопцев только что задержали с краденым, уже в расколе.

Галевич заметно преображается.

– Как на них вышли? По оперативным данным?

– А как же?

– Хорошо. Со следствием связывались? – В голосе Галевича начинает проявляться нетерпение.

– Какое следствие, заявителя еще нет. Не установлен он пока. – Уточняет Толя.

Азартный блеск в глазах Галевича угасает. Для порядка, чтобы ни расслаблялся, за какую – то незначительную мелочь выговаривает Альберта и уходит.

Мне в дежурке пока также делать нечего и я следую за ним на выход.

Дойдя до двери в наш отсек, оборачиваюсь и вижу, как Галевич резво ныряет к Михалычу.

– Никак уже докладывать побежал, – усмехаясь, говорит Воробей, неизвестно как вдруг очутившийся у меня за спиной.

Зайдя в кабинет, слышу хрипловатый Петрухин голос, прислушиваюсь.

– Ну, мы, как обычно, с тылу к Людмиле зашли. Все как положено, по стольнику приняли, стоим, пивом запиваем. Болтаем о всяких делах.

Уже уходить собрались, и тут Людмила говорит: – Хотите воришек нахватить? – и через окошко показывает на этих охламонов. Нас-то снаружи не видно, а они как на ладони. – Как раз перед вашим приходом вещи купить предлагали по дешевке. – «Отвели» мы их подальше от ларька, чтобы Людку ни подставлять, и задержали. Один из них, что повыше, брыкаться пытался. Пришлось в лоб заехать. – Петя переводит дух, закуривает. – Тут Воробей подъехал.

– Так они прямо в машине и «поплыли». Сегодняшней ночью пьяные из иномарки какой-то уворовали. Увидели, что на заднем сиденье сумочка лежит, по стеклу хрясь! И все в порядке. Владелец уже наверно схватился, сейчас прибежит, как миленький. А у нас все на мази. Пусть проставляется. Так, что сегодня вечером гуляем. – Торжественно заканчивает монолог Бритвин.

Я же расцениваю данную перспективу не по-Бритвински, как свершившийся факт, а как весьма туманную, поскольку только что лично наблюдал «виражи» Галевича.

– Не спеши губы-то раскатывать, Михалыч наверно уже обо всем знает, – пытаюсь остудить Петра.

– А хоть и знает, в любом случае это Воробьева земля, ему и разбираться. Альберта я уже предупредил. Как терпила заявится, сразу позовет. Он тоже с нами подписывается, какое никакое, а участие принимал. – Продолжает делить шкуру не убитого медведя Петруха.

В это время из моего кабинета раздается бьющая по нервам высокая резкая трель телефонного звонка. Наверное на выезд, успеваю подумать я, хватаю трубку и слышу голос Альберта.

– Забери у меня акт изъятия, шмотки, и быстро топай к Михалычу.

Ставлю сослуживцев в известность о полученном указании. Петин взор сразу померк.

– Начался первый акт «марлизонского» балета, – злобно шипит он, встает и, заложив руки за спину, смотрит через окно на снежную грязь.

Загрузившись в дежурке всем необходимым, появляюсь у Михалыча.

Михалыч не спеша поднимается из-за стола, открывает дверцу встроенного шкафа и помещает туда принесенную мной сумку.

– Там все соответствует акту? – Интересуется он, принимая у меня документы.

– Конечно, – отвечаю я.

Соков прочитав документы, внимательно на меня смотрит и вдруг предлагает сесть. Без привычной паузы и пространного вступления, начинает говорить.

– Суть в том, что мне из Главка п-позвонили. Напрямую обратился к ним иностранный дипломат, секретарь п-посольства что ли. Так вот, сегодня на нашей территории, ночью у него в машине разбили стекло и украли вещи. Он сюда вместе с женой в гости к теще из Москвы п-приехал. В Главке по этому поводу….

– Какому? – переспрашиваю я, изображая недоумение, – что он к теще приехал?

– Не п-придуривайся! По поводу кражи случился п-переполох. Даже из столицы звонили, интересовались. – Соков при этом понижает голос. – Приказали п-принять все меры. Его уже к нам направили.

– А вы, – он повышает голос, – на п-преступников втихаря выходите, задерживаете практически с поличным и «темните», не докладываете. Мне Галевич сообшил, что они им уже давно разрабатывались, но не было доказательств. А сегодня тепленьких взяли. Молодцы!! Орлы!!

Я чуть не падаю со стула.

Михалыч берет карандаш и делает на настольном календаре пометки.

– Скажи Птицыну чтобы быстро их опросил и п-потом весь материал ко мне. Как п-придет заявитель, пригласишь зайти в мой кабинет. Дежурный в курсе. Иди, работай.

«Это же надо. Пригласишь… Вежливо… Что еще надо этому долбаному дипломату сделать?» – мысленно завожусь я.

Передаю суть разговора Воробью. Он чертыхается и уходит в дежурку.

Минут через пятнадцать Поляков торжественным голосом сообщает мне, что заявитель прибыл. Иду по коридору навстречу высокому, худощавому мужчине лет сорока. Рядом с ним молодая миловидная женщина. Оба одеты как с картинки из каталога модной одежды. Понятно – иностранцы, чтоб им было неладно. Не могли, как люди, тихо, мирно подойти в отделение. Мы бы их спокойно встретили, отдали вещи, приняли благодарность и, пожелав всего хорошего, довольные друг другом, расстались. Воришек передали бы без лишнего шума в руки следствия и все. Так нет, нужно трезвонить на весь город, из-за какой-то ерунды выходить на самые верха, наивно надеясь получить от них мгновенную помощь. Ведь не понимают люди, что большой начальник, пообещав лично разобраться, все равно по цепочке дойдет до меня. Потому что самое главное звено в этой цепочке – я, исполнитель. Только от моего умения и расторопности зависит быть или не быть. Я не один, нас много. По отдельности и все вместе именно мы являемся тем фундаментом, на котором и возвышается огромная, громоздкая постройка из показателей, процентов и иных неосязаемых элементов. И если он вдруг временами проседает, то к чертовой матери сыплется вся конструкция.

Согнав со своего лица злобную маску, натянуто улыбаясь, представляюсь и, как положено, интересуюсь анкетными данными заявителя, и какое именно горе завело его в наши края. Его фамилия Шмидт.

– Как у мятежного лейтенанта, – почему– то первое, что приходит мне на ум.

Предлагаю Шмидту и супруге пройти в кабинет Сокова. Доставив их к месту назначения, хочу сразу уйти, но Михалыч неожиданно указывает мне на стул, предлагая остаться.

Лицо Михалыча серьезно и озабочено. Рабочий стол просто завален бумагами. Сразу видно, что это очень занятый и важный человек. На Михалыче надет мундир при всех регалиях, хотя поутру он был в гражданской одежде. Носить форму Михалыч не любит и, находясь в отделении, предпочитает надевать обычный костюм. Одевается в форму лишь в случае вызова к руководству или приезда какой-либо из многочисленных комиссий.

Соков встает и выходит из-за стола. Широким жестом приглашает вошедших граждан садиться. Потом устало опускается в кресло сам. Слегка наклоняет тело вперед, надевает очки, которые никогда не носит. Вынимает из кожаной, черной папки белоснежный лист бумаги с тиснением в углу и внимательно смотрит на Шмидта. Теперь он готов выслушать потерпевшего, понять его проблемы и, главное – помочь! А как иначе?

Речь Шмидта безукоризненно правильна, с едва заметным акцентом. Сразу видно – дипломат! Образованный человек! Из его неторопливого рассказа я понял, что у них за границей, оказывается, не принято забирать с собой из оставляемой на ночь вне гаража, собственной автомашины все, что могут снять и отвинтить злодеи в отсутствие хозяина, как ежедневно поступает наш родной доморощенный автолюбитель. Дело не в личном пижонстве, а в том, что там никого не интересуют щетки дворников, лобовые стекла, колеса отдыхающего в ночное время транспорта. Оказывается – не принято это там. Тут все понятно – изобилие товара! Перенасыщение рынка!

Вот и господин Шмидт так торопился увидеть и обнять любимую тещу, что совсем позабыл о нашей суровой действительности. Как последний простофиля посчитал он, что вовсе не обязательно таскать с собой Корф с фотоаппаратом и другие вещи, не нужные ему в квартире. Хорошо хоть ключи догадался из замка зажигания вытащить.

Проснувшись в прекрасном расположении духа, приняв ванну и плотно позавтракав тещиными блинами, вышел на улицу к машине и увидел, что его любимица несколько покорежена, и в салоне отсутствуют дорогие его сердцу вещи. Сразу, конечно, стал обзванивать всех и вся. В результате чего его просто послали. Разумеется к нам. Но «дело века» взяли под жесткий контроль.

Господин Шмидт замолкает, снимает и протирает мягкой тряпочкой очки в тонкой золотой оправе.

Смотрю на Михалыча. Его лицо горит негодованием от только что услышанного. Кажется, он сию секунду готов сорваться со своего места и без промедления ринуться на поиск негодяев, доставивших столько горя милейшему Шмидту. Но с видимым трудом сдерживает себя от этого благородного, но опрометчивого для человека его уровня шага. Лишь пафосно отделывается дежурной фразой о личном безмерном сочувствии господину дипломату. Потом задает несколько ничего не значащих вопросов и что-то при этом записывает в блокнот неизменным карандашом (чтобы в последствии запись устранить). Михалыч даже материалы «расписывает» подчиненным тоже карандашом и с той же целью. Закончив все предварительно необходимые манипуляции, Соков берется за трубку массивного черного телефона с множеством различных рычажков, кнопок и клавиш. Этот величественный агрегат стоит на его столе исключительно для красоты, потому что был сломан еще при прежнем начальнике и принят Михалычем по «наследству» как любителем старины. Он напряженно крутит пальцем диск. Я еле сдерживаю смех, приблизительно догадываясь о ближайшем развитии событий.

– Дежурный!! – голос Михалыча суров и грозен. – Сегодня ночью в районе совершено опасное преступление в отношении иностранного гражданина. Срочно поднять по тревоге свободный от службы личный состав. Усилить патрульные группы. Обеспечить оперативную группу спецтехникой и транспортом. Вызвать кинолога со служебно-розыскной собакой… – Сокова понесло, его уже не остановить, голос звучит все тверже и тверже и …. О боже, он не заикается. Я жду. По логике вещей сейчас дойдет до вертолетов, дальней морской авиации и высадки десанта. И вот оно началось…

– Да, чуть не забыл, обязательно свяжись с базой кат……, – тут Михалыч во время осекся, поняв, что катера сейчас задействованы быть ну никак не могут, потому что на дворе зима. И опять стал заикаться.

– В общем, ты сотрудник опытный и сам все п-прекрасно знаешь, не в первый раз… – Михалыч бросает трубку и устало откидывается на спинку кресла.

Шмидт и супруга сидят, не шелохнувшись, слушая этот бред. Их лица выражают глубокое почтение и спокойствие за благоприятный для них исход. Шмидт робко пытается возражать, мол, не стоит отрывать от дела стольких занятых людей ради их скромных персон. Но Михалыч его тут же перебивает.

– А как Вы думаете? Мы должны оперативно и четко реагировать на все заявления. Закон нас этому обязывает. А мы, как известно, слуги народа, живем и работаем для людей! – Высокопарно завершает представление Соков, уткнув на последнем слове прямой, как штырь указательный палец в потолок.

Немного помолчав, приводя в норму несколько сбившееся дыхание, Михалыч обращается ко мне.

– Товарищ лейтенант, п-примите у господина Шмидта заявление, опросите его. Обратите особое внимание на характерные п-приметы похищенных вещей, и немедленно дайте сведения в информационный центр.

Михалыч показывает, что деловая часть разговора закончена и предлагает Шмидту и супруге проследовать за мной. У самых дверей, как Мюллер Штирлица, просит меня остаться.

– П-примешь заявление, опросишь и п-попроси через часик вернуться. Сошлись, например, что из Главка прибудет по их душу лучший следователь….Придумай что-нибудь.

Я согласно киваю и удаляюсь. Подробно записываю Шмидтовы показания. Он и супруга до сих пор многозначительно переглядываются и одобрительно качают головами. Да, всерьез и надолго заглотили они наживку, заброшенную Михалычем.

Воробей и остальные уже давно врубились, что их самым бессовестным образом кидают, в прямом смысле проносят мимо кассы. И кто? Михалыч!! И дело тут вовсе не в сорвавшейся проставе, хотя это было бы весьма приятно и кстати. За раскрытие преступления по горячим следам, да еще учитывая ситуацию, можно было бы рассчитывать на очень приличную премию, кратковременный почет и прощение старых грешков. Крайне расстроенный Петруха злобно бурчит. Он громко обзывает Михалыча халявщиком, который примазывается к чужой славе. Особенно достается Галевичу, на кучерявую голову которого выплескивается целый ушат самых тухлых помоев.

В назначенное время, а именно через час тридцать минут появляется чета Шмидт, и я завожу их к Михалычу. Здесь же, во всей красе парадного мундира предстает Галевич. Соков с радостной улыбкой выходит навстречу и, взяв под руку даму, усаживает в мягкое удобное кресло. Приставной столик накрыт красной с бахромой скатертью из ленинской комнаты, под которой явно что– то находится.

– Уважаемый господин Шмидт!! – пафосно начинает Соков. – Сотрудники моего отделения под руководством моего заместителя, капитана Галевича, проявившего необычайное розыскное мастерство, по горячим следам задержали п-преступников, совершивших это беспрецедентное по своей дерзости п-преступление. Сейчас прошу Вас п-подойти п-поближе к столу и ответить, знакомы ли вам эти вещи. Сделав небольшую паузу для большего эффекта, Михалыч жестом, достойным великого иллюзиониста Кио, срывает покров. После секундного оцепенения Шмидт и супруга не могут сдержать восторженный крик.

– О-о!!!

Михалыч светится, как медный надраенный самовар. Галевич самодовольно кашляет в ладошку.

– О – о! Господин…..

– М-майор, – быстро подсказывает Соков.

– Господин майор! Я и моя супруга восхищены Вашим высоким профессиональным мастерством и старанием всех сотрудников. Я доложу об этом послу и буду просить его ходатайствовать перед вашим министром о повышении Вас в чине. От своего же имени, пошлю вашему непосредственному руководству благодарственное письмо с просьбой наградить господина капитана. Ничего подобного я не ожидал увидеть. Браво господа!! Браво милиция. – Шмидт хватает и поочередно трясет руки Михалыча и Галевича.

Не в силах всего этого наблюдать, я незаметно покидаю сцену.

Обо всем рассказываю ребятам.

– За державу обидно. – Мрачно изрекает Воробей.

– И чего он перед этим шпионом расстелился? Ведь все секретари посольств – шпионы. Я читал об этом. – Презрительно ворчит Петя. – Не понимаю я. Дед, ну вот ты скажи, правильно это?

– Позже поймешь. – Сухо говорит Володя.

– Да пошли они все! Пойду обедать. Леха, ты идешь?

– Если кто спросит, скажешь на территории по материалу. – Просит меня Краснов и вместе с Петром уходит на обед.

– Дед, что ты имел в виду? – спрашиваю я.

– Рассекать надо ситуацию. Михалычу строгий выговор снимать пора. Врубился теперь?