Читать книгу Демократия в России: инструкция по сборке - Григорий Голосов - Страница 8

Итак, мы не можем ожидать от избирателей высокой компетентности в вопросах государствен ной политики. Правда, мы не должны ожидать этого и от политиков. Они в лучшем положении, чем избиратели, потому что (по крайней мере, теоретически) больше заинтересованы в получении информации и могут положиться на экспертов, хотя сами экспертами не являются. Значит ли это, что демократия обречена на некомпетентное правление? Нет, не значит. Чтобы понять этот парадокс, нужно разобраться с тем, как именно избиратели делают выбор при голосовании.

Слагаемые задачи таковы. С одной стороны, есть общественные проблемы и способы их решения. Сами проблемы, естественно, являются во многом взаимосвязанными, поэтому и способы решения связываются между собой в комплексы, которые в политическом обиходе называются программами. С другой стороны, есть избиратели, основная масса которых занимается политикой раз в несколько лет, во время выборов. Политика находится на периферии их жизненного мира.

Помнится мне, во время думской кампании 1999 г. Сергей Кириенко, встречаясь с премьером Путиным, потрясал гигантской книгой, в которой, по его словам, содержалась экономическая программа СПС. Владимир Владимирович с улыбкой заметил: «Обязательно прочитаю». Он, конечно, пошутил, по своему обыкновению. Ни один нормальный человек не только что гигантскую книгу, но и десяток страниц не прочитает ради того, чтобы ознакомиться с партийной программой. Ведь, по-хорошему сказать, компетентный избиратель должен был бы прочитать все программы, а потом уж идти на выборы. Ноу людей есть дела поважнее: работа, отдых, любовь, да и мало ли чего. Тем не менее, выбор при голосовании они делают. И делают они его, вообще-то говоря, в полном соответствии с одним из базовых принципов человеческой природы: способностью экономить усилия вообще, интеллектуальные – в частности. Нам не нужно иметь даже начального образования, чтобы предположить последствия падения кирпича: он не взлетит вверх, а грохнется на землю. По Ньютону. Но, наблюдая падение кирпича, о Ньютоне мы вспоминаем редко. Кирпичи всегда падают.

Точно так же и с политиками: они всегда обещают, что все будет хорошо. Мы можем не читать партийные программы с целью убедиться, что это так. Ничего другого в них не найдем, это известно заранее. Заранее известно и то, что программы партий будут различаться между собой по поводу мер, которые предлагается реализовать для достижения лучшего будущего. Нужно ли обычному избирателю вникать в эти различия, порой довольно тонкие и сложные? Нет. Реальная демократия устроена таким образом, что у избирателя есть подсказка, позволяющая сэкономить усилия. Это название партии. Революционность ранних исследований поведения избирателей в США состояла именно в том, что для подавляющего большинства людей важными оказались не программы и идеологии партий, а сами партии. В политической науке это называется «партийные идентификации». И это притом, что к партийной политике американцы, как и жители многих других стран, относятся с довольно сильным скепсисом. Это просто удобно. От республиканцев можно ждать одного, а от демократов другого. Проверять не нужно. Известно из опыта, как с тем кирпичом. Примерно так же обстоит дело и в Европе, только там место партийных ярлыков иногда занимают идеологические, «правые» и «левые». Большого идейного содержания за этими ярлыками не стоит. Просто это удобные устройства для выбора.

Вы никогда не задумывались над связью между двумя обстоятельствами: (1) тем, что российская демократия в 90-х гг. так и не заработала, и (2) тем, что в России тогда не сложилась партийная система, так что даже «партии власти» на каждые следующие выборы вылезали под новыми названиями? Задумайтесь. Эта связь – прямая. Но лучше поговорим о печальной судьбе российской демократии в последние годы. Теперь партии исключительно стабильны, состав их не меняется, в программах их всегда одно и то же. Значит ли это, что избирателю стало легче делать выбор?

Нет, не значит. Потому что одних ярлыков недостаточно, нужна подтвержденная опытом вера избирателя в то, что партии способны выполнить свои обещания, и в то, что от этого самому избирателю станет лучше. Но с российскими «оппозиционными» партиями это не так. Некоторые верят, что КПРФ может вернуть нас в социалистические времена, но многие в это не верят, а многим другим этого не надо. Некоторые верят, что Жириновский – единственный честный политик, бескомпромиссный борец с правящими кругами, но для большинства это – шутка. Некоторые верят, что «Справедливая Россия» чем-то отличается от «Единой», но для большинства это крайне сомнительно. О «малых партиях» и говорить нечего, чего уж они там могут. И остается «Единая Россия», «партия реальных дел». Она ведь и правда такая, если учесть, что никому другому никаких дел делать просто не позволено.

В условиях электорального авторитаризма, т. е. режимов вроде современного российского, использующих в качестве декораций демократические институты, задача партий состоит в том, чтобы не столько ориентировать, сколько дезориентировать избирателей. Многие исследователи таких режимов отмечают одну особенность: не оправданное прямой политической целесообразностью стремление партий власти получить как можно больше мест в парламентах. Казалось бы, зачем? Реальная власть в таких режимах принадлежит, как правило, президентам. Роль парламентов сугубо декоративная, законодательная работа идет в совсем других местах Но даже в тех случаях, когда расклад сил в парламенте важен, достаточно простого большинства. 50 % + 1 депутат – это уже формула успеха. Конечно, бывают законы, принимаемые квалифицированным большинством (как правило, это нужно для изменения конституции), но такие законы обычно проталкиваются президентами без проблем.

Тем не менее, авторитарные режимы чуть ли не соревнуются в том, у кого партия власти получит больше мест. Правда, предельный сценарий – когда партия власти «выигрывает» все места – реализуется довольно редко. Примеры такого развития событий имеются (скажем, Республика Джибути), но логики в этом сценарии мало. Если цель выборов состоит в том, чтобы создать имитационный парламент, то без имитационной оппозиции, в общем-то, не обойтись. В некоторой мере триумфальные успехи партий власти объясняются логикой административного азарта. Если результаты выборов можно подделывать, а критерием успеха для организаторов выборов служит доля голосов, при пи санных партии власти, то между этими исполнителями начинается конкуренция за «лучший результат». Но определенная логика в стремлении к сверхбольшинству все-таки есть. Как отмечают исследователи, за ним стоит вполне рациональное соображение о том, что выборы должны продемонстрировать как собственному населению, так и Западу (для которого, в значительной мере, и разыгрывается спектакль) единодушную поддержку курса исполнительной власти, а значит – отсутствие жизнеспособных альтернатив. Это – так называемая «сигнальная» функция авторитарных выборов, и она довольно важна. Но если партии нужны именно для того, чтобы подавать сигналы такого рода, то вся партийная система должна соответствовать этой цели: «оппозиционные партии» должны находиться под контролем властей и быть непривлекательными для избирателей. В оптимальном случае они должны быть «нишевыми» партиями, заведомо способными привлечь голоса узких, по определению ограниченных слоев населения. С детской непосредственностью этот подход реализован в Габоне, где главная «оппозиционная» партия называется «Национальное объединение лесорубов». Конечно, лишь немногие габонцы – лесорубы, и не все лесорубы проголосуют за эту партию. Но так оно и надо.

Может ли авторитарная партийная система стать средством для того, чтобы граждане выразили свои политические предпочтения? Такие случаи крайне немногочисленны. Наиболее показательный из них – это переход к демократии в Бразилии. В 1964 г. в стране была установлена военная диктатура. Новые правители запретили все существовавшие в стране партии и разрешили создание двух новых: правительственного Альянса национального обновления (АРЕНА) и «оппозиционного» Бразильского демократического движения (МДБ). Многие видные оппозиционеры отказались войти в МДБ, мотивируя это нежеланием поддерживать демократический фасад режима, а других туда никто и не приглашал. Они принимали участие в уличных акциях и даже в вооруженной борьбе. Однако эти формы протеста были подавлены властями. Первые опыты участия МДБ в выборах были безуспешными – именно потому, что для большинства избирателей настоящей оппозицией оно не было. Скажем, на выборах 1970 г. за АРЕНА проголосовали 48,4 % избирателей, за МДБ – 21,3 %, а 30,3 % опустили в урны недействительные бюллетени. В результате правительственная партия получила подавляющее большинство мест в Конгрессе. Однако уже на выборах 1974 г. отношение избирателей к МДБ – не в последнюю очередь из-за провала альтернативных форм протеста – изменилось. Победа была вновь за АРЕНА (40,9 % голосов), и если результат МДБ резко улучшился (до 37,8 % голосов), то произошло это в значительной мере из-за того, что сократилась до 21,3 % доля испорченных бюллетеней. И хотя большинства в Конгрессе МДБ не выиграло, оно было близко к победе. Еще более угрожающими для властей стали результаты следующих выборов. Рассудив, что избежать поражения можно путем раскола оппозиции, военные разрешили регистрацию новых партий. Однако существенных улучшений для АРЕНА это не принесло. Напротив, уступки способствовали как усилению легальной оппозиции, так и восстановлению нелегальной. По стране прокатилась волна уличных акций и забастовок. В 1985 г. президентом Бразилии был избран представитель МДБ. Правлению военных при шел конец.

Есть и другие примеры медленной эволюции электорального авторитаризма в направлении демократии: Мексика, Сенегал, возможно Малайзия. Это долгий путь. Успех на нем отнюдь не гарантирован. Скажем, в Индонезии три десятилетия имитационных выборов так и не привели к изменениям. И если сейчас там демократия, то установилась она не как следствие эволюции режима, а в результате массовых волнений и отказа армии поддержать диктатора Сухарто, который как раз собирался на новый срок, мотивируя это необходимостью твердого руководства в условиях кризиса. По такому сценарию прошли и недавние революции в Тунисе и Египте. Чтобы переход к демократии был не только скорым, но и относительно безболезненным, нужно обеспечить свободу политических объединений.