Читать книгу Америка. Приехали! - Григорий Хайт - Страница 2

Интересная всё же вещь ‒ память. Какие-то, казалось бы, незначительные эпизоды оказываются словно гвоздями, прибитыми в мозгу. Другие же, наоборот, важные вехи жизни вдруг оказываются словно водой с мылом и хлоркой, вымытыми из головы. Сколько раз приходилось слушать задушевные, словно звуки электрической пилы, речи жён моих приятелей.

"И ты не помнишь, в каком платье я была на свадьбе? В белом … Не выкручивайся. Все знают, что невесты в белом. И за такого неблагодарного, чёрствого человека я вышла замуж. Подарила ему лучшие годы своей юности". Ну и так далее.

Не буду кривить душой. И за мной тоже водятся грехи по забыванию великих дат. На следующий день после свадьбы я забыл про день рождения своей тёщи, а заодно и тестя, и вообще всех родственников на свете. Зато вечно я помню, по определению моей жены, всякую никому не нужную ерунду.

Так вот недавно я у неё спросил: "А ты помнишь историю с шаманом?"

Она так нахмурила лобик и сказала: "Да, вот что-то припоминаю. Что-то в шубе".

И тут же взяла реванш: "Поезжай-ка лучше в магазин. Не забудь купить то и это, это и то. И ещё десять ингредиентов для особой греческой диеты. И ещё лучше запиши, потому что память у тебя дырявая, а без какой-то чёртовой травинки уже диета не диета, весь эффект пропадает".

Потом я ещё у всяких своих знакомых поспрашивал, не помнят ли они этого шамана. Не помнят. Вообще ничего не помнят. Или, в лучшем случае, рыжую лисью шубу. Ну и захотелось мне тем, кто шамана этого видел да забыл, кой-чего напомнить. А тем, кто на том замечательном представлении не присутствовал, просто рассказать, мемуарами поделиться. Как говорится, чем богаты – тем и рады.

На дружескую встречу, сеанс-лечение с шаманом-экстрасенсом (это так называлось представление) с билетами по двадцать долларов мы явились втроём: я, жена и тёща. Потом тёща кивала на жену. Говорила, что это она всё затеяла. Жена кивала на тещу, говорила, что мама её уговорила. Я не кивал ни на кого, потому что меня туда просто притащили, поставили перед фактом, припёрли к стенке билетом тёщиной подруги, которая то ли заболела, то ли передумала.

Пришли мы вовремя, даже заранее, потому что на шамана-целителя опаздывать нельзя – всё равно, что провести неполный курс лечения от какой-то заразы. Этот сеанс с шаманом должен был состояться в Масоник аудиториум, это который как раз напротив величественного "Grace Cathedral". Для тех, кто живёт или бывал проездом в Сан-Франциско, это как раз о многом говорит. Для тех, кто не бывал и не в курсе, я быстренько поясню, что Масоник аудиториум ‒ это такое вот сооружение для всяческих мероприятий, концертов и прочее. Тысяч на пять посадочных мест. Наверное, слегка побольше Большого Театра, хотя намного поаскетичней. Ничего не поделаешь. Закон загнивающего капитализма. Аудиториумы должны деньги зарабатывать, а не тратить их на настенные росписи и десятитонные люстры.

Сама история с Масоник аудиториум заслуживает отдельного рассказа, и я слегка отвлекусь на это, потому что отдельный рассказ про какое-то серое здание я писать не стану, а к сумасшествию, которое там потом произошло, это имеет самое прямое отношение.

"Открыли" этот аудиториум русско-еврейские эмигранты совсем недавно. Славное всё же слово ‒ "открыли". Это всё равно, что гулял 20 лет какой-то парижанин по Елисейским полям, заглядывал в парк на берегу Сены и вечно натыкался на какие-то здоровенные, толстенные железяки, торчащие из-под земли. Ну вот, он гулял, гулял. А потом как-то раз поднял глаза и сказал самому себе: "Баа.. Это ж надо. Так это ж Эйфелева башня." Ну вот то же самое с Grace Cathedral и Масоник аудиториум. Про супермаркет Калафуд, который там рядышком, знают все. А про всё остальное только догадываются. И то, только потому, что едешь вот, например, в Калафуд на сэйл [распродажа], а тут тысяча машин дорогу перегородила. Ну вот злишься и догадываешься, что вот какое-то там американское дурачьё на какой-то концерт поехало. Дурачьё ‒ это потому, что на сэйл они не ходят, а две сотни долларов за какой-то там концерт берут и выкидывают. Русские эмигранты, конечно же, умнее американцев. Во-первых, потому что сэйлов не пропускают, а на концерты там и прочее, для удовлетворения своих растущих культурных потребностей ходят в совсем другое место, где всё в десять раз дешевле. Место это среди приезжих эмигрантов известное, и называется оно Рузвельт мидл скул. У некоторых эмигрантов там дети учатся. Но учатся они с утра, а по вечерам, по субботам, раза два в месяц, а то и чаще, идут концерты, лекции, встречи с интересными людьми. Естественно, с нашими русскими, бывше-советскими. А с кем ещё? Не с китайскими же или, упаси боже, американскими. Я тоже бывал там частенько. И вдвоём с женой, и с тёщей, и с семьёй, и с друзьями. И пересмотрели мы там стольких артистов и людей интересных, что никогда, ни в каком Советском Союзе даже и не снилось. Бывало так в Союзе, в наш маленький, миллионный, захолустный уральский городок приезжает Алла Пугачёва или Леонтьев, или ещё кто. Так там криков и визгов на всю уральскую область. Билеты достаём по блату. По блату – это потому что билеты в кассах никогда не продавали во избежание давки и людских потерь. Распространялись они исключительно по особым каналам. Партийно-комсомольским, или через магазин «Гастроном». У работников гастрономов почему-то всегда водились билеты, причём на всё.

Ну вот, на концерт идём как на праздник, а потом ещё полгода обсуждаем великое событие. Ну и как часто заезжали к нам наши советские звёзды? Достаточно редко. Раз-другой в год какая-нибудь советская звезда, часто весьма подозрительной величины, посетит нас. А здесь, в нашем любимом Сан-Франциско. Советские звёзды точно с цепи сорвались. Все норовят заехать в наш любимый городок на берегу Тихого океана. И дело не только в том, что каждой звезде, особенно восходящей, хочется вписать в свой послужной список тур по всем известнейшим городам Америки, но и то, что платят тут зелёными, а не деревянными. По такому случаю можно отплясать, отпеть, отшаманить где угодно, даже на потёртых подмостках Рузвельт мидл скул.

Нам хорошо – задёшево удовлетворили свои культурные потребности. Им хорошо – улучшили своё материальное благосостояние. Прямо сплошной симбиоз, по-научному.

И кто ж только не отметился у нас. Кого только не пропустила через себя изрядно потрёпанная сцена достаточно средней американской школы имени господина Рузвельта. И Леонтьев, и Газманов, и Шуфутинский, и Лолита с её тогдашним мелким мужем. И Иосиф Кобзон заезжал. Успел до того, пока его американские чиновники в бандиты не записали. Целители разные приезжали, само собой. Фамилий не помню, один из них воду энергией заряжал. Всем было велено принести по бутылке воды. Так вот мой бывший лэндлорд [хозяин квартиры] побывал на сеансе. Потом вечерком выпил водичку и исцелился. Так на следующий день он поехал за этим кудесником вдогонку в Лос-Анджелес, прихватив сто галлонов воды на зарядку. Потом мой лэндлорд бизнес купил – дом престарелых и до сих пор поит этой волшебной водичкой постояльцев. За дополнительную плату, конечно. Настоящий бизнесмен. Мне моя жена его всегда в пример ставит.

Но это я отвлёкся немножко. Короче, история с концертами в Рузвельт мидл скул тянулась достаточно долго и начала потихоньку надоедать и заезжим артистам, и благодарному зрителю. Благодарному зрителю особенно. Это потому, что мы привыкли ходить на концерт почти как на праздник. Одеваться прилично, цеплять на себя драгоценности, в крайнем случае, поддельные. Мазаться лучшими духами. Утирать нос соседям, в переносном смысле, конечно, шикарными платьями из лучших магазинов по сэйлу. А в результате сажают тебя в раскуроченное кресло, на котором ещё местные хулиганы нацарапали известное слово из трёх букв, только по-английски. Некрасиво, нехорошо, не гармонично. По-научному такое вот отсутствие гармонии между духовным и материальным называется диссонанс. Желание ходить в Рузвельт мидл скул поубавилось, что, естественно, сказалось на доходах заезжих звёзд. Короче, вся наша культурная жизнь покатилась под гору. И катилась бы она себе вниз и дальше, если бы наши эмигранты не начали потихонечку получать американское гражданство. То есть, если прожил ты в Америке пять лет, ничего плохого не совершил – хорошее здесь никого не волнует, сдал коротенький экзамен про Америку, умеешь отличить "добро пожаловать" от "пошёл вон" и расписаться по-английски, то тебя записывают в американские граждане и отправляют принимать присягу в большой и красивый аудиториум. Вот вы и догадались куда – в тот самый Масоник аудиториум.

С американской присягой у нас проблем нет. Во-первых, мы привычны. В Советском Союзе присягали на верность всему, чему угодно. На жаре, морозе часами простаивали возле красного знамени. Клялись защищать свою отчизну от всяческих врагов, причём до последней капли крови. А тут так хорошо и приятно. Никто тебя строем не гоняет. Лейтенанты с полковниками на тебя не орут. Автомат на шею не вешают. Про кровь вообще молчок. Обещай, что своим старым бывшим князьям, королям да членам политбюро подчиняться не будешь. Сиди себе в прекрасном зале, в мягком кресле и смотри на сцену. А на сцене за столиками сидит начальство местное. Речи толкают. Ласково улыбаются. Потом пионеры выходят. Скауты называются. Всё, как положено, – с горном и барабаном флаги несут. Американские звёздно-полосатые и калифорнийские с медведем. Ну, а на закуску поясняют, что мы, все без исключения, теперь граждане, и потому китайцы, индийцы, евреи, арабы должны взяться за руки, поздравить друг друга и, положа руку на сердце, спеть американский гимн. Ну, все встают. Кто поёт, кто просто рот открывает. Но главное тут ‒ акустика. Некоторые наши знающие эмигранты уверяли, что в Америке есть аппаратура специальная, которая все звуки и ноты фальшивые подавляет, а правильные звуки, наоборот, усиливает. И вот стоишь ты посреди этой замечательной аудитории, положа руку на сердце, поёшь, как можешь, безо всякого музыкального образования, и ощущаешь себя Шаляпиным или, в крайнем случае, Иосифом Кобзоном.

Естественно, что слухи о таких замечательных возможностях аудитории быстро достигли устроителей наших местных концертов. Ну а дальше, естественно, артистов из бывшего Советского Союза. И захотелось многим попробовать себя на приличной сцене. Ну не всю же жизнь писать статейки, типа «Радостно и весело со сцены Рузвельт мидл скул лилась песня Льва Лещенко "До свиданья, Москва". Только вот легко сказать ‒ "захотелось". Снять такой вот зал стоит денег и довольно больших. Тысяч тридцать, я думаю. И не рублей, конечно. Короче, много чего на кон надо поставить, выражаясь карточным языком. Тем, кто считает свои денежки, явно не под силу. Боязно. А вдруг пролечу. Ну а тем, кто тратит чужие деньги, папины или мамины, – это раз плюнуть. Так что, как вы правильно догадались, первым, кто оказался на этой замечательной сцене в этом замечательном аудиториуме, был Филипп Киркоров. Взял у мамы, то есть жены Аллы, нужную сумму и ухнул на покупку зала на один вечерок. Бизнесмен, как выяснилось, он был никудышный, явно не мой бывший лэндлорд Сёма, который своих постояльцев из дома престарелых заряженной водой лечит. У устроителей концертов тоже опыта никакого. Тут явно объявлениями на дверях русских колбасных магазинчиков не обойдёшься. Потом ещё загнули они такую несусветную цену в 100 долларов за один билет. Это, видно, последствия звёздной болезни Филиппа. Ну сами подумайте, кто может такие цены осилить? Жена моя работает ассистентом у дантиста на 7 долларов в час. Я на грузовике мотаюсь по мотелям. Из прачечной бельё развожу – 12 долларов. Расходов всяких, сами понимаете, выше крыши. И рэнт, и аппартмэнт мебелью обставить, и за лоан плати, и билеты самолётные в долг, и дочку на танцы. Есть, конечно, и здесь богатеи. Врачи да программисты. Или бизнесмены. Например, мой бывший лэндлорд Сёма. Хотя навряд ли. Бизнесмены ‒ они на то и бизнесмены, чтобы лишнюю копейку не выкинуть.

Но билеты мы всё же купили, тогда в синагоге, с 50% скидкой. 100 долларов за два билета получилось. И то чувствительно. Но это мы достали у рэбая по блату, а другие и не думали покупать. Так что за два дня до представления почти все билеты оказались нераспроданными. Тогда Филипп с организаторами начали цены на билеты снижать. Но было уже слишком поздно. Потом бросили клич по городам и весям, что билеты перед входом за двадцатку. Вот тут и начался скандал перед представлением. Прибывшие зрители требуют справедливости – вернуть деньги за дорогие билеты и поменять их на дешёвые. Кончилось тем, что билеты просто швырнули возле входа. Бери, кто хочет, заходи за бесплатно. Молодец, Филипп! Понял, что коли бизнес не получился, что коли пропадать, так с музыкой. А с музыкой – это он умеет. Был тот концерт одним из лучших, который я смотрел в своей жизни. Филипп раскрепостился и, наверное, все члены его группы тоже. На часы не смотрел. Ног, рук, глотку не жалел. Разливался соловьём, ну и члены группы тоже под стать. Видимо, Филипп решил, что коли это его последний концерт в жизни (жена-мама по приезде точно убьёт), то пусть запомнят его в лучшем виде. Так и разошлись после концерта. Кто-то жалел глупого Филиппа, кто-то наоборот злорадствовал по поводу Филиппа-дурачка.

Но правда оказалась в том, что Филипп-то первым протоптал дорожку в этот замечательный аудиториум. А потом уж все остальные туда ринулись – вторым эшелоном. Тут уж и организаторы сообразили, как себя вести, как рекламу давать, какие цены назначать. Зрители тоже сообразили, что 100 долларов можно изредка выкинуть за удовольствие никогда больше не видеть эту обгаженную Рузвельт мидл скул. Ну и артистам, у которых воспоминания о Рузвельт мидл скул вызывали непроходимую икоту, тоже приятно было выйти на сцену приличного зала. Кстати, потом жена-мама Филиппа – Алла ‒ тоже заезжала. По стопам своего непутёвого мужа.

Тут я, видно, сильно отвлёкся насчёт аудиториума. Но кажется мне, что не зря, потому как вы теперь понимаете, почему шаман наш оказался не на учебной скамье в Рузвельт мидл скул, а на сцене Масоник аудиториум. Почему зал на 5 тысяч человек был практически полон. Почему женщины надели свои лучшие платья и фальшивые драгоценности. Ну, а почему дамы сполоснулись двойной порцией французских духов, вы и сами догадались. Это для дезинфекции и создания арома – ауры, потому что мы, эмигранты, люди начитанные и знаем, что шаманам полагается мыться не больше двух раз в жизни. Дальше, как водится, минут пятнадцать по фойе побродили, платья драгоценности подемонстрировали, знакомых повстречали, новостями местными эмигрантскими невероятными поделились и расселись по местам, указанным в билетах. Сидим, ждём. Минут через пятнадцать, прямо рекорд точности, из-за кулис появляется какая-то дама. Дальше, как обычно, навешивает комплиментов нашему замечательному городу Сан-Франциско, а также нам, зрителям, лично и переходит к делу. То есть берёт быка за рога.

“Шамана, – говорит, – пока на сцене нет. Он потом появится, тихонько войдёт. Но вы, пожалуйста, не аплодируйте, не отвлекайте его, не мешайте сосредоточиться. Он с залом будет знакомиться, в транс впадать, искать места сосредоточения живой хорошей энергии и закоулки, где тёмная энергия прячется. А пока, – продолжает, – я познакомлю вас с товарищем шаманом заочно. Биографию его поведаю, вехи жизни и так далее”.

Ну рассказала она нам о жизни этого алтайского племени со времён царя Гороха. Про революцию нашу Великую Октябрьскую упомянула. Как явились революционные солдаты и матросы открывать забитому народу глаза и освобождать его от нетрудового элемента, то бишь местных лекарей – шаманов. И о том, как увели и, видимо, расстреляли прадедушку нашего шамана. Охотно в это верю. И о том, как родился необычных сил и способностей мальчик, то бишь этот вот самый шаман, которого нам вскорости предстоит лицезреть. Рассказала нам также, что шаман наш не только шаман, богом помазанный, но также, что шаман он учёный. Ездил в Китай и Непал. Знакомился с секретами тамошних монахов. Потом путешествовал по чёрной жаркой Африке. Заезжал во все африканские племена, оттачивал своё шаманское мастерство. Не забыла упомянуть, что шаманской силой его пользовались все члены нашего политбюро. И в это тоже легко верится. Выжившие из ума и дрожащие за своё бесценное здоровье коммунистические вожди втихую выкидывали что угодно. Пока женщина эта – доверенное лицо шамана – нам всё это излагала, действительно из-за кулис тихонько вышел шаман. Всё, как полагается, – в шубе до пят, с посохом, но без шапки. Стал скромненько в уголке. Под нос себе что-то бормочет, руками помахивает. Я так понимаю, это у него что-то типа разминки перед представлением. Ну мы на него как бы внимания не обращаем. Просили ж не отвлекать. Потом шаман начал причитать погромче. Женщина-ведущая, наконец, обратила внимание на шамана и говорит нам: шаман, мол, говорит на небесном языке, а я, как лицо доверенное, буду язык этот на земной, человеческий, вам доступный переводить. Так сказать, осуществлять связь между шаманом и вами – существами бренными, земными. Шаман после этого вышел на середину сцены и начал уже громко вопить что-то и махать в сторону зрителей руками. Ну а женщина эта, не совсем в такт, но переводит задушевным голосом. «Чувствуете, – говорит, – как в животе появляется жар. Как тепло разливается по рукам и ногам, как глаза застилает серый туман». За точность слов не ручаюсь, но что-то в этом духе. Смотрю по сторонам. Люди в соседних креслах и в зале зашевелились, руками животы трогают, в креслах ёрзают. Жена меня тоже в бок толкает. «Чувствуешь, – спрашивает, – тепло?» Я говорю, что ни фига я не чувствую, поскольку, во-первых, по её определению, я человек бесчувственный, во-вторых, я во всё это не верю, а в-третьих, меня не могут загипнотизировать даже продавцы подержанных автомобилей, не то что этот неизвестно откуда взявшийся шаман. Но это меня сложно загипнотизировать. А вот жену мою с тёщей, да ещё три четверти зала ‒ шаману это удалось. Это я так сужу по зрителям вокруг, которые животы, ноги, головы радостно потирают. Тётка на сцене приободрилась достигнутым успехом и говорит: ну что, убедились, мол, в силе шамана, Фомки неверующие. То-то, мол, знай наших. Ну а теперь, говорит, мы переходим ко второму номеру нашей программы. Мы открываем наш шаманский магазин. Тут я вспомнил книжку Булгакова "Мастер и Маргарита". Тоже по поводу магазина. Хотел с женой поделиться, но что с неё возьмешь, гипнотизированной.

А тётка со сцены продолжает. «Товары у нас, ‒ говорит, ‒ есть разные и очень полезные для здоровья, потому как после представления вы по домам разойдётесь, шаманский дух из вас вылетит, здоровье, которое только-только пошло на поправку, вернётся обратно. А с помощью товаров наших сумеете поддержать его в надлежащем виде. Товаров у нас немного, но все необычайно нужные. Значит так. Товар номер один – самый ходовой. Фотография шамана. Недорого, всего десять долларов. Работает очень эффективно – снимает боль». Тут я сообразил, почему в русских газетах объявление про шамана давалось без его фотографии. Это что б русские эмигранты не халявили и не пользовались вырезками из газеты вместо настоящего шаманского фото. «Второй товар, – продолжает тётка, – это амулет. Камешек, согретый-пригретый нашим шаманом-волшебником. Тоже недорого. Всего-то 50 долларов, но зато работает покруче фотографии. И боль утоляет, и заразу отгоняет, и от сглазу бережёт. Ну а третий товар – самый крутой. Браслет из трёх камушков. Над ним шаман наш особо потрудился. Всё делает, что нужно. И отгоняет, и утоляет, и бережёт, и в дополнение ко всему ещё и лечит. Только для вас, только со скидкой – 100 долларов за браслетик. Дальше, – говорит, – всё просто. Двое наших помощников, то бишь коробейников, пойдут по проходам, чтоб вам полегче было. Ну а вы организованно товары и разбирайте». Действительно, спустились со сцены двое помощников. Один ‒ мужчина относительно средних лет, другая ‒ женщина лет относительно молодых. В руках у каждого по здоровенному баулу, ну и пошли тихонечко по проходам. Думал я, что номер этот с коробейниками у шамана не пройдёт. Ан нет. Прошёл, да ещё как. Тут я действительно и в массовый гипноз, и в экстрасенсов, и в потусторонние силы поверил. Представляете, наши эмигранты, у которых двух копеек в базарный день не вытянешь, как ненормальные бросаются к этим мошенникам. Орут, толкаются. Ну, точно очередь у нашего советского ГУМа за импортными сапогами. Швыряют десятки, двадцатки, сотни долларов, хватают бумажки-фотографии, камешки на ниточках и возвращаются, счастливые, на свои места. Соседям ещё это барахло показывают, точно браслеты с бриллиантами. Смотрю, жена моя тоже встала и бочком, бочком к коробейникам.

"Куда?" – говорю.

"Да вот, – скромненько отвечает, – пойду посмотрю, что там делается".

Я спорить, скандалить не стал. "На меня только ничего не покупай – прошу».

Она даже ничего и не ответила. Юркнула в толпу. Потом минут через пять возвращается, счастливая.

"За сто долларов, – говорит, – взяла браслетик и две фотографии. Для себя и для мамы. Целых двадцать долларов сэкономила".

Ругаться я опять не стал. Ну чего с неё возьмёшь, гипнотизированной.

А в это время тётка на сцене стала пояснять, как всем этим шаманским барахлом пользоваться. Вещи серьёзные, сложные – почти что компьютер. И ко всему опасные, поскольку заряжены особой энергией. Так ведь и навредить можно. Точно инструктаж по технике безопасности.

Достаёт тётка фотографию шамана и начинает пояснять. Если, к примеру, болит голова, то прикладываем лицевой стороной фотографии к голове. Если болит нога, то прикладываем к ноге. Если болит рука … Вы правильно догадались – прикладываем к руке. Но оставлять на ночь нельзя, поскольку боль должна быть контролируемой.

Потом перешла к амулетам с браслетами. Несёт всякую дребедень по поводу, когда надо браслеты носить, когда снимать, чтобы энергию свою они попусту не расходовали. Самое смешное, что эмигранты наши, зрители, которых вроде бы на мякине не проведёшь, сидят и эту чушь собачью записывают, а потом ещё и вопросы задают, в основном, конечно, экономического характера.

"Скажите, пожалуйста, – кто-то с места интересуется, – а можно купить один амулет на семью и носить по очереди? А то как бы дороговато".

Но у тётки нашей на этот счёт ответ уже давно заготовлен.

"Ни в коем случае! – говорит. – Амулет, он как живой, настраивается на определённый организм, ритм биологический. Передавать друг другу нельзя, а то не польза будет, а сплошной вред. Сами выбирайте, что важнее здоровье или 50 долларов".

Ну тут я тоже вопрос задал, как раньше писали в моих комсомольских характеристиках, из хулиганских побуждений.

"А если у меня, – говорю, – геморрой. Куда фотографию прикладывать?"

Вокруг люди зашушукались, зашевелились, точно обиделись. Жена в бок толкает – веди, мол, себя прилично. Но тётка на сцене ушлая, тут же нашлась. И не в таких переделках бывала. Интеллигентно, культурно отвечает: "Если боль в труднодоступных местах, то прикладывать надо к животу, к пупу". Там, мол, начало жизни. Потом сообразила, что с инструкциями по пользованию надо завязывать. Торговля шаманскими товарами идёт хорошо, бойко, с огоньком. Так что можно двигаться дальше.

"А теперь ‒ внимание! – завопила тетка. – Мы теперь переходим к следующему пункту нашей программы. Единственное в мире, массовое шаманское излечение народа! Нужно, – говорит, – двенадцать волонтёров, добровольцев то бишь, в меру больных, но и в меру здоровых, чтоб могли на сцену эту без носилок подняться. Просим, просим – не стесняйтесь".

Поначалу люди особо на сцену не рвались. Мало ли что будет. Может, танец шаманский заставят плясать. Срамно будет, неудобно перед знакомыми. Так что тётка с трудом с десяток добровольцев из зала наковыряла. Чуть ли не силком, не под руки тащила на сцену. В конце концов ей самой это надоело и говорит она в сердцах: "Ещё два местечка пока есть, хотя, впрочем, как знаете. Вижу кучу людей, которые там ходить, говорить не могут. Был шанс у вас исцелиться за бесплатно, да все профукали".

Зря она это сказала, не подумавши, потому как такое тут началось....

Вы случайно не смотрели ещё в Советском Союзе старую-престарую кинокомедию "Праздник Святого Йоргена"? Фильм до того древний, что он ещё не просто чёрно-белый, он к тому же немой. Все, конечно, забыли, а я помню. Это потому что я уже говорил, что голова у меня дырявая. Что нужно купить в магазине забываю, а что не нужно ‒ помню. Но всё-таки позвольте мне своей дырявой памятью поделиться.

Речь в фильме о том, что в каком-то заграничном городке, в какой-то малообразованной стране, типа Италии, есть церковь – храм, в котором ежегодно справляют день покровителя этого городка и окрестностей Святого Йоргена. Съезжаются, сходятся к этому дню к этому храму толпы людей, верующих во всякие предрассудки. И богатые, и бедные, и молодые, и старые, и больные и здоровые, и калеки, и бог ещё знает кто. Как водится, в преддверии праздника идёт так называемый сэйл. Продаётся всё духовно-церковное. И водичка святая в пузырьках, и свечки, и статуэтки, и, естественно, самый ходовой товар – печатные картинки святого. Ну всё, прямо как у нас. Деньги, как водится, льются рекой. Гребут вёдрами – в прямом смысле. Вёдра, полные денег, тащат внутрь церкви. На это празднество являются двое воришек, чтобы ночью грабануть церковь – кой-чем поживиться. Ну вот ночью, прямо перед праздником, один из них забирается в церковь, а другой остаётся на "шухере". Так уж получается, что главный воришка оказывается запертым, а подельник его остаётся снаружи, притворившись инвалидом, дабы смешаться с толпой калек и юродивых. На следующее утро начинается сам праздник. Приводят невесту для Святого Йоргена. Главный поп начинает кричать: "Йорген, дорогой, слышишь ли ты нас, спустись к нам, благослови нас грешных…" ‒ и так далее. По привычному сценарию, поп должен покричать, помолиться. Потом сообщить собравшемуся народу, что у Йоргена неотложные дела в раю, спуститься на грешную землю ну никак не может, но на следующий год он непременно явится. Так что, дорогие граждане, тут собравшиеся, ждём всех на будущий год в тот же день, в то же время, в том же составе.

Ну а что получилось? После первых криков: "Йорген, дорогой, слышишь ли ты нас..", ‒ воришка этот начал отзываться.

"Слышу, слышу!"

На призыв спуститься, он действительно спустился и предстал перед толпой. Естественно, все присутствующие обалдели от такого. Особенно граждане священнослужители, поскольку на самом деле они-то и есть самые большие атеисты и точно знают, что такого быть НЕ может. Но простые-то люди не знают и верят. И вот толпа нищих, калек, юродивых, бухнувшись на колени, поползла к воришке с криками: "Чуда, Чуда!"

Утомлять вас больше не буду, скажу лишь, что воришка номер два, затесавшийся в толпу калек, сыграл роль исцелившегося. Кое-как вполз на помост. Похромал, поковылял, походил. Потом вообще сломал костыли о колено и в довершение всему исполнил матросский танец.

И вот, нежданно-негаданно тот самый эпизод, когда толпа калек с криками "Чуда, чуда!" ползет к Святому Йоргену, в точности материализовался в нашей Масоник аудиториум. Услышав слова шаманьей помощницы о двух оставшихся местах, ощутив ускользающую возможность исцелиться, несчастные старики, разбитые параличами и инсультами, хромые и косые, на вокерах и костылях, снялись с мест и двинулись, поползли в сторону шамана. Последней своей надежде. Тётка уж и сама перепугалась. Пара словечек, брошенных в виде шутки, теперь уже оборачивались нешуточными последствиями. Тётка уже обалдело смотрела на эту движущуюся массу и визжала как ненормальная.

"Назад! Только два места свободных. Завтра приходите. Всех примем в порядке очереди".

Толпа медленно и страшно приближалась к ступеням, соединяющим зрительный зал со сценой. Впрочем, тётка тоже была "не лыком шита." Она метнулась к ступеням и заняла оборону, сталкивая в сторону несчастных калек, посмевших ступить на ступени. Всё, что происходило, теперь уже напоминало не комедию "Праздник Святого Йоргена", а трагедию, исторический эпизод "Взятие Киев-града татарскими полчищами".

Тётка истерически звала подмогу: "Василий, Марианна. Сюда!"

Василий и Марианна – шаманские коробейники ‒ ничего не слышат. В кои веки такое счастье подвалило. Кругом толкаются, беснуются ненормальные эмигранты. Швыряют доллары, десятки, сотни. Буквально друг у друга вырывают камешки и карточки. Тут не только тётку-начальницу не услышишь, на бомбу многотонную внимание не обратишь.

Один вход тётка кое-как отстояла, но в пылу боя она позабыла о втором входе на сцену, по которому уже взобралась пара старушек. Теперь тётка воевала на два фронта. Сбросив инвалидов со ступеней одного входа на сцену, она бросалась к другому, где проделывала то же самое. Наконец, по дороге она сообразила, что делать. На бегу, ухватив микрофон, она заорала со всей мочи: "Василий, Марианна, сюда, на помощь. Кончай лохов разводить!"

Я так даже и не обиделся. Может, другим это и не понравилось. А я лично считаю, что она правду сказала. Ну, может, не вполне вежливо. Ну что поделаешь, кто как умеет.

Василий с Марианной наконец-то призывы начальницы услышали. Ухватили свои баулы, теперь уже набитые деньгами, и рванули по проходам обратно – спасать тётку-начальницу. Тётка в это время воевала с каким-то дедулей. Дедушка поступил умней прочих инвалидов. Доковыляв до входа, он отбросил свой вокер в сторону и пополз по-пластунски вверх по ступеням. Наверняка бывший фронтовик. Знает, как цепляться за каждую пядь земли. А тётка поделать ничего не может, потому как человека ползущего сбросить вниз в сто раз тяжелее, чем человека идущего.

Тётка столкнуть его не может, только орёт благим матом: "Гражданин, вы куда? У вас же органические изменения. Шаман вам не поможет. Вам уже ничего не поможет!" Тут, наконец, и Василий с Марианной – опричники шаманские ‒ подоспели. Перекрыли два входа. Отогнали страждущих инвалидов. А тётка всё с дедушкой воюет. Тут уж людям в зале, наверное, недогипнотизированным, это не понравилось.

"Пустите дедушку! – стали орать. – Ему тоже вылечиться хочется".

Тетка тут же переменила тактику. Опытная в таких делах. Знает, что такое толпа. Сейчас тебя на руках носят, а через секунду разорвут на куски. Стала она прямо как ангелочек и лепечет ласковым, елейным голоском:

"Конечно, конечно, поможем. Проходите, пожалуйста, не оступитесь".

Помогла на сцену подняться, вокер в руки дала. Потом двенадцать подопытных, которые уже на сцене стояли, поделила. Поставила двумя рядами по шесть человек друг напротив друга, на расстоянии одного шага. Ну и туда же дедушку прислонила, тринадцатым номером. Потом говорит своим подопытным:

"Тут вот между вами наш шаман шаманить будет. Всем стоять как вкопанным. Не вздумайте никуда бежать, даже если очень страшно".

Потом дала знак шаману, который в уголке сцены отирался, что всё, мол, готово. Шаман неспешно доковылял до своих подопечных и вдруг мгновенно преобразился. Завизжал, затопал, между ними прыгает, посохом машет. Я понимаю теперь, почему тётка предупредила, чтоб не пугаться. Такое зрелище только в сумасшедшем доме увидишь, в отделении для буйных. И то там санитары таких вот "шаманов" тут же в смирительную рубашку. А тут этот ненормальный скачет, того гляди посохом по голове огреет. А этого только не хватает ко всем своим болячкам. Ну вот попрыгал шаман, попрыгал. Недолго. С минуту, не больше. Потом затих и удалился в свой уголок на сцене. Тётка тут же к своим подопечным подскакивает.

"Ну как, болит? – спрашивает. – Честно отвечайте, как на духу".

Ну вот, подопытные наши на сцене руками себя ощупывают.

"Нет, – говорят, – не болит".

Тётка к следующему, микрофон в морду суёт.

"Болит?"

"Нет, ничего не болит! Шёл на концерт ‒ всё болело, а сейчас нет".

Тётка к другому, третьему, пятому. И все честно говорят, что все болячки как рукой сняло.

"Так-то вот, – тётка говорит, – за одну минуту вас шаман исцелил".

Потом к залу обращается победным голосом. Ну что, мол, убедились в великих силах шамана. Так что завтра шаман может заняться вами индивидуально, за небольшую плату, конечно. Долларов сто-двести в зависимости от болезни. Начала объяснять, куда ехать, чтоб шамана увидеть завтра. И тут тот самый дедуля, которого тринадцатым на сцену запустили, всю малину испортил. Как грохнется на пол. Это он всерьёз решил, что шаман его исцелил. Отставил вокер в сторону и попытался пойти ногами, как здоровый. Тётка всё мгновенно поняла. Сделала знак своим опричникам – Василию и Марианне. Те подхватили дедушку за руки, за ноги и утащили за кулисы. Тётка же сама вокер взяла и туда же за дедушкой вокер выбросила. И тут же начала пояснять народу неудачный эксперимент.

Во-первых, у шамана энергия дозирована ровно на двенадцать человек, а он тринадцатым припёрся. Во-вторых, как мы уже знаем, у дедушки изменения органические, которые лечить очень сложно. За один групповой сеанс это не вылечишь, нужно как минимум десять индивидуальных.

Всё правильно тётка говорит. К логике не подкопаешься.

Ну, а в-третьих… А в-третьих, шаман сейчас уходит, представление закончено. И те, кто наши сувениры не купил, имеют последний шанс приобщиться к шаманскому духу. Он по проходу, туточки, пойдёт и вы имеете шанс шамана коснуться. Потому как кто шамана коснётся, обеспечит себе долгую счастливую жизнь безо всяких болезней и неприятностей на работе.

Ну, конечно, теперь всё внимание на шамана. Про дедушку несчастного за кулисами теперь все забыли. И вот действительно спускается шаман со сцены и медленно вальяжно идёт по проходу. И тут такое началось. Люди с другой половины зала как рванулись за шаманом. Прямо по стульям, прямо по головам. Ещё бы, забесплатно и без особых усилий обеспечить себе долгую счастливую жизнь. Я только этих халявщиков от себя да от жены с тёщей в сторону отталкиваю. Они ж как ненормальные. Затопчут насмерть и даже "Экскьюз ми" не скажут. Мне тётка какая-то локтём в глаз заехала, а жене моей прическу испортили. Потом шаман в фойе прошёл. Толпа за ним. Слава богу, уже кого-то другого топчут. Наконец, он совсем из аудиториума свалил. Посмотрел я на сцену. Ни тётки, ни коробейников уже нет. Это, я так понял, был такой отвлекающий манёвр, как у фокусников. Пока у нас всё внимание на шамана, его помощники баулы с деньгами похватали и бежать, пока народ не опомнился.

Ну, а потом все потихоньку начали в себя приходить. Гипноз шамана, видно, улетучился.

Слышу нормальную человеческую речь: "Софа, давай поторапливайся. На сэйл опаздываем. А вы, Наум Маркович, уж сами как-нибудь домой, на автобусе. А то ж сэйл – дело неотложное".

Ну и мы тоже выбрались из аудиториума. Наконец-то и у моей жены гипноз из головы вылетел.

"Зря, – говорит, – я сто долларов на шамана истратила".

"Точно, зря", – говорю.

"А чего ж ты меня не остановил?"

Это как обычно. В результате я во всём виноват.

Ну а потом рассказали эту историю своим друзьям, знакомым. Посмеялись да забыли, пока однажды этот шаман опять не вспомнился. А дело было так.

Сидели мы дома и смотрели по русскому телевидению кино. "Семь невест ефрейтора Збруева" называется. Очень хорошая кинокомедия. Лирическая, сентиментальная. Мы это кино уж раз десять смотрели. Там, значит, речь о том идёт, что один солдатик – ефрейтор списался, будучи на службе, с семью девушками. И как закончил службу, едет этих невест навещать. Выбирать самую-самую. Так вот, когда этот солдатик очередную невесту бросает и едет к другой, моя жена начинает плакать. Она у меня тоже очень сентиментальная. А когда, наконец, солдатик приезжает к седьмой невесте, к чёрту на рога, и выясняется, что никакой невесты-то нет, а заманил его председатель колхоза вырезкой актрисы из журнала, то моя жена всегда говорит: "Так ему, козлу, и надо!"

Ну так вот, смотрим мы это самое кино, и где-то между второй и третьей невестой у меня вдруг голова начала болеть от всего этого невестиного калейдоскопа. Жена у меня сразу диагноз поставила. "Мигрень это у тебя», – говорит. Она у нас как бы домашний доктор. Всё-таки не зря ассистентом у дантиста работает.

"Ну ничего, – говорит, – не страшно. Пройдёт. Таблетку только прими".

Пошла искать таблетку и спрашивает:

"Тебе какую таблетку дать? Русскую, беленькую, пирамидон – от головы. Или американскую, красненькую, эдвил – от всего".

Пока я решал, что лучше – от головы или от всего, она вдруг кричит:

"Смотри, что я нашла. Фотография шамана. Может, попробуешь?"

Я говорю: "Давай попробуем".

Примотали мне шамана на лоб, как тётка учила, лицевой стороной внутрь. Таблетки я принимать не стал, для чистоты эксперимента. Потом пошли дальше кино досматривать. Ну, смотрим дальше. И вот когда ефрейтор этот шестую, последнюю невесту бросил и едет к седьмой, то бишь к председателю колхоза, я вдруг почувствовал, что у меня ничего не болит. Полчаса назад голова болела так, что хоть на стенку лезь, а сейчас ничего. Не болит, не стучит, не тянет. Излечился полностью. На все сто.

Ну прямо чудеса в решете.

-–

Приключения в городе С

Наш поезд остановился в городе С. Мы должны были пересесть на поезд, направляющийся в город Ч., переехать потом к озёрам, где нам предстояло загорать, купаться, копаться в земле, ходить по лесам и лугам и, пожалуй, много ещё чего. Только вы, пожалуйста, не завидуйте. Мы направлялись не на дачу, не в деревню к бабушкам и дедушкам. Мы – это три сотни студентов Н-ского университета, направляющиеся на сборы и сопровождаемые двумя десятками офицеров нашей военной кафедры.

Позагорать означало поработать под палящим солнцем. Покопаться в земле значило рытьё окопов. Гуляние по лесам и лугам – было не что иное, как марш-бросок. А многое другое, полезное и интересное, включало в себя марш по плацу, ползание по-пластунски, изучение уставов, сдача нормативов и масса других интересных и нужных вещей, призванных заполнить военный досуг.

Мы высыпались из вагонов и собрались вокруг наших командиров, готовые принять очередную порцию мучений и неприятностей, связанных с пересадкой.

Было ещё достаточно раннее утро, около 9 часов. Поезд на Ч. должен был прибыть к 7 вечера. Что делать в течение 10 часов, чем занять три сотни человек на вокзале было загадкой не только для нас, но и для наших военных преподавателей. Поначалу они попытались отгородить какой-нибудь закуток в зале ожидания на вокзале, но прибежала какая-то тётка-дежурная и начала кричать на нашего главного полковника, чтобы он прекратил самоуправствовать. Слегка ошарашенный начальник нашей кафедры полковник Зубов стоял рядом с нами на платформе и, по всей видимости, пытался мыслить. Рядом с ним вертелся полковник Крылов, с жаром убеждая его в чём-то. Я прислушался.

– … точно, я говорю ‒ ничего не будет! – доносились отзвуки речи полковника Крылова. – Посмотри на них, – продолжал полковник, – это же будущие учёные, преподаватели, командиры производства. Да я за них головой ручаюсь!

Слышать подобные похвалы в свой адрес, особенно из уст полковника Крылова, который иначе как "сборищем безмозглых идиотов" нас не называл, было, по меньшей мере, странным. Впрочем, у полковника, видимо, был здесь свой интерес. Так же, как и нам, Крылову абсолютно не хотелось торчать на вокзале.

– Ты-то головой ручаешься, только кому, нах.., нужна твоя голова, – слегка отбивался начальник кафедры Зубов от полковника Крылова, – отвечать-то мне.

Но в конце концов он согласился с доводами Крылова. Полковник Зубов поднял свой здоровенный кулак, сунул под нос полковника Крылова и угрожающе произнёс:

– Будь по-твоему. Но учти, случись что, я с тобой по-мужски поговорю.

Полковник Крылов с довольной ухмылкой отошёл в сторону и скомандовал:

– Командиры взводов, ко мне!

По тому, как минуту спустя с довольными физиономиями возвращались наши командиры, мы поняли, что сегодня у нас будет маленький праздник.

– Сейчас отпустят, – услышали мы от нашего командира. – Речь только Зубов скажет, и все свободны до шести.

Полковник Зубов действительно вышел вперёд к нашему весьма неровному строю. Потом своим громовым голосом сообщил, что нам оказывается высокое доверие в виде общей увольнительной, но в шесть быть надо здесь "как штык". Потом, слегка понизив голос, продолжил:

– Не могу приказывать, но советую – походить по местам боевой и трудовой славы города С… Посетить музеи, встретиться с ветеранами войны и тыла …

Договорить ему уже не дали. Мы рявкнули троекратное «ура», хоть никто нас об этом не просил, и бросились врассыпную.

Трехсотголовая галдящая толпа летела, уносила ноги от железнодорожного вокзала, от наших майоров и полковников. Но среди всего этого гама можно было явственно расслышать одно, словно заклинание, слово – "магазин".

Наша "сионистская группировка" (по остроумному определению полковника Крылова), состоящая из двух с половиной евреев и полутора русских, в одночасье развалилась. Стопроцентно русский Володя Котельников уходил вместе со всеми в тот самый магазин. Паша Цукерман разрывался. Еврейская половина тихонько скулила, пытаясь не пустить. Но пятая графа, в которой было прописано "русский по паспорту", звала на подвиги. В конце концов, пятая графа победила, и Паша побежал нагонять гудящую толпу.

Мы с Мишкой остались вдвоём. Уже никуда не торопясь, решали, куда пойти. Магазин из рассмотрения был исключён на все 100 процентов. Извиняюсь, но я не понимал этого странного удовольствия бежать в магазин с утра, хватать и жрать тёплую водку, чтобы ею же блевать спустя два часа.

Ходить, по совету полковника Зубова, по местам боевой и трудовой славы.... Вам смешно? Нам тоже!

Так что ничего мы, собственно, не придумали и просто двинулись куда глаза глядят. Так мы и шли в непонятном направлении и неожиданно вышли к какому-то современному кинотеатру. Перед ним была площадь, а на осветительных столбах развевались флажки и висели плакаты с надписями: "Неделя французского кино". Подобные же плакаты, но большего размера висели на фасаде здания. Мы подошли поближе. Так и есть, плакаты не обманули. Вовсю шла неделя французского кино. Длинные четырёхчасовые сеансы начинались в одиннадцать – прямо, прямо сейчас. Мы подошли к кассе, всё ещё сомневаясь в удаче. Но билеты были и абсолютно без очереди. Впрочем, это было понятно. На утренний детский сеанс, да ещё в будний день, да ещё с билетами по три рубля ‒ охотников было немного. Схватив билеты, мы бросились в кинозал. Народу никого. Практически пустой, лишь на 10 процентов заполненный зал. Потом вышла какая-то образованная тётка в очках, слегка поговорила о достижениях французского кинематографа и сообщила, что нам предстоит увидеть эти достижения в виде двух полнометражных картин. Потом свет в зале погас, и по экрану поползли титры на французском языке.

Первый фильм был комедийный с участием известного французского комика Пьера Ришара. Сюжет простой, но оригинальный. Некий наёмный убийца должен застрелить президента Франции. Ничего не поделаешь, такие вот у них кинокомедии. Президент должен прибыть на бронированном лимузине и пройти с десяток метров от авто до входа в здание. Убийца расположился напротив в отеле на каком-то высоком этаже и должен из снайперской винтовки отработать свой гонорар. В соседнем же номере поселился неудачник Пьер Ришар, решивший от всех свалившихся ему на голову неудач, свести счёты с жизнью. К сожалению, этот вот невезучий гражданин оказывается невезучим не только в жизни, но и в смерти. У него всё никак не получается спокойно закончить своё существование. Он пытается повеситься на водопроводной трубе, труба обрывается, начиная заливать комнату водой. Наёмный же убийца не хочет привлекать внимание полиции и работников отеля и пытается спасти самоубийцу хоть на несколько часов, чтобы самому спокойно закончить дело с президентом. Он успокаивает самоубийцу, достает чемоданчик со снайперской винтовкой, собирает её, прилаживается. И тут начинается всё сначала. Сосед пытается выпрыгнуть из окна и застревает там, пытается застрелиться, но промахивается, и так далее. В общем, смешно. И приятно также то, что президента ему таки убить не удаётся. В последний момент Пьер Ришар подтолкнул его под локоток. А в заключительной сцене, пока полиция бежит хватать наёмного убийцу, излагает свой план. Пока убийца будет сидеть в тюрьме, он будет туда носить передачи, а когда он из тюрьмы выйдет, они поселятся в деревне. Такая вот комедия. Мне понравилась. Мишке тоже.

Потом в зале зажёгся свет. Тётка-конферансье объявила перерыв. "Антракт" – как она выразилась, дабы подчеркнуть значимость события, и пригласила проследовать в буфет. Опять же всё было культурно, красиво, без очереди. Будь всё это в моем городе Н-ск, да ещё в компании симпатичных девушек, я бы вообще был бы на седьмом небе от счастья. Впрочем, и тут было совсем неплохо. Перекусив недешёвыми буфетными бутербродами, мы опять прошли в зрительный зал, где вновь прослушали мини-лекцию женщины в очках.

Теперь нам предстояло посмотреть французскую психологическую драму. Некоторые сцены этой замечательной ленты, как культурно выразилась тётка, адаптированы к советской аудитории. По-простому говоря, вырезаны. Но ничего не поделаешь ‒ я вздохнул и приготовился наслаждаться резаной драмой.

Итак, сюжет фильма. Всё тот же настырный любовный треугольник, встречающийся даже в советских кинофильмах.

Он – не очень молодой, но очень талантливый писатель.

Ещё один Он – не очень талантливый, но очень красивый молодой музыкант.

Она – молодая, красивая и, судя по всему, безмозглая истеричка.

Естественно, она бьётся между Ним и Ним, не в состоянии решить ‒ с кем. В конце концов она решает. На шикарной машине они едут в шикарные апартаменты, где в конце концов предаются большой любви. Естественно, вся большая любовь была вырезана заботливой советской цензурой, и потому всё, что мы увидели, это был страстный затянувшийся поцелуй, а затем через мгновенье большая кровать со смятыми простынями. Потом у девушки начинается истерика. Одетая в свой прозрачный пеньюар, она рыдает на кровати, затем перемещается на кухню, где всё так же рыдает и швыряет дорогую посуду на пол.

В следующей сцене – на паршивой машине с другим Ним она едет в мерзкий апартамент, где они уже предаются большой любви на узкой кровати. Впрочем, сцена эта также была заботливо вырезана, и о том, что там происходило, также приходилось только догадываться. На следующее утро повторяется то, что происходило днём раньше. Разница лишь в том, что кухня в этом апартаменте отсутствует, а посуда пластиковая и потому не бьющаяся.

Затем ещё парочка сцен с истерикой в шикарном ресторане, под укоризненные взгляды женщин в вечерних платьях. Потом сцена с истерикой в мерзкой забегаловке под понимающие взгляды обитающей там публики.

Но в результате всё кончается хорошо. В заключительной сцене мы видим три пары голых ног, торчащих из-под одеяла широкой кровати талантливого писателя. Что и как они там творили под одеялом, опять же оказалось вырезанным. На этом наше культурное мероприятие по знакомству с французской культурой было завершено. Мы выбрались из тёмного зала на непривычно светлую улицу. Потом ещё часика два погуляли по городу, обсуждая превратности судеб и достоинства обеих картин. Ну, а потом повздыхали и направились к железнодорожному вокзалу – в объятия наших вояк.

Пришли мы даже раньше установленного часа. Попавшийся по дороге полковник Крылов где-то даже обрадовался, похвалив нас словами: "Молодцы, прибыли первыми", ‒ но, тут же опомнившись, скривился и добавил: "Трезвые, ну что от вас ещё можно было ожидать!"

Потом потихоньку-полегоньку начали подтягиваться наши поддатые или слегка протрезвевшие товарищи. Новостей, приключений было много. Выше крыши. Я было хотел рассказать о нашем культурно проведённом дне с посещением французского кинофестиваля, о нестандартных и невиданных приключениях Пьера Ришара и плотоядной девушки. Но никто не хотел слушать эту лабуду. Мои рассказы явно не канали. Ребята сами желали поделиться не киношными, а настоящими приключениями. Кто-то догонял, кого-то нагоняли. Кто-то бил морду, кто-то, наоборот, в морду получал. Кто-то набрался водкой, а у кого-то хватило денег лишь на бутылку "чернил". Но всё это было весело, легко и, главное, оптимистично.

Весёлый гам продолжался дальше. И вдруг он стих. Мы увидели Володю Петрушина, неспешно продвигающегося к нам по платформе в сопровождении какой-то крепко сбитой, но не без симпатичности девахи. Деваха обеими руками держалась за локоть Петрушина, словно не желая его отпускать. Наконец, они остановились метрах в пятидесяти от нас. Последовал долгий жаркий поцелуй, после чего уже Петрушин проследовал к нам, а деваха, последний раз махнув рукой, развернулась и пошла восвояси.

Володя Петрушин, наш сокурсник, был богатырь. Причём настоящий богатырь, из породы Ильи Муромца. Любой силач нашего курса даже близко не мог сравниться с необыкновенной силой Петрушина. Так, для примера, когда мы оказывались на сельхозработах, Петрушин мог взять под мышки два тяжеленных куля с зерном и нести их с такой лёгкостью, как кто-нибудь из нас нёс бы пару авосек с бутылкой кефира и палкой колбасы. К тому же он занимался культуризмом, наращивая и без того огромную гору мышц.

Под любопытные взгляды он подошёл к нам и стал в как бы строй. Напряжённое молчание наших ребят говорило о том, что появление его в компании женской особы произвело желаемый фурор, и публика уже готова слушать. Петрушин помолчал ещё несколько секунд, словно желая насладиться произведённым эффектом, и начал повествование.

После того, как полковник Зубов отпустил нас на все четыре стороны, Петрушин хоть и пошёл в сторону магазина, но с совершенно другими намерениями, чем у прочих наших алкашей-любителей. Он занял стратегическую позицию неподалёку от магазина и начал опрос проходящих мимо, по его мнению, подходящих кандидатур.

"Девушка, а девушка. Который час?"

Примерно с пятидесятого раза к нему пришла большая любовь. Это была ОНА, которая с первого взгляда, не хуже судейской коллегии на соревнованиях по культуризму, оценила бицепсы, трицепсы и всё прочее нашего богатыря.

После короткого знакомства и взаимных признаний в любви, деваха сразу сказала, что к ней нельзя, потому как стерва-свекруха дома и никакой жизни от неё уже нет. А куда ж идти? В ту пору отелей на час не существовало, да и одного часа для настоящей большой любви было б, пожалуй, мало. Но девица была опытной, разбитной и сказала, что знает одно хорошее место.

По дороге в хорошее место она посвятила Петрушина в свои личные дела, пояснив, что она не девушка и чтобы на целкость Петрушин не рассчитывал. Петрушин сказал, что всё равно будет её любить.

Потом она ещё немножко рассказала Петрушину о себе. Она замужем, но муж в тюрьме. Два года за хулиганку. Живёт со свекровью. Работает в трамвайном депо. Посменно. То днём, то по ночам, что очень удобно. Свекрухе же, наоборот, очень неудобно, но она всё равно бдит и стучит сыну. Сын шлёт из зоны такие вот нежные и ласковые письма: "Валюха! Маманя мне докладает, что ты по мужикам шляешься. Кончай б***овать, сука. Выйду, убью!"

"Это мы ещё поглядим, кто кого убьёт!" – со смехом пояснила Валюха и продемонстрировала свой мощный кулак девушки из трамвайного депо.

"Хорошим местом", куда направлялись Петрушин с Валюхой-Валентиной, был скверик с редкими деревьями и пожухлой травой в центре города.

Валентина нашла более-менее раскидистое дерево и присела возле него. Петрушин, всё ещё ничего не понимая, тоже присел рядышком. Валентина же, удовлетворённо глянув на оттопыривающуюся ширинку штанов, лёгким незаметным движением стянула свои трусики. Петрушину же она велела просто лечь на спину и достать … Остальное Валюха пообещала сделать сама. Петрушин, пока ещё слегка стесняясь, подчинился. Валюха же опытным движением ухватила член и водрузила его в нужное место, при этом раскинув свою юбку и прикрыв Петрушина от живота до колен.

В ту пору девушки штанов не носили. Заграничные джинсы были прерогативой продвинутых девушек лёгкого поведения. Девушки же тяжёлого поведения носили элегантные юбки пониже колен.

Проходящие мимо редкие прохожие вообще ни о чём не догадывались. Дело в том, что в Советском Союзе секса, как известно, не было, а всяким там ханжам объявил войну советский кинематограф, штампуя один за другим лирические, романтические фильмы типа "Романс о влюблённых". К тому же 90 процентов советского населения даже не предполагали, что в, как говорили тогда, половом акте существуют какие-то иные позиции, кроме строго классической – "он на ней".

Так что всё выглядело пристойно и весьма невинно. Двое влюбленных отдыхают в скверике под деревом. Он просто лежит на травке, а она, чтобы культурно не запачкать юбку, просто присела на своего суженого.

Валюха поглядывала по сторонам, выжидая момента, когда народу будет поменьше, после чего начинала совершать, как пишется в медицинской литературе, поступательные и вращательные движения.

"Не вздумай только спускать!" – строго предупредила Валентина лежащего без движения Петрушина. Впрочем, у мужиков, как известно, дело это контролируется очень плохо, и Петрушин не выдержал.

"Спустил-таки, сволочь! – зло сказала Валюха. – И распробовать-то не успела."

На что Петрушин заметил, что себя он знает. Через полчасика всё восстановится.

"Перекусить бы только!" – пожаловался Петрушин.

Влюблённые поднялись и двинули в магазин. Купили там бутылку водки и нехитрую закусь – батон, да пирожки с мясом. Подкрепившись, слегка погуляли вокруг скверика и вернулись на своё старое место к раскидистому дереву. Что делать – Петрушин уже знал. Валентина ‒ тем более. Проходящие люди, как обычно, ни о чём не догадались.

На второй раз Петрушин продержался слегка подольше, но не сдержался опять. Валентина, хотя слегка расстроилась, но пожалела Петрушина и пообещала не скакать и быть впредь осторожней.

Ещё часок ушёл на восстановление сил. Валентина кормила Петрушина пирожками, нетерпеливо тиская член Петрушина, выжидая момента, когда же он наконец окрепнет и восхищённо выговаривала: "Ну, жеребец, ну даёшь! Авось и я сегодня кончу!"

Под занавес, когда время уже двигалось к шести и близился момент расставания, Валюха уже потеряла всякую осторожность. Она-таки решила достичь того неизвестного среднему советскому человеку иностранного слова "оргазм", который почему-то очень плохо достигался в двухкомнатной перенаселённой хрущёвке на скрипучей раскладушке.

Богатырский член Петрушина после многократного употребления потерял свою чувствительность, но, тем не менее, не потерял свою стойкость. Валентина же от выпитой водки и неудовлетворённого желания уже совсем потеряла всякую осторожность и скакала со всей мочи, сопровождая всё оханьями и стонами.

Теперь уже редкие прохожие замедляли шаг и вертели головами в направлении резвящейся парочки. Некоторые уже даже останавливались, всё так же не понимая, что происходит, с интересом наблюдая за игрой в "прыгалки". Наконец, Валентина испустила заключительный вопль. Замерла на секунду без движения. Потом, точно по-собачьи, встряхнулась и вскочила на ноги. Смущённый Петрушин тоже вскочил на ноги и, повернувшись к дереву, начал засовывать в штаны своё богатство. Бесстыжая же Валюха обвела глазами собравшуюся толпу, оправила юбку и объявила: «Всё! Кино кончилось. Расходитесь». А потом, уже подхватив Петрушина под руку, потащила его какими-то задворками к вокзалу. Тут мы и увидели прощальную сцену Валентины с Петрушиным.

Рассказ Петрушина почти не перебивали. Помалкивали даже наши самые большие авантюристы и искатели приключений, которым удалось за сегодняшний день нажраться, набить кому-то морду и получить по морде самим. Изредка вставлял слово какой-нибудь сгорающий от зависти Фома-Неверующий, пытающийся подловить Петрушина на вопросах физиологии. Впрочем, какая там физиология. Это вам не лежащая на кровати в студенческом общежитии пьяная целочка-филологиня. Девушка из трамвайного депо разбиралась в вопросах физиологии не хуже профессора сексопатолога.

Казалось бы, было уже невозможно побить чем-то более удивительным рассказ нашего богатыря Петрушина. Но …

***

– Кого не хватает? Чижика! – орал начальник кафедры Зубов, суя под нос Крылова свой здоровенный полковничий кулак. – Говорил я тебе, нельзя было отпускать.

– Подумаешь, – отбрехивался полковник Крылов, совершенно не чувствуя за собой ни капли вины. – Всего-то один не пришёл. Я думал, больше не явится.

– А с этим что? – не унимался полковник Зубов.

– Ничего страшного, – отзывался Крылов. – Спишем как дезертира.

Перебранку эту Зубов-Крылов неожиданно прервал стрекот мотоцикла. Прямо на перроне появился милицейский мотоцикл с коляской. Два милиционера сидели на самом мотоцикле. В коляске же находился тот самый пропавший студент-рядовой Чижик. Мотоцикл подкатил к нам и остановился неподалёку от полковников. Сидящий на заднем сиденье милиционер наклонился к обитателю коляски и поднял его за шиворот.

– Ваш? – гаркнул милиционер.

– Наш, наш, – нестройно закричали студенты нашего взвода.

– Наш! – подтвердил полковник Крылов.

– Ну, раз ваш, тогда получайте, – отозвался милиционер.

После этого он, как-то удивительно изогнувшись, залепил своим сапогом такого пенделя студенту Чижику, да с таким профессиональным оттягом, что Чижик пролетел по воздуху метра три и шлёпнулся прямо к ногам полковника Зубова. Мотоцикл лихо развернулся и уехал.

– Я же говорил, всё будет нормально, – тут же встрял полковник Крылов. – Ребята ответственные.

Полковник Зубов ничего не ответил. Он подошёл к студенту Чижику. Приподнял его за шиворот, подвёл к нам и поставил в строй.

Чижик попытался тут же упасть. Но ребята его уже подхватили, поддержав на ногах обессилевшее тело несчастного Чижика.

***

А с Чижиком произошло вот что. Как и все, с утра он бросился в магазин. Как и все, сбросился на троих. Но дело в том, что, перефразируя известную поговорку, "что нормальному русскому здорово, то русскому масипусенького роста и веса – смерть". Ноги Чижика подкашивались. Идти или бежать за ребятами он был не в состоянии. Ребята наши Чижика бросили. Что поделаешь – законы волчьей стаи. Каждый сам за себя. Оставшись в одиночестве, Чижик нашёл какую-то скамейку и лёг на ней отсыпаться. Здесь его уже обнаружили милиционеры. Недолго думая, погрузили Чижика в коляску милицейского мотоцикла и отвезли в вытрезвитель. Там, соответственно, начали процедуру "вытрезвления", начинающуюся с того, что из карманов извлекается всё твоё имущество, и начинается опись. В тот момент, когда карманы Чижика были уже вывернуты, а протокол описи уже составлен, Чижик неожиданно очнулся. Увидев перед собой дежурного по вытрезвителю, он сообщил: «Е..ать я хотел вас всех в рот. Ничего вы мне не сделаете. Я в армию еду».

В то время в милиции существовал строжайший приказ. Призывников и всяких там других направляющихся на службу не трогать и доставлять к месту сбора. Так что своим заявлением про армию Чижик насмерть сразил милиционера.

– Что ж ты раньше-то мне не сказал, – взвился дежурный, – я ж из-за тебя протокол испортил. Они ж у меня по счёту. – Потом милиционер перегнулся через стол и зазвездил Чижика в глаз своим здоровенным кулачищем. Чижик свалился со стула. Дежурный подошёл к нему, пытаясь учинить допрос: – Где часть, куда едешь?

– Вокзал, поезд в семь! – сумел лишь прошептать Чижик.

– Мать твою, – выругался милиционер, – уже полседьмого. На автобусе не успеть, хотя какой, к чёрту, тебе автобус!

Милиционер развёл руками, не зная, что делать. Но в эту же секунду дверь вытрезвителя распахнулась и показались два линейных милиционера, волочащих очередного алкаша – клиента вытрезвителя.

– Как раз вовремя! – обрадовался дежурный по вытрезвителю. – Бросайте этого хмыря сюда, – он указал на стул, только что так неудачно освобождённый Чижиком. – А этого отвезёте на вокзал. Срочно давайте. У этих сраных вояк поезд в семь.

– Будэ зроблэно, начальнык! – схохмил один из милиционеров, видимо, хохол по национальности.

Потом привычно, по-деловому, милиционеры ухватили под мышки Чижика и поволокли его к стоящему во дворе мотоциклу с коляской.

– Только перед вокзалом не бросайте! – крикнул вдогонку дежурный. – Сдайте с рук на руки.

– Знаем, не впервой, – отозвался милиционер, заводя мотоцикл. – Доставим в лучшем виде.

Мотоцикл тронулся, разворачиваясь настолько резко, что коляска с Чижиком поднялась на полметра в воздух. Потом мотоцикл выскочил на дорогу и резво помчался в сторону вокзала. А ещё через четверть часа студент Чижик стоял в строю, потирая фингал под глазом и свою задницу, – подарки на добрую память от работников вытрезвителя.

***

Всё складывалось как нельзя лучше. По лицу полковника Зубова расплылась довольная улыбка. Весь личный состав в сборе. Состав для посадки подали вовремя. По железнодорожному полотну ползли вагоны. Наконец, машинист поезда нажал на тормоза. Вагоны лязгнули, покачались и наконец замерли на месте.

– Слушай мою команду! – зазвучал бас начальника кафедры полковника Зубова. – Посадку осуществлять строго в порядке очерёдности. Повзводно, по отделениям.

Но полковника уже никто не слушал. Студенты, бросив строй, уже атаковали открывшиеся двери вагонов, пытаясь забраться первыми и занять лучшие места.

– Ну что вы творите! – услышали мы уже отчаявшийся голос полковника Крылова. – Ей богу. Стадо баранов.