Читать книгу Сказки Индийского океана - Григорий Лерин - Страница 5

Арабы перенесли Басаева в каюту, уложили на матрац, подоткнули подушки и молчаливо расселись вокруг. Яхья позвал Серегу и усадил на подушку рядом с Басаевым. Сидели молча.

Заявились камбузники Исмаил с Махмудом, принесли всем чай на двух подносах. Как обычно, Исмаил сразу подошел к Яхье, но тот зыркнул злыми глазами и еле заметно качнул подбородком в сторону гостя. Почетная первая чашка досталась Сереге.

После чая арабы закурили, потихоньку разговорились. Мимолетно и сдержанно улыбались Сереге и спрашивали Хаттаба: что случилось? Тот, похоже, окончательно пришел в себя, даже щеки немного порозовели, но толком ничего объяснить не мог. Это было понятно без слов по его жалобному выражению лица и недоуменно разведенным в стороны рукам. Серега в беседе участия не принимал и напряженно обдумывал повод, чтобы безобидно улизнуть.

Вскоре заглянул чиф. Арабы потеснились, на образовавшемся пустом месте вмиг появились две подушки, а Исмаил подхватил чайник и скрылся за дверью. Григоричу, как и Сереге, рассиживаться не хотелось, но после такого безмолвного, но уважительного приглашения отказываться было никак нельзя. Чиф поблагодарил и сел. Взглянул на Басаева, потом на Серегу.

– Как он?

– Пока без сознания. Что-то никак не очухается. Меня зачем-то позвали.

– Ничего, сейчас пять минут посидим и пойдем. Я через часик еще зайду.

Чиф взял худую руку Басаева, положил на колени и нащупал пульс. Арабы уже знали, что такая процедура требует тишины, и тишина наступила. Чиф минуту смотрел на часы, потом обратился к Яхье.

– Выравнивается. Сто ударов и почти без аритмии. Это хорошо.

Яхья важно кивнул и повторил по-арабски. Как только он умолк, Басаев открыл глаза. Его тусклый взгляд скользнул по потолку и замер. Арабы кинулись к нему все разом, стали гладить руки и трепать за плечи.

– Подождите! – Чиф поднял руку и повернулся к Яхье. – Яхья, поговори с ним. Спроси, как его зовут. Узнает ли он тебя? Какое сегодня число, где он находится?

Яхья коротко рявкнул, и вновь наступила тишина. Чиф пододвинулся, Яхья сел рядом с Басаевым.

– Махмуд! Махмуд Хакли! Это я – Яхья! Ты помнишь, как тебя зовут?

Басаев долго не отвечал, разглядывал какую-то точку на потолке, а может, все еще видел не потолок, а черное звездное небо, но потом все же медленно перевел глаза на Яхью и тихо ответил.

– Он помнит, – сказал Яхья. – Его зовут Махмуд Хакли, его отца зовут Мохаммад Хакли, а мать зовут Фатима Хакли. А меня зовут Яхья аль Мохаммад – он тоже помнит.

Вошел Исмаил, протянул чифу поднос с одинокой чашкой чая.

– Исмаил, подойди! – скомандовал Яхья. – Кто это, Махмуд? Ты помнишь?

Губы Басаева слабо шевельнулись.

– Он сказал: «Исмаил»! Он помнит! Абдулла, подойди!… Юсеф, подойди!… Махмуд Мохаммад, подойди!… Саид, подойди!…

Пока Басаев опознавал присутствующих, чиф успел допить свой чай, отставил чашку и похлопал Басаева по плечу.

– Это чиф, – покорно прошептал Басаев.

– Ну, и слава богу! Яхья, чай и кофе ему не давайте. Пить захочет – пусть молоко пьет, чем больше, тем лучше. – Чиф запустил руку в карман брюк и вынул две упаковки активированного угля. – Потом дай ему это, шесть таблеток. И Хаттабу тоже. И не дымили бы вы здесь. Тут у вас и Геракл зажмурится.

Яхья снова рявкнул. Арабы стали торопливо плевать в ладони и гасить сигареты. Кто-то болезненно ойкнул: видно, мало плюнул. Чиф кивнул.

– Так-то лучше. Пойдем, Сергей. Спасибо за чай. Шукран.

– Шукран, чиф! Шукран, Сережя! – вразнобой ответили арабы.

– Здорово вы с ними, чиф! – восхищенно говорил Серега, поднимаясь за чифом по трапам. – Вон они вас как уважают!

– Так ведь и тебя уважили. Есть за что: товарища помог спасти. А я лечу их уже почти пять месяцев. И вообще, когда люди вместе работают, они друг к другу уважительно относятся. Как правило. Независимо от религии, национальности и чего там еще… Бывают, конечно, исключения: лодыри там всякие, хитрованы…

– Борис Григорич, я научусь, – забормотал Серега. – И рулить, и все остальное. Я – не хитрован.

– Рулят таксисты, – строго заметил чиф. – Моряки на руле стоят. Это во-первых. А во-вторых, я не про тебя вовсе. В-третьих, как наш боцман говорит, научим и академика, было бы желание. Будет желание и время, приходи вечером на мостик и рули, сколько влезет.

– Правда? – обрадовался Серега. – А вы мне звезды покажете? Третий помощник сказал, что вы все звезды по именам знаете.

– Посмотрим. Сначала рулить… хм… на руле стоять научись. – Чиф остановился у двери своей каюты и распахнул дверь. – Впрочем, можно и совместить. Заходи.

В большом салоне старпомовской каюты чиф снял с полки толстую книгу в твердом тисненом переплете и с английским названием. Посмотрел на Серегу и усмехнулся.

– Ты погоди грустить-то! Читать ее не надо.

Вынул из книги вдвое сложенный листок и развернул на столе.

– Вот, смотри. Карта звездного неба. По ней можно самому все созвездия и звезды найти. Так и запомнится быстрее. Будет время – посиди, поразбирайся. Названия тут, правда, латинские… Ну, я тебе потом список составлю, что и как по-русски называется. Держи.

– Спасибо! – Серега по-мальчишески порывисто прижал карту к груди, но попрощался по-взрослому: – Спокойной ночи, чиф.

Чиф снова усмехнулся.

– Доброй ночи.

Оказавшись в своей каюте, Серега уселся на диван, раскрыл карту и принялся разбираться. Через пару минут довольно ухмыльнулся.

– Урса Мажор! – произнес он с отчетливым сарказмом. – Да ведь это же наша Большая Медведица!… А вот и Малая… хм… Урса Минор… Ну, папуасы!

А ведь прав был чиф, можно самому все найти! Легко! Вот сейчас Серега пойдет и найдет. Ну, если не все, то половину. То-то чиф удивится!

Серега посидел еще немного, запоминая треугольники и трапеции, раскинувшиеся вокруг обеих Медведиц, потом сунул в карман сигареты и направился к двери.

Вскоре он оказался на баке, в темноте, подсвеченной лишь холодно-аристократическим сиянием звезд. Миллиарды мерцающих искр окутывали небо нескончаемым ожерельем. «Бриллианты – лучшие друзья девушек», – вспомнилась ему услышанная на берегу реклама. Да что эти девушки видели? Им и репа – лучший друг, если слаще ничего не ели!

Серега достал сигареты и зажигалку, закурил. Сотворил свою собственную звездочку, своего маленького «красного карлика», а потом и туманность, которая тут же рассеялась. И почувствовал себя приобщенным к мирозданию.

Так бы и стоял он, и заворожено крутил головой по сторонам до самого рассвета, не ощущая времени, которое растворилось в бесконечности пространства. Но вдруг услышал… нет, не услышал, а почувствовал движение за спиной. И обернулся не сразу, не в силах оторвать взгляда от звезд. А когда все-таки обернулся, то увидел в темноте быстро удаляющийся силуэт в светлой одежде, который тут же исчез у трапа левого борта.

– А вот чего здесь арабы шастают – непонятно! – громко сказал Серега, потому что обволакивающая бак тишина вдруг стала колючей и неприятной. – Спали бы себе!

А потом подумал, что свои длинные белые балахоны сирийцы надевают на праздник, а уж никак не для прогулок по грязному бараннику. А наших сюда вечером ни в балахоне, ни в пиджаке не заманишь. Спят или видик в салоне смотрят.

Серега бросил окурок в якорный клюз20. Красная звездочка закружилась, затанцевала по кругу, поддерживаемая воздушным потоком, потом устремилась вниз и исчезла.

Он еле заметно передернул плечами и снова заговорил, чтобы оттолкнуть вплотную приблизившуюся тишину.

– Да мало ли что тут… Завтра скажу сирийцам, что по бараннику привидение шастает. Во, перепугаются!

В другой день мысль о привидении не потянула бы за собой никаких ассоциаций. Но сегодня Серега сразу вспомнил о Басаеве и испугался. Он быстро пошел к трапу, потом побежал.

Он ворвался в арабскую каюту. Басаев лежал на спине. В полосе света, ворвавшегося вслед за Серегой из коридора, тускло блеснули открытые глаза Басаева. Серега хлопнул ладонью по выключателю и совсем уже собрался заорать, но вовремя поперхнулся.

Басаев смотрел в потолок, его грудь мерно вздымалась и опускалась. Он на секунду скосил глаза на Серегу и снова уставился в потолок. На полу заворочались Абдулла и Хаттаб.

– Окей! – бодро произнес Серега и выключил свет. – Джаст ту чек – просто проверил. Сорри, Абдулла. Сорри, Юсеф.

– Шукран, Сережя, – сонно пролепетал Юсеф Хаттаб. – Большой тебе человеческий шукран.

– Шукран-шукран, – ворчал Серега, поднимаясь по трапам на свою палубу. – Я уж подумал, ваш Басаев ко мне прощаться приходил.

Устроившись в постели, вытянувшись и расслабив ноги, он ощутил себя в полной безопасности, поэтому подумал о загадочном белом силуэте на баке без паники и суеты. Солидно подумал, как настоящий моряк:

«Зайца» везем в Австралию, что ли? Вот проблем-то не оберемся! Надо, наверное, пойти, доложить. Мастер, конечно, тревогу закатит… – Серега перевернулся на бок и закрыл глаза. – А чиф уже спит… И боцман спит… И я сплю…»

*** *** ***

Откровения Сказочника

А океан никогда не спит. Не то, что на суше: солнце село, и все вокруг замерло, затаилось, оцепенело. Уснуло… Потому что суша – это тело планеты, а море – ее душа. Душе спать не обязательно, она энергию прямо из космоса получает. Вон их сколько над головой: белых гигантов и красных карликов. Энергией всегда поделятся, причем безвозмездно. Не то, что некоторые – естественные монополии…

Тут и задумаешься. А кто же мы, люди в этом огромном организме планеты Земля? Ответ получается совсем не утешительный: бациллы какие-то. И не факт, что полезные, в отличие от животных или растений, например. Потому что продукты нашей жизнедеятельности носят ярко выраженный высокотоксичный характер. И в материальном смысле, и в нематериальном. А то, что бациллы себя царями природы возомнили, так это как раз свойственно их холопской, микробной психологии. Вот придет Терапевт, температуру у Земли померяет, выпишет процедурку соответствующую, и все – нет бацилл, тут уж мутируй – не мутируй. И что обидно, без нас на Земле хуже не будет. Без царей еще никто не пропадал.

Вот такие безрадостные мысли посещают, когда стоишь посреди океана и звезд один, без подруги. А поверхность зеркальная, ни рябинки, лишь длинная зыбь слегка приподнимает нос судна и, сонно шурша, проползает вдоль борта, и отгоняет в сторону луну, которая трепещется в воде желтой медузой.

Кстати, зыбь напоминает, что отдыхать в энергетической нирване океану осталось недолго. Через пару дней задует зюйд-ост, засвистит, растормошит, растолкает.

Туда, на юго-восток как раз и направляется теплоход «Аль-Нахла» или «Пчела» по-русски. Это мистер Хасан придумал. Сам придумал, чем непомерно гордится. А мы тоже сами догадались, с чем подобное название у него ассоциируется. Прилетел в Австралию, нектар собрал, в Эмираты вернулся и в чистый мед переработал.

Раньше пароход этот «Омалькора» назывался. Что чужестранное слово сие означает, до сих пор остается загадкой. Был тут у нас матрос Рашид Азарулиев родом из дружелюбного Татарстана. Сразу всем арабам объявил, что тоже истинный мусульманин, но при этом австралийский бекон жрал – втроем не отнимешь. И вот он всерьез и с пеной у рта утверждал, что Омалькора – это значит Святая Софья. А мотористы – люди с инженерным складом ума, абстракции и лирике неподвластные, так они, конечно, усомнились. Какая тут может быть противоречащая здравому смыслу связь между Омалькорой и Софьей? И вообще, зачем так безапелляционно гнать народу пургу – телевидения, что ли, недостаточно? В общем, чуть до драки не дошло, боцман со вторым механиком разняли.

Но непонимание осталось. Поэтому обратились к компетентным источникам: спросили арабов. То есть, спросили Яхью, как единственного и полномочного посредника между англо-арабским и русско-английским языком. Тот долго думал и потом признался, что объяснить, что такое «Омалькора», не может. Само слово знает, оно даже в Коране есть, но на другой язык не переводится. Что же касается Святой Софьи, то о ней в Коране вообще не упоминается.

Рашид Азарулиев признал поражение и с приходом в Австралию выкатил мотористам по большой бутылке пива.

На «Омалькоре» сначала пакистанцы работали. За несколько лет превратили пароход в руины – реальный металлолом. За год пару витков делали, остальное время стояли. То в Австралии ремонтировались, то в Эмиратах, то на Цейлоне. До того дошло, что австралийцы хозяину последнее предупреждение сделали. Есть там у них такая организация – АМСА21, которая за состоянием судов следит, и без ее разрешения ни один законопослушный австралийский баран на пароход копытом не ступит.

Короче, пакистанский папа вовремя смекнул, что пора с этой линии достойно удалиться, и загнал пароход мистеру Хасану. Хасан поплясал с недельку-две, пока кто-то сердобольный не надоумил, что лицензия «Омалькоры» на перевозку баранов из Австралии находится на грани отзыва, а без этой лицензии пароход можно засунуть в ближайшую урну.

«Подумаешь, – сказал Хасан. – Я сейчас человек пятьдесят из родной деревни выпишу, они тут мне горы свернут!» Но тот же сердобольный посоветовал: лучше сразу кингстоны22 открыть и не мучиться. Сворачивать горы и управлять пароходом – очень разные вещи.

И великое горе пришло в большой и дружный арабский аул, но ненадолго. Не успел мистер Хасан горькие слезы вытереть, как свела его судьба с туристом из Питера Борисом Соломоновичем. И сказал Борис Соломонович: «Не печальтесь, мистер Хасан, не рвите на себе одежды и бороду. Сейчас составим договор между судовладельцем и крюинговой компанией23, которую я имею честь представлять, а потом гоните пакистанцев к чертовой матери, если таковая в ваших поверьях имеется. Пришлю я вам моряков из России. Гор сворачивать не станут – не любят они такие занятия, а пароход на ноги поставят – дело привычное».

Говорят, не было тогда еще у Бориса Соломоновича никакой компании, зато были знакомые, готовые большие деньги в любое прибыльное дело запустить. И не было тогда еще пяти тысяч безработных моряков в Питере – это потом, через год-другой они появились, в потертых джинсах и с потухшими, просящими глазами, согласные за любые деньги и на любых условиях возить хоть баранов, хоть слонов, хоть черта в ступе.

А тогда, в девяносто третьем быстренько организовал Борис Соломонович компанию «Балтика», развесил объявления в гостинице моряков на Двинской улице и у «близнецов» – двух пивных ларьков у проходной торгового порта. И народ потянулся потихоньку.

Боцман Валера – он тут один из первых – рассказывал, как вдвоем с боцманом-мурманчанином на место претендовали. Мурманчанин постарше был, поопытнее, зато Валера по-английски на десять слов больше знал.

Посмотрел анкеты Борис Соломонович и устроил им небольшое испытание. Сообщил, что пароход арабский, законы соответствующие: пить нельзя, женщин водить нельзя, свинину есть нельзя. Как русскому человеку шесть месяцев в таких невыносимых условиях продержаться, неизвестно.

– Да легко! – хором сказали боцмана. Водки они в рот не брали с самого детства, из всех женщин на свете знали только жен и только «мужчина сверху», а насчет свинины, так они даже на рынок никогда не ходят, чтобы на сало не глядеть – от одного вида воротит.

– Очень хорошо, нам как раз такие и нужны! – обрадовался доверчивый Борис Соломонович. – Но это еще не все. Половина экипажа тоже будут арабы. Человек двадцать-тридцать, чтобы за животными ухаживать. Такая вот, знаете, специфика. Другая религия, другой менталитет. Из-за неправильного поведения могут возникнуть определенные затруднения.

Мурманчанин озадаченно почесал затылок, но ответил по-прежнему браво:

– Так ведь не хуже триппера? Переживем – дело привычное.

И Валера, отбарабанивший в свое время два года сержантом в Афгане, тоже не смутился:

– Ничего, и не таких били!

Боцман из Мурманска экзамен не выдержал. В его реплике Борис Соломонович уловил затаенную и болезненную неприязнь к дружественному сирийскому народу. А вот заявление Валеры, наоборот, прозвучало в духе интернационализма, и, даже более того, показалось Борису Соломоновичу вполне оптимистичным в плане дальнейшего развития международных отношений.

В первом контракте мужикам, конечно, досталось – можно себе представить. Их рассказы потом, как легенды, передавались из уст в уста, да так и осели в русской истории арабского барановоза.

*** *** ***

«Самолет компании „Аэрофлот“, совершающий регулярный рейс Москва – Дубай – Коломбо, совершил посадку в аэропорту города Дубай. Температура наружного воздуха плюс тридцать пять градусов по шкале Цельсия. Экипаж желает вам приятно провести время».

Спустившись по трапу, двадцать два человека в джинсовых брюках привычно уплотнились вокруг потенциального лидера, коим на текущий момент являлся старший помощник. Капитан и старший механик улетели в Дубай днем раньше.

Обволокла жара, сразу намокли спины.

– Это еще что! Мы как-то зимой в Гану прилетели, – вспомнил кто-то. – В Москве было минус двадцать, а там плюс сорок два и влажность сто процентов.

– Ничего, товарищи, – сказал старпом – немолодой мужчина с гладким, беспроблемным лицом. В его бодром голосе прозвучали знакомые помполитовские интонации. – Пройдемте в здание аэропорта.

Внутри светло-серого здания было прохладно, шуршали кондиционеры. И ни слова по-русски: ни в вывесках, ни в звучащих из динамиков объявлениях. Но разобрались. Нашли столик с кипами бланков иммиграционных деклараций, заполнили всем миром и встали в очередь. Прошли.

На выходе встретил агент с табличкой: «Omalqora» – длинный араб с хитрыми глазами. Всех сосчитал, собрал паспорта и повел к небольшому грузовичку с открытым кузовом и смуглым индусом в кабине за рулем. Скамеек хватило на десятерых, остальные разместились на сумках и чемоданах. Ехали около часа, плавились на солнце и восхищенно крутили головами по сторонам. Разноцветье высоток Дубая, торговые ряды и эстакады Шаржи, дворцы и мечети Аджмана складывались в роскошные узоры, проносились мимо и исчезали, словно в калейдоскопе.

За Аджманом дорога вырвалась в блекло-желтую пустыню, и через несколько минут грузовичок резко затормозил и встал.

– Эй, не картошку везешь! – недовольно напомнили водителю.

Дорогу переходила небольшая группа диких верблюдов. Это была их земля, их территория, поэтому они двигались медленно, с накопленным веками генетическим достоинством, не обращая ни малейшего внимания на сгрудившиеся по обе стороны автомобили. Никто не сигналил.

Последний верблюд задержался на обочине, потом вернулся на бетонную полосу и уставился на грузовичок. Его отвисшая нижняя губа выражала крайнее пренебрежение, а в больших выпуклых глазах читалось знакомое: «Понаехали тут!»

– Шевели копытами, горбатый! – рявкнул Валера сержантским голосом и утер лоб рукавом промокшей рубашки.

Агент обернулся, постучал в заднее стекло кабины и укоризненно покачал головой.

Верблюд презрительно сплюнул на дорогу и удалился.

– Вот будем верблюдов возить, попадешься ты мне! Я тебя быстро выпрямлю! – крикнул вслед Валера, оставляя последний плевок за собой.

Агент снова покачал головой, уже не оборачиваясь.

– Боцман, вы в чужой стране, – заметил старпом. – Ведите себя прилично.

Валера посмотрел на него прозрачным взглядом и бесцеремонно озвучил вопрос, витавший в двадцати одной голове:

– А вы, господин старпом, раньше случайно не первым помощником24 бывали?

Старпом не ответил. Машина тронулась.

Вскоре на плоской равнине снова поднялись дома.

– Мужики, а куда нас везут-то?

– В гарем к местному князьку.

– А кондей у него в гареме есть? И водички бы холодненькой.

На этот раз въехали в обычный арабский городок с пыльными и безлюдными улицами, одноэтажными домами и торговыми галереями с выставленным наружу всевозможным товаром. Иногда в полутьме помещений проглядывались силуэты людей.

Грузовичок попетлял по улицам и выскочил на широкую набережную. Слева, за тридцатиметровой полосой песка раскинулся Персидский залив, ярко-зеленый, припорошенный туманной дымкой у горизонта. Немного посвежело.

– Вот и приехали!

И, действительно, приехали. Дорога уперлась в арочные ворота с надписью: «Port of Umm Al Quaywayn25». Ниже змеился орнамент арабских букв, который, вероятно, означал то же самое.

В воротах появился смуглый мужчина в хаки с непонятными знаками на погонах и с выражением лица таким же, как у пустынного верблюда. Фуражка с высоким околышем никак не компенсировала недостаток роста под ней. Агент вылез из кабины и поспешил к нему на полусогнутых. Охранник протянутые бумаги смотреть не стал, брезгливо отмахнулся и направился к стеклянной будке за воротами.

– O’key. Thank you, Officer, – сказал агент ему в спину и повернулся к морякам. – We will wait for the Captain26.

Общими усилиями перевели и дружно выбрались из кузова. Закурили, стали оглядываться по сторонам. За воротами по обе стороны дороги раскинулись три панельных здания: одно – жилое, одно – промышленное, еще одно – непонятное. Дальше, метрах в трехстах просматривался элеватор, из-за которого торчала белая корма большого судна.

Подъехало такси, из него вышли мастер и стармех. Мастер нахмурился и двинулся к агенту. Говорил напористо и зло, указывая то на грузовичок, то на солнце. Агент разводил руками, оправдывался. Из понятных слов оба употребляли лишь «мистер Хасан». Потом направились к будке.

– Кажется, мастер агента нагнул за то, что мы в кузове ехали, – предположил кто-то.

Вскоре оба вернулись. Агент поднял два пальца и указал на такси: мол, еще двое могут приобщиться к комфорту. Старпом шагнул было к светло-зеленой «Тойоте», но мастер, демонстративно пыхтя, полез в кузов грузовика, остальные последовали за ним. Преданное обструкции такси развернулось и уехало. Агент пожал плечами и забрался в кабину.

Машина миновала элеватор, свернула налево к причальной линии, и конечный пункт назначения открылся во всей своей красе.

Светлым пятном выделялась лишь корма – вероятно, ее не так давно красили прямо по ржавчине. А дальше, от середины надстройки и до бака – облупившийся, ржавый, покрытый пылью борт, у открытого лацпорта27 куча дохлых, активно разлагающихся баранов, от которых несло невыносимым смрадом. Из другого лацпорта валил дым, внутри мелькали вспышки электросварки и неясные черные фигурки.

Впечатлило. Тут бы даже бывалые завсегдатаи ремонтов в Вецмилгрависе28 пригорюнились. И кто-то громко озвучил витавшую во всех головах мысль:

– Не, мужики, это не пароход, а братская могила какая-то. Поехали назад.

Оглянулись, а агента с грузовичком уже и след простыл. Уставились на капитана: ты – командир, тебе решать.

– Да, я ведь еще не представился, – спохватился мастер. – Зовут меня Манохин Валерий Сергеевич, капитан дальнего плавания, двадцать пять лет в Балтийском морском пароходстве. Мы со старшим механиком вчера прилетели. С хозяином встречались. Он, правда, по-английски ни бум-бум, какой-то клерк переводил. Так вот, процедура здесь такая: наши паспорта агент повез в иммиграционную службу оформлять грин-карты. Готовы эти грин-карты будут только через неделю. Ну, не будем же мы неделю на причале торчать? Давайте пока вещи по каютам разнесем, а потом соберемся, обсудим.

Собрались минут через десять в капитанском салоне. В надстройке духота – мокрые все, пот ручьем. Дверь на палубу открыли, но тут же снова захлопнули.

Мастер продолжил вступительную речь:

– Есть предложение. Поставить несколько основных задач, решение которых позволит нам работать здесь дальше. Если хоть одна из этих задач окажется невыполнимой, будем требовать, чтобы нас отправили назад. В первую очередь, убрать трупы животных с грузовых палуб, запустить кондиционер и проверить пожарный насос. А дальше видно будет. Согласны?

Согласны, куда деваться? И с другой стороны, не революцию устраивать – деньги зарабатывать приехали. Восемьсот с полтиной долларов у матроса и три тысячи у мастера – где сейчас в Питере такую работу найдешь?

– Трупы пусть матросы убирают. А кондиционер – наш, – сказал стармех.

– Нет, – возразил мастер, – трупы уберут сирийцы. Все, что в бараннике – их забота. Надо найти их старшего – хозяин сказал, что он один по-английски говорит.

А старший тут же и сам нарисовался. Остановился на пороге, морда злая, бандитская, а глаза насторожено-любопытные. В кулаке мобильник зажат.

– Welcome to Omalqora. I’m Yahya, chief stockman29.

Мастер подошел, руку пожал, прихватил его за плечо и так это дружески из салона вывел. Вскоре вернулся один, тоже злой, но, кажется, довольный.

– Одна проблема решена. Завтра утром мусорная машина придет, заберет дохлых баранов. Робу хозяин тоже утром обещал прислать. Сначала отказывался, но я сказал, что прямо сейчас звоню Борису Соломоновичу, и экипаж уезжает. Подействовало.

– А куда это вы главного абрека уволокли, Валерий Сергеич? – спросил Валера.

– На серьезный разговор, – ответил мастер. – Чтоб его при всех не прессовать. Этот Яхья пароход у пакистанцев принимал, так себя теперь почти капитаном считает. Наши сирийцы здесь уже почти неделю живут.

И до того естественно у него это прозвучало: «наши сирийцы», что все сразу поняли: скорее всего, поставленные задачи будут выполнимы.

Ночь, конечно, была та еще! В каютах грязь, духота. Кто в Персидском заливе летом побывал, для того продолжать не надо. Один день – три года жизни, причем, пока кондиционер не заработает, этих трех лет и не жалко. Только часов в пять утра немного поостыла раскаленная за день железяка, бриз задул. Так все, не сговариваясь, на спардек, на прогулочную палубу выскочили освежаться. Нашли закуток, в который ароматы из баранника почти не долетали, пару скамеек передвинули, чаю замесили. Тут и светать стало. Посидели, огляделись вокруг. Справа солнце из пустыни встает, огромное, круглое, красное, минаретами утыканное. Слева – кусок залива, сине-темный, подернутый пенной глазурью, горы какие-то сквозь дымку пробиваются. Красота!

Компрессор для установки кондиционирования механики в рефрижераторном трюме нашли. Извлекали и волокли в машину всей командой, и к вечеру успешно запустили. Ночью отоспались в прохладе, так что наутро дружно решили, что, в общем-то, жить здесь можно. Через пару дней оценили разруху и наметили мероприятия по восстановлению инородного хозяйства.

Ну, а потом пошло-поехало в полном и привычном соответствии с русской поговоркой: «Глаза боятся, а руки делают».

Яхья появлялся то в машине, то на палубе, то снова убегал к своим. Он явно наблюдал, чем занимаются русские, чтобы потом доложить хозяину. Мотористы сразу прозвали его «стукачок», а матросы более терпимо: «баба Яга». С остальными сирийцами сталкивались только во время обеденного перерыва, когда они, уставшие, чумазые, пропахшие потом и еще, черт знает чем, дружно маршировали от баранника к надстройке. Некоторые сдержанно здоровались, некоторые молча проходили мимо.

На грузовых палубах работали бригады сварщиков: то ли индусов, то ли цейлонцев – в общем, из тех, которые огрызки сгоревших электродов голыми пятками затаптывают. Они обещали Хасану закончить все работы за неделю, но растянули на месяц. Хасан приезжал по утрам, ругался на сварщиков, гонял сирийцев, хмуро и недоверчиво поглядывал в сторону русских, собравшихся на корме.

– Яхья, почему русские опять не работают?

– У них перекур, Хасан. Каждые два часа они приходят на корму курить на десять минут. Капитан сказал: обычай такой.

– Яхья, я стою на причале и смотрю на них уже целых двадцать минут! А они уже целых двадцать минут курят! А некоторые совсем не курят и целых двадцать минут смотрят на меня!

– У русских на перекур ходят все: кто курит, и кто не курит. Чтобы зависти и вражды не возникало. Это мне боцман объяснил. Еще он объяснил, что с перекура просто так уйти нельзя ни через десять минут, ни через тридцать. Надо, чтобы кто-нибудь сказал специальное слово. Очень трудное и длинное слово, но я его запомнил: «ну-чо-по-шли-му-жи-ки». Только после этого все идут работать. Обычай такой.

– Обычаи надо уважать, – вздохнул Хасан. – Но они курят уже целых двадцать пять минут! Яхья, а если ты скажешь специальное слово, они тебя послушают?

Глаза Яхьи восхищенно блеснули, он взлетел с причала вверх по трапу. Через минуту на корме раздался взрыв смеха, и в воду полетели окурки. Народ потянулся по рабочим местам.

Хасан удовлетворенно кивнул. Ай, какой мудрый человек – судовладелец мистер Хасан!

Тот месяц стоянки в Умм-Аль-Кувэйне очень пригодился. В машине сделали моточистку главного двигателя, перебрали дизель-генераторы. На грузовых палубах восстановили убитую систему вентиляции, облазили все танки, поменяли трубы, набрали опресненной воды. В том же рефтрюме боцман нашел десять банок не очень старого грунта. Матросы соорудили подвесные беседки30, и вскоре надстройка покрылась темно-коричневыми кляксами.

Хасан неделю отсутствовал, а когда вернулся, подхватил Яхью под руку и кинулся к капитану.

– Что они делают?! Что они делают, капитан?! – быстро переводил Яхья, еле поспевая за отчаянно жестикулирующим Хасаном. – Боцман говорит, что они красят, а на самом деле вот уже целую неделю они болтаются на веревках и мажут все грязными пятнами! Что это такое?

– Яхья, скажи мистеру Хасану, что так надо. Это технология.

Прозвучавшее слово «technology» подействовало. Слово непонятное, но не раз слышанное и уважаемое. Хасан замолчал и растерянно развел руками.

– Яхья, скажи мистеру Хасану, что надо еще краски. Коричневого грунта, серого грунта и белой, банок по двадцать, – дожимал мастер. – Я понимаю, что сейчас покупать краску для мистера Хасана, наверное, очень дорого…

В этой фразе контрольными словами были: «expensive for Mister Hassan31». Хасан выпятил вперед подбородок и расправил плечи.

– Сколько?

– По обычным ценам – около тысячи долларов.

Хасан презрительно махнул рукой, повернулся и вышел из капитанской каюты.

– Мистер Хасан согласен, – торопливо перевел Яхья и кинулся за ним.

Через три дня надстройка сияла чистой белизной и свежестью. Хасан не уехал перед обедом, как обычно. Он сидел в тени у элеватора прямо на бетоне, поджав под себя ноги, до тех пор, пока пробежавший вверх-вниз валик не закрыл белой краской последнее серое пятно.

По трапу на причал спустился боцман, за ним сбежал Яхья. Валера по-хозяйски оглядел переднюю переборку, провел ладонью по борту.

– Боцман, мистер Хасан зовет, – сказал Яхья.

Подошли к Хасану.

– Ну как, мистер Хасан? Зашибись? – по-русски спросил Валера.

– Зашибись! – так же по-русски ответил Хасан и довольно улыбнулся, – Зашибись, босьман Валера!

Он поднялся с бетона и заговорил с Яхьей.

– Мистер Хасан хочет, чтобы ты так покрасил весь пароход, боцман Валера, – перевел Яхья. – Напиши, что для этого нужно. Мистер Хасан все купит.

Яхья хитро прищурился, копируя мимику Хасана, и значительно добавил:

– Только надо все делать по технологии. Сначала коричневой краской, потом серой, а потом белой – вот как надо покрасить.

Валера посмотрел на Хасана прозрачным сержантским взглядом и процедил сквозь зубы:

– Спасибо, батюшка, надоумили.

Борт закончили за день до отхода. Обновили название на баке и корме. Буквы выписали не черной краской, как было, а зеленой. Хасан ходил по причалу, качал головой, любовался. Так и проходил до вечернего намаза. Раскинул подстилку на причале, помолился, после чего нехотя полез в машину. Но и уехал не сразу. Сделал круг почета от бака до кормы и обратно и только потом медленно, оглядываясь, направился в сторону ворот.

И вот отход. Как-то быстро, минут за десять отвязались от причала, маленький буксирчик, натужно пыхтя, развернул носом на фарватер, последний канат, сброшенный с буксира, толстой анакондой поплыл по воде, скользнул по бульбе32 и повис над клюзом.

– На баке чисто!

– На корме чисто!

Чисто – это не в том смысле, что аккуратно подмели. Чисто – значит, ничего больше с берегом не связывает, не цепляет. То есть, полный вперед, в море, в океан, в Австралию!

Порт назначения Фримантл – небольшой уютный городок в западной Австралии. За городом простирается широкая степная полоса, отделяющая побережье от Великой Австралийской пустыни. В этих степях пасутся несметные стада австралийских баранов.

Принадлежат местные бараны известной компании «Коллман и братья», на которую работают тысячи ковбоев и десятки агентств по продаже. Одно из таких агентств недавно открыл полноценный австралийский гражданин иракского происхождения мистер Базиль, он же – большой друг Хасана Базаах.

Звонит Базиль Хасану в Шаржу:

– Салам алейкум, Хасан! Твой капитан совсем глупый, да? Он прислал телекс, что будет во Фримантле через три недели. Надо мной смеются. Ведь всем известно, что «Омалькора» никогда не появлялась во Фримантле раньше, чем через два-три месяца после выхода из Залива.

– Ай, Базаах, у меня новый экипаж. Русские. Они и так уже ввели меня в великое заблуждение и растраты. Наверное, капитан еще не умеет считать. Когда он приплывет во Фримантл, то узнает, что эта дорога в три раза дольше.

– Ты нанял русских, Хасан? Ай, да спасет нас милость Аллаха!…

Звонит Базиль Хасану в Шаржу через три недели:

– Хасан, они пришли сегодня утром! И АМСА приняла судно с первого раза, Хасан! А через три дня уходят! Через три дня, и уже никто не смеется! Капитан говорит, что они плыли очень долго, потому что хотели обкатать двигатель и закончить ремонтные работы. А еще они требуют денег, Хасан! Я сказал, что денег нет, а капитан говорит, что они будут стоять во Фримантле не три дня, а до тех пор, пока не получат месячную зарплату.

– Ай-вай, какой корыстный человек! Ладно, Базаах, дай им денег, а я потом перешлю тебе в банк… Эй, Базаах, ты меня слышишь? Это я – Хасан говорю с тобой в трубку!

– Нет, Хасан, не слышу! Совсем не слышно стало ничего, Хасан! Так ты пришли мне деньги в банк, Хасан, чтобы я смог дать русским их зарплату…

Звонит Хасан Базилю во Фримантл через три дня.

– Салам алейкум, Базаах! Ты получил деньги?

– Алейкум ассалам, Хасан! Уже получил и отдал капитану. Капитан сказал, что они приплывут в Залив через две недели. Наверное, вид денег помутил ему разум… Что там за шум, Хасан?

– Это я так громко пляшу, уважаемый! Ай, Базаах, пусть капитан совсем лишится рассудка, но приплывет через две недели. Скажи русским, что их ждут дорогие подарки. Мистер Хасан купит им много краски и разных железных деталей…

В общем, пароход спасли. Даже видавший виды и умудренный опытом старший сюрвейер АМСА порта Фримантл мистер Луис Арболеда, прибывший на предпогрузочную инспекцию, не скрывал удивления, а позже, выписав разрешение на погрузку, разоткровенничался.

– Вы знаете, кэптин, мы ведь собирались отозвать лицензию «Омалькоры» на перевозку животных. Теперь этот вопрос улажен на ближайший год, как минимум. Конечно, конструкции корпуса находятся в неважном состоянии, но я вижу, что судно попало в хорошие руки и, наконец-то, эксплуатируется на профессиональном уровне. Сегодня же пошлю рапорт в Канберру. А через год пойдете на плановый ремонт, там уж нажмите на судовладельца, чтобы закрыл все основные замечания по корпусу. И наши претензии закроются соответственно. Добро пожаловать в Австралию, кэптин!

Гостеприимство за гостеприимство, и мастер предложил мистеру Арболеда выпить настоящей русской водки за перспективы долговременного и плодотворного сотрудничества. Чиф-сюрвейер не отказался, но остановился после первой и на прощание крепко пожал мастеру руку.

– Совершенно неофициально, кэптин. Как представитель АМСА я не должен этого говорить. Подскажите судовладельцу, пусть во время ремонта не поскупится и сменит судну имя. Слишком уж часто эта «Омалькора» здесь была на слуху. В негативном смысле. Пусть после дока судно получит новое имя и новую жизнь.

Вот такой дружеский совет дал русскому капитану растрогавшийся австралийский сюрвейер. Искренне и из самых лучших побуждений. Чтобы на тридцать пять тысяч в месяц больше баранов выезжало за границу, и чтобы русские работу не потеряли (вон у них что сейчас на родине творится!), и чтобы все крутилось и вертелось, как тому положено крутиться и вертеться. Но не учел одного умудренный опытом мистер Арболеда: менталитет конечного пункта назначения своего пожелания.

За последующий год сгонял пароход в Австралию и обратно десять рейсов. Дела у Хасана шли, как нельзя лучше. Его счет в банке перевалил за миллион. Он купил себе дом в окрестностях Дубая, сменил «Шевроле» на «Мерседес» и заважничал. Изредка появляясь на «Омалькоре», он небрежно, не глядя, совал руку капитану и старшему механику, остальных не замечал.

К доковому ремонту вернулся из отпуска капитан Манохин. Валерию Сергеевичу Хасан обрадовался. Он встретил капитана у трапа и сунул ему свою драгоценную правую руку. Тут же, словно из воздуха, образовался Яхья.

Хасан спросил:

– Капитан, а какая у тебя машина?

– Шевроле, – ответил мастер. – Четыре года назад в Канаде купил. В Монреале.

Хасан скривил губы, махнул рукой и отвернулся. Ненадолго, секунд на пять-десять – вполне достаточно, чтобы русский капитан понял, что уважаемые люди на «Шевроле» не ездят, а поняв, устыдился, а устыдившись, унизился. Потом снова повернулся и сплюнул с губы английское слово: «Вэлкам!»

В тот же день, безуспешно пытаясь обсудить предстоящие ремонтные мероприятия, мастер сообщил Хасану о предложении австралийского сюрвейера. Хасану идея понравилась, а позже он довел ее до совершенства. Действительно, зачем платить большие деньги за тонны металла и сварочные работы, если можно заплатить маленькие деньги за смену названия, чтобы судно снова стало, как новое. А потом заплатить совсем маленькие деньги местному сюрвейеру-индусу, чтобы тот написал бумагу, что все необходимые корпусные работы выполнены. И ведь ни русский капитан, ни тот же большой человек из страшной организации АМСА до такого хитрого решения никогда бы не додумались! Ай-вай, какой мудрый человек, какой изощренный умом судовладелец мистер Хасан!

И как ни уговаривал его Валерий Сергеевич не жадничать и вложить деньги в хороший ремонт, как ни предупреждал, что рано или поздно пароход начнет разваливаться, и все равно придется платить, но уже в пять, в десять раз больше – все бесполезно. «Ай, – думал Хасан, – какие глупые люди! И ведь все у них есть: калькуляторы, компьютеры, даже видеомагнитофоны есть, чтобы смотреть на голых женщин. А головы на плечах нет!»

– Капитан, зачем расстраиваешься? Помнишь, год назад ты так же расстраивался, все просил меня какой-то Джи-Пи-Эс купить? Сколько этот Джи-Пи-Эс стоит? Самый лучший!

– Не больше тысячи, – ответил мастер.

Хасан скривил губы, махнул рукой и вышел из каюты.

Утром привез он спутниковую установку и, действительно, хороший прибор купил: американский «Тримбл». Но капитана так и не утешил. Понимал Валерий Сергеевич, что без надлежащего ремонта долго пароход не протянет, как тут народ ни уродуйся. А работать на «Омалькоре» он намеревался долго. Минусов полно, конечно, но и плюсы солидные. Большой экипаж, большие переходы, большие стоянки. Зарплату выдают исправно, кормежка приличная – где еще в наше время такой пароход найдешь?

Повздыхал-повздыхал Валерий Сергеевич с месяц, а в конце ремонта отказался принимать под командование барановоз с новым именем «Аль-Нахла» и улетел в Питер, чем несказанно оскорбил судовладельца мистера Хасана.