Читать книгу Железный Феникс - Григорий Максимов - Страница 6

Прошло две недели с того дня, как Америго вместе с матерью и сестрой прибыл в дом Суньига на очередные смотрины. Пробыв в гостях всего лишь три дня, донна Мария вместе с дочерью отправилась обратно домой, оставив сына у сватов и снабдив его десятком золотых доблов, чтобы он смог приятно провести время в столице. Сеньора решила оставить сына погостить недельку-другою в сватовском доме, дабы их дети получше узнали друг друга.

Положив в кошелёк десять золотых, четырнадцатилетний Америго с удовольствием согласился остаться в столице. Это был первый раз в жизни, когда его оставили одного без пристальной опеки, под которой он всегда находился, будучи в родительском доме. Целыми днями мальчишка мог слоняться по городу, наслаждаясь долгожданной свободой. Всё вокруг было новым, интересным, казалось, сам воздух пьянил до головокружения. Он мог часами стоять посреди улицы, любуясь красотой церквей и бывших мечетей, бродить по рынкам и глазеть на представления уличных паяцев.

Конечно же, донне Розе не могли нравиться эти долгие беспечные прогулки её юного зятя. Особенно из-за того, что Америго ходил гулять один. Каждый раз, когда он уходил на прогулку, она старалась навязать ему общество Кристины. Но пока отношения будущих новобрачных складывались не лучшим образом. Будучи ещё совсем детьми, они с трудом понимали, зачем вообще они нужны друг другу. Молодые люди довольно редко общались, встречаясь в основном за столом, да и разве что в церкви во время мессы. Можно даже сказать, что они избегали друг друга, и скорее эта неприязнь исходила от самого Америго, он никак не мог поверить, что эта бледная худышка когда-то станет его женой. Но этому если и суждено было случиться, то не раньше чем через пять лет, минимум четыре года, так что у него ещё было время, чтобы примириться с этим. Хотя в глубине души Америго откровенно надеялся, что это знакомство окажется пустым, как и десяток прежних, и его истинная супруга всё ещё ждёт своего часа.

Так продолжалось дней десять, пока донне Розе не пришла в голову оригинальная идея, как отвадить будущего зятя от городских прогулок и заставить его больше времени проводить с Кристиной.

У Суньига была небольшая крепость в окрестностях Толедо, чуть ниже по течению реки, вернее, даже не крепость, а маленький сторожевой форт, оставшийся там ещё со времён готов. Стоял он прямо над рекой, на узком скалистом утёсе, окружённый зеленью кипарисов и можжевельника. Сам форт представлял собой две небольшие квадратные башни, опоясанные стеной, с маленьким двориком посередине. Это строение служило чем-то вроде загородного дома, куда семья Суньига ездила иногда отдыхать. Именно туда донна Роза и решила отправить будущих молодожёнов, надеясь, что в маленькой отдалённой крепости, они хоть немного станут ближе друг к другу. Отчасти её замысел-таки удался.

Крепость находилась в трёх часах езды от Толедо, в необычайно красивом живописном месте. Основная башня, наполовину вмурованная в скалу, как бы вырастала из этой могучей природной твердыни. На небольшом плато, плотно окружённом стенами из крупного серого камня, находился дворик с маленьким садиком и кухонной пристройкой. Надвратная башня с бойницами и сторожевым постом словно нависала над пропастью, возвышаясь на крутом отвесном утёсе. От ворот по узким ступенькам, вырубленным в скальной породе, тянулась узенькая тропинка, змейкой спускаясь прямо к реке. Гору, на вершине которой разместилась крепость, укрывали колючие и густые маквисы, перемежаясь с островками из карликовых пальм и кустарниковых дубов. Тропинка, ведущая к воротам, была настолько узка, что на ней едва могли разминуться два человека, а лошадей всегда приходилось оставлять внизу. Вдоль этой тропинки раскинулся пахучий ковёр из тимьяна и колючего дрока, наполняя горячий воздух душистым ароматом полевых трав.

Несколько дней, проведённых в этой крепости, ничуть не расстроили Америго. Напротив, ему всегда нравилось бывать в подобных местах. Это напоминало ему старую полуразрушенную мавританскую башню, в которой он вместе с мальчишками любил играть в детстве. Скучать не приходилось. Целыми днями он мог лазать по горам, обследуя окрестности, купаться в реке, упражняться в фехтовании с деревянным болваном или играть в шахматы с кем-нибудь из стражей. Единственным большим минусом было отсутствие часовни или хоть какого-нибудь оборудованного места для молитв.

В то время как Америго с интересом проводил время, то и дело находя чем себя занять, Кристина сидела в крохотной комнатке и играла со своей маленькой собачонкой. Выходила она только чтобы поесть, да и разве что посидеть вечером в маленьком дворике. Во многом это объяснялось тем, что тонкая белесая кожа девушки категорически не переносила палящего летнего солнца.

Но даже здесь, оказавшись, казалось бы, в тесном пространстве, молодые люди мало общались друг с другом. Кристина, даже несмотря на заносчивый и спесивый характер, оказалась до ужаса робкой и застенчивой. Несколько раз Америго, в свой черёд, поборов собственную нерешительность, всё же приходил к ней, пытаясь завести разговор. Но всякий раз девушка лишь потупляла взор, надувая свои крохотные губки. Она понимала, что не нравится своему потенциальному жениху, и от этого не на шутку грустила, в то время как ей очень даже по сердцу пришёлся этот четырнадцатилетний мальчуган.

Однажды, когда Америго, искупавшись в реке, поднимался к воротам по узкой каменистой тропинке, он заметил, как внизу на дороге, тянущейся из Толедо, показался всадник верхом на гнедом скакуне. Это был чернокожий африканец, одетый в длинную подпоясанную рубаху, с белым мавританским тюрбаном на голове. Америго сразу же узнал в нём Али, раба, служащего в толедском доме Суньига. Обычно кто-нибудь из рабов приезжал по утрам к крепости, справляясь о делах и подвозя свежие съестные припасы. Но было уже далеко за полдень, и дневную порцию свежих продуктов привезли ещё рано утром, к тому же Али был налегке, не имея при себе какой-либо поклажи. Спрыгнув на землю, он передал поводья в руки стража, стерегущего расположенную внизу коновязь, и стал быстро взбираться по тропинке, идущей к крепости. Не придав этому значения, Америго неторопливо побрёл дальше к воротам.

– Сеньор Америго! – раздалось сзади.

Он сразу же обернулся, услышав голос Али.

– Сеньор Америго, постойте! – кричал раб, быстрыми прыжками взлетая наверх.

Не дойдя десяти шагов до ворот, он остановился, в недоумении ожидая раба.

– Постойте! Постойте, сеньор Америго! – вновь крикнул Али, в один миг преодолев половину разделяющего их расстояния.

Не понимая в чём дело, тот повернулся назад и пошёл навстречу ему.

– Ты чего так орёшь, словно война началась? Чего тебе надобно? – спросил он, когда раб приблизился на достаточное расстояние.

– Прошу извинения, сеньор Америго! – немного запыхавшись, ответил Али.

– Ну, что ещё произошло?

– Ничего плохого, сеньор Америго.

Встав перед господином, раб низко поклонился, продолжив дальнейший разговор, слегка согнувшись и преклонив голову.

– Ну, что там у тебя? – с нетерпением спросил Америго.

– Прошу извинения, сеньор, – начал Али.– Меня отправила госпожа сообщить вам, что ждёт вас и желает, чтобы вы немедленно вернулись в Толедо. Госпожа Кристина также должна отправиться с вами.

– А что, собственно, произошло?

– Мне точно неизвестно. Мне поручили только передать вам приказ сеньоры.

– Ну вот ещё! Такая спешка не может случиться на пустом месте, – развёл руками Америго.

– Не знаю. Но по-моему… – начал было Али, но запнулся.

– Говори! Говори же! – приказал Америго.

– Краем уха мне довелось услышать, что их величество на днях прибыл в Толедо и сегодня вечером устраивает торжественный приём в крепости аль-Касар, – боязливо ответил раб.

– М-м-м. Кажется, я начинаю догадываться, в чём дело, – кивнул головой Америго.– А почему же она не предупредила нас заранее?

– Не знаю. Мне только велено позвать вас.

– А по какому поводу устраивается приём? – с разгоревшимся любопытством спросил юный господин.

– Не знаю, – ответил раб.– Да и откуда мне знать такие вещи.

– Ну что ж, отлично! Сейчас же позовём Кристину, и в путь. Думаю, нам не стоит обедать, а следует поберечь силы для королевского стола!

И хотя внешне Америго сохранял спокойствие, внутри он не на шутку разволновался. Ещё бы, побывать на королевском приёме и увидеть самого государя – такая возможность не каждый день представляется.

Продолжая беседовать, они прошли через крепостные ворота и оказались во дворике.

Кристина сидела на скамейке в тени виноградника, держа на руках свою маленькую собачку. Рядом стояла служанка, единственная, которая приехала сюда вместе с маленькой госпожой, и медленно, томно обмахивала её веером. Бледное худосочное личико Кристины искажала кислая гримаса, выражающая скуку и недовольство. Её тоненькие белесые пальчики медленно перебирали шерсть на спине собачонки, а притупленный взгляд был направлен куда-то вниз. Она даже не обернулась в сторону ворот, когда во дворик вошёл Америго в сопровождении чернокожего Али. Казалось, что она в своём скучающем безразличии полностью отключилась от реальности. Америго часто доводилось видеть её в таком настроении, и в последнее время это стало случаться особенно часто. Конечно же, он догадывался о возможной причине её недовольства, но, к сожалению, ничего не мог с этим поделать.

– Сеньора Кристина, – низко преклонившись, обратился к ней Али.

Но юная госпожа не ответила, так и продолжая сидеть в молчаливой задумчивости.

– Сеньора Кристина, – вновь обратился Али.

Но та продолжала молчать.

– Сеньора Кристина, послушайте! – добивался раб.

– Чего тебе надо, черномазый урод?! – прошипела стоящая рядом служанка.– Видишь, госпожа не намерена с тобой говорить!

Али сложил руки на груди и пригнулся ещё ниже, едва не падая на колени.

– Почтенная сеньора, умоляю вас, выслушайте меня.

– Ну что тебе? – вновь фыркнула прислужница.– Говори! Мы тебя слушаем. Если только твоя болтовня заслуживает внимания госпожи.

– Сеньора Кристина, меня отправила к вам донна Роза, приказав сообщить, что сегодня вечером их величество король Альфонсо устраивает торжественный приём в крепости аль-Касар. Вас просили немедленно ехать в Толедо, чтобы успеть подготовиться к празднику, – будучи еле живым от страха, проговорил Али.

– Что же ты сразу-то не сказал? Мерзкое отродье! – крикнула на него служанка.

Кристина же, в свою очередь, продолжала молчать, и казалось, её ничуть не заботит происходящее.

– Пошёл прочь, нечистый! – гаркнула прислужница и хлопнула его веером по тюрбану.

Так и не осмеливаясь поднять голову, раб смиренно отошёл в сторону.

Тут подошёл Америго и молчаливым жестом приказал наглой барышне отойти. После чего, дождавшись пока Кристина встанет со своего места, также отправился в свою комнату.

Не прошло и часа, как они уже ехали по дороге в Толедо.

Начало вечереть. Солнце уже коснулось горизонта, когда Америго с Кристиной въехали в город через ворота Бисагра. Немного отстав, за ними следовал чернокожий Али.

Подъехав к дому Суньига, они спешились и постучали в тяжёлую дубовую дверь. Как всегда, на пороге появился чернокожий раб, одетый по-мавритански. Низко поклонившись юным сеньорам, он помог Кристине сойти с лошади, после чего они вошли внутрь.

Дом оказался битком набитым людьми. Съехался почти весь род Суньига, желая всей семьёй предстать перед монархом. Многие приехали в Толедо из далёкой Наварры. Было ясно, что о королевском приёме они знали ещё задолго до сего дня. Для Америго тут же состоялось и первое знакомство с отцом Кристины. Прибыл сам дон Иньиго Ортис де Суньига, две его сестры и четверо братьев вместе с супругами и детьми. Были также родственники и со стороны донны Розы.

Спустя два часа Суньига стали выходить из дома. Поскольку доступ в верхнюю часть города был перекрыт, никто не мог воспользоваться каретами и лошадьми. К тому же крепость аль-Касар была недалеко, могучей твердыней возвышаясь над кварталами знати.

К этому времени в королевскую цитадель уже вовсю стекалась знатная публика. Почти стемнело, и сгущающиеся сумерки рассеивали лишь факелы в руках королевских слуг и гвардейцев. По всему периметру небольшой придворцовой площади стояла вооружённая стража, зорко следя за тем, чтобы мимо них не проскочил какой-нибудь бродяга или простолюдин.

Взяв за руку Кристину, Америго прошёл через грозные боевые ворота и вошёл в крепость. В воздухе висел сладковатый пьянящий запах великого торжества. Знатная публика сияла красивейшими нарядами и дражайшими украшениями. Кроме приглашённых провинциальных аристократов, здесь были архиепископы, аббаты крупных монастырей, Великие магистры рыцарских орденов, доктора университетов, королевские судьи-алькальды, разночинные советники, а также алькайды замков и крепостей. Был виден Великий канцлер, мажордом, Великий камергер, верховный судья, стольник и ещё многие придворные должностные лица. Кроме того, на приём были приглашены знатные трубадуры, сегрели и простые хуглары.

Среди королевских гостей Америго встретил и своих родных. Мать была в сопровождении дона Фердинанда и дочери Марты. Также он встретил и своего старшего брата Диего, служащего оруженосцем дона Нуно Гонсалеса де Лара.

Казалось, что здесь собралась вся Испания, вернее, лучшая её часть. Такое количество рикосхомбрес, инфансонов и всевозможных идальго могло собраться лишь по весьма значительному поводу, будь-то коронация нового государя или же визит какого-нибудь иностранного правителя. Даже самые значительные кортесы не удостаивались столь большого собрания.

У входа в тронную залу стояли королевские пажи и требовали каждого входящего предъявить приглашение. При таком количестве людей просто невозможно было избежать толкотни. Дабы обойтись без ссор и недоразумений, специальные распорядители старались расставить публику как можно удобнее, каждому указывая место согласно его титулу и достоинству. Уже стемнело, и по всему замку разжигали свечи и факелы. Языки пламени окрашивали его суровые каменные залы в бурые и тёмно-оранжевые тона, заставляя людей и предметы отбрасывать длинные дрожащие тени и придавая всему происходящему некую мистическую торжественность.

По всей крепости развевались флаги Толедо с изображением Богородицы и младенца Иисуса. Вперемежку с ними висели знамёна Кастилии и Леона с золотым замком на левой верхней и правой нижней четверти, и красным львом на обратных, правых верхних и левых нижних четвертях. Но самые почётные места занимали огромные золотые полотнища Священной Римской империи*. И каждый, кому был знаком этот чёрный двуглавый орёл, расправляющий крылья на золотом поле, а знаком он был чуть ли не каждому первому, становилось ясно, в честь какого великого гостя могло устраиваться сие торжество. Но никто и представить себе не мог, кем этот дорогой гость окажется на самом деле.

Выстроившись вдоль центральной дорожки, приглашённые, затаив дыхание, стали ожидать появления короля и его необычного гостя. Каждый старался как можно ближе подвинуться к центру, тесня стоящих впереди, разместившимся на задних рядах приходилось вставать на цыпочки, тем же, кто не вышел ростом, доводилось и вовсе оставаться в неведении происходящего. Несмотря на огромное количество собравшихся, над залой нависла полная тишина. Слышалось даже потрескивание пламени в факелах. Все подданные напряжённо застыли, ожидая торжественной встречи своего монарха. Некоторое время всё оставалось как есть, люди стояли как вкопанные, боясь даже пошевелиться, и ничто не могло нарушить воцарившуюся тишину. Спустя четверть часа на парадной лестнице, ведущей в тронную залу, послышались торжественные шаги церемониальной свиты.

Дон Густаво де Армас, королевский герольдмейстер, появился в сопровождении шести горнистов, двух барабанщиков и восьми юных герольдов. Сопровождаемый своей свитой, он прошёл по центральной дорожке к возвышению, на котором стоял трон и высокие стулья для гостей.

Герольды подняли ввысь древки со знамёнами, а сопровождающие их горнисты затрубили мелодию торжественного гимна. В ритм с ним тут же грянули барабаны. В это же время герольды, каждый со своим знаменем, выстроились по обе стороны от тронного возвышения, сам дон Густаво занял почётное место в центре.

Все замерли, устремив взоры на королевского герольдмейстера. Выдержав положенную паузу, он поднял перед собой жезл и громким торжественным голосом, чётко проговаривая каждое слово, объявил: «Дамы и рыцари, сеньоры и вассалы объединённого королевства, прошу вас приветствовать: король Рима, Кастилии, Леона, Толедо, Галисии, Мурсии, Хаэна, Кордовы и Севильи, их королевское величество Альфонсо Десятый*! И достопочтеннейшая их супруга, королева Рима, Кастилии, Леона, Толедо, Галисии, Мурсии, Хаэна, Кордобы и Севильи, её королевское величество Иоланда Арагонская!».

Едва герольдмейстер произнёс эти слова, все придворные слегка склонили головы и замерли в волнующем ожидании. Сразу же после этого в залу вошли четверо вооружённых королевских гвардейцев, и с ними четверо королевских пажей. Вновь затрубили горны и загрохотали барабаны. И наконец-то, после стольких минут томительного ожидания, в округлом дверном проёме показалась правящая чета. Вслед за венценосными родителями шли маленькие принцы и принцессы: семилетняя Берингела, шестилетняя Беатрис, пятилетний наследник престола Фернандо и крохотный двухлетний Санчо, будущий король Санчо IV, врядли ещё понимающий, что происходит вокруг. Родившаяся меньше года назад Констанца была ещё слишком мала для участия в торжестве. Замыкали процессию также четверо пажей и столько же гвардейцев.

Как только король и королева заняли своё тронное место, оставив детей среди первых придворных, герольдмейстер вновь поднял свой жезл. Стараясь говорить как можно громче и торжественней, он стал объявлять появление главного королевского гостя: «Король Иерусалима, король Сицилии, герцог Швабии и Эльзаса, их королевское величество Конрад Третий!»

Великим гостем, ради которого собрался весь цвет Кастильской короны, стал король Иерусалима, король Сицилии, герцог Швабии и Эльзаса Конрад, или как его называли ласково Конрадин*. Но самым неожиданным для большинства собравшихся оказалось то, что этим почтенным государем был восьмилетний малыш.

Король Иерусалима Конрад III, он же король Сицилии Конрад II, а также герцог Швабии и Эльзаса Конрад IV был последним законным наследником германского императорского дома Гогенштауфенов*, сыном короля Конрада IV и внуком легендарного императора Священной Римской империи Фридриха II*.

В два года он потерял отца и рос при дворе своего дяди, герцога Людвига Баварского*. В Сицилии от его имени правил в качестве регента его дядя Манфред. В 1258 году, воспользовавшись ложными слухами о смерти племянника, тот самовольно провозгласил себя королём Сицилии, но изъявил готовность назначить Конрадина своим наследником.

Римский Папа Александр IV помешал мальчику стать королём Рима, а его опекун в 1257 году на выборах короля поддержал английского принца Ричарда Корнуэльского, взяв с того обещание, что новый король подтвердит за Конрадином право наследовать земли отца и титул герцога Швабии.

Едва герольдмейстер объявил о появлении гостя, оркестр вновь заиграл гимн, а в залу, выстроившись в колонны, вошли два десятка гвардейцев. Сразу за ними последовала группа герольдов, несущих перед собой флаги с гербами иерусалимского и сицилийского королевств. Гвардейцы выстроились по обе стороны от дорожки, в правой руке каждый держал длинное копьё с вымпелом у наконечника, выставив его вперёд, так чтобы флажки нависали над проходом.

Наконец, в проходной арке показался главный виновник всего торжества, облачённый в длиннополый кафтан и наброшенный сверху плащ. Голову мальчика венчала корона. Его появление вызвало целый каскад эмоций у всех, кто мог за ним наблюдать. Королём Иерусалима теперь, пусть даже и номинально, был восьмилетний мальчишка! Справа от юного короля, отставая от него на несколько шагов, шёл его дядя и опекун герцог Баварский Людвиг II Строгий.

Конечно же, визит маленького Конрадина в Толедо имел и важный политический смысл. Король Альфонсо, будучи двоюродным племянником покойного императора Фридриха, последнего на тот момент законного властелина Священной Римской империи, рад был принять у себя единственного прямого наследника своего двоюродного дяди. Используя родство с Гогенштауфенами и с помощью него добиваясь своего собственного избрания королём Рима, он демонстрировал законность своих притязаний не только на немецкий королевский титул, но и на императорский трон, который в это время оставался вакантным. Даже тот факт, что герцог Баварский поддержал на выборах английского принца, не стал препятствием для их визита.

Аккуратно взяв Конрадина под руку, герцог усадил племянника на высокий стул рядом с троном. После того, как малыш занял своё почётное место, трубы и барабаны умолкли. Сам же герцог остался стоять среди первых придворных.

На некоторое время над залой вновь нависла полная тишина. Затаив дыхание, все ждали дальнейшего продолжения церемонии.

Первым взял слово король Альфонсо. Возблагодарив Господа и поприветствовав своих подданных, он кратко объяснил повод для сегодняшнего торжества, после чего сразу же передал слово гостю.

Тут же к сидящему рядоммальчику подошёлкоролевский секретарь и вручил бумагу с записанной речью. Развернув листок, Конрадин окинул взглядом витиеватые строчки, исполненные на немецком языке, и приготовился говорить. Но вопреки ожиданиям тронная речь маленького короля оказалась лишь набором казённых фраз, написанных так, как того хотел король Альфонсо.

Затем слово вновь перешло к хозяину торжества. Альфонсо добавил к речи своего юного гостя лишь несколько поясняющих слов, после чего пригласил всех присутствующих проследовать в банкетную залу.

На этом церемониальная часть подошла к концу. Медленно, дабы не создавать давку, все присутствующие потянулись к дверям.

В банкетной зале стояли накрытыми с десяток больших длинных столов, за каждым из которых могло разместиться до сотни персон. Головной стол, за который вместе с королевской четой усадили Конрадина и его дядю, стоял на отдельном возвышении, к которому вели оцепленные стражей каменные ступеньки. И если для каждой из королевских особ, в том числе и для герцога Баварского, был приготовлен отдельный стул с высокой спинкой, похожий на трон, то остальным приходилось довольствоваться длинными и узкими скамейками. Но на этом разница, говорящая об отличии божьих помазанников от их подданных, и заканчивалась. Все столы накрывали белые льняные скатерти, а предлагаемый перечень блюд был также роскошен и разнообразен, как и на королевском столе.

Как только короли и их подданные расселись по своим местам, на видное место вышел королевский герольд и торжественно во весь голос объявил первую перемену блюд. Громко запели трубы, и из маленьких дверец, ведущих в подсобные помещения, потянулась длинная вереница пажей, несущих перед собой серебряные подносы с разнообразными кушаньями и кувшины с самыми лучшими винами. Меж столов в самом центре разместился ансамбль кугларов с ударными, струнными и духовыми инструментами, а трое сегрелей под их аккомпанемент исполняли красивую мелодичную балладу. Огромная зала, освещённая тысячью факелов, наполнилась музыкой, пением, разговорами, смехом, аппетитным чавканьем и звоном дорогой посуды. Особые глашатаи громко, так, чтобы их было слышно, объявляли названия подносимых блюд.

Первая перемена целиком состояла из одних лёгких закусок, должных лишь раззадорить аппетит перед более сытными кушаньями. Из горячих закусок были поданы печёнка телячья жареная с луком, почки телячьи жареные в сметанном соусе, печёнка куриная в винном соусе и печёнка куриная в сметанном соусе. Также горячие закуски были представлены свиной поджаркой и ветчиной, жаренной в сухарях. Из даров моря в числе горячих закусок были поданы мидии в белом вине с луком и мидии в кисломолочном соусе, а также устрицы в соусе из белого вина и устрицы, запечённые в дрожжевом тесте. Холодные же закуски были представлены прежде всего знаменитым хамоном, нарезанным и красиво уложенным тончайшими ломтиками. С хамоном подавалось большое количество зелени, твёрдый сыр и оливки. Также здесь подали и махому из филе тунца под оливковым маслом. Совершенно отдельно желающим подносили и небольшие пинчо с вяленой треской, ветчиной, луком и сыром.

Когда с первой переменой блюд было покончено, снова появился королевский герольд и во всеуслышание объявил о второй перемене. Снова запели трубы, и в залу вновь потянулись вереницы пажей, несущих огромные пузатые миски с супами. Всего во время второй перемены блюд было подано с десяток видов различных мясных, рыбных и овощных горячих супов с разного вида заправками, и несколько видов супов холодных.

После второй перемены наступил черёд третьей, мясной перемены. Из мясных блюд подавалась говядина тушёная в хлебном квасе с овощами, говядина тушёная с черносливом, говядина тушёная в кислом соусе с овощами, говядина, шпигованная салом и говяжье филе жареное на вертеле. С аппетитной говядиной вполне уверенно соперничала отварная свинина и свинина тушёная в белом вине, а также сочные битки из рубленой свинины. И, конечно же, ни один стол не мог обойтись без молочного поросёнка, зажаренного целиком. Баранину же подали в тушёном виде с черносливом и в запечённом виде под кисломолочным соусом. Также были поданы баранье «седло», жаренное на кости, и баранья грудинка, зажаренная в сухарях. Кроме крепкого красного вина, к мясу в изобилии подавались разные фруктовые соки и холодное разбавленное вино с кусочками фруктов.

Поскольку после третьей перемены пирующие были вполне уже сыты и хмельны, решено было сделать перерыв в трапезе и занять его танцами. В центре огромной залы тутже образовались сотни пар, взявшихся за руки и, повинуясь неспешному музыкальному ритму, соединяющихся в разные танцевальные фигуры. После часа танцев настал черёд грандиозного акробатического представления, в котором принимало участие около сотни самых разномастных артистов, выделывающих умопомрачительные кульбиты, жонглирующих острыми клинками и горящими факелами, и, словно змеи, сворачивающихся в самые невообразимые фигуры и формы. После захватывающих акробатических номеров настал черёд не менее грандиозного театрального действа. В основу устроенного спектакля были положены фрагменты из легендарной «Песни о моём Сиде"*.

После решено было возобновить трапезу.

Вновь появился герольд и с той же торжественностью, что и раньше, объявил четвёртую перемену блюд, во время которой стали подавать дичь. Пожалуй, именно эта перемена была самой торжественной и помпезной. Под непрерывное пение труб юные пажи вносили огромные, роскошно сервированные серебряные подносы с горячей, пышущей пряными ароматами дичью. Было подано филе дикой козы, жаренное на вертеле, и филе дикой козы, тушённое с яблоками и вином, заяц, тушённый в сметане с яблоками, и заяц, жаренный в сухарях, оленина, жаренная на вертеле с луком, и лань, жаренная на вертеле с зеленью.

С особой помпой подали оленя, приготовленного целиком, и упитанного дикого кабана, также запечённого целым. Именно эти впечатляющие размеры подаваемых блюд и являлись отличительной чертой королевских столов. Своей небывалой величиной они демонстрировали роскошь и широту, доступную лишь королям. Как правило, это были дикие или домашние животные, приготовленные целиком. Королевские оруженосцы, разбившись на группы по шесть или даже по восемь человек, вносили огромные противни с оленями, ланями и дикими кабанами, запечёнными в исполинских печах.

После столь аппетитной и сытной перемены решено было вновь прерваться на развлечения.

Вновь начались танцы, сопровождавшиеся красивой мелодичной музыкой, более всего располагавшей к доверительной беседе и флирту. После танцев настал черёд грубой шутовской клоунады, являвшей собой заметный контраст с общей сдержанной атмосферой королевского пира.

Затем король Альфонсо решил представить дорогим гостям своего любимого придворного трубадура Перо Гарсию Бургалеса. Перо Гарсия оказался при дворе короля, когда тот был ещё инфантом, а свои кантиги и тенсоны сочинял на галисийско-португальском наречии. Став у королевского стола, в окружении ансамбля кугларов, трубадур запел одну из своих знаменитых кантиг о любви. Во время исполнения этой cantiga de amor залом овладела полная тишина. Все, затаив дыхание, внимали пению любимого королевского трубадура.

Ещё после двух перемен к столам подали десерт, что свидетельствовало о финальной части банкета. Съев лишь маленький кусочек пирожного, Конрадин встал со своего места и, едва заметно кивнув в сторону короля Альфонсо, вышел из залы. Почти сразу за ним последовал и герцог Баварский. Сам же Альфонсо, посидев на своём месте ещё с пару минут, также встал и вышел за ними.

Пир же, устроенный в честь маленького короля, продолжился и закончился только под утро.