Читать книгу Желтый глаз Тихеи - Григорий Родственников - Страница 7

На высоком утёсе стоит седой старик. Он почти перестал видеть. Зато научился слушать плач волн и понимать язык ветра. Он ждёт слишком долго, но знает: когда-нибудь ласковый бриз осушит его слёзы и рядом раздастся знакомый голос. А пока остаётся лишь перелистывать в памяти станицы прошлого. Как же это было?

Ему двадцать лет. Хмельная бесшабашная юность. День его помолвки. В замке собралось множество гостей. В пиршественной зале жарко пылают факелы, столы ломятся от снеди, раздаются крики и громкий смех. У ног веселящейся знати снуют здоровенные лохматые псы, рычат, грызутся, вырывают друг у друга брошенные гостями кости. Сам он давно пьян, камзол расстёгнут, а кружевной воротник белой рубахи порван и заляпан соусом. Но ему плевать – гости выглядят не лучше. Иные уже храпят, уронив головы на серебряные блюда. Продолжают пить самые стойкие. Перед столами гримасничают и завывают дурными голосами приглашённые мимы. Они представляют сценку из жизни королевской семьи. Гости заходятся в приступах хохота, исступлённо орут, хлопают, топают и швыряют комедиантам монеты. Те, потешно кривляясь и кланяясь, рыбками ныряют за дарами, чем приводят господ в ещё больший восторг. Его кошель пуст – всё отдал раньше певцам и флейтистам. Тогда он хватает со стола свиную ляжку и запускает в толпу актёров. К куску мяса устремляются псы, но старший из мимов успевает раньше. Накрывает телом, прижимает к груди и начинает жадно грызть. Псы озлобленно лают, рвут человека клыками, а тот вертится волчком, но не выпускает добычу. Вельможи покатываются от смеха. Да и сам он едва не падает на пол от хохота.

Волны с тихим шипением накатывают на берег. Старик морщится. Воспоминания неприятны. Но услужливая память уже извлекает из потаённых уголков сознания следующий эпизод.

– Благородные хариды! – из-за стола поднялся барон Вероне. – Прошу тишины! Тихо, снэши! – прикрикнул он на расшумевшихся мимов. – Мы уже достаточно пили за нашего друга и благодетеля! Но мы забыли о его невесте! Не каждому из нас выпадает удача породниться с герцогом. Но его светлость не так глуп! Он выбрал самого достойного из харидов! Благороднейшего из благородных – графа Алавера!

Барон сделал эффектную паузу и продолжил:

– Я пью за твою красавицу невесту, Эжен. И пусть она будет крепка, как палисандр, и плодоносна, как яблоня!

В наступившей тишине раздался насмешливый голос виконта де Болье:

– Сравнить девицу с деревом? Как такое пришло вам в голову, барон?

Гости захохотали. По лицу Вероне скользнула презрительная усмешка:

– Вы одичали в своём поместье, виконт. Сейчас весь свет с восторгом читает придворных поэтов и учит наизусть сонеты шевалье Шекиро. А вы, насколько я знаю, до сих пор не осилили грамоту. А если к вам прибудет нарочный с депешей от короля?

Физиономия Болье побагровела:

– У меня полно низкорожденных снэшей в услужении, постигших эту премудрость! Дело харида – рвать глотки врагам короля, а не корпеть над пыльными свитками! Но, сдается, вы решили оскорбить меня, барон! Ну, что смотрите, любитель чернильных клякс?! Я могу продемонстрировать, что весомее – доброе оружие или гусиное перо! – с этими словами Болье обнажил шпагу.

– Я готов! – откликнулся Вероне, изящно извлекая из ножен клинок. – Слышал, что в фехтовании вы понимаете не больше, чем в поэзии!

Граф Алавера ударил по столу кулаком. Несколько серебряных кубков подпрыгнули и опрокинулись. Вино подобно кровавым струйкам потекло на пол.

– Вы оба пьяны! Уберите шпаги! Не забывайте, вы у меня в гостях!

Однако, ты прав, мой друг Кармене. Мне нужна плодоносная супруга. Ведь я последний из рода Алавера. Отец и старший брат сложили головы во славу монарха. А потому – выпьем за плодоносных красавиц! Да не оскудеет их живоносное лоно!

– Ура! Ура! Ура! – грянули нестройные голоса. – За красавиц! За лоно!

Граф выпил вино, отшвырнул кубок и вытер мокрые губы рукавом камзола:

– Виночерпий! Ещё два бочонка марленского красного!

В разгар веселья в залу осторожно вошёл лесничий. Лицо белее савана:

– Милорд… тут такое…

Граф нахмурился:

– В чём дело, Джуанито?!

– Простите, милорд, вы требовали свежей рыбы…

– К дьяволу рыбу! – выкрикнул кто-то из захмелевших гостей. – Ещё вина!

– Тихо! – прикрикнул на расшумевшихся пьяниц Алавера. – Мой слуга не посмел бы отвлекать меня по пустякам. Что случилось, Джуанито?

Губы лесничего подрагивали:

– Чудовище, милорд…

– Вот так фортель! – захохотал виконт де Болье. – Чудовища нам только не хватало! Где ты его увидел, болван?! Сдаётся, милый граф, ваш слуга успел приложиться к бочонку нашего марленского! То-то, смотрю, его долго не несут!

– Морское чудовище, милорд! – выдохнул лесничий. И видя, как недовольно скривилось лицо хозяина, затараторил:

– В сети к рыбакам угодило. Они вытянули и чуть не померли от страха! Зелёное, скользкое, глаза выпученные, руки, как у человека, а на пальцах длинные когти! Морской дьявол, милорд!

В зале наступила тишина. Даже виконт перестал смеяться.

– И где же оно сейчас? – спросил граф, пристально глядя в глаза слуги. – Если скажешь, что убежало – прикажу выпороть.

Тот робко улыбнулся:

– Не убежало, милорд. Крепко в сетях запуталось. Ну и ребята для верности пару раз веслом приголубили. В лодке оно лежит, а парни охраняют.

– Так чего же мы ждём?! – вновь развеселился виконт. – Тащите его сюда, олухи! Граф, да прикажите вы им! Охота глянуть на морского дьявола!

– Если это действительно чудовище, – вмешался Вероне, – можно взять неплохую цену. Ты же знаешь, Эжен, какую наш монарх питает слабость к разного рода диковинкам. У него в коллекции даже русалка есть, мёртвая.

Алавера кивнул.

– Эй, вы! – прикрикнул он на притихших комедиантов. – Пошли вон! А ты, Джуанито, вели рыбакам нести зверя сюда. Да гляди, чтобы не били – шкуру спущу! И прикажи увести псов!

Ждать пришлось недолго. Четверо крепких снэшей внесли в залу нечто, вяло подрагивающее в рыбацкой сети. Осторожно положили на каменный пол.

– Ростом с человека, – задумчиво проговорил барон.

– Вытаскивайте! – приказал граф, – Да не копайтесь, ножами режьте!

– Только осторожнее, не попортите товар! – напутствовал рыбаков Вероне.

Подобного существа присутствующим в зале видеть ещё не доводилось. Освобожденное от сети, оно завертелось на каменном полу, шипя и пуча большие навыкате глаза. Рыбаки отхлынули от страшилища, словно волны от утёса. Даже самые пьяные из вельмож пробудились и теперь взирали на существо с благоговейным ужасом. Монстр раскорячился, подобно огромному пауку, и поводил во все стороны лысой головой. Кожа у него была гладкой и блестящей с зеленоватым оттенком. Однако чудовище весьма походило на человека. Вот оно выпрямилось, и все присутствующие узрели на его бёдрах и плечах крупную чешую. В свете настенных факелов она сверкала подобно серебряным монетам.

– Морской чёрт! – прошептал кто-то.

– Чертовка! – икнув, рассмеялся виконт де Болье. – Гляньте, какие перси! А сосцы точно у бабы, только чёрные, как дёготь! Морская баба!

Его замечание сняло повисшее в зале напряжение. Раздался смех и грубые шутки.

– Не завидую морским мужикам, если у них такие жёны!

– А может, они сами ещё красивше!

Барон Вероне задумчиво произнёс:

– Благородные хариды, сдаётся мне, что перед нами… русалка.

Некоторые из гостей поспешно перекрестились.

– Помилуйте, барон. Русалки – это нечисть. Утопленницы, проклятые людьми и Господом.

– Неужели это мертвец?!

– Мертвец! Мертвец! Нежить! – раздались испуганные голоса.

– Мертвец, говорите, – громко рассмеялся Болье. – Сейчас проверим, – он извлёк шпагу и двинулся к русалке.

Та напряглась, согнулась и выставила в сторону вельможи скрюченные, как у хищной птицы, пальцы, увенчанные длинными чёрными когтями.

Виконт приближался к ней неторопливо, глумливо ухмыляясь. И вдруг сделал быстрый выпад. Клинок впился в зеленоватую кожу в районе предплечья. Русалка взвизгнула, совсем как человек, и отшатнулась. Безгубый рот раскрылся, обнажив два ряда мелких острых зубов. Из раны брызнула темная кровь.

– А вы говорите, мертвец! – расхохотался де Болье. – Кровь у этой стервы черна, как копыта сатаны, но она живее всех живых! Хотите, я срублю ей башку, и она сдохнет, как всякий смертный?!

– Довольно, виконт! – возвысил голос Алавера. – Вы и так покалечили мою собственность! Обидели девчонку! Смотрите, из её рыбьих глаз текут слёзы! Стыдитесь!

– Теперь я вижу, что у короля подделка, – восторженно говорил Вероне. – Настоящая русалка – эта! Сколько она может стоить?

– Благородные хариды! – граф обвёл мутным взглядом присутствующих. – К нам в руки попала водяная дева. Она мёрзла в пучине холодного моря, ёжилась под ледяными волнами… неужели никто из вас не хочет согреть её? Взять как женщину?! Ну? Чего замолкли?

– Вы шутите, граф? – раздался чей-то робкий голос.

– Нет, чёрт возьми! – взорвался Алавера. – Кто из вас возьмёт силой эту крошку?! Считайте это победой над морской стихией! Трофеем! Призом за мужскую доблесть!

– Я не настолько пьян! – хмыкнул виконт.

– Совокупиться с дьявольским отродьем?! – ужаснулся кто-то.

– Эжен, это неудачная шутка, – нахмурился Вероне. Он положил руку на плечо Алавера, но тот смахнул её прочь.

– Кто сказал, что я шучу?! Ну, благородные хариды, кто из вас докажет, что способен плюнуть в глаз дьяволу и отодрать его дьявольскую дочь?!

И поскольку все молчали, граф выкрикнул:

– Десять золотых смельчаку!

– Эжен, не нужно, – пытался остановить его Вероне.

– Двадцать! Пятьдесят!

По залу прошёл недовольный ропот.

– Сто золотых! – глаза графа лихорадочно блестели. – Или здесь нет мужчин?! Целое состояние за плевок вашего жалкого семени в лоно морской потаскухи!

Виконт расхохотался:

– Сто золотых! Это мой доход за полгода! Но простите, граф, мой жеребец не сможет встать на дыбы! Уж больно эта милашка уродлива и рыбой мерзко воняет!

– Джуанито! – взревел Алавера. – Хочешь стать богачом и купить собственное поместье?!

Но лесничий лишь задрожал, попятился и выбежал прочь из залы.

– Рыбаки! – неистовствовал граф. – Сто золотых!

Однако те испуганно крестились.

– Трусы! – выдохнул граф, устало махнул рукой, подошёл к столу, подхватил бочонок с вином, поднял и принялся жадно пить. Потом швырнул его в гостей. Бочонок взорвался рубиновыми брызгами, окатив многих с ног до головы. – Здесь нет мужчин!

Вельможи недовольно зашумели. Наиболее отчаянные схватились за оружие.

– Трусы! – громко повторил граф, сверля присутствующих безумными глазами. – Что теребите свои шпажонки? Кто из вас осмелится обнажить клинок против Эжена Морильо де Алавера? Ну, есть такие?!

И поскольку хариды угрюмо молчали, граф досадливо плюнул и стащил с себя камзол. Швырнул на стол и принялся развязывать пояс.

– Насиловать покорных крестьянок, что может быть унизительнее? Разве это победа? Я покажу вам, что значит быть мужчиной!

Барон Вероне попытался обратить всё в шутку:

– Никто не сомневается в твоей доблести, Эжен! Но что скажет твоя молодая жена? Ведь супружеская неверность – один из смертных грехов!

– Я пока не женат! – ответил граф таким страшным голосом, что Вероне невольно сделал шаг назад. – С дороги!

Русалка угрожающе зашипела, безгубый рот ощерился, в свете факелов сверкнули острые белёсые зубы.

– Шипи, водяная шлюха! – рассмеялся Алавера. – Шипи, коли создатель не одарил тебя человеческой речью.

Существо издало пронзительный визг и вдруг прыгнуло на графа с проворством кошки. Чёрный коготь скользнул по лицу графа, оставляя длинную кровоточащую рану и едва не лишая глаза.

– Гадина! – взревел харид, уклоняясь от следующей атаки и молниеносно нанося удар кулаком в лицо монстра. Рыбьи глаза русалки помутнели, и она рухнула на колени.

– Получи, дрянь! – второй удар поверг водяную деву на пол. – Вот так-то лучше, – прохрипел граф, вытирая кровь, струящуюся по лицу, и опускаясь на колени рядом с поверженным существом.

– Тебе будет хорошо, крошка.

Русалка вяло сопротивлялась, когда Алавера повернул её к себе спиной и прижал лысую голову к полу.

– Вот так! Вот так!

Делая судорожные движения бедрами, граф рычал, как голодный зверь. Из открытого рта сочилась слюна и, смешиваясь с кровью, капала на кружевную рубаху. В зале стояла напряжённая тишина, нарушаемая лишь тихими всхлипами русалки.

Волны с рёвом накатывают на утёс, ударяются о каменную твердыню и рассыпаются мириадами сверкающих в лунном свете брызг. Тонкие струйки, подобно русалочьим слезам, стекают по сапогам и исчезают в чёрных трещинках. Старик проводит пальцами по глубокому шраму и чувствует, что щека мокра…

Когда он отшвырнул от себя обесчещенную деву, зал взорвался торжествующими воплями.

– Вот это было зрелище! – вопил виконт де Болье. – Вы доказали, граф, что первый из нас! Выпьем, благородные хариды, за настоящего мужчину!

– Эжен, рана глубокая, – обеспокоенно заметил Вероне, – вели послать за лекарем.

– Ерунда, – отмахнулся граф, брезгливо дотронулся до испачканной кровью рубахи и приказал: – Эй, снэши, принесите крепкого вина и новую рубаху!

– Я думаю, король щедро заплатит за эту диковинку, – вздохнул барон. – Тебе сказочно повезло, мой друг. Воистину – деньги к деньгам. Но стоит позаботиться о жизни этого существа. Смотри, русалка тяжело дышит. Мне кажется, она не сможет долго обходиться без морской воды. Прикажи поместить её в большую бочку.

Граф плеснул в ладонь крепкого вина и принялся умывать лицо.

– Я не собираюсь отдавать её королю.

– Как? Но ведь это такие деньги!

– Не всё в этом мире продаётся, мой друг Кармене. – при этом граф подмигнул русалке. Та сидела на полу и не сводила с него больших рыбьих глаз. Её уродливая физиономия блестела от влаги. Неужели плачет? – Тебе понравилось, любовь моя? Хочешь ещё?

Водяная дева медленно поднялась. Вытянула в сторону Алавера тонкий когтистый палец и прошипела:

– Про-о-о-кли-на-ю-ю-ю!

Словно холодный зимний ветер ворвался в залу, дёрнулись и затрепетали языки факелов, метнулись по стенам уродливые тени, а все присутствующие на миг оцепенели.

– Что это было? – первым опомнился виконт. – Эта дьявольская баба издала такой жуткий звук, что у меня заломило зубы. Зарубить ведьму!

Граф, чьё сердце вдруг странно заледенело, подчеркнуто громко рассмеялся:

– Как всякая шлюха, она требует вознаграждения. А я не из тех, кто отказывается платить! – он ощупал лежащий на столе камзол и, не найдя кошеля, выругался. Провёл пальцами по рубахе, и губы его растянулись в волчьем оскале. – Но у меня есть кое-что получше денег. – С этим словами он сорвал с шеи медальон, усыпанный рубинами. – Подарок отца! Но мне не жаль отдать его за любовь!

Подойдя к русалке, граф протянул ей драгоценность.

– Бери, морская куртизанка! Сегодня тебе повезло!

Но та лишь зашипела и попыталась укусить его за руку.

– Тварь! – мгновенно впал в бешенство пьяный харид. – Потаскуха! – Он схватил существо за шею левой рукой, а правой принялся запихивать медальон ей в рот:

– Жри, шлюха!

Несколько острых зубов сломалось. Брызнула чёрная кровь.

Граф отшвырнул от себя русалку и покачнулся. Голова кружилась, а перед глазами плыли разноцветные круги. Он опёрся о стол, чтобы не упасть, из-под локтя взглянул на морскую деву. Та сидела на полу, дрожала, во рту словно кляп торчал медальон, по золотой цепочке струилась чернильная влага. Что-то похожее на жалость шевельнулось в душе. Алавера тряхнул головой, прогоняя непонятное оцепенение, хрипло выкрикнул:

– Джуанито! Снэши! Выбросьте её обратно в море!

– Вот это по-нашему! – расхохотался виконт Болье. – Сделал дело, расплатился и выкинул обратно к чёрту!

– Одумайся! – попытался остановить графа Вероне. – Такие деньги! Король…

– Я сказал – в море! – рявкнул граф и внезапно потерял сознание.

В свете луны волны вспыхивают русалочьей чешуёй, брызжут алмазными звёздами и шипят, шипят. Голова взрывается болью. А шипение становится нестерпимо громким: «Про-о-о-кли-на-ю-ю-ю!»

Старик с силой сжимает виски, раскачивается, словно висельник на ветру, и бормочет слова, сказанные больше сорока лет назад: «В море! В море! В море!».

Где-то внизу, под ногами, в ореоле сверкающих брызг ему чудится лысая голова.

– Что тебе ещё нужно?! – кричит граф. – Я сполна расплатился за содеянное! Ты забрала у меня всё! Мы квиты! – Он падает на колени, царапает ногтями землю, остервенело рвёт редкие чахлые травинки, как когда-то рвал белый саван, покрывающий тело жены…

Она была так свежа и прекрасна. Нежный персиковый румянец покрывал бархатные щёчки, и ему так нравилось прикасаться к ним губами. Он вдыхал аромат её волос и млел от счастья.

– Моя герцогиня, – шептал он.

– Мой муж, – отвечала она.

После пышного застолья он отнёс её на руках в опочивальню. Они пили вино и смеялись, как дети. А потом серебряный червлёный кубок выпал из её руки. Малиновое пятно расплылось по белоснежной простыне.

Он тряс жену, как куклу, кричал, покрывал побледневшие губы поцелуями, а когда взглянул в широко открытые мёртвые глаза – оцепенел. В огромных неподвижных зрачках отражалось чужое лицо. Нет, не лицо – морда. Зеленоватая, с выпученными лягушачьими глазами. В нос ударил резкий рыбный запах. Эжен вскрикнул от ужаса. А русалка гадко улыбнулась. Во рту не хватало нескольких передних зубов.

Граф беспробудно пил несколько дней. Пил и плакал. Герцога он встретил небритым и помятым. Попытался отвесить поклон и чуть не упал:

– Ваша светлость…

Лицо герцога было злым и надменным.

– Вы жалкий пьяница, граф Алавера. Я доверил вам единственную дочь, а вы не уберегли! Её отравили в вашем доме!

– Это не так, ваша светлость. Всю еду пробовали слуги…

– Тогда почему она мертва?! – голос члена королевской семьи сорвался на крик. – Она, а не вы?!

– Я не знаю, ваша светлость.

Пальцы герцога сжались в кулаки. Казалось – мгновение, и он бросится на графа. Отвернувшись, процедил сквозь зубы:

– Нам стало известно о вашей богопротивной связи с морским чудовищем. Король в бешенстве. Кардинал требует вашего отлучения от церкви.

– Я понимаю, ваша светлость.

Герцог вздохнул:

– Вы опозорили честь харида. Но я слишком хорошо знал вашего отца. А вы его единственный наследник. Род Алавера самый древний и уважаемый в королевстве. У меня состоялся неприятный разговор с его величеством. Я сделал всё, что в моих силах.

– Целую ваши руки, милорд.

– Возьмите!

Герцог, всё так же не глядя на молодого человека, протянул свиток с королевской печатью.

– Эдикт монарха, запрещающий вам отныне приезд ко двору его величества.

– Я понял, ваша светлость.

Герцог резко повернулся.

– Не знаю, способны ли вы что-то понимать в таком состоянии. От вас смердит, граф. Вы мне омерзительны!