Читать книгу Питомцы апокалипсиса - Григорий Володин - Страница 3

Коридоры Научно-испытательного центра тянулись вдаль дымно-прозрачными лабиринтами. Из сероватого стеклопакета выстелили стены, потолок, даже пол. Двигаясь в столовую, мы с Юлей будто парили над зелеными кляксами лужаек и изогнутой паутиной тропинок. С потолков не свисали светильники или люстры. Кабели проводки не торчали из стыков между просвечиваемыми насквозь панелями. Днем и ночью общественные места города Адастры освещал лишь столб Света на востоке. Гигантский ночник. Горящий колосс. Вечно включенная лазерная указка, бьющая прямо в глаза.

Голова раскалывалась. Ножи из чужой радости, тревоги, возбуждения, голода шинковали мое сознание. В нашей с Юлей квартире некому было разрывать меня на части. Юля скупилась на эмоции почти так же, как рыбка в аквариуме. Настоящая инопланетная принцесса. Иногда ее вообще можно было принять за второго фабрикоида – только бракованного, не способного убрать комнату.

А за дверью квартиры меня ждал ад.

В столовой галдели сотни гешвистеров. Еще за порогом я ощутил, кто сегодня бесится, радуется, ненавидит, боится. Затаились только те, кто любит. Хотя не нужно быть экстраординарным чудиком, чтобы их знать: все пленники. Человек-питомец без остатка отдается телом и душой хозяину-ананси. Здесь без вариантов, спасибо «сыворотке».

– Подсядем к Мане, – сказал я Юле, уступая дорогу фабрикоидам-подавальщикам с ароматными вкусностями на подносах.

Перед глазами столы ломились под пирамидами фаршированных омаров, румяными пирогами с мраморной говядиной, кровоточащими стейками средней прожарки. Тут и там ослепительно сверкали белые супницы с жюльенами, темные свертки роллов жались сбоку к грудам яств. Горячий сыр стекал с кусков пиццы на торчавшие под ними сосиски хот-догов. Фруктовое мороженое таяло в стеклянных вазах между горками белых трюфелей.

Нет, гешвистеры не пировали, не праздновали находку затонувшей Атлантиды или золотых кладов Эльдорадо. Не отмечали великую победу Добра над Злом. Нет еще целительной вакцины от всех стадий рака. Мир во всем мире не наступил. Мы всего лишь завтракали.

Сели напротив Маны и ананси Дарсиса. К Юле сразу подрулил один из фабрикоидов с подносом, железная клешня сунула под нос хозяйке тарелку с белковой кашей. Мана тряхнула черно-кофейными кудрями.

– Этот же истукан пас Дарсиса, пока он не доел кашу, – ее крепкая смуглая рука схватила кусок пиццы и запулила ароматный треугольник в голову робота.

Пицца смачно влепилась горячим сыром между фасеточными глазами, застыв, словно плоский нос. По примеру Маны другие дети-люди тут же завизжали и стали забрасывать фабрикоидов едой. Некоторые ананси их поддержали, но большинство инопланетян только провожали взглядами летящие мимо сосиски хот-догов и ковыряли белковую кашу.

Мана зачерпнула ложкой мороженое. Сладкая тающая пуля нацелилась в имитацию рта робота.

– На, поешь-ка, – сказала Мана, и оттянула кончик ложки. Зеленый шарик взорвался о кривой конус-подбородок. Смуглая девушка засмеялась, сверкая белыми-пребелыми, как супницы из-под жюльенов, зубами.

Веселый угар Маны, других детей перетек в меня, так что я тоже бросил пару роллов в железную башку истукана.

А Юля молча ела кашу. Если бы она сейчас потянулась к вишневому круассану возле локтя, фабрикоид бы выхватил булочку прямо из бледно-голубой руки. Без каши -концентрата витаминов и питательных элементов – молодые ананси не выдержат полный нагрузок день. Фабрикоиды зорко следили, чтобы инопланетяне питались правильно. Только умяв всю кашу, ананси мог приступить к человеческой пище. Но после сытной белковой смеси никто обычно не рвался к чизкейкам или вафлям.

Мы, питомцы, питались роскошнее хозяев.

Прости меня, сестренка. Прости за то, что мне дышит в лицо аромат нежной фриттаты с лобстером, когда тебе наливают детдомовскую жидкую похлебку из общего бидона.

Веселье вскоре стихло. Облепленные едой фабрикоиды не вытирались, так и нависали над столами неподвижными грудами ароматных вкусностей.

Я кинул себе в тарелку кусок пиццы. Но Мана выхватила у меня тарелку и толкнула другую, с белковой кашей ананси.

– Мана, ты опять, – протянул я. Вот всегда она так.

Дарсис посмотрел на меня. Хмурый ананси служил в Гарнизоне и редко бывал в Центре. Мои реплики явно были ему в новинку. Бронзовые щеки Маны слегка покраснели. Девушка дернула длинную кудряшку двумя пальцами. Волновалась, значит. Ох, сейчас начнется.

– Мануэла я! Сколько повторять? – крикнула Мана. – Мануэла Габриэла Орейро Алмейда!

Я как губка всосал часть ее горячности. Мои щеки полыхнули жаром, руки задрожали. Ну, понеслось, мелькнула последняя спокойная мысль, сейчас тоже начну орать. Ну спасибо, Мана.

И заорал:

– А пиццу зачем забрала? Я не Мана и даже не Мануэла, чтобы ковыряться в этой манке!

Юля оторвалась от каши, посмотрела на меня, на кашу, снова на меня.

– Я тоже не Мана, – сказала моя хозяйка.

– И я, – заметил Дарсис.

Мана пнула меня под столом:

– Не манкай тут! – она махнула рукой в сторону. – Хочешь быть таким, как они?

Круглая как оладушки ребятня опустошала свой стол. Рядом с пухляками их стройные хозяева-ананси выглядели тонкими как анорексичные модели в земном ящике.

По правде, я согласен был с Маной. По правде, большинство похищенных детей в Центре так заплыли жиром, что еле ноги передвигали. Проблема в том, что Мана категорически не соглашалась даже на кусок пиццы. А ненасытная губка в моей голове автоматически впитывала ее жаркий дух протеста. И в итоге я был категорически не согласен сам с собой. Словно заболел раздвоением личности, как Горлум.

Я крикнул:

– А что не так с теми детьми?

Толстые ребята услышали, повернулись к нам, а я указал пальцем на самого круглого и закричал:

– Нельзя никого оскорблять за внешность. Это унижает прежде всего тебя самого.

Я кричал:

– Эти парни не виноваты, что их ноги выплывают из сандалий.

Круглые ребята дружно посмотрели на свою обувь, Мана вдруг улыбнулась:

– Серьезно?

Превратить все в фарс, рассмешить Ману – единственный способ успокоить ее. Успокоиться самому.

– Конечно, – сказал я. – Скорее всего, они просто натянули маломерки.

Приток гневного протеста из разума Маны иссяк. Я глубоко задышал, прогоняя из головы остатки бури. Вот всегда Мана при Дарсисе выпендривается. Неужели все латиносы так легко возгораются? Спичек не надо.

Резко раздалось сверху испуганное: «Простите, простите!» Ни одна мысль не успела созреть в голове. Я просто бросился к Юле, прижал ее лицо к груди, закрыл собой.

Меня толкнули в спину, сбив с ног. Успел отпустить Юлю. Мое лицо врезалось в кремовый пирог на столе, в самую середку с толстым слоем ванильного крема.

Липкий крем прилип к щекам и носу. Тугая пружина возмущения выстрелила из меня наружу. Кому еще приспичило гулять по головам?!

Я огляделся. Маленькая темнокожая девочка в белом платьице парила прочь от нашего стола. Крылья из летучего красного камня алели на ее спинке. Девочка держала в воздухе мальчика-ананси, который смеялся, глядя на мое лицо.

– Простите, пожалуйста, – крикнула девочка, ее звали Рудо. Увидев кремовую маску на моем лице, летунья не выдержала, звонкий смех сотряс маленькое тельце.

– Простите ангелочка, – хохоча поддакнул маленький ананси, его звали Герсен.

Я облизал крем с губ. М-м-м, вкуснотища!

Мана засмеялась:

– Ну, ты таки вкусил запретный плод.

Юля вытерла пальцем крем с моего носа, облизала кончик.

– Сладко, – сказала моя хозяйка.

А я оглядывался по сторонам. Секунду назад из моей головы словно что-то выпрыгнуло. Не случилось ли опять «выстрела»?

Вдруг хозяин Маны закричал на нее:

– Посмотри на волосы! – Дарсис вскочил со стула: – Ты вся измазалась.

– Правда? Извини, – Мана растерянно коснулась заляпанных сырным соусом кудряшек. – Я наклонилась, когда Рудо закричала…

Высокий ананси схватил девушку за руку. Мана легко бы вывернулась, если б ее схватил кто угодно другой. Хоть Мистер Фантастик. Но перед Дарсисом ее крепкое тело, ее рефлексы кошки, ее набитые бронзовые кулаки были беззащитны. Глаза Маны потухли.

– Заткнись! – закричал Дарсис, сжимая ее запястье. Мана побледнела. Я побледнел. Юля по-прежнему снимала крем с моего лица и слизывала липкую сладость с пальцев.

– Извини, – повторила Мана. Ее мягкие темные губы дрожали.

– Сказал же: заткнись! – Дарсис замахнулся на подопечную кулаком. Острые аксамитовые шипы мгновенно выросли на костяшках его пальцев. Я прыгнул вдоль стола и перехватил страшную руку.

Я не понимал, что произошло. Догадывался только, что опять напортачил.

Когда Рудо толкнула меня, я запустил – случайно, блин! – сгустком недовольства в Дарсиса. Апатичный мозг пришельца не привык, чтобы в него швыряли ментальными пулями. Реакция – словно на глазах всего улья прихлопнули королеву. В один миг я втиснул внутрь нашего тихого солдата взбешенного Халка.

Красный кастет с шипами на кулаке Дарсиса маячил перед моим носом. Из пор кожи ананси могли выделять какую-то пасту или клей, который превращал свежий аксамит в каменно-твердую оболочку. С этой чудо-лабораторией под кожей пришельцам ни к чему не только портки шить, но и штамповать консервные ножи. Как и кастеты.

Дарсис дернул руку, но я держал крепко. В медово-желтых глазах затанцевали черные угли ярости. Жадная губка в моей голове кинулась впитывать ее обратно. И заражать меня гневом. Мне захотелось кому-нибудь врезать. Так чтобы зубы разбежались по полу.

– Поверь, ты не хочешь ударить Ману, – прорычал я, сам еле сдерживаясь, чтобы не распустить руки.

– Серьезно? – рыкнул еще громче Дарсис. – А как насчет тебя, умник?

Я прислушался к его чувствам, скрытым под колючей проволокой ярости, и опустил голову.

– Ну, что? – потребовал Дарсис, поворачиваясь.

– Хочешь, – ляпнул я ошарашенно.

– Ты сам сказал.

Второй кулак ананси без шипов врезался мне в скулу. Искры высыпались из глаз вместе со злостью. Я распластался на полу.

Дарсис навис надо мной. Я бы мог свалить его подножкой, но тогда привет карцеру. Ананси неприкосновенны. Совсем не тянуло любоваться тесными стенами и ржавой дверью около недели – сколько выдержит Юля без моих чесок.

Носок аксамитовой туфли Дарсиса метнулся к моему носу. Я дернул головой вбок, красная вспышка пронеслась мимо. Подтянул ноги, кувырок назад – и я на корточках. Дарсис медленно пошел на меня. Буря ярости в нем подутихла, черты лица сгладились. Но в глазах все еще плескалось жгуче-желтое пламя, ананси все еще шел на меня. Зачем? Пахнуло смердящей волной черной ненависти. В моем горле встал плотный ком страха. Я попытался сглотнуть, не смог и закашлялся.

Шипованный кулак метнулся мне прямо в глаза и резко замер. Изящная голубая рука перехватила снизу страшную кровавую клешню. Заплатанный комбинезон Юли закрыл от меня гладкий аксамитовый камзол Дарсиса с двумя скрещенными на груди поясами. Дарсис уставился на Юлю, моя хозяйка же повернулась ко мне.

– Стас, – сказала девушка-ананси, – расчешешь волосы?

– Сейчас? – спросил я. Юля вяло пожала плечами, не отпуская руку Дарсиса.

– Ты растрепал их, когда схватил меня, – безразлично бросила девушка.

– Вообще-то я закрыл тебя от нырка Рудо, – пробурчал я, и ткнул себя в липкий нос. – Иначе твое бы лицо вляпалось в крем.

– Крем вкусный, – Юля облизала губы острым фиолетовым язычком. Мое сердце тут же запело любовные серенады этому язычку, а рот выкрикнул: – Уж извини, что помешал! Попрошу Рудо скакнуть на тебя еще раз завтра!

– Сначала переживи сегодня, – сказал ровным голосом Дарсис. – Юлирель, отпусти, чтобы я смог его разделать.

Меня мигом пробил холодный пот. За что этот парень вдруг меня так невзлюбил?

Юля посмотрела на стол:

– Дарсис, ты не доел свою порцию полезных элементов, – сказала моя хозяйка и отпустила клешню. – Только после того, как мы примем дневную порцию и исполним обязанности, нам разрешается играть с людьми.

– Играть? – переспросил я. – Ты оглохла? Он меня убить хочет!

Все еще заслоняя меня от ананси с острой клешней и горящим взглядом медовых глаз, Юля возразила:

– Дарсис сказал: разделать, что значит «подготовить». Так же Стас говорит «разделать поле», когда нужно разметить травяной газон под человеческую игру с мячом.

– Футбол, – только и вставил я, когда ленивый голос Юли спросил:

– Так ведь, Дарсис? Для игры со Стасом сейчас не время? Близится время наших обязанностей.

Парень-ананси опустил взгляд на уродливые шипы кастета, который проболтается на его руке весь день. Шипы саморастворятся черт знает когда. Наверняка, пришельцу еще придется отвечать, зачем их слепил, перед его наставниками в Гарнизоне. Но человеческую кровь на шипах объяснить немного сложнее.

– Играй со своим щенком сама, – сказал Дарсис и отвернулся.

Все случилось чертовски быстро. Глазом не успел моргнуть. Вся столовая таращилась на нас. Даже круглые ребята побросали свои хот-доги.

Маленькие комариные укусы чужого любопытства покалывали мою кожу. И мозг.

Я крикнул: Сорри! Разборки закончились, занимайтесь своими делами, нечего глазеть. А то пицца остынет.

Веснушка-Никсия, рыжая девушка, с пяток до самой макушки исцелованная солнцем, спросила:

– Вы что, подрались из-за Юлирель? У вас типа любовный треугольник?

Все вокруг заулыбались.

– Типа квадрат, – сказал кто-то, указывая в спину Маны, девушка спешила вслед за Дарсисом из столовой.

– Не угадали – типа овал, – бросил я. На меня недоуменно уставились. – Значит, ноль углов, болваныши.

Я взял Юлю за руку, собираясь тоже смыться. Но холодный резкий голос приморозил меня к полу:

– Что здесь происходит?

Стремительно, как бабочки к последнему неопыленному цветку, гешвистеры понеслись к выходу. Остались только глаза, шафрановые, с красными прожилками, эти узкие щелки уставились на меня с шестидесяти-, или восьмидесяти-, или столетней, или с любой другой возрастной верхотуры, до которой я смогу добраться разве что сморщенным облыселым трупом. Красные аксамитовые одежды со «змеиной» фактурой взметнулись, и старый ананси мгновенно пересек двадцать метров от порога до фабрикоида, которого я с Маной закидал пиццей с роллами. Вот он, архонт Гертен, член Совета Правления Анансией, достойнейший ее житель, один из руководителей Научно-испытательного центра, куратор программы «Гешвистер». Званий много, суть одна – похититель детей.

– Архонт, – поклонилась Юля. Я молчал.

– Юлирель, – кивнул статный старик и сковырнул длинным синим пальцем жареный анчоус от пиццы со лба фабрикоида. – Вероятность такого поведения подопечных людей рассматривалась, но из-за ее незначительных ноля целых семи десятых процента защиту от нее не учли в программировании обслуги.

– Теперь вероятность явно немного приросла, – сказал я. – На каких-нибудь никакущих девяноста девять процентов.

– На восемьдесят семь – для завтрака на завтра, – сказал архонт. – Далее процент уменьшается по экспоненте каждый день при условии отсутствия повторов эксцесса. Человеческая память очень короткая.

– Совсем как у рыбок, – сказал я, глядя как костлявые пальцы архонта сдирают с металлической обшивки еще один анчоус. Эти же пальцы, эту же крупную синюю ладонь он протягивал мне шесть лет назад, чтобы увести внутрь стальных коридоров орбитальной станции к Юле. Протягивал со словами «Мы не обидим». Чертов лжец, я все помнил!

Старый ананси бросил анчоусы под ноги и повернулся к нам. Его костюм, похожий на чешую красной змеи, плотно стягивал винный пояс из аксамита.

Гертен велел:

– Станислав, после утренней инъекции зайди в мой кабинет.

В этот раз я слегка поклонился. Архонт развернулся, я не отрывал взгляда от его спины до самой двери. Вот он, отец девушки, за которой я ухаживаю шесть долгих лет. Вот он, настоящий мой хозяин. Чудовище, разрушившее мою жизнь.

Тупые зубья чужой боли оцарапали мою правую височную кость. Я повернулся к Юле. Кроме нас и фабрикоидов, все покинули столовую. Красивое лицо девушки безразлично-спокойно смотрело перед собой. Но внутри нее словно тиски сжимались, я чувствовал!

– Стас, – сказала Юля, – мне нужно идти приступать к обязанностям.

И тут до меня дошла моя собственная боль в пальцах – так крепко я все это время впивался в ладонь Юли. Я резко отдернул руку. На голубоватой нежной коже девушки остались темные отметины.

– Прости, – выдохнул я. Юля молча пошла к выходу. У двери она, не оборачиваясь, сказала:

– Сегодня я заботилась о Стасе.

Взметнулась напоследок черная лавина спутанных волос. Вдруг подумалось: и, правда, не помешало бы расчесать.