Читать книгу Любимым детям - Группа авторов - Страница 16

Рим ликует… Встречает победоносного Тита с его железными легионами и золотыми легионными орлами, облетевшими на своих высоких древках весь ведомый тогда мир. Тит возвращается после победы, одержанной над восставшей Иудеей.

За триумфальной колесницей следует другая. На ней высится, сверкая на солнце своим золотом, исполинское седьмисвещие, взятое из святилища храма Соломонова, и другие священные сокровища храма, спасённые от пламени. За колесницами вели пленных иудеев – главарей восстания и других знатных людей, взятых с оружием в руках. Все были в оковах.

Общее внимание привлекла красивая женщина, которая вела за руку ослепительной красоты девочку, лет четырех-пяти, с роскошною косой цвета червонного золота. В толпе слышались возгласы восторга и удивления.

Прекрасная женщина, которая вела за руку девочку, была иерусалимская христианка. Когда она была ещё маленькою девочкою и в числе прочих иерусалимских детей хотела приблизиться к Спасителю, а ученики Его отгоняли их, – Спаситель сказал: «Не отгоняйте от меня детей», – и положил Свою руку на её головку. Прелестная девочка была её дочь.

Теперь для неё с дочерью предстояло отойти к Христу. И мать, и ребёнок обвинялись в страшном государственном преступлении и осуждены были военным советом всей армии Тита на растерзание львами в великом цирке Рима.

Преступление было такого рода. Саломея по делу шла к начальнику римлян. При входе в палатку она увидела, что римский легионный орёл – государственное знамя Рима – был святотатственно водружен в ту священную лунку, в которую тридцать семь лет назад был водружён крест, принявший на себя распятого Спасителя. Верующие оберегали эту лунку как святыню. А сама Саломея ежегодно в дни Страстей Христовых и воскресения вливала в неё благовонное миро. Увидав поругание святыни, Саломея схватила легионного орла, бросила на землю и стала топтать ногами. Мариам, её девочка, подражая матери, тоже топтала орла своими ножками…

И за это Саломея и её маленькая дочь были осуждены на смерть.

Наступил день гладиаторских состязаний и звериной травли – травли людей зверями.

Весь Рим, казалось, наполнил собою великий цирк, который мог вмещать до полумиллиона зрителей. Ничто так не привлекало жестоких, бездушных римлян, как кровавые зрелища. Ложи и галереи амфитеатра заполнены сверху донизу. Лучшие места ближе к арене заняты сенаторами, начальниками легионов, знатнейшими всадниками и другими представителями правящего, державного Рима. Следующие ярусы битком набиты были римскими гражданами, воинами. Верхние ряды, как исполинские цветники, пестрели женщинами – от знатных матрон с золотом украшений до простых, жадных до кровавых зрелищ римлянок.

Из обширной императорской ложи лениво глядело бритое, заплывшие жиром лицо самого Веспасиана. Рядом с ним помещался его сын Тит, массивная голова которого твёрдо держалась на воловьей шее. По ленивому мановению руки императора амфитеатр огласили звуки труб.

– Ввести женщину с девочкой, – распорядился эдитор.

Тит что-то тихо сказал отцу.

– Зачем же ты допустил это? – спросил император.

– Все легионы требовали этого… оскорбление римского орла.

На арену медленно выступило что-то вроде привидения – вся в белом. Это была Саломея, которая вела за руку ослепительно прекрасную девочку с распущенными волосами червонного золота. Ропот удивления и восторга волнами прокатился по амфитеатру…

– Это. это маленькое божество.

– Сейчас прибежит большая, большая добрая кошка, которая унесёт нас к твоему отцу и к тому доброму Иисусу, о Котором я тебе так много рассказывала. Его святую руку я и теперь чувствую на своей голове, – говорила между тем Саломея, проводя к середине арены свою девочку, которая с любопытством и детской наивностью посматривала по сторонам.

– Да здравствует император! Идущие на смерть приветствуют тебя! – возгласил эдитор, когда Саломея и Мариам поравнялись с императорской ложей.

– Вон видишь, дитя мое, Божие оконце? – показывала Саломея на солнце. – Оттуда теперь смотрят на нас добрый Иисус, Сын Божий, и твой покойный отец. Видишь, дитя моё, у нас злые римляне отняли наш Иерусалим, сожгли его, а у доброго Иисуса есть Небесный Иерусалим и Он зовёт нас к Себе.

Послышались раскаты грома. Все вздрогнули. Вздрогнули и Саломея с Мариам и побледнели. Это было рыканье льва.

– Слышишь, дитя, это добрая большая кошка радуется, что сейчас понесёт нас на небо, к твоему отцу, в Небесный Иерусалим, – говорила Саломея, указывая на выскочившее из своей тёмной железной клетки с косматою гривой чудовище.

Страшный узник действительно радовался, увидев свет, солнце, свободу. Долго просидев в мрачной тюрьме без возможности движения, потеряв всякую надежду видеть свет, небо, солнце, он теперь, – вырвавшись из своей могилы, просто обезумел от неожиданности. Он видел теперь такое же синее небо и такое же горячее солнце, которое он знал и любил в своей далёкой, знойной родной Нумидии. И ему показалось, что он уже у себя в Африке, среди пустынь и пальм. Скоро он увидит свою львицу, детёнышей. И, подняв могучую голову со страшной мордой прямо к солнцу, он посылал к нему столь громкие рыканья, такой приветственный гимн, что стены амфитеатра дрожали. Потом, налюбовавшись на солнце, он могучими прыжками гигантской кошки стал метаться по арене, чтобы насладиться свободою движений, прелестью свободного бега, упругостью стальных мускулов своих могучих ног.

Сделав ещё несколько гигантских прыжков, чудовище пустыни вдруг остановилось. Лев только теперь заметил на арене Саломею и Мариам и с удивлением уставился на них.

Весь амфитеатр с трепетом ждал, что будет дальше…

– Ах, зачем ты осудил ребёнка, – со старческой жалостью тихо проговорил Веспасиан.

– Легионы требовали её именно. она топтала твоего орла.

Лев между тем совершенно как кошка припал к земле и, не сводя удивлённых глаз с непонятного ему явления, бил метлой хвоста по арене, разметывая во все стороны песок…

– Иди, мое дитя, к ней, – побледневшими губами прошептала Саломея.

Девочка, смеясь, двинулась вперёд. Вот-вот бросится чудовище и растерзает ребёнка, – колотилось у всех в сердце.

Но чудовище не бросалось… Зверь был сыт по горло, и ему хотелось только веселиться, играть на свободе… Он никого не видел, кроме беленького, маленького существа, которое само шло к нему… «Играет со мной», – подумал сытый зверь, и подобно кошке стал ползком двигаться назад… Вот-вот – сейчас ужасный прыжок… Но нет прыжка… Потом он снова прилёг и совершенно по-кошачьи стал ползти на брюхе к девочке.

– О, Всеблагий! Прими с миром её чистую душу, – подняла к Небу глаза Саломея, а потом в ужасе закрыла их, чтобы не видеть.

Лев у самых ног девочки. Та стоит как заколдованная. Что это?.. Неслыханное чудо!.. Лев лижет маленькие ножки!..

Весь амфитеатр задрожал от восторженных криков и рукоплесканий.

Лев, оглушённый этим громом, вскочив, глянул на скамьи и галереи, наполненные народом, которого он прежде, казалось, не заметил, – и стремительными прыжками бросился в свою тюрьму.

– Увести их! – вдруг раздался повелительный голос императора. – Боги пощадили ребёнка, а мы для него оставляем его мать.