Читать книгу Виктор Петрович Астафьев. Вологодский и красноярский периоды творчества (1970–2001) - Л. Г. Самотик, Группа авторов - Страница 31

«Вечерние раздумья» – рассказ, впервые опубликованный в периодике (Новый мир. 1992. № 3). Относится к третьему, красноярскому периоду творчества В. П. Астафьева. Включен в авторский сборник (Последний поклон: повесть: в 2 т). Входит в состав полного собрания сочинений в 15 т. (Астафьев В. П. Собрание сочинений: в 15 т. Красноярск: Офсет, 1997. Т. 5).

Рассказ хронологически является последним среди написанных для 3-й книги «Последнего поклона». Автор указал на заключительную, завершающую роль «Вечерних раздумий» не только в 3-й книге, но и во всем повествовании о родном селе Овсянка и его жителях, земляках писателя: Книгу пора заканчивать… настало время ставить точку.

На итоговый характер рассказа указывают символика названия – «Вечерние раздумья», а также мотивные образы «время» и «память» в первых двух его абзацах: Прошло одиннадцать лет как я возвратился на родину… и стал ждать… возвращения прошлого… Таким образом, несмотря на конкретику описываемых событий и людей, в них участвующих, тематика рассказа может быть определена как вечная, а его проблематика – национально-философская.

Событийно-эмоциональную тональность рассказа определяет эпиграф: Но хаос, однажды выбранный, хаос застывший, есть уже система (А. И. Солженицын приезжал в Овсянку к В. П. Астафьеву в 1994 г.).

Композиция рассказа – свободная, позволяющая автору совмещать разновременные события. Саркастически описана им «одна яркая страница жизни села» 50-х гг. XX в. – многодневное пьянство односельчан на льду замерзшего Енисея возле перевернувшейся грузовой машины со спиртными напитками (пили вино из битого стекла, резались об него, и весь лед… был красный, где от бормотухи, где от крови…).

Память переносит повествователя в 1931 г. – год ареста отца и деда писателя по сфабрикованному обвинению в антисоветской деятельности. На фоне конкретного факта В. П. Астафьев разворачивает эпическое полотно о разорении крестьянства, отлучения от родной земли, об «угроблении» людей. Писатель тщательно «прорисовывает» многочисленные детали разорения устойчивого крестьянского быта: …побиты окна, растаскана мебелишка… били горшки и чугуны, вспарывали перины… печи своротили… Разлому мира материально-бытового сопутствует яростное уничтожение мира устроения души крестьянина, его христоцентричности. Сельская церковь обезображена: скинуты колокола, изломана утварь, «навсегда увезли попа».

Память переносит повествователя в конец 30-х гг. в Игарку, где мучительно вымирали переселенцы из Овсянки. Исторически точны и психологически убедительны сцены и эпизоды жизни «возращенцев» в Красноярске, прилепившихся на улице Брянской (1940–1950-е гг.). Хроника жизни борющихся за свое существование бывших сельчан – образец беспощадной документальной прозы, запечатлевшей малоизвестные факты послевоенной жизни.

Персонификация социально-исторического зла представлена образами реально существовавших «осквернителей» устойчиво-традиционного быта жителей Овсянки. Одиозной фигурой является Ганька Балтухин и его семейство, не ведущее никаких нравственных законов. Писатель дает развернутый психологический и «внешний» портрет главы семейства, именующего себя «красным партизаном»: человек пакостный, явственно видно и по морде… узкорылой, бесцветной, немытой. Типологический ряд советских разорителей и «осквернителей» народной морали и этики сопровождается инвективой автора. Жанровое их описание соответствует стилистике памфлета.

Конкретное художественное пространство (село Овсянка, Игарка, Красноярск) в итоговом рассказе В. П. Астафьева становится универсальной моделью бытия жизнеустройства русского человека, организованного по новым советским законам. Гармонизируют горькие «вечерние раздумья» автора светлая память детства, образы дорогих его сердцу родичей и вера в чудо, способное затушить пожар, успокоить мертвых во гробе и обнадежить живых.