Читать книгу Возрожденные полки русской армии. Том 7 - С. В. Волков, Группа авторов - Страница 4

После 1-й Крымской кампании Добровольческой армии, окончившейся ранней весной 1919 года оставлением Симферополя, Севастополя, Евпатории и Феодосии и закреплением на Акманайских позициях, прикрывавших Керченский полуостров, – позициях нашей пехоты, поддерживаемой с моря английским военным флотом, – наш потрепанный Александрийский эскадрон227 был перекинут на Кавказский фронт.

И тут произошло одно из чудес этой хаотической эпохи: удача частей, на командные должности которых выдвинулись не старшие по производству, но офицеры авантюрной складки, способные действовать при отсутствии денежных средств и интендантского снабжения. Таким исключительным офицером оказался у нас ротмистр, а затем полковник Г-бов228. Переброшенный со своим полуэскадроном под Святой Крест и в дикие степи кочевых калмыков, он умудрился развернуть там полк 6-эскадронного состава, со своей хозяйственной частью и пулеметной командой.

Словом, к осени того же года в наших рядах числилось до двух тысяч гусар. Воскресший из небытия полк был расквартирован в Грозном, в Графском (если память мне не изменяет) предместье. Личный состав полка был весьма своеобразен: у нас были калмыцкие и караногайские эскадроны и исключительные по своему качеству эскадроны ставропольцев – старых солдат кавалерии, с большой прослойкой унтер-офицерского кадра. В 1-й «боевой», как мы любили говорить, эскадрон были сведены почти все вольноопределяющиеся.

Но конечно, помимо гордости полком, мы, таков был наш возраст, пребывали в состоянии постоянной влюбленности… Только вот беда, объекты нашей страсти были нам недоступны – они были «любимыми женщинами» наших офицеров… А в Грозном недостатка в красавицах не было – они пополнялись «подругами» миллионеров «нефтяников» и на нашем жаргоне прозывались «вышками»…

«Вышки» украшали залы шикарных и дорогих ресторанов, куда нам, «вольноперам», доступа не было. Сами понимаете – мы довольствовались швейками и даже «горняшками»…

Вообразите же нашу радость, когда как-то вечером к нашей квартире подкатил парный извозчик с ротмистром П., чудаком необыкновенным, считавшимся только со своей фантазией.

Мы высыпали на крыльцо, чтобы услышать приказание: «По коням! Садись!»

Недоумение было рассеяно выразительным жестом в сторону извозчичьей пары. Их немедленно «оседлали», а прочие набились в коляску и даже возлегли на ее крыльях. Одному – не скрою, пишущему эти строки – места все же не хватило, и он, получив указание: «Направление – «Кристаль-Палас», бодрой рысью возглавил экспедицию.

В большой, «сверкающий огнями» зал ресторана мы, вслед за ротмистром, вошли не без робости. Как примут господа офицеры это вторжение?.. Однако отказать ротмистру в разрешении «приветствовать наших вольноопределяющихся» полковнику было трудно, и мы с нашим покровителем расположились за длинным столом, рядом с офицерским.

Последовали сперва несколько натянутые тосты, и некоторые из ветреных «вышек» перепорхнули к нам. Среди нас, как нарочно, было несколько красивых мальчиков.

Нельзя сказать, чтобы поручикам и, в особенности, ротмистрам с «красно-сизыми носами», как поется в песне, дамские успехи «вольноперов» пришлись по душе.

Вероятно, поэтому командир решил в деликатной форме наказать нашего сумасбродного ротмистра:

– Ротмистр, съездите в штаб отряда… Нет ли чего нового? И возвращайтесь с докладом. Сейчас того и жди…

Музыканты устало повторяли полковые гимны, и веселье грозило «затянуться до утра»…

Но видно, в этот вечер ротмистру П. суждено было до конца играть особую роль. Не прошло и часа, как он, сияя, появился в дверях:

– Генерал приказывает немедленно привести полк в боевую готовность. Выступаем!

Ответом было единодушное «Ура!!» – засиделись в Грозном.

Тут надо сказать несколько слов, поясняющих обстановку на Северном Кавказе в это время.

Жизненно необходимая артерия нашей армии на Северном Кавказе – железнодорожная линия Петровск-порт и далее на Дербент, вдоль побережья Каспийского моря, была постоянно прерываема повстанцами. Они вербовались из горцев ближайших аулов, руководимых турецкими агентами. Горцы-мусульмане объявили нам в это время священную войну – газават. К этим группам примешивались и остатки разбитой нами Таманской армии красных. В этом движении причудливо слились религиозный фанатизм, турецкие поползновения на Кавказ и русский беспринципный коммунизм. Наша задача состояла в защите железнодорожной линии.

Полк выступил ночью, следуя за казачьим авангардом. В непроглядной тьме только местные жители были способны инстинктивно следовать нужному направлению. Мы шли напрямик, пересекая сельские дороги, спускаясь в долины и поднимаясь на взгорья. Рассвет начинал только едва-едва брезжить, когда эскадроны втянулись в необозримое поле кукурузы, скрывавшее коня вместе со всадником. Здесь-то и сосредоточились, по сведениям разведки, вражеские отряды, подготовляя налет на железную дорогу. Полк развернулся лавой, но все же не мог покрыть всю ширину кукурузной посадки. Фланги оставались в руках противника. Это скоро и подтвердилось: по нашему расположению справа и слева открылась частая ружейная стрельба. К характерному треску винтовок примешались выстрелы охотничьих ружей и даже уханье древних шомпольных пищалей – как пришлось убедиться, оружия самого губительного, наносящего разрывные раны… Положение создалось незавидное: видимости никакой, трудное продвижение шагом и полная невозможность передачи приказаний по цепи. Наша конно-горная батарея, продавившая род коридора в лесу кукурузы, оказалась впереди нашей лавы и палила вслепую, а наши фланги обтекались противником, отлично знакомым с местностью. С боковыми казачьими разъездами была потеряна всякая связь.

Однако полк упорно продвигался вперед, имея задачей «прочесать» местность и вытеснить противника в предгорья, смутно обозначавшиеся впереди.

Произошли уже и первые схватки холодным оружием. Пешие горцы оказались разбросанными небольшими группами. Сидя спиной друг к другу, они стреляли во всех направлениях и, окруженные, не сдавались. Тут мы понесли много потерь; рубить с коня заслоненных стволами исполинской кукурузы сидящих «тавлинцев» было весьма трудно. Прирожденные воины, они парировали удар шашки своими длинными шомполами и умирали с оружием в руках.

Дело принимало скверный оборот. Ружейный огонь противника нарастал, и наша неосторожно выдвинувшаяся вперед артиллерия, казалось, попала в окружение, орудийные залпы редели, да и в гусарской цепи чувствовалось неблагополучие. По звукам боя, крикам «Алла!» можно было заключить, что соседние эскадроны отходят. Светлело, но видимость оставалась ограниченной. Наступал переломный момент.

В лесу кукурузы далеко не увидишь. И тут, проламываясь на ошалелом, с окровавленной головой коне сквозь чащу, на наш «боевой» эскадрон налетел спереди конно-артиллерист.

– Снаряды истощились! Офицеры отстреливаются из наганов, кольцо горцев сжимается. Спасайте пушки!.. – кричал он, задыхаясь.

Старший офицер эскадрона, поэт и храбрец барон Боде взмахнул шашкой:

– Эскадрон, слушай мою команду. За мной в атаку – марш, марш!

Наше неистовое «Ура!» чудом передалось по невидимой линии полка. Пушки были отбиты, и горцы на всем фронте обратились в бегство.

Этот эпизод предшествовал общему наступлению нашего отряда на «немирные» аулы предгорий. Тут нам посчастливилось участвовать в последних кавалерийских боях, теперь, с развитием новых родов орудия – броневых частей и авиации, – принадлежащих военной истории.

А между тем война в действиях кавалерии окрашивалась своеобразной красотой и лихостью, воспетыми в наших песнях…

Всем нам известна доблесть горцев, подчеркиваемая участниками покорения Кавказа, с уважением помнящими героя-врага Шамиля. Но с тех пор прошла целая эпоха замирения, и кавказцы, в своем большинстве, влились в общую судьбу Российской империи и доблестно доказали свою верность на полях сражений. Теперь же, в годы гражданского распада русского единства, естественно возник и откол некоторых групп горцев, вызванный, как мы отметили вначале, разнородными и даже противоречивыми влияниями.

Вероятно, эта общая неуверенность, колебания и повлияли на боевые качества восставших, что вы и увидите в эпизоде, которым мы закончим наши воспоминания.

Нашему полку было поручено привести в покорность близкие к железной дороге аулы. В зависимости от результата этой операции разнилась и дальнейшая тактика: водворение добрососедских отношений с замиренными аулами или уничтожение вражеских гнезд. Другого способа действовать не было. Необходимо было принудить упорствующих врагов удалиться в далекие горы, подальше от нас – «гяуров».

* * *

Раннее, раннее утро – долины лежат во мгле, но горы уже порозовели, а снега вершин вспыхнули под лучами озарившего их солнца. Воздух свеж, и все – седло, повод, винтовка, ножны шашки – пропитано холодной утренней росой. Эскадроны «справа по три» шагом тянутся по едва намеченной дороге. Головной разъезд то появляется над нами, на поворотах подымающейся к аулу дороги, то скрывается из глаз. Идем потаенно – противник близок, – только кони пофыркивают и кое-где копыто щелкает о камень.

– Ах, как бы поскорее! В бою человек охвачен действием и… не успевает испугаться.

Но минуты перед вступлением в дело – тягостны.

И вот луч солнца прорвался в расщелину гор и упал прямо на холм, увенчанный аулом – целью нашей экспедиции. Аул, как чалмой, прикрывает темя холма. Дворы верхнего кольца строений, окружающие мечеть с минаретом, являются крышами-потолками следующего ряда, ниспадая ярус за ярусом. Надменно смотрела эта крепость ислама на приближение «гяуров», но за дальностью расстояния и неровностью почвы аул казался безжизненным.

Однако сверху нас заметили. Еще две, три петли дороги, и перед полком, заслоняя свой дом, рассыпавшись цепью, красовался конный отряд значительной численности. Я сказал «красовался» и не оговорился: под зеленым знаменем Пророка стояли всадники на бесподобных легких конях арабских кровей. Горцы вышли в бой, нарядившись в праздничные черкески, увешанные драгоценным оружием. Кинжалы и гнутые шашки «клынчи» дамасской закалки, в серебряных и золотых ножнах, усыпанных самоцветами. Большинство было вооружено старинными пищалями, но встречались и винтовки турецкого образца. Их возглавляли величественные белобородые старики под зелеными чалмами паломников Мекки. Горцы стояли в полной неподвижности, как бы позируя для потомства. Да, в сущности, оно так и было…

Наша резервная колонна немедленно перестроилась в лаву, и полк пошел рысью – расстояние было еще слишком велико. Численность наша была приблизительно одинакова, но в горных условиях наши калмыцкие степные кони – выносливые, но тяжелые – не могли состязаться с арабами горцев, не говоря уже о том, что полку приходилось атаковать, карабкаясь в гору по трудной местности буераков, заросших колючим кустарником. Но зато наш офицерский состав был хорош, ставропольские эскадроны превосходны, а первый – «боевой» эскадрон насыщен вольноопределяющимися, готовыми с радостью умереть за славу «Черных гусар».

Горцы открыли огонь с коней, еще не приходя в движение. Они правильно рассудили, что выгоднее дать вымотаться нашим коням и атаковать накоротке – вблизи стен аула, на ровной площади, на которой они регулярно устраивали военно-конные игрища. Ошибка же их расчета заключалась в том, что они недооценили русского упорства, позволившего нам утвердиться на одной шестой части земной суши.

Во время этого предварительного сближения с противником наши потери людьми были невелики, но зато из строя выбыло немало коней, ломавших и калечивших ноги в предательском кустарнике, прикрывавшем ямы и острые обломки стволов сушняка. Но полк равномерно, безмолвно и тяжко надвигался, и в этом движении было что-то стихийное, подавляющее…

Но вот мы вышли на ровное поле. Полковник Г-бов своим знаменитым командным голосом взревел:

– Полк в атаку – марш, марш!!! – и тысяча всадников, обнажив шашки, с места перешла в галоп с таким сокрушающим «Ура!», которое, казалось, вырвалось из одной исполинской груди.

Раздалось ответное «Алла!» – и две конные массы понеслись друг другу навстречу.

Но что это? Горцы, несмотря на поощрения стариков, начинают сдавать, осаживать и вдруг, с такой же стремительностью, поворачивают своих скакунов и уносятся вдоль стен оставляемого аула в надежное ущелье…

Знаменитого шока конницы не происходит. Преследование невозможно, да и не нужно. Инструкции генерала Драценко, командира наших частей, ясны: беспощадно расправляться с упорствующими врагами, но пытаться великодушием привлекать на свою сторону соблазненных, но колеблющихся.

Учитывая это, командир приказывает полку в аул не входить, отойти на ближайший холм и послать парламентеров к противнику.

Все довольны. Все? Недовольны «вольноперы», мечтавшие о «рубке», из которой, признаться, у этих мальчиков с большим сердцем было мало шансов выйти живыми…

Горец родится с «клынчем» в руке, а городской юноша с… приключенческим романом под носом.

Не прошло и двух часов, как на соседнем холме показался наш противник. Белый флаг теперь соседствовал с зеленым, но это нисколько не мешало ни красоте, ни величественности зрелища.

Полковник Г-бов один выехал вперед, жестом предлагая старейшинам приблизиться.

Спустившись в пологую долину, около полусотни горцев, возглавляемых своими патриархами, поднялись к нам и остановились в ожидании. Полковник, сопровождаемый одним «толмачом» – переводчиком, двинулся навстречу. Выехал вперед и глава аула. Он неторопливо отстегнул свой драгоценный клынч, поцеловал его и с глубоким достоинством поклонился, говоря на прекрасном русском языке:

– Полковник, дарю тебе мое орудие. Я ошибся – признаю. И пусть наш путь будет впредь общим.

– Верю, – последовал ответ. – Война кончена. Между нами дружба.

На этом церемония сдачи не окончилась. Наши офицеры и горские начальники спешились и сошлись по-дружески, и это оказалось не слишком трудным: большинство кавказских князей прошли русскую выучку и, хотя с акцентом, изъяснялись по-русски.

В заключение командиру полка был подведен ненаглядный жеребец-араб, подседланный изукрашенным седлом, и еще три прекрасных коня – нашим дивизионерам.

По заключении договора мы вернулись в свое расположение, и район этого аула оставался к нам до конца дружественным.