Читать книгу 1918-й год на Востоке России - С. В. Волков, Группа авторов - Страница 4

После боев на участке Сызрань – Самара, совершенно расстроивших красные отряды, 8 июня 1918 года на рассвете чехи, не встретив серьезного сопротивления, вступили в Самару и быстро очистили ее от красноармейцев и комиссаров. Вошли они в город без сложных маневров, а прямо по железнодорожному мосту через Самарку, воспользовавшись сумятицей в рядах распущенной, недисциплинированной охраны моста. Сумятицу же внесло нападение с тыла небольшой самарской организации. Артиллерия, которую красные командиры держали для обстрела доступов на мост, бездействовала. Красные отряды бежали в разные стороны. Комиссары на пароходах ушли вверх по Волге.

К полудню стало известно, что власть в городе взяла в руки группа членов Учредительного собрания 1918 года, находившаяся налицо в Самаре, все эсеры (Брушвит, Вольский, Климушкин, Фортунатов⁷, Боголюбов⁸ и др.) как Комитет Учредительного собрания.

В городе к полудню уже тихо, были случаи выдачи прятавшихся комиссаров, настроение в общем праздничное. Немедленно сняли доски с заколоченного памятника Александру II.

Вечером собрание офицеров в гарнизонном собрании. Его организовали и на нем прежде всего выступили с речами участники, бывшие в военной организации; обвиняли офицеров, начавших работу в штабе округа вместе с большевиками, и вообще всех выжидающих. Были выступления с разбором положения, пессимистическими взглядами на обстановку и на условия работы новой власти, но успеха не имели. Требовалась работа, не обращая внимания, кто взял власть. Эсеровская группа была ничтожной.

Выяснилось, что военная организация не имеет вовсе ничего подготовленного для дальнейшей работы. Нет непосредственного аппарата, и создать его не из чего; нет во главе авторитетного военного лица – самый авторитетный подполковник Галкин; нет плана работы хотя бы на первые часы или дни (основы формирований, службы и пр.), самое сумбурное представление об организации военного командования. Выпущено за подписью штаба Народной армии объявление, что желающие записаться добровольцами должны являться в бывший штаб Поволжского фронта.

Не ясны истинные намерения чехов – только ли пройдут через Самару или задержатся. Если задержатся – то насколько. Во главе чехов, молодой поручик Чечек⁹ заявляет, что временно будет держать в районе Самары некоторую часть своих сил, а с остальными будет двигаться на восток.

8 июня было праздником, когда новая власть и самарцы, довольные изгнанием большевиков, мало задумывались над обстановкой, не сулившей успеха. С 9 июня начались будни, начались дни, когда требовалась громадная работа, чтобы хоть сколько-нибудь сносно справиться с трудными задачами. Для каждого совершенно ясно было, что главнейшая задача для новой власти – это срочная организация надежной опоры в борьбе с советской властью, которой объявлялась война. И каждый задавал себе вопросы: долго ли останутся чехи, дадут ли время собраться с силами? можно ли рассчитывать на успех борьбы без чехов?

Мелкие факты из самарского периода напряженной работы по борьбе с большевиками изглажены в памяти, но главные, основные забыть трудно. В 1919 году под Красноярском пропали ценные документы, рисующие день за днем историю этой борьбы, главным образом телеграфные распоряжения и разговоры с Сызранью, Хвалынском, Вольском, Симбирском, Казанью, Чистополем и Уфой, Оренбургом; часть из них, вероятно, вывезена чехами.

Отлично помнятся все бесконечные разговоры, надежды, опасения в первые дни. Ответ на первый вопрос был неопределенный, а потому главным вопросом был второй. Все отвечали: без чехов ничего не выйдет. И это, как уже упоминалось выше, независимо от того, кто становится у власти. Последняя могла дать, конечно, известный плюс или минус, но вообще обстановка для создания фронта была неблагоприятной:

1. Выступившая военная организация – всего 150–200 человек; при первых формированиях пойдет для замещения командных должностей и пр., распылится.

2. Чисто эсеровские силы (дружины) ничтожны, – для внутренней охраны.

3. Город дает добровольцев, но не так много. Действительно, сразу же очень быстро сформировались две роты, эскадрон и конная батарея. Состав – большей частью бывшие офицеры и воспитанники высших и средних учебных заведений из местной буржуазии. Рабочие и вообще горожане дали ничтожное количество добровольцев, главным образом из безработных.

4. Сельское население было, во-первых, еще не в состоянии дать что-либо, так как деревни были не очищены от большевиков, даже самые ближайшие. Да и в дальнейшем нечего было особенно рассчитывать на добровольцев из деревни, как уже говорилось раньше.

5. Значительная часть офицерства все еще выжидала, надеясь, что удастся избежать участия в Гражданской войне.

6. Городская интеллигенция, особенно эсдековского оттенка, присматривалась к обстановке и не хотела влиять на рабочих в сторону активной работы против большевиков.

В общем, надежды на создание своей силы были слабые. Новая власть могла помочь делу только немедленным же привлечением симпатии добровольцев, отнюдь не одних эсеров. Эти добровольцы, рискуя своей жизнью, при неблагоприятной обстановке все же решили вступить в открытую борьбу, несмотря на то что не питали к новой власти никакого доверия. С первых же шагов новой власти стало ясно, что в вопросе создания военной силы она стоит на ложном пути. Боится контрреволюции, раздражает добровольцев и офицеров из буржуазных семей открытыми выпадами против буржуазии, в организации военного командования придерживается форм, принятых в советской России. Члены комитета как будто не задумывались над такими противоречиями: власть эсеровская, партийная, непримиримая даже с кадетами, а воинская сила в большинстве из правых элементов, враждебных эсерам. Надо было как-то сглаживать противоречия.

Совершенно не чувствовалось сознания, что нужно энергично создать силу, привлечь возможно широкие круги к борьбе, пожертвовать интересами партии для одной цели – успеха на фронте. Первоначальные успехи, против сбежавших в панике красных, поднимали дух, открывали перспективы, кружили головы, но не заставляли взяться за дело всеми силами; в первое время в тревожные дни члены комитета иногда просиживали часы ночью в ожидании известий с фронта, а потом, после успехов или при успокоительных вестях, только требовали сводок о положении на фронте. Положение на фронте! А что в тылу, что делается, что мешает, как устранить помехи – как будто это должно делаться само собой!

При этих условиях работа по созданию вооруженной силы пошла изолированно, само собой, без всякого видимого участия комитета. Работа напряженная, но направленная в одну сторону – использовать наличные силы для успеха на фронте и создать хоть какие-нибудь пополнения и резервы. Другая сторона – привлечение добровольцев из сельских местностей, пропаганда среди призываемых – была не по силам военным организациям.

Первые же дни очень быстро создались ячейки первых самарских частей, которые долго потом прочно держались во всех перипетиях борьбы с советской властью от Волги до Тихого океана. И в первые же дни стали перед глазами боевые задачи, потребовавшие громадного напряжения от молодых, еще зачаточных частей.

9-го числа начал работать штаб Народной армии в стенах бывшего штаба Поволжского округа. Начальником штаба – глава местной военной организации подполковник Галкин¹⁰. Работниками штаба стала небольшая группа молодых офицеров Генштаба, среди которых был и В.О. Каппель¹¹, в первые же дни выступивший временно из штаба на фронт, но затем так и продолжавший работу на фронте.

На мою долю выпала работа начальника оперативного отдела (генерал-квартирмейстера). Перед тем как начать работу, мы пробовали привлечь к работе начальника штаба Поволжского округа генерала П.; пришли к нему всей группой и заявили: «Знаем, что шансы на успех слабы, но начинаем борьбу открыто. Хотели бы, чтобы вы были с нами». Определенного ответа не получили, а на другой день узнали, что генерал П. выехал в сторону Саратова.

Чисто военная обстановка к этому времени была такова:

1. Чехи, заняв Самару, оставили в ней и западнее всего около батальона и направились на Кинель, чтобы оттуда двигаться на Уфу, обеспечивая себя со стороны Бузулука.

2. Красные отряды были в районе моста через Волгу у Батраков и несколько восточнее; бежавшие из Самары красноармейские отряды собрались частью близ Ставрополя, частью к югу от Самары близ Николаевска. Бузулук занимался советскими войсками, которые базировались на Оренбург. После первых дней растерянности эти отряды начали шевелиться, тем более что в самой Самаре осталось много большевистских деятелей. Прямо против Самары, в деревнях на другом берегу Волги, нашла себе пристанище часть большевиков, бежавших из Самары. Из Ставрополя, где у большевиков были пароходы, можно было угрожать Самаре нападением.

3. Уральские казаки сравнительно успешно, без посторонней помощи боролись с большевиками на Саратовском направлении; фронт их был примерно на линии Ершов – Новоузенск. Частью сил уральцы угрожали Бузулуку, что впоследствии и было использовано при наступлении чехов на Бузулук.

Таким образом, Самара, в которой создавались правительственные учреждения, была в кольце разбежавшихся из нее красных отрядов. Тыла не было; в случае ухода чехов и успеха большевиков единственный путь отхода был на Уральск.

Нужно было немедленно же:

1. Обеспечить Самару от внезапных нападений, очистить ближайшие к ней пункты.

2. Иметь силы для активных действий, чтобы расширить район, занимаемый поднявшими восстание.

3. Иметь резервы на всякие случайности и для пополнения рядов.

Как уже упоминалось выше, Самара в первые же дни дала две роты, эскадрон и конную батарею из добровольцев; позже эти формирования увеличились, но незначительно. И вот эти-то силы и должны были выполнить в первые дни все задачи вместе с чехами, которых в Самаре оставалось всего около батальона. Усиление чехов в Самаре произошло только в первых числах июля, когда они продвинулись через Уфу и смогли вернуть часть сил, когда вообще было решено оставить чехов в России.

Июнь месяц и первая половина июля в Самаре для первых частей Народной армии – это ряд выдающихся действий маленьких отрядов под начальством полковника В.О. Каппеля, совместно с речным флотом, против большевистских отрядов, иногда довольно крупных: очищение левого берега Волги от Ставрополя до Самары, занятие Ставрополя, действия на правом берегу Волги близ Новодевичьего, действия у Ставрополя против сильной группы красных, угрожавших Самаре со стороны Мелекеса, два боя за Сызрань, из них последний 10 июля при участии чехов, занятие Хвалынска. Одни и те же маленькие силы при содействии нескольких вооруженных пароходов перебрасывались из одного пункта в другой и в большинстве, широко маневрируя, били красных и гнали их до полного рассеяния.

Полууспехов, неуспехов не было. Красные отряды совершенно не выдерживали ударов этих небольших сил. Но зато бывали моменты, когда в Самаре трудно было найти взвод пехоты для выполнения мелких задач.

Но советская власть уже забила тревогу. На Волгу перебрасывали отовсюду отряды, командировались ответственные работники.

В Самаре же в это время, кроме чисто боевой работы наличных сил, решался вопрос вообще об устройстве вооруженной силы, ибо ясно стало, что наличными силами из добровольцев в дальнейшем не справиться со всеми задачами. Надо было прибегать к мобилизации.

Район влияния Самары расширился: сначала был занят чехами Бузулук, затем занята Уфа. Атаман Дутов¹² занял Оренбург, и большевистские силы этого района отошли частью по дороге в Туркестан, частью на север. За Уралом, после выступления чехов в Челябинске, создался фронт на Екатеринбургском направлении. Уральские казаки продолжали свою борьбу на Саратовском направлении, прислав в Самару две сотни казаков.

В вопросе устройства вооруженной силы авторитет тех лиц, которые стали во главе военного управления, имеет, конечно, первостепенную важность; в первые дни устройства вооруженной силы это возглавление, на наш взгляд, было каким-то совершенно непонятным, но казалось временным; к сожалению, никчемная, непривычная организация продержалась до конца.

Во главе военных сил был поставлен «штаб Народной армии» из трех членов, подчиненных Комитету членов Учредительного собрания. Члены штаба были Галкин, Фортунатов, Боголюбов, последний заменен был В.И. Лебедевым¹³. Это была замаскированная советская система: военный руководитель – Галкин и два комиссара.

Почему сразу не был назначен один ответственный командующий силами, сказать трудно. Вероятнее всего, что боялись засилья военного командования. Когда мы узнавали у полковника Галкина, кто же является распорядителем вооруженных сил и ответственным за создание их, он отвечал: «Штаб из трех лиц», из коих он – начальник штаба, а остальные двое члены. Распоряжался же большей частью единолично он, но и остальные члены могли появляться и в штабы, и в войска и требовать исполнения их указаний. Из разговоров можно было уяснить какие-то сумбурные планы насчет дальнейшего: «Когда Народная армия разовьется, тогда будет назначен командующий армией».

Можно с уверенностью сказать, что этот «штаб из трех лиц» не сумел бы даже начать работу, если бы группа молодых офицеров Генерального штаба не явилась к полковнику Галкину 9 июня и не предложила свои услуги, ибо сам он не был подготовлен к работе и не имел в своем распоряжении подготовленного состава. Единственный опытный, старый военный, генерал Т., не подходил для спешной, нервной, требующей исключительной энергии работы.

Этот «штаб из трех лиц» довольно долго стоял во главе дела. Распоряжался всем полковник Галкин; Боголюбов и заменивший его В.И. Лебедев работали больше по политической части; последний участвовал и в операциях под Сызранью и Казанью и выступал довольно часто на митингах. Третий член, Фортунатов, почти не вмешивался в работу по устройству армии и большей частью участвовал в операциях как рядовой боец с винтовкой в руках. В самарский период борьбы он был дважды ранен.

Главнейшее значение приобретала работа начальника штаба, полковника Галкина. Он отдавал работе, особенно на первых порах, всего себя, но по неопытности из тысячи повседневных забот не мог отбросить лишнее и заняться главным. Многочисленные просители, прожектеры, политика отнимали массу времени, выматывали энергию, не давали заняться практическим разрешением целого ряда вопросов, связанных с формированиями. Он не сумел освободить себя для дела.

Подчиненный начальнику штаба оперативный отдел и отдел формирований делали свое ежедневное дело как считали нужным, но, конечно, не могли дать той работы, какую может дать авторитетный командующий войсками. Оперативный отдел еще пользовался вниманием начальника штаба, ибо там ежедневно днем и ночью била ключом жизнь, требующая иногда исключительных распоряжений. А отдел формирований был предоставлен самому себе. Иногда этот отдел настойчиво добивался внимания к своей работе, ставил на разрешение важнейшие принципиальные вопросы, но для него… было мало времени. Получались резолюции или делались представления в комитет, а между тем жизнь требовала иногда сейчас же перевернуть все вверх дном, но добиться необходимых результатов.

Для примера приведу несколько случаев:

1. В Самаре формируются пехотный полк и артиллерийские батареи. Две роты полка при сформировании выброшены на фронт, а остальные еще в периоде формирования в зависимости от поступления добровольцев, наличия снаряжения, вооружения и проч. Мы настояли, чтобы почти ежедневно все назначенные начальники частей в известный час собирались в штаб со своими нуждами. К этому времени собирались и те члены штаба, от которых зависело снабжение. Командир батальона или полка заявляет, что людей у него прибыло до батальона, но он не имеет винтовок, лошадей, денег. Выясняется, что заведующий оружием выдал винтовки кому-то по своему усмотрению, что интендант не в курсе формирований и нужд. На первых порах путем таких собраний достигалось многое, а затем члены штаба не могли уделять им времени.

2. Уже позже, когда при наших успехах захватывалось имущество, необходимое для новых формирований, ни разу не было сделано энергичного шага для того, чтобы немедленно же взять его в свои руки для использования в общих интересах, а не в интересах захвативших, иногда вовсе не нуждающихся. В результате часто возвещалось о захвате значительного имущества, а для формируемых частей нельзя ничего было вытянуть. Требований штаба для урегулирования таких вопросов было недостаточно; нужна была настойчивость со стороны начальника. А он в потоке ежедневных дел не мог уделить этому своего внимания.

3. На первых же порах возник вопрос об основаниях для службы добровольцев, так как нельзя же было ограничиваться объявлением, что добровольцы записываются там-то. Нужно было принципиальное решение целого ряда вопросов: кто принимается, содержание, служба, внутренний порядок, права начальников по наложению дисциплинарных взысканий и проч. С большим трудом удалось добиться основных положений, составленных в ультрадемократическом духе 1917 года, во избежание длинных разговоров в комитете. Правда, это не имело большого влияния на действующие части Народной армии, так как они были сильны желанием бить большевиков, были сплочены и в большинстве жили не по этим правилам, а по традициям и положениям прежней Русской армии.

С объявлением же мобилизации нужно было решение вообще о дальнейшем направлении службы, о переходе к другим порядкам, в большинстве к прежним уставам. Правда, это мало помогло, так как дело было не в уставах, а в тех настроениях, с которыми пришли на службу мобилизованные офицеры, солдаты и добровольцы. Предположения, что добровольцев будет недостаточно для выполнения всех задач, скоро оправдались. Отдел формирований и оперативный начали усиленно добиваться решения вопроса о мобилизации, так как время не ждало, нужно было торопиться с созданием частей и пополнений и вообще с решением вопроса, какие требования надо предъявлять жителям каждого освобождаемого от большевиков района для собственной обороны. Комитет Учредительного собрания неохотно шел на объявление мобилизации, ибо знал, что в населении она не вызовет сочувствия.

Советская власть приблизительно в это же время уже отказалась от добровольческой системы комплектования. Выступление на Волге дало окончательный толчок к переустройству Советской армии не на утопических основаниях, а на обычных началах; правильно организованную, с твердой внутренней дисциплиной. Правда, работа эта не так скоро наладилась, но все же все внимание советской власти, как центральной, так и местной, было обращено на создание вооруженной силы. Троцкий чутко прислушивался ко всему трезвому и гнал дело со всей своей энергией. Июнь – июль месяцы 1918 года надо считать временем перелома в истории строительства Красной армии. Появился план формирования Красной армии на началах всеобщей воинской повинности. Начиная с июля объявляется одна мобилизация за другой, которая охватывает не только все слои населения, но требует под страхом наказания явки в ряды армии всех бывших генералов, офицеров, и, главным образом, специалистов и офицеров Генерального штаба. Население отнеслось к мобилизации отрицательно, появились зеленые, но все же советская власть смогла выставить на гражданские фронты большое число бойцов. Успехи Белого движения на Волге заставили советскую власть бросить формирования в прифронтовом районе и направить все скелеты «дивизий» из этих районов на Поволжский фронт.

Как ни нежелателен был принудительный призыв для самарской власти, но обстановка вынуждала к объявлению его, и он был решен. Сначала были призваны на службу офицеры и врачи, а затем два срока службы, молодые, не бывшие на Германском фронте. Вопрос о том, кого призвать в ряды Народной армии, был весьма важный и вызвал много мнений:

1. Лучше всего призвать фронтовиков, старых солдат, обученных. Но это элемент, только что вернувшийся с войны тем порядком, которым происходила демобилизация, то есть без всякого порядка, со скандалами, на крышах вагонов. Это элемент, который хорошо воспринял положение о демократизации армии и еще не успел излечиться от всех «завоеваний». Только единичные старые солдаты были определенными сторонниками прекращения безобразий, но и то неохотно расставались с домом.

2. Призыв людей, бывших в запасных батальонах, прошедших подготовку в них, был тоже невыгоден, так как подготовка была слабой, а запасные части наши являлись главным очагом всех безобразий.

3. Призыв самых молодых сроков давал совершенно неподготовленных, но зато менее испорченных.

После долгих обсуждений остановились на призыве самых молодых сроков. До известной степени повлияло на это заявление уральских представителей в Самаре о том, что у них лучшие части из молодых казаков. Можно было прибегнуть к другому способу призыва – прежнему рекрутскому: каждый населенный пункт или городской район дает такое-то количество солдат за своей ответственностью. Но для этого, конечно, требовалась громадная работа на местах.

Одновременно с вопросом о призыве возник вопрос вообще о плане формирований. Успехи Народной армии развивались, надежды на благополучный исход борьбы росли; нужно было решить, что должно формировать, и дать соответствующие задания на места.

Еще раньше, до решения этого вопроса, штаб разослал инструкции, как поступать при очищении того или другого пункта или района от большевиков. В этих инструкциях указывалось, что в каждом городе, вслед за изгнанием большевиков, формируется батальон пехоты, эскадрон конницы, а также местные дружины самоохраны из добровольцев. План формирований мог быть широкий, мог быть скромный, независимо от числа людей, которых даст мобилизация. Могло быть решено формирование известного числа бригад, дивизий; могло быть решено формирование запасных частей для пополнения действующих на фронте отрядов, где-нибудь в тылу.

По той обстановке, которая к этому времени сложилась в Поволжье, самым правильным было бы ограничиться призывом людей в действующие уже на фронте части и в запасные для пополнения каждого отряда.

Принятие широкого плана прежде всего связано с состоянием финансов и наличных запасов снаряжения, вооружения и проч. Неизвестно, принималось ли это во внимание, обсуждалось ли даже, но решено было формировать независимо от действующих отрядов дивизии: 1-ю в Самаре с уездом, 2-ю в Сызрани и Хвалынске, 3-ю в Симбирске и в Ставрополе, 4-ю в Уфе, 5-ю в Оренбурге и т. д.

Дивизии формировались и на фронте, и в тылу призывом по мобилизации людей из своих районов. Запасные части для действующих отрядов не формировались, так как предполагалось по мере формирования частей в тылу высылать их на фронт.

Во всех этих решениях безусловно сказалось отсутствие во главе военного дела опытного, проницательного, энергичного руководителя. Ни начальник штаба, ни члены его не задумывались особенно над этим, да и не были совершенно подготовлены к такой работе. Ни работавшие на фронте полковники Каппель и Махин¹⁴, ни чины штаба – большею частью молодежь – также не были достаточно опытны в разрешении этих вопросов, да кроме того, слишком далеко стояли от власти.

Члены штаба и не искали опытных руководителей; в дни успехов они чувствовали себя вполне подготовленными к руководству военным делом и держались «вершителями», как будто успехи создали они. Отделы штаба оперативный и формирования и письменно и словесно указывали на многие вопиющие несообразности в ходе работы, но все же это как-то растворялось в ежедневной суете. Так решены были в общем вопросы новых формирований.

Если бы обстановка дала больше времени, может быть, этот план и был бы выполнен. События же развивались быстро, времени было мало, и дальнейшее показало, что лучше было бы призвать немного и готовить просто пополнения для действующих отрядов, где-нибудь далеко в тылу. Кроме того, что времени для спокойной работы по формированию было недостаточно, были и другие неблагоприятные условия для создания частей:

1. Мобилизованные явились исправно, превысив в некоторых пунктах (Бугульма) ожидания, но с настроениями 1917 года.

2. Мобилизованное офицерство работало неохотно, иногда протестуя против Гражданской войны. Неуверенное в успехе, оно часто держалось как-то выжидательно. Нужны были исключительные по энергии и умению создавать части командиры частей; таких было мало.

3. Материальные ресурсы были ничтожны, и людей в некоторых частях не с чем было обучать.

4. Во всех районах продолжалась работа большевиков, иногда весьма активная, требовавшая сил для сохранения порядка.

5. Территориальная система формирований приводила к тому, что мобилизованные не отходили от интересов деревни и при первых же признаках слабости власти старались вернуться домой.

6. Население только местами (Хвалынск и Николаевский уезд) было определенно против большевиков и давало соответственное настроение людей.

Обстановка на фронте не давала спокойно заниматься формированием частей, как это было хотя бы в районе Челябинска; в Симбирске, Самаре, Сызрани, Хвалынске нужно было и драться, и готовить части. Обстановка требовала немедленного привлечения на фронт новых сил, ибо освобождаемые от большевиков села и города не смогли дать достаточных пополнений для собственного обеспечения, а советские силы росли и количественно и качественно.

К половине июля положение на фронте в общих чертах было таково:

1. Занятый было большевиками в первых числах июля на несколько дней город Сызрань был взят полковником Каппелем с частями Народной армии и прибывшим обратно в Самару 4-м чешским полком. Большевики широким маневром были настолько потрепаны, что паника распространилась от Пензы до Хвалынска. Последний скоро был очищен от большевиков, и там организовался отряд, стойко и искусно оборонявший район без чехов, почти весь период борьбы, под руководством полковника Махина.

2. В Самару, после прочистки дороги на Уфу и взятия Уфы, прибыл назначенный начальником чешской дивизии полковник Чечек с частью сил, действовавших в районе Уфы. Часть сил этой дивизии от Чишмы была направлена на Симбирск и продвигалась по железной дороге довольно успешно. Положение Самары упрочивалось – и прибытием новых сил чехов с определенными намерениями, и возможностями расширения района борьбы.

3. Берега Волги были очищены от большевиков к северу от Самары почти до Сенгилея, где располагался сильный советский отряд Гая, выдвинувший охранение к югу по берегу Волги и на дорогу Симбирск – Сызрань. Мелекесский отряд красных, потрепанный в первых числах июля у Ставрополя, оборонял Симбирск от чехов, выдвинувшихся к Бугульме.

4. Появилась новая группа противника, действовавшая от Николаевска в направлении Иващенковского завода и Самары; группа эта была слаба, но подвижна. Получены были сведения, что в Николаевске формируются два полка пехоты и конница. Значение эта группа приобретала потому, что могла действовать как против Самары непосредственно, так и на сообщения наши с Сызранью. Надо было немедленно же уничтожить эту группу, но для этого нужна была конница, которой не хватало; пришлось ограничиться выставлением заслона южнее Иващенкова у Марьина из чехов и оренбургских казаков, полк которых прислал в Самару атаман Дутов по освобождении Оренбурга.

5. Уральские казаки продолжали прежнюю борьбу с незначительными переменами и ожидали наших действий на юг, чтобы прогнать красных до Саратова.

6. Уфа формировала части и одновременно очищала свой район от красных. Между Уфой и Оренбургом оставались еще части красных, действовавших ранее в Оренбургской губернии; красные отряды, кроме того, были на Белой и Каме.

7. Командование частями на фронте скоро было объединено в руках полковника Чечека, как командующего Поволжским фронтом. Попытка расширить его работу в смысле заботы о снабжении и подготовке пополнений встретила противодействие со стороны полковника Галкина и В.И. Лебедева.

Между тем это было бы чрезвычайно полезно, так как, несомненно, полковник Чечек искренно желал русскому делу успеха и мог с присущей ему энергией способствовать, чтобы к нам попала часть имущества, отнятая у большевиков. Впрочем, он это делал позже и сам, считаясь с обстановкой на фронте и желая всячески помочь нашим частям.

В общем, середина июля была весьма благоприятной для самарской власти, и она старалась расширить свое влияние на восток. К половине июля относятся первые попытки сговориться с Сибирским правительством об объединении власти или объединении военного командования. Как известно, эти попытки ни к чему не привели, так как Сибирское правительство и Самарское по своей природе были совершенно разные. Подробности этих переговоров для широкой публики были неизвестны, но, судя по тону самарских газет с выпадами против «буржуазного» правительства, было ясно, что сговориться трудно. Комуч задрался с Сибирским правительством. Здесь нужно отметить, что Сибирское правительство если не в Самаре, то в Уфе пользовалось большой популярностью и тяготение Уфы и Челябинска к Сибири было явное.

В Самару в это время прибывали все новые и новые члены Учредительного собрания 1918 года. Прибыл и В.М. Чернов¹⁵ – «Хозяин Земли Русской», как кто-то величал его на одном банкете и даже в театре. Хотя он как будто и не принимал участия в работе власти, но прибытие его произвело скверное впечатление на войска Народной армии. Скверное впечатление усугублялось тем, что официоз комитета поносил не только Сибирское правительство, но вообще буржуазию, по-видимому почувствовав поддержку с возвращением чехов. Затем, если существуют у офицеров разные мнения о Керенском, то к Чернову они относятся единодушно – с ненавистью и гадливостью. Ленина и Троцкого ненавидят, пожалуй, меньше. Таково было положение перед занятием Симбирска. К походу на Симбирск полковник Каппель начал готовиться сразу же по занятии Сызрани.

К 15 июля отряд для этого был совершенно готов: два батальона пехоты, два эскадрона, батарея легкая, батарея гаубичная и конная. По тем временам это был грозный отряд, особенно в руках полковника Каппеля, уже популярного в частях. Сызрань решено было оставить на чехов и формируемые части 2-й дивизии. Время выступления зависело от успеха продвижения чехов от Бугульмы к Симбирску. Желательно было или подойти к Симбирску одновременно с чехами, но с разных сторон, или несколько предупредить удар чехов.

Когда успех продвижения чехов от Бугульмы к Симбирску определился, приказано было начать движение 17 июля. Для привлечения внимания отряда Гая (около 2000 человек с сильной артиллерией) было приказано гарнизону Ставрополя двигаться вверх по Волге при содействии речной флотилии¹⁶, представлявшей тогда уже внушительную силу, так как красные ничего еще не могли противопоставить ей, кроме береговой обороны.

Полковник Каппель с отрядом выступил 17-го; прошел в 4 дня около 140 верст и, не обращая внимания на угрозу со стороны Сенгилея своему левому флангу и тылу, рано утром 21 июля сбил оборонявших город красноармейцев и вступил в город в то время, когда чехи подошли к левому берегу Волги. Красные были ошеломлены внезапностью и смелостью удара. Маневр был блестящим. Отряд Гая едва выбрался на запад, так как по занятии Симбирска было немедленно организовано преследование его.

Появление чехов на Волге с востока, успехи самостоятельных действий белых, взятие Симбирска в особенности, произвели громадное впечатление в Самаре и в советской России. Перехваченные радио говорили, что Троцкий объявил революцию в опасности, что все силы должны были сосредоточиться на Поволжском фронте; для этого снималось с Германского фронта все – до последней заставы. Нужно было ожидать усиления советских сил, но паника наличных была столь велика, что можно было рассчитывать на дальнейшие успехи при быстрых ударах наших слабых количественно, но сильных духом и умением частей. Нужна лишь быстрота и решительность; в успехах не сомневались. Боялись одного: не пришлось бы где обороняться, ибо стратегически оборона на Поволжском фронте равнялась смерти.

Разбитые под Симбирском красные отряды бежали частью на север, частью на запад, собираясь у ст. Инза, куда отступил из-под Сенгилея и сильный отряд Гая, проспавший подход Каппеля к Симбирску. Этот отряд Гая скоро положил основание формированию советской дивизии с громким названием «железной» (за бои по обратному овладению Симбирском). Комиссары бежали в Казань, распространяя панику. Там был Вацетис, назначенный командующим войсками против восставших на Волге. У него были латышские части.

Симбирск не дал ожидаемого от него во всех отношениях усиления Народной армии. Добровольцев из офицеров, интеллигенции и буржуазии оказалось меньше, чем в Самаре; своего второго Каппеля в Симбирске не оказалось, и работа по созданию силы для самостоятельного обеспечения освобожденного района и по боевой деятельности оказалась в руках весьма посредственных руководителей из Самары; призыв населения при условии близости красных отрядов не мог дать хороших результатов, ибо и времени для обучения было мало, и обстановка была нервная; из материальных запасов оказались значительными только интендантские; захвачено много винтовок, но среди них большая часть берданок; получен патронный завод, но надо было заставить рабочих не уклоняться от работы.

Тыловой район – Мелекес, Бугульма – был все время под ударами красных шаек с севера, со стороны Мензелинска, Елабуги, где были значительные силы красных, с которыми позже задрались ижевцы и воткинцы. Отсюда Симбирск требовал все время подкреплений в своем районе и части чехов и части Народной армии из самарских формирований.

При ударе на Симбирск, для обеспечения его с запада, полковником Каппелем был выслан отряд для разрушения железной дороги в районе ст. Охотничья-Майна, что он и сделал. Однако попытки в ближайшие дни после занятия Симбирска прочистить железную дорогу возможно глубже не удались. Впрочем, эти попытки были произведены без особой энергии. После занятия Симбирска нужно было обеспечить его с запада и с севера, со стороны Казани, где красными были собраны значительные плавучие средства и куда могли прибыть подкрепления. Необходимо было держать в своих руках по крайней мере устье Камы, для чего нужно было занять Богородское и организовать там береговую оборону. В этом направлении и были даны указания симбирскому командованию Самарой.

Но Казань, по совершенно достоверным сведениям, была в панике; почти ежедневно приходили оттуда сведения о полной растерянности среди большевиков и в войсках; Казань – средоточие больших военных запасов и хранилище золотого запаса; взятие Казани ставило в опасное положение большевиков по Каме и против Ижевского завода. Казань, по заявлениям прибывающих, имеет значительные военные организации и может удержаться собственными силами; прибывшие через Симбирск в Самару какие-то французы утверждали о скором появлении союзных войск с севера к Котласу. И совершенно естественно, что в Симбирске победители загорелись желанием не только обеспечить себя заслоном близ устья Камы, но ударить по Казани. В успехе удара не сомневались и начали усиливать речную флотилию, которая к этому времени уже имела несколько вооруженных пароходов, успешно работавших на Волге от Симбирска до Хвалынска. В несколько дней устроили две баржи с тяжелыми орудиями и приготовили плавучие средства для переправки войск.

Силы в Симбирске для похода на Казань были небольшие, но зато с отличным духом и верившие в успех. При самом большом напряжении можно было выделить для Казани около двух батальонов Каппеля и двух батальонов чехов с сильной артиллерией. В Самаре и полковник Чечек, и полковник Галкин, и штаб имели ясное представление об обстановке в Казани, о возможности использовать для удара паническое настроение, но не верили в то, что Казань сумеет после занятия обеспечить себя и удержаться собственными силами; считали, что удар в чувствительное место заставит советскую власть напрячь все усилия для обратного овладения и что потому туда потребуются большие подкрепления, которых не было в запасе.

Обстановка же в районе Самары требовала большого внимания к Николаевской группе противника, которая все усиливалась и все время нажимала от Николаевска на Иващенковский завод. В конце июля наш заслон против этой группы находился в районе деревни Марьино, почти ежедневно ведя маневренные бои с весьма подвижным противником. Требовалось ликвидировать эту группу, так как она угрожала центру движения – Самаре.

Все попытки этой ликвидации не удавались, так как противник ускользал от ударов, применяя партизанский образ действий, появляясь даже под Хвалынском против Махина. Для успеха необходимы были действия по обоим берегам Волги, причем по левому восточному по крайней мере двумя колоннами или же удар по центру красных – Саратову через Вольск.

Саратов имел для нас громадное значение не только потому, что был центром, откуда направлялись удары через Николаевск, а еще и потому, что на Саратовском направлении дрались с большевиками уральские казаки и часть крестьян Новоузенского уезда. Силы уральского войска были небольшие, но испытанные в долгой борьбе. Удар на Саратов давал возможность уральцам выйти на Волгу и освободить часть сил для активных действий вместе с самарцами. Кроме того, население побережья Волги относилось к большевикам более враждебно, чем в других местах. Рассчитывать на то, что Саратов после освобождения справится с большевиками своими силами, было трудно, но зато освобождались на своем фронте уральцы. Удар на Саратов при успехе сулил отвлечь внимание большевиков от севера. По всем этим причинам в Самаре склонялись к тому, что Симбирск необходимо обеспечить занятием района устья Камы и демонстрацией в сторону Казани, а все, что возможно было двинуть на судах по Волге вниз для овладения сначала Вольском, а затем Саратовом. Эти взгляды были переданы в Симбирск в разговоре по прямому проводу.

Как известно, ко всякой демонстрации нужно готовиться так, как будто это не демонстрация; так готовились и в Симбирске, почему и в Казани, и в Симбирске говорили о походе на Казань как о деле решенном. В Симбирске в это время были члены штаба В.И. Лебедев и Б. Фортунатов. Командование – русское в лице полковника Каппеля и чешское в лице капитана Степанова¹⁷ – горело желанием ударить по Казани серьезно и при возможности развить удар вверх по Волге; самарские опасения за дальнейшую судьбу Казани и Самары оно не разделяло, так как надеялось, что Казань найдет у себя силы для собственной защиты, а Самаре угроза не столь сильна. Лебедев и Фортунатов стали на сторону симбирского командования, и потому начались разговоры по прямому проводу с настойчивыми докладами о необходимости разрешить удар. В Самаре на это не соглашались (полковник Чечек и полковник Галкин), считая, что для Казани нужно подождать еще чешских сил.

В первых числах августа (3-го или 4-го), когда все было готово для демонстрации, между Самарой и Симбирском происходил длинный разговор. В Симбирске у аппарата были Лебедев, Фортунатов, Каппель и Степанов, в Самаре сначала я, как начальник оперативного отдела, а затем полковник Чечек. Разговор был длинный, подробности забылись, но суть я отчетливо помню. Из Симбирска по очереди приводились резоны взятия Казани. Из Самары обрисовывалась обстановка под Самарой, отсутствие самого маленького резерва для предупреждения случайностей и, наконец, невозможность выделить для удержания Казани сколько-нибудь серьезные силы. В.И. Лебедев говорил, что успех под Казанью может сокрушить советскую власть, а обстановка под Самарой – это пустяки. Наконец, полковник Чечек категорически заявил, что разрешает только демонстрацию, и поставил капитану Степанову непременным условием вернуть в Симбирск чехов не позже как через неделю, если бы Казань удалось захватить. Капитану Степанову было сказано в дополнение, что если демонстрация кончится овладением Казани, то на резервы сколько-нибудь значительные он скоро рассчитывать не может. Таким образом, Самара настаивала на демонстрации, но из разговора получилось впечатление, что исполнители пойдут против указаний Самары. Так и случилось.

7 августа Казань была взята, захвачен золотой запас, громадное военное имущество, военная академия. Победителей не судят. Они прислали телеграмму с просьбой о предании суду, но, конечно, никто никого не стал судить. Слишком большой был успех, и слишком большая добыча попала в руки Народной армии. Значение взятия Казани было, конечно, громадным и по результатам, и по впечатлению в России. Благодаря успеху удалось восстание на Ижевском и Воткинском заводах, ушли из Камы по реке Вятке красные, оперировавшие на участке Мензелинск – Елабуга; советская Россия лишилась камского хлеба. Но конечно, удар в самое больное место, потеря золота, запасов заставили большевиков напрячь всю энергию, чтобы организовать контрудар. Против Казани сосредоточилось все, что было можно, и сам Троцкий явился вдохновлять войска к спасению революции и социалистического отечества.

По плану, одновременно с захватом города должен был быть захвачен мост через Волгу, но это не удалось. Для дальнейшего обеспечения города это было бы громадным минусом, так как красные владели обоими берегами Волги. Казань сразу дала значительные формирования артиллерии, два офицерских батальона, но, конечно, на эти силы оставить оборону было нельзя. Обстановка заставляла капитана Степанова задержать в Казани чехов и присоединившийся к Народной армии при взятии Казани сербский отряд майора Благотича. Скоро начались просьбы о подкреплениях, ибо взявшие Казань не имели сил для активных операций и принуждены были обороняться на широком фронте, охватывавшем Казань с севера и запада. Часть красных заняла правый берег Волги, стремясь перерезать сообщения Казани и Симбирска.

Формирование частей, даже при успехе, не могло идти так скоро, как требовала обстановка. Между тем уже около 10 августа, то есть через три дня после взятия Казани, Симбирск начал переживать тревожные дни, ибо значительные силы красных начали методическое наступление на Симбирск. Полковнику Каппелю было приказано вернуться с частями Народной армии в Симбирск и разбить противника, наступающего к Симбирску; из Сызрани должны были повести демонстративное наступление на Инзу.

14 —16 августа произошло под Симбирском длительное сражение, закончившееся 17 августа поражением красных, но без особо решительных результатов. До этого времени бои с красными были кратковременными – наступление на фронте и удар небольшой маневренной группы в глубокий тыл обыкновенно заставляли красных сразу же бежать. На этот раз быстрых результатов не было.

Полковник Каппель рассказывал мне при встрече, что во время этих боев он впервые почувствовал перед собой хоть еще слабо организованную силу, но все же такую, которая выполняет директивы командования. «Мы ожидали, что покончим скоро, а разыгралось целое сражение, причем мы старались нанести удар своим правым флангом, а красные своим правым. И уже прежней уверенности в успехе не было. Выручил энергичный удар самарцев в центре. Мы обеспечены от нового удара не более как на две недели». Такова была оценка действий красных Каппеля, и с ней нужно было считаться.

Действительно, середину августа надо считать временем, когда успех в боевых действиях стал склоняться на сторону красных, в Казани мы оборонялись, и сил для успешной обороны было мало, под Симбирском противника лишь отогнали и потрепали, но не разбили, Сызрань и Хвалынск оборонялись, в Николаевском районе красные усиливались.

Наши новые формирования в Самарском районе из всего намеченного приготовили лишь небольшие части (роты, батальоны), остальные призванные даже не имели оружия. Казань дала много в смысле вооружения, но не столько, сколько ожидалось; во всяком случае, винтовок не хватало и на половину призванных. Ни одной целой части не было готово для фронта, и потому обстановка принуждала вытаскивать батальоны из намеченных формирований.

Власть в Самаре, упоенная успехом под Казанью, по-видимому, не особенно задумывалась над дальнейшим. Она не видела грозных призраков и была поглощена другой борьбой – борьбой за власть с Сибирским правительством, ибо к середине августа относится начало работы уфимского совещания по избранию всероссийской власти, а перед этим шел спор, где лучше собраться.

Вопрос об избрании всероссийского правительства не особенно волновал дравшихся с большевиками на Поволжском фронте русских, но политика Комуча, особенно после прибытия Чернова, когда в печати начались разговоры о сибирской реакции, живо обсуждалась и критиковалась. Даже Каппель, старавшийся всячески не вникать в политику, принужден был заявить председателю комитета, что комитет опирается на офицеров из буржуев, вовсе не сторонников комитета, и их же ругает в печати. Практической пользы от создания такого правительства, когда фронту начала угрожать опасность, видно не было, тем более что между сговаривавшимися лежала пропасть и разговоры затягивались. Зато считалось необходимым немедленное объединение власти, хотя бы в вопросе вооруженной борьбы в объединении командования.

Только в конце августа командование было объединено Сыровым¹⁸, но в его распоряжении были только чехи; русские же подчинялись только в оперативном отношении. Польза от такого объединения была лишь та, что Сыровой мог перебрасывать на тот или другой фронт чехов. Нужно же было принятие общего плана борьбы и распределения в соответствии с ним всех сил.

Что делалось в Сибири, на Урале, что мы могли ожидать и когда, было неизвестно. Уфимское совещание тянулось бесконечно долго, несмотря на явный перелом в борьбе на Волге в пользу красных. Самарская власть, стоявшая на передаче власти Комитету Учредительного собрания, едва ли уступила бы, не будь этого перелома. Избрали Директорию, назначен был главнокомандующий, но это, конечно, не могло уже повлиять на положение на Волге. К избранию Директории Народная армия отнеслась совершенно равнодушно. Была лишь надежда, что новой власти удастся в будущем добиться помощи союзников, ибо в это время фронт переживал тяжелые дни и уже чувствовалось, что раз начались неудачи, то на Волге не удержаться.

Положение в последних числах августа на Волге было уже грозное. Советская власть мобилизовала все свои готовые силы, и армейские, и чисто большевистские, начала пополнение частей по мобилизации. А главное, начала энергично водворять дисциплину и порядок в частях, всеми мерами повышать авторитет командного состава и устранять сумбур в управлении действующими частями, царивший доселе. Конечно, все это была еще слабая сила, ибо, несмотря на газетный шум, на агитацию, на окрики Троцкого и его энергию, не так легко было все это скоро переделать. Но зачатки порядка уже имелись, численность превосходила восставших в несколько раз.

Опасения полковника Каппеля после боев под Симбирском скоро начали сбываться. Отогнанные от Симбирска силы красных энергично приводились в порядок и начали осторожно давить на Симбирск. Под Казанью в это же время шли бои с переменным успехом; становилось ясно, что долго Казань не продержится, если не будет принято исключительных мер, не будет нанесен удар красным. Надежд на присылку свежих частей чехов с Урала не было, а действующие чешские части начали ослабевать, выдыхались в ежедневном сидении в окопах, а не в вагонах.

В других участках фронта, под Сызранью, Хвалынском, Николаевском, шли бои с переменным успехом, причем с этих участков не только нельзя было ничего снять, а наоборот, требовались постоянно пополнения. Красные везде, хотя и слабо, проявляли активность, после неудач скоро оправлялись и снова продвигались вперед. И здесь (под Сызранью и Николаевском) чешские части заметно начали сдавать: не проявляли прежней активности, обороняться было труднее.

Здесь нужно отметить, что при действиях в районе железной дороги чехи жили в вагонах, из которых выходили для действий, оборона же требовала иногда ночлега в поле, в плохую погоду, долгого лежания в окопах и проч. Все это действовало скверно на людей, ранее быстро добивавшихся успехов. Под Казанью чехи действовали в это время на левом берегу Волги; там был один из лучших чешских полков под командованием лучшего командира полковника Швеца. Красные получали жестокие удары при встрече с чехами, но люди начали выматываться. Начались просьбы о смене и отводе в резерв.

В это время начала сказываться и работа Национального комитета, представителем которого в Самаре был доктор Влассак. В чешской печати начали появляться заметки о неуспехах в формировании Народной армии, а затем скоро последовало официальное заявление об этом в Комитете Учредительного собрания. Все это, конечно, отражалось на настроении чешских войск.

Итак, обстановка требовала решительных мер. Посылать в Казань подкрепления батальонами было бесполезно, ибо даже несколькими батальонами трудно было улучшить положение, а этих батальонов было мало. Единственное средство – это маневр. Так было раньше под Сызранью, так было в половине августа под Симбирском. Для маневра нужен кулак, подвижный, обученный и верящий в своего начальника. После боев под Симбирском полковник Каппель сразу же занялся собиранием такого кулака. Один или два батальона из мобилизованных дали из Самары, около двух батальонов выделили из симбирских формирований, и это вместе с добровольцами прежнего отряда Каппеля составило маневренную группу.

План был в общем такой: Каппель перебрасывается из Симбирска к Казани, высаживается в районе Нижнего У слона и затем наступает глубоко в тыл противника на правом берегу Волги, стремясь захватить железнодорожный мост через реку в тылу красных. Обороняющие Казань части, а также чехи на правом берегу должны проявлять наибольшую активность. Маневр не дал тех результатов, которые нужны были, чтобы выручить Казань.

По рассказам Каппеля после боев, батальоны мобилизованных шли хорошо, но, совершенно необстрелянные, попав под огонь, смешались и внесли беспорядок в колонну, чем отняли много времени. В дальнейшем, ввиду сложной обстановки при действиях в тылу противника, ему пришлось положиться лишь на свои обученные, испытанные части, которые имели успех, но оказались слишком слабыми, чтобы развить его. Была внесена сумятица в тылу красных, подорвана железная дорога, захвачена добыча, но все это было слишком кратковременно, далеко от фронта и могло отразиться на войсках фронта красных только при сильном ударе и на фронте. Такого удара не было.

По рассказам после, Казань не имела достаточно сил для удара, а чехи только продвинулись вперед и затем вернулись в исходное положение: в их рядах, несших бессменно службу с первых чисел августа, сказалась утомленность. На обратный путь, чтобы вывести людей из тыла красных благополучно, потребовались два дня. Люди вышли утомленными и с подорванной верой в дальнейшие успехи. Полковник Каппель был всегда сторонник глубоких ударов в тыл, но здесь увидел, что красные уже не столь панически настроены, чтобы бежать при одной угрозе, а потому считал, что такого глубокого обхода делать не следовало. Лучше было ударить при содействии чехов на ближайший тыл правобережной группы красных и развивать успех до моста. Казань была обречена. Оттуда взывали о поддержке, которую Самара дать не могла. Не могли ее спасти и призывы населения к обороне. Местное командование не имело мужества заблаговременно объявить об этом населению. 8 сентября ночью Казань была оставлена. Войска и бежавшее население двинулись по левому берегу к Лаишеву.

Участь Казани срезу же нависла над Симбирском, ибо в конце августа оборона его была ослаблена выделением для удара сил под Казань, которые вернулись с Каппелем слишком поздно. Красные в первых числах сентября приблизились к Симбирску и, ободренные затем успехом под Казанью, начали наступать. Кроме того, на Волге появилась флотилия красных, которая стремилась проникнуть к Симбирску с севера.

Полковник Каппель спешил из-под Казани, чтобы выручить Симбирск теми силами, что были у него после маневра, но опоздал. Прибыв в Симбирск, он увидел, что положение его безнадежно и что нужно выводить войска на левый берег Волги и там организовать оборону. 11 сентября был очищен Симбирск. Нужно было задерживаться возможно дольше против него, чтобы дать возможность казанским частям выйти благополучно на Бугульминскую дорогу. Эта задача и была выполнена полковником Каппелем, несмотря на тяжелую обстановку: скверная погода, упадок духа, несогласие с чехами, неналаженность снабжения продовольствием.

Потеря Казани и Симбирска была совершенно определенным указанием на печальный исход дальнейшей борьбы, а в это время власть и военный министр в Уфе спорили о выборе всероссийской власти. Совершенно ясно было, что раз, после того как мы были принуждены к обороне, красные начали наносить поспешные удары, весь фронт – на волоске. Стоит лишь ткнуть в наиболее уязвимом месте – и все посыплется. Единственное спасение – собрать опять хоть небольшую группу для удара и маневрировать. Но где ее можно собрать?

Полковник Каппель привязан к Бугульминской дороге и не может уже перебрасывать отряды по Волге, резервов нет, чехи, прибывшие из-под Казани, неохотно соглашались на маневры, да кроме того, в районе Самары тучи сгущаются: в Николаевском районе красные активны, Иващенковский завод неспокоен, потеря Симбирска открыла доступ красным на судах – надо опять усиливать хотя бы Ставрополь, чтобы обеспечить Самару с севера. Еле-еле нашлись силы, чтобы на время организовать оборону Ставрополя.

Оперативный отдел ежедневно просил военного министра дать хоть два-три батальона для маневра. Предполагалось держать их в Ставрополе и оттуда действовать на сообщения красных под Сызранью. С большим трудом собрали один батальон, но он был слаб и по духу, и по организации. На южном участке Хвалынская группа Народной армии на фоне уже начавшихся неудач имела кратковременную удачу под Вольском, но эта удача скоро была ликвидирована, и отступление от Вольска было столь быстрым, что группа не смогла удержаться и под Хвалынском. Руководивший боевой работой хвалынских частей полковник Махин был вторично ранен в шею, и это сильно ослабило группу.

После оставления Хвалынска, с одной стороны, ухудшалось положение Сызрани, с другой – части красных с Саратовского направления получали свободу действий на левом берегу Волги. И это скоро сказалось на общем положении: красные повели наступление по левому берегу двумя группами – одной непосредственно по берегу наперерез железной дороги недалеко от Сызрани, другой от Николаевска на Иващенковский завод и Самару. Пришлось снимать части 4-го чешского полка из Сызрани и обеспечивать тыл сызранских войск и мост. В это время как раз произошло выступление иващенковских рабочих, кончившееся для них печально.

После оставления Симбирска, с прибытием в Самару 1-го чешского полка, начальник чешской дивизии генерал Чечек, обеспокоенный несогласиями своих частей с русскими в районе Бугульминской дороги и расстроенный вообще положением, выехал в район Бугульмы, передав временно командование дивизией и фронтом полковнику Швецу. В Самару он уже не вернулся, а встретил отходящие части уже в Кинеле. Полковник Швец горячо принимал к сердцу все, что делалось на фронте, и всю свою энергию вкладывал, чтобы возродить моральную силу чехов. Многое ему удавалось, но изменить положение он не мог. Представитель Национального комитета, совместно с некоторыми членами Комитета Учредительного собрания, старался улучшить обстановку по-своему: предлагали создать особый совет обороны при полковнике Швеце. Из этого, впрочем, ничего не вышло.

К концу сентября настойчивость красных на левом берегу Волги и против Сызрани все увеличивалась. На Николаевском направлении мы еще имели успехи, но затем начались неудачи, так как посланные для совместной работы с чехами новые самарские формирования оказались нестойкими. Начала создаваться угроза сызранскому гарнизону; охрана сообщений требовала больших расходов войск. Было решено очистить Сызрань, повредить мост и затем свою линию обороны перенести ближе к Самаре. Операция очищения Сызрани и переброска войск к Самаре была весьма трудной, так как нужно было держать мост через Волгу недосягаемым для обстрела, а в дальнейшем нужно было иметь в виду, что красные угрожали выходам на железную дорогу около Иващенкова.

Все это было выполнено в первых числах октября, но создать крепкую линию обороны близ Самары не удалось. Мост через Сызрань был разрушен больше, чем полагалось по заданию, ибо на нем загорелся подвижной состав со снарядами. Как всегда при отступлении, а в Гражданскую войну в особенности, дух бойцов был таков, что опасность мнилась там, где ее не было. Будь наступление красных энергичнее, они, конечно, не дали бы уйти из Самары сравнительно благополучно громадной ленте эшелонов и заняли ее по крайней мере 5 октября. Но действия Николаевской группы были весьма нерешительными, и красные вступили в Самару 7 или 8 октября.

Серьезных боев за Самару у города не было. Было сильное опасение, что красные не торопятся потому, что будут стремиться отрезать эшелоны у Кинеля, но разведка не подтвердила этих опасений. В Кинеле был страшный затор, и 7 и 8 октября потребовалась громадная энергия чешского командования, чтобы отправить эшелоны частью на Уфу, частью на Оренбург, в зависимости от направления войск. В Кинеле 7 октября было совершенно точно выяснено, что красные из Николаевского района двигались и двигаются на Самару без всякого заслона в сторону Кинеля (которого опасались). Будь в распоряжении командования хоть небольшая часть с деятельным начальником во главе, можно было бы еще раз нанести хороший удар наступавшим. Я пробовал подтолкнуть в этом направлении полковника Швеца, но тот только согласился, что это хорошо. Энергия у всех упала, и об ударе можно было только поговорить. Полковник Швец был страшно расстроен поведением части чехов в последние дни.

С отдачей Самары открывалось направление на Оренбург, который дал на Поволжский фронт всего один полк, ссылаясь на то, что едва справляется с Туркестанским фронтом. Этот полк и был направлен на Оренбург вместе с 2-й Сызранской дивизией¹⁹ (полковник Бакич²⁰), которая была слаба пехотой, но сильна артиллерией.

Все остальное двинулось на Уфу; среди этого всего остального было мало войск, а все больше эшелоны с бежавшими жителями и имуществом. Крепкие самарские части с Каппелем были между Симбирском и Бугульмой, а мобилизованные почти полностью растаяли. Направление Уфа – Самара должны были прикрывать чехи, остановившиеся у Бугуруслана. Надежд на будущее было мало, так как уже ясно стало, что мы собственными силами не справимся с советской властью, чехи уйдут, а вопрос о союзниках, их появление – миф.

О союзниках ведь говорили почти с первых дней восстания. Говорил называвший себя в Самаре консулом какой-то француз, приезжал какой-то французский офицер; с возвращением части чехов из-под Уфы в Самару прибытию союзников начали даже верить, но затем, когда дорога на восток была открыта, получены были неутешительные сведения. Часто говорили: «Хоть бы для видимости прибыли, тогда население поверит в прочность новой власти и его можно будет использовать». Но и этой видимости не было.

Самара продержалась всего четыре месяца; первые три месяца были временем успехов и больших надежд; последний – временем агонии фронта. В истории всего Белого движения на Востоке России эти четыре месяца имеют, конечно, большое значение. Поволжский фронт прикрывал работу Сибири и Урала, дал значительную материальную часть для борьбы уральцам, Оренбургу, Уфе; наконец, дал золотой запас в 650 000 000 рублей.

Для нас, участников борьбы на Волге в рядах так называемой Народной армии, самарские дни, когда мы были «детями Учредилки», как пелось в «Самарском шарабане», несмотря на печальный конец, являлись самыми отрадными воспоминаниями в течение последующих лет борьбы. Это было время юности движения, со всеми радостями, надеждами и огорчениями; время, когда мы вовсе не вникали в политику, а работали как умели, лишь бы иметь успех на фронте.

Фактическую сторону событий четырех самарских месяцев я излагал в общих чертах, как она осталась в памяти, и, несмотря на отсутствие сейчас документов, считаю, что в этом не грешу. Ибо факты, разговоры переживались и хорошо врезались в память. Некоторые телеграфные разговоры до сих пор помнятся даже с мелкими подробностями. В суждениях же, выводах, конечно, не могли не отразиться последующие годы, ибо о многом в Самаре за повседневной напряженной работой не думалось.

И теперь, после четырех лет испытаний вместе с белыми войсками, когда мысли возвращаются к самарскому периоду, а все случившееся обобщается, думается:

1. Мы не ошибались в оценке обстановки для начала борьбы, в учете своих сил. Мы ошибались в другом – в направлении работы власти. Мы не задавали себе вопроса, почему эсеры, а не кто другой, взяли власть и даже почему они оставили своим флагом красную тряпку. Верилось, что, кто бы ни взял власть, должен поставить своей первейшей задачей успешную вооруженную борьбу с большевиками, так как эта задача казалась единственной, главной. Мы верили, что здравый смысл заставит бросить партийную борьбу, борьбу за партийную власть и объединить всех, кто против большевиков. На деле вышло иначе; Комитет членов Учредительного собрания не дал того, что мог и должен был дать, рубил тот сук, на котором сидел, даже в Самарском районе. Только в одном Хвалынске и представитель гражданской власти, и верховное командование работали вместе и работа была удачной. Стремление поглотить Сибирское правительство и все его разветвления, боязнь Дутова, как контрреволюционера, боязнь всякого нового влияния, очевидно, господствовали над сознанием, что надо прежде всего думать об успехах на фронте.

2. Даже при полном единодушии и при направлении всех усилий к одной цели – созданию сил для успешной борьбы – нельзя было ожидать благополучного исхода, так как восстание не было подготовлено. Но оно, конечно, могло иметь большие результаты; в июне и июле большевики были слабы, панически настроены, и удары в различных направлениях, хотя бы и незначительными силами, но решительные, могли внести еще большее расстройство. Ведь еще в июне, после первого занятия Сызрани, броневики Народной армии, наскоро устроенные, доходили почти до ст. Инза, а в Пензе большевики готовы были к бегству; после взятия Симбирска Троцкий истерично вопил о спасении. Власти нужно было с огнем искать человека способного, авторитетного, могущего взять в свои руки все военное дело и людей, вроде полковника Каппеля, не боясь контрреволюции. Она предпочла вручить управление людям знакомым и партийным. Власти нужно было всеми силами привлекать людей к общей работе и уметь вытаскивать их на фронт. На самом деле борьба восставших в Самаре вместе с чехами шла сама по себе, подготовка новых сил и пополнений из мобилизованных сама по себе, и борьба в разных других районах (Уфа, Оренбург, Уральск) сама по себе. Скрепить, объединить работу полковнику Галкину было не по плечу.

3. Несомненно, что многое, в чем упрекают Комитет Учредительного собрания и «штаб из трех лиц», совершенно не справедливо, а многое просто искажено или выдумано противниками «Учредилки», тоже людьми партийными. Часто упрекают, что Народная армия была слаба потому, что Самара ввела в нее порядки времен Керенского. Да, Положение о службе в Народной армии, выработанное наспех в тонах 1917 года лишь для того, чтобы не испугать левые элементы и не затягивать решения, конечно, не отвечало принципам вполне здорового устройства армии. Но ведь это был 1918 год на Волге, где революционный угар еще далеко не прошел и где крутое писаное возвращение к обычным старым порядкам могло возбудить разговоры и рознь. Один вопрос о погонах сыграл бы большую роль, как сыграл, по-моему, вообще в дальнейшей борьбе. «Погоны, золотопогонники» – это было сильным агитационным средством большевиков в низах. Для добровольцев же, сразу устремившихся в дело, это Положение не имело никакого значения, ибо эти части сразу же, без всяких писаных приказов, ввели свою неписаную дисциплину – смесь прежней и своей добровольческой. С этой дисциплиной части дрались с большевиками четыре года и жили еще недавно в Приморье; она была основана на взаимном доверии и понимании. По объявлении мобилизации и с формированием новых частей Положение было изменено и введены большею частью прежние уставы, но разве это помогло делу, когда начались трудные дни на фронте? От введения прежних уставов дисциплина в новых частях Народной армии не поднялась, ибо в них были и офицеры, и солдаты призванными и мобилизованными. И те и другие помнили еще 1917 год, помнили все перемены власти; первые поэтому держались осторожно – выжидательно, а вторые вообще не склонны были воевать. Нужны были талантливые подготовленные командиры, чтобы взять в руки и тех и других, а таких командиров не отыскали; времени же на подготовку командного состава не хватило, да кроме того, фронт требовал все лучшее себе.

Раздаются голоса, что распоряжалась на фронте молодежь, а старые опытные военные игнорировались. Это неправда. Были пробы назначения заслуженных военных и на боевые участки, и для работы по подготовке войск. Ничего не вышло. Люди совсем не могли работать в необычной обстановке и поневоле устранялись. После взятия Казани в Самару прибыл весь состав академии со слушателями. Мы возлагали на него большие надежды, но для фронта получили очень мало – и то слушателей.

Власть обвиняется в том, что создавала гвардию из эсеров в виде «батальона Учредительного собрания» только для охраны. Тут не все правильно. Эсеровская дружина в первые дни Самары часто выполняла задания штаба – боевые и ответственные. Правда, что охрана комитета была из своих, правда, что у дверей Чернова в гостинице стоял часовой, но правда и то, что зачатки батальона Учредительного собрания прикрывали отход из Самары и позже, когда чехи ушли, стойко дрались на фронте. Был один момент, когда они одни оставались на направлении Уфа – Самара. Раздаются упреки в излишней свободе печати в Самаре; это совсем не мешало, пока было благополучно на фронте, а когда стало неблагополучно, то не спасли и особые меры по охране внутреннего порядка, и работа различных контрразведок.

4. Без чехов выступления бы не было. Чехов обвиняют как бы в вовлечении в невыгодное дело русских. Но почему же так везде единодушно приветствовали появление чехов и изгнание большевиков? Ведь в первый момент даже неизвестно было, на сколько времени они останутся. Выходит, что мы сами бросались в опасность очертя голову и сами ухватились за первую возможность выступления. Не будь этого выступления, многие бы еще долго решали, как лучше, то есть открыто задраться или же стараться быть зрителями происходящего; в конечном результате оказались бы в руках большевиков. Чехов обвиняют в плохой работе на фронте в последнее время, а затем в уходе совсем. Кто виноват в этом уходе, сказать трудно, но мы знаем, что чешское командование на Волжском фронте жило всецело интересами фронта, болело неудачами и вкладывало в работу всю свою энергию и умение. Имена Чечека, Швеца, Воженилека всегда будут произноситься с уважением теми, кто вместе работал с ними на Волге, кто видел их и в дни успеха, и в дни неудач. А сколько легло неизвестных нам чехов у Самары, Сызрани, Казани, Симбирска, Николаевска, Марьина. Ведь действия против большевиков, особенно в последнее время, вовсе не были безопасными.