Читать книгу Морские цыгане - Густав Эмар - Страница 5

Филипп отпустил своего работника и сразу же отправился в гостиницу, невольно тревожась по поводу предстоящего свидания, причины которого он не понимал, – должно быть, случилось нечто очень важное, если Пьер Легран, вместо того чтобы просто ждать его в их общей квартире, вызвал его в гостиницу в такое позднее время.

Присутствие дяди, которого он считал находящимся на острове Сент-Кристофер, где тот занимал пост губернатора, было для него проблеском света и предостережением, чтобы он вел себя осмотрительно. Действительно, д'Ожерон был человек не только деятельный, очень заботившийся о чести авантюристов, с которыми он несколько лет делил опасности и тяготы флибустьерской жизни, но, кроме того, очарованный удовольствиями этой жизни, исполненной сильных ощущений и неожиданностей, он посвятил себя телом и душой счастью своих товарищей по оружию и мечтал о лучшем обустройстве их ненадежных убежищ, о том, чтобы дать Франции богатые колонии, превратив всех этих смелых хищных птиц, этих отважных покорителей морей в мирных жителей и трудолюбивых колонистов.

Этот план, достойный во всех отношениях человека с таким возвышенным умом и таким горячим сердцем, он старался осуществить любыми способами, жертвуя для этой цели даже личным состоянием. Словом, он продолжал претворять в жизнь идеи Ришелье, которому хотелось если не совсем уничтожить огромную власть испанцев в Америке, – дело пока невозможное, – то, по крайней мере ограничить ее, так чтобы большая часть богатств Нового Света служила на пользу Франции, будучи отобрана у Испании.

Французское правительство понимало величие этой благородной и патриотичной идеи; слишком слабое для того, чтобы открыто помочь д'Ожерону военной силой, оно могло лишь тайно поощрять его действия и предоставить ему полную свободу, заранее обязавшись одобрить все, что он надумает предпринять.

Как ни ненадежна была эта слабая опора, д'Ожерон довольствовался ею и смело принялся за дело. Но задача была крайне тяжелой: флибустьеры, привыкшие к полной свободе, к самой необузданной вольности, нисколько не были расположены сгибать голову под игом, которое хотел наложить на них губернатор острова Сент-Кристофер; они не без оснований утверждали, что Франция, отвергнув их как уродливых членов своей семьи и предоставив их самим себе, когда они были слабы, не имела права теперь, когда их отвага сделала их могущественной силой, вмешиваться в их дела и предписывать им законы.

Всякий другой человек, кроме д'Ожерона, без сомнения, отступил бы перед трудной задачей обуздать этих неукротимых людей. Но этот могучий разум, который поддерживала надежда на свершение великого и благородного дела, напротив, лишь подстегивали препятствия, по большей части неожиданные, которые возникали на каждом шагу и грозили помешать осуществлению его планов. Не прошло и четырех лет с тех пор, как д'Ожерон начал гигантское дело нравственного исправления, а его опыты уже принесли плоды и в нравах авантюристов начала обнаруживаться заметная перемена; они невольно подчинялись родительскому влиянию этого человека, который посвятил себя их счастью и которого они привыкли уважать, как отца.

Д'Ожерон понимал, что для достижения своей цели он должен не просто покуситься на законы Береговых братьев, но и пойти на смелый шаг, став во главе этого общества, и направлять его действия. Авантюристы, которым лестно было видеть своим предводителем такого человека, весьма слабо сопротивлялись ему, в глубине души понимавшие выгоды твердого и разумного управления.

Добившись этого результата, д'Ожерон уехал во Францию. Хотя в то время был самый разгар Фронды, он отправился в Булонь, где в то время находился кардинал Мазарини, которого принцы вынудили удалиться, но который, однако, из этого изгнания тайно управлял делами короля. Кардинал благосклонно принял авантюриста, уговаривал его продолжать начатое дело, любезно согласился на все его просьбы, и д'Ожерон, не теряя ни минуты, уехал из Булони в Дьепп, откуда отплыл на остров Сент-Кристофер.

Но в его отсутствие случилось множество событий, заставивших губернатора изменить задуманные им намерения и отложить на некоторое время планы реформ.

Испанцы начали энергичные военные действия против флибустьеров, разбили их в нескольких схватках, захватив большое их число и повесив без всякого суда. В конце концов смелым нападением они захватили Черепаший остров, который надежно укрепили и где оставили многочисленный гарнизон под командой храброго и опытного офицера.

Потеря Тортуги нанесла сокрушительный удар по могуществу авантюристов, лишив их надежного убежища недалеко от Санто-Доминго, а следовательно, на пути испанских судов. Кроме того, несмываемое кровавое пятно легло на честь флибустьеров, которых до сих пор считали непобедимыми. Во что бы то ни стало необходимо было вернуть Черепаший остров, это орлиное гнездо, откуда так безопасно вылетали флибустьеры, чтобы неожиданно нападать на испанские колонии.

Вернувшись на остров, д'Ожерон, не объявляя о своем присутствии, надел костюм флибустьера, сел со своими двумя людьми в ветхую лодку, в которую из всех щелей вливалась вода, сумел незаметно пройти среди многочисленных судов, и после семнадцатидневного путешествия, в котором он раз сто чуть не погиб, ему удалось высадиться целым и невредимым в Пор-де-Пе. Прибыв на Санто-Доминго, губернатор отправил одного из своих людей к Пьеру Леграну, старому флибустьеру, которого он давно знал, назначил ему свидание в гостинице и открыл ему свои планы, подключив к переговорам и своего племянника Филиппа, который имел большое влияние среди флибустьеров благодаря своей необыкновенной энергии, львиному мужеству, а особенно счастью, сопровождавшему все его предприятия.

Д'Ожерон внимательно следил за выражением беспокойства, которое внезапно появилось на лице молодого человека, когда было упомянуто о Черепашьем острове. Старик нахмурил брови и, устремив на молодого человека проницательный взгляд, спросил:

– Что это значит, Филипп? Ты колеблешься, не решаясь напасть на испанцев?

– Нет, дядюшка, – ответил Филипп с очевидным замешательством, – я не колеблюсь, сохрани меня Бог!

– Ты просто отказываешься, – добавил дядя с насмешкой.

Молодой человек побледнел еще больше, если такое возможно, при этой язвительной иронии.

– Вы не поняли смысла моих слов, дядюшка, – почтительно заметил он.

– Так объясни мне все откровенно, – сказал губернатор с нетерпением, – я должен знать, по крайней мере, что у тебя на уме.

Хотя уже и будучи стариком, д'Ожерон, все еще молодой сердцем и умом, сохранил со времен прежней отважной жизни вспыльчивость, которая при малейшем противоречии заставляла кровь бросаться ему в лицо и пробуждала в нем страшный гнев.

– Я очень хочу объясниться, дядюшка, но сделаю это с одним условием.

– С каким? Говори же.

– Вы должны выслушать меня спокойно и не сердиться.

– Где это ты видел, чтобы я сердился, черт побери! – вскричал раздражительный старик, ударив кулаком по столу так, что тот чуть не разлетелся в щепки.

– Вот видите, вы уже начинаете сердиться!

– Отправляйся к черту!

– С удовольствием, – ответил Филипп, делая шаг к двери.

Но дядя торопливо схватил его за полу камзола.

– Полно тебе, оставайся здесь и поговорим, – сказал он кисло-сладким тоном.

– Хорошо, лучше закончить этот разговор сейчас.

– Я тоже так думаю.

– Вы хотите взять Тортугу?

– Хочу.

– Чем?

– Как чем?

– Я полагаю, что вы не имеете намерения захватить остров в одиночку?

– Еще бы!

– Так что же вы собираетесь делать? Испанский гарнизон многочислен, офицер, командующий им, опытен, он всегда остерегается, прекрасно зная, что когда-нибудь мы вздумаем напасть на него врасплох; кроме того, остров отлично укреплен.

– Я знаю все это, дальше!

– Дальше?

– Ты что, хочешь сказать, что Черепаший остров неприступен?

– Я не хочу ничего сказать, нет, я только хочу заставить вас понять, насколько трудна эта экспедиция, особенно теперь.

– Почему же именно теперь?

– Потому, что все наши самые храбрые братья отсутствуют, и здесь никого не осталось.

– Я уже заметил это господину д'Ожерону, – вставил Пьер Легран, выбивая трубку об угол стола.

– А что я на это ответил?

– Вы ответили, что можно обойтись без отсутствующих.

– И опять скажу то же самое – слышишь, племянник?

– Прекрасно слышу, дядюшка.

– Ну, а хочешь ты услышать мое мнение обо всем этом?

– Мне будет очень лестно узнать его, дядюшка.

– Так вот мое мнение, милостивый государь: по причинам, мне неизвестным, но о которых, будьте уверены, я узнаю, вы не желаете, чтобы Тортуга была атакована.

– О, дядюшка! – сказал Филипп, краснея. – Как вы можете предполагать что-либо подобное?

– Полно, полно, племянник! Со мной увертки бесполезны, я достаточно стар, чтобы меня можно было обмануть.

Молодой человек сделал усилие над собой.

– Вы действительно предлагаете нам отнять остров у испанцев? – спросил он резко.

– Конечно.

– Если так, выслушайте меня, дядюшка.

– Ничего другого я не желаю. Вот уже целый час я приглашаю тебя говорить.

– Это дело слишком важное, – продолжал Филипп, – его нельзя обсуждать здесь, куда всякий может войти, и притом трактирщик ненадежен; в Пор-де-Пе полно испанских шпионов, наш план будет тотчас же известен неприятелю.

– Все это очень хорошо. Вот я люблю, когда ты так говоришь.

– Сохраните ваше инкогнито, дядюшка, ваше присутствие здесь должно оставаться в тайне, а мы с Пьером послезавтра созовем наших братьев на островок Мариго.

– Почему послезавтра? Почему на островок?

– Потому что на островке никто не сможет шпионить за нами, там мы будем чувствовать себя как дома и свободно поговорим.

– Хорошо, но послезавтра будет уже поздно.

– Нужно время, чтобы предупредить наших друзей; кроме того, нам нужны достоверные сведения о состоянии обороны Тортуги.

– Правда, но кто нам доставит эти сведения?

– Я, черт возьми! Я проберусь на остров, и – можете быть уверены! – от меня ничто не ускользнет.

– Мы отправимся вместе, – с живостью сказал Пьер.

– Благодарю, но я отправлюсь один, так будет гораздо лучше, один человек всегда может спрятаться, двое же рискуют попасть в засаду.

– Как хочешь, друг.

– Ну как, решено, дядюшка?

– Да, решено, Филипп, ей-богу, ты настоящий молодец! Теперь мне жаль, что я сердился на тебя.

– Ба-а! Забудьте об этом, дядюшка, я уж и сам не помню.

– Решено, послезавтра.

– Непременно.

– Только не дай себя убить.

– Не так я глуп! Испанцы меня не увидят.

– Что мы будем делать теперь?

– Уйдем. Становится поздно, и вам надо отдохнуть.

– Итак, ты предлагаешь мне гостеприимство, Пьер?

– Еще бы! Хорош бы я был в ином случае!

Пьер подозвал трактирщика, расплатился, и все трое встали, чтобы уйти. В ту минуту, когда они дошли до дверей, молния прорезала темноту, и страшный удар грома сотряс стекла.

– Ого!.. Это еще что такое? – спросил д'Ожерон.

– Начинается ураган, – ответил Пьер, – он собирается уже два дня. Я жалею о судах, которые пытаются пристать к берегу в подобную бурю.

– Ш-ш! – остановился вдруг Филипп, с живостью наклонив голову вперед. – Вы слышали?

– Что такое? – спросили они.

– Пушка!

– Как пушка? – вскричали они с беспокойством.

– Слушайте! Слушайте!..

Все прислушались. Прошло несколько секунд, потом дважды раздался слабый звук, в происхождении которого опытные моряки не могли ошибиться.

– Это пушка! – вскричали они.

– Погибает судно!

– Да, да, – сказал д'Ожерон, печально качая головой, – это сигнальная пушка: ветер гонит судно к берегу, и на нем знают, что погибли, но кто попытается помочь им в такую бурю?

– Я, если не найдется никого другого! – благородно вскричал Филипп.

– Мы! – повторил Пьер, спокойно снимая свой красивый расшитый мундир и старательно складывая его, чтобы не испортить.

– Да вы с ума сошли, друзья мои, – увещевал их д'Ожерон, – вы двадцать раз утонете, прежде чем доберетесь до этого судна. Притом, откуда вы знаете, что это наш корабль? Это, верно, какой-нибудь испанский галеон, которого прибило к берегу.

– Тем лучше, дядюшка! – весело заметил Филипп.

– Тем лучше?! Почему?

– Потому что мы его захватим, – ответил Филипп, смеясь.

Д'Ожерон, загнанный в тупик этим ответом, опустил голову, сложил руки на груди и пожал плечами. Такая смелость превосходила все, что он видел до сих пор.

– Ах, как я сожалею в эту минуту о Питриане! – воскликнул Пьер.

– Почему же, сударь? – спросил работник, внезапно появляясь в дверях.

– А! Ты здесь, мой милый? Добро пожаловать; ты, верно, колдун.

– Никак нет, но я догадывался, что буду здесь нужен, и пришел.

– И правильно сделал. С тобой и моим приятелем Филиппом, я уверен, мы преуспеем.

– Кто в этом сомневается! – просто ответил Питриан, даже не спрашивая, о чем идет речь.

– Скорее! – вскричал Филипп. – Найдем лодку.

– Это не так трудно, – весело отозвался Пьер.

Все трое, оставив д'Ожерона в дверях гостиницы, бегом бросились к берегу.