Читать книгу Говорящие изнутри - Х. Д. Раш - Страница 8

Когда в 1994 году началась первая российско-чеченская война XX века, семья Али переехала в их родовое селение Урус-Мартан (хотя селение это и имело статус города, оно по внешним признакам и образу жизни его жителей все же походило на большое село), которое позже было объявлено «договорным», или «мирным», то есть свободным от войны. К концу зимы, после тяжелейших боев и многих провальных атак федералов, в ходе которых Грозный был практически полностью разрушен, город, наконец, был занят российскими войсками, а группы чеченской повстанческой армии отошли в горные и предгорные районы и селения, где и продолжались дальнейшие военные действия. Мирное население, в числе которого была и семья Али, к началу весны потянулось в город. Они поселились в одной-единственной уцелевшей комнате. Пока отец семейства восстанавливал остаток дома, мать, Мадина, еще задолго до начала войны работавшая педиатром в районной детской поликлинике, устроилась на прежнее место работы. Периферийно шли бои, заключались перемирия, проводились переговоры между чеченскими и российскими сторонами; в боях разрушенном Грозном проходил процесс налаживания жизни при новой власти. На дворе был уже 1996 год. Мать каждый день, возвращаясь с работы, готовила ужин, убирала посуду, стирала, а потом садилась с сыном учить буквы и писать по прописям. В сентябре Али нужно было пойти в школу в первый класс, и поэтому она спешила подготовить его, потому что за два года военной суматохи Али очень сильно отставал. Она уже купила ему школьную форму, в которую по вечерам часто его наряжала, чтобы полюбоваться им. «Мама, – говорил Али, – почему ты всегда купаешь меня, а потом надеваешь эту форму, хоть мы никуда и не идем?» – «Потому что, – отвечала Мадина, поправляя воротник его пиджака и зачесывая руками волосы, – хочу видеть, как мой прекрасный мальчик пойдет в первый класс». – «Но ты же все равно это увидишь», – не понимал Али. «А кто его знает… Даже если и увижу, я хочу видеть тебя снова и снова», – говорила она, обнимая и целуя своего ребенка в макушку. Ей не суждено было дожить до того дня.

В это время среди мирного населения ходил слух, пущенный самими ополченцами, что в ближайшее время отряды чеченской обороны планируют проникнуть в город и атаковать позиции федеральных сил. Даже разбрасывались соответствующие листовки. Одни, учитывая довольно успешную мартовскую атаку на город того же года, осуществленную ополченцами, поверили и вторично покинули Грозный, а другие, к числу которых принадлежала и семья Али, решили остаться, сказав «Будь что будет». Принять такое решение помогало и российское телевидение, по новостям которого русские военные заявляли, что чеченское сопротивление полностью разгромлено и что в горах идет процесс «добивания» вражеских остатков.

Меньше чем через месяц после этого, 6 августа 1996 года, группы чеченских ополченцев количеством примерно в одну тысячу человек прорвались в город с разных сторон… и начались полномасштабные военные действия. Грозный в очередной раз был объят интенсивными уличными боями. Все посты и укрепления российских военных были заблокированы и атакованы. В разных частях города полыхала подбитая техника.

Али ясно помнил это звучное колебание войны: шипение низко летящих накаленных пуль, затяжное посвистывание словно повисших в воздухе снарядов, гулкое эхо достигших цели бомб, треск автоматно-пулеметных очередей, рокот реактивных двигателей истребителей, идущих в пикет для ракетно-бомбовых ударов, и многое другое. Земля и все строения относительно небольшого города содрогались от глубинных бомб, ракет и снарядов так, как содрогается тело живого человека, по которому наносятся удары дубинкой.

Отец Али, Ибрагим, в это время испытывал сильное недомогание из-за пищевого отравления, полученного накануне вечером. Он лежал в постели с повышенной температурой, в бессильном раздражении пытаясь добиться того, чтобы Мадина оставила его в покое и пошла в укрытие, взяв с собой Али. Под конец, когда бомбы начали падать все ближе и ближе, он собрал все силы и накричал на нее, веля делать то, что он ей говорит. Мадина, в которой материнское чувство взяло верх над любовью к супругу, мигом схватила Али и побежала в укрепленный подвал трехэтажного соседнего дома, находящегося напротив через улицу. Сюда сбежались жители почти со всего квартала, оставшиеся безвыездно в городе. Кругом шли бои, попытаться выйти из города было равнозначно самоубийству. Многие из тех, которые все же рискнули, погибли, попав под обстрел. Поэтому людям не оставалось ничего другого, кроме как ждать в укрытии.

Мадина, держа Али на руках, быстро перебежала через улицу и спустилась по бетонной лестнице в темный подвал. Память слуха Али резко сменилась памятью обоняния и визуальности. Он вспомнил этот прохладно-сырой, едкий запах, пропитанный сигаретным дымом, пускаемым тремя сидящими у выхода худыми взрослыми мужчинами. Мадина, все еще не отпуская Али, прошла чуть дальше, в другую комнату, и опустила мальчика на землю. Это было довольно обширное помещение, слабо освещаемое с двух противоположных сторон тусклыми лучами керосиновой лампы и свечи. Свеча стояла на правой стороне, между кучки мужчин, играющих в карты. С левой же стороны, где стояла керосиновая лампа, доносились приглушенно звучащие голоса встревоженных женщин, часто делающих замечания своим меленьким детям, которые постоянно чего-то просили, о чем-то спрашивали или играючи спорили между собой.

Для не раненых и не убиенных чеченских детей, члены семей которых к тому же были живы, война представлялась делом забавным и интересным. Каждый раз, когда взрывалась бомба, эхом которой выбивались оконные рамы и сотрясались стены, они улыбались и говорили: «Ух ты, как грохнуло!» – и делились друг с другом впечатлениями. Особым их интересом было наблюдать, как истребители пикировали и пускали попарно свои смертоносные ракеты – шуф-шуф-шуф, после чего раздавалось оглушительное бах-бах-бах. И взрослым каждый раз чуть ли не насильно приходилось таскать своих чад в подвалы. Отдельным предметом потехи и забавы этих маленьких гордецов были взрослые: их взволнованно-испуганные лица, то, как они резко приседают и велят им делать так же при каждом близком взрыве, – все это вызывало в них демонстративные усмешки, на фоне которых они себе казались более храбрыми и стойкими, чем эти умные и опытные взрослые.

– Мадина, это ты? – раздался голос из левой кучки. – Что ты там стоишь, иди сюда.

Это была соседка Залина. Взяв Али за руку, Мадина подошла к женщинам.

– А где твой старик? – крикнул мужчина из правой кучки. Мадина узнала этот голос – это был Хезир, муж Залины. – Что, решил характер показать? – спросил он в своей обычной шутливой манере.

– Болеет, отравился вчера.

– Э-э, ерунда это! Болезнь – это всего лишь хороший повод для него делать то, что он сделал бы и без болезни.

– Может, притащим его? – предложил какой-то мужчина из их группы.

– Бесполезно, – ответил Хезир, – он упертый тип со сложным характером.

– Я ходил к ним, как только начались бои, – сказал кто-то третий, тоже сосед. – Он действительно болеет. Но когда я предложил ему помочь спуститься сюда, он меня и слушать не стал.

В этот момент раздался сильный взрыв, все затряслось, а из щелей потолка, где стыкуются бетонные плиты, посыпалась песочная пыль. Мадина было устремилась к выходу, но Хезир, заметив это, сказал: «Это не здесь… Это чуть дальше». И при каждом повторном взрыве он успокаивал ее теми же словами: «Это чуть дальше, не здесь». На автоматную трескотню и приглушенный гул дальних взрывов никто не обращал внимания, но когда случались взрывы, от которых с потолка сыпался песок и тряслись стены, утопленные в землю до самого потолка, – в такие минуты все в подвале замирало, воздух пропитывался какой-то безмолвной, смертельной тревогой.