Читать книгу Затвори за собой поднебесье - Хаим Калин - Страница 2

Настроение было скверным, но Олег даже не понимал, почему: «Что тут, что там – идиллия, ровная колея…» Меж тем буквально днями его покинула Лариса, юная модель из Днепропетровска, – ощущал он звон той «оплеухи» ныне или нет…

Подружку сосватал Джерри, чистокровный американец, друг и совладелец их сети бензоколонок на юге Калифорнии. Олег так и не выпытал, откуда девуля свалилась на голову Джерри, умудрившись просочиться через миграционное сито США. Забылось и выяснить, как Лариса и Джерри целый месяц общались, – в ее английском сиротливо ютилось лишь слово «model».

Лариса объявилась вчера, около полуночи, позвонив с мобильного, подаренного Олегом еще в первые дни их интрижки-сожительства. Сообщила, что перебралась на атлантическое побережье и о возвращении даже не помышляет. Взахлеб расточалась, что ее дела вот-вот пойдут в гору, язвительно заметив, что у него, падкого на девушек подиума, явный пробел со связями. Тотчас добавила, что ее новый друг, не чета ему, настоящий мужчина и сделал для ее карьеры за день-два больше, чем Олег за несколько месяцев. Целью же звонка было вытребовать ее пробные фото, забытые впопыхах. Хотя Олег не представлял, где их искать в своем многоярусном жилье, небрежно бросил «хорошо» и вскоре нажал на кнопку отбоя, уже порядком раздраженный то ли органичным коварством, то ли южным говором беглянки. Чуть позже его слегка позабавила мысль, что в просьбе выслать снимки не прозвучал ни ориентир для поиска, ни даже адрес, куда отправить, что так вязалось с этим невинно-порочным, вконец избалованным мужчинами созданием…

Олег сидел у бассейна элитного клуба «Crazy Savannah», очень популярного среди толстосумов Лос-Анджелеса, и вяло размышлял, как разогнать тоску. Определившись, извлек из мини-бара любимый «Чивас», как он говаривал, примиряющий с изъянами мира, рождением навязанного ему. После нескольких больших глотков интерьер клуба, столь безрадостный полчаса назад, уже ласкал изяществом дизайна. Размочив хандру, Олег не спеша разделся, бултыхнулся в кристально чистую воду и поплыл к противоположному бортику. Накручивая баттерфляем и во всю фыркая, он умудрялся смаковать овсяно-сладкие на вкус пары напитка.

В клуб, членом которого он уже был много лет, Олега привел телефонный звонок, сегодня утром зарегистрированный его секретаршей. Некто из «Crazy Savannah» приглашал посетить особое мероприятие. Олег спросил Мэрион, что имелось в виду. «Не уточнили», – прозвучал ответ.

Проходя через лобби клуба, Олег немало подивился пробелу в графе «Основное мероприятие», но не стал наводить справки, посчитав, что электронное табло неисправно. Чуть позже чернокожий привратник, вечно начитывающий рэп, обходя все помещения, оповестил, что основное мероприятие начнется в 21.00 в кинозале.

Искупавшись и растерев начавшее брюзгнуть мускулистое тело, Олег вновь щедро хлебнул и потянулся к журналу «Sports Illustrated», специально приготовленному для него обслуживающим персоналом. До основного мероприятия – четверть часа, и он механически листал американские разделы журнала, норовя скорее добраться до страниц о европейском футболе. Краем глаза пронаблюдал за привлекательной массажисткой, поспешно покидавшей сауну с взбудораженным лицом, – то ли от постсексуального возбуждения, то ли от омерзения, – Олег так и не успел разобрать. Ничего не найдя о «Манчестер Юнайтед», за который болел последние двадцать лет, он отложил журнал в сторону и стал одеваться.

В скором времени Олег уже спешил в кинозал, который располагался в другом крыле комплекса. По дороге ему встречались многочисленные посетители, члены клуба, съехавшиеся чуть ли не со всей Калифорнии. В большинстве своем разгоряченные: кто алкоголем, а кто игрой в гольф или сквош. Все, как и он, торопились в кинозал, стекаясь на кольцевую дорожку из арен и салонов досуга. Кого-то он знал лично, лица некоторых казались ему лишь знакомыми, но где-то треть попутчиков он встречал впервые. Впрочем, не диво: в большой стране – большие перемены. Сегодня ты в блейзере с эмблемой-пропуском в Эдем, завтра же – судебные приставы, дав под зад, разбирают твое именье на брусы очередной рухнувшей пирамиды… Между тем он каждого вежливо приветствовал и такие же учтивые приветствия получал в ответ. Со всех сторон слышалась громкая речь, столь характерная для этой страны. В основном, говорили по-английски, иногда по-испански и по-польски, а у самого входа в кинозал он даже услышал иврит, знакомый ему по трем годам жизни в Израиле, где оказался, покинув в конце семидесятых Советский Союз.

Войдя в зал, Олег рассеяно водил головой, пытаясь вспомнить ряд, где за ним закреплено маркированное именной табличкой кресло. Но утруждать себя не стал и обратился к клерку-информатору с планшетом. Забравшись в кресло и утонув в поролоновом раю, он непроизвольно вздремнул. Когда же приподнял веки, то увидел мельтешащие линии-зигзаги в узком формате экрана, столь непривычного для современного кино. Рябь взъерошила воспоминания о детстве с его черно-белыми, многократно заплатанными фильмами – единственном источнике грез в душном периметре провинциального советского городка, где он родился и прожил свои первые семнадцать лет. Сознание уже изготовилось к титрам на кириллице, когда замелькали непонятно откуда взявшиеся иероглифы.

Появился вид строения, мало узнаваемого из-за «качества» черно-белой пленки. Позже камера совершила несколько непрофессиональных маневров и, наконец, зафиксировала более или менее стройный план. Первое, что Олег распознал, были сторожевые вышки и часовые азиатской наружности. Далее расстелился огромный плац; на нем, у дальней стены, застыла шеренга вооруженных автоматами солдат с массивными кокардами в околышах. На их лицах читалась решимость исполнить свой долг, но, казалось, она диктуется скорее страхом, нежели убеждением. Тут перед Олегом приоткрылось: лента снята в китайской тюрьме, причем скрытно, из-под полы, судя по зигзагам и неровностям съемки.

Камера выхватила тщедушного офицеришку, семенившего вдоль шеренги и раздававшего указания. Лики чинопочитания, вспыхивавшие то тут то там, подсказывали, что он здесь главный. Синхронно возникло ощущение: на плацу замышляется нечто недоброе, но что – оставалось за кадром.

Офицер поднес ко рту воки-токи и, поворачиваясь налево, к решетчатому проему на противоположной стене, нечто отрывисто сказал. Через минуту дверь-решетка распахнулась, выпуская необычную партию: скованный наручниками, обритый на лысо заключенный, два охранника и врач в белом халате. Олега кольнуло дурное предчувствие, он заерзал в кресле, не отрывая глаз от экрана.

Тем временем группа двигалась по плацу, и, по мере ее приближения, над ней все явственнее вырисовывался нимб мученичества и знак неминуемой беды. Вдруг Олег обомлел, увидев, что ведут не заключенного, а заключенную. Первоначальный же обман зрения возник, как он понял несколько позже, из-за бритой головы. С трудом верилось, что в третьем тысячелетии можно так по-иезуитски надругаться над обликом женщины, одев ее вдобавок в изорванную арестантскую робу.

Олег уже различал лицо заключенной и особенности ее конституции – ничем не примечательной китаянки с мало что говорящими глазами. Казалось, ее заботит немногое: не оступиться на неровном брусчатом плацу из-за сковывающих руки наручников.

Один из охранников обошел узницу и дулом автомата, указал новое направление движения. Свернув налево, группа двинулась на шеренгу солдат. Несколько бойцов расступились, создавая проход для узницы и эскорта.

Открылось небольшое засыпанное песком пространство, формой и размерами напоминавшее детскую песочницу. Этот неожиданный, совершенно мирный план, должно быть, расслабил Олега – он откинулся на спинку стула, словно стряхивая напряжение.

Камера чуть переместилась, высвечивая новую, прежде укрытую за спинами солдат фигуру в гражданском. Штатский сидел за небольшим столом, установленным рядом с «песочницей». Большую часть его поверхности занимали пластиковые, аккуратно сложенные в стопку папки и канцелярские принадлежности.

Охранники и заключенная остановились перед квадратом песка, а врач направился к столу. Поздоровался со штатским и уселся на свободный стул рядом.

Малообъяснимый страх вновь овладел Олегом, стремительно сбиваясь в тошнотворный, рождающий животные предчувствия ком.

Чуть чеканя шаг, к столу подошел офицер-распорядитель. За ним устремился боец, вооруженный лишь пистолетом в кобуре. Офицер оживленно посовещался со штатским, после чего они по очереди посмотрели на часы. Вскоре командир отдал конвоирам какую-то команду.

Ближний к узнице охранник взял ее за плечи, в это время другой – расстегнул наручники. Освободив руки заключенной, последний одним движением заломил их за спину. Напарник вновь надел на нее браслеты, на сей раз обездвижив руки за спиной. Тут же, почти без усилий, конвоиры воткнули узницу коленями в песок. Ее голова лихорадочно замоталась из стороны в сторону, и Олег даже приметил всполохи отчаяния в ее глазах.

К заключенной направился штатский. По мере приближения, он раскрывал, возясь с клипсами, взятую с верха стопки папку. Подошел и некоторое время сверял облик узницы с фотографией из дела. Удостоверился, что оригинал совпадает с фото, закрыл папку и кивнул стоявшему рядом командиру. Тот, приняв командную стойку, повернулся к ординарцу с пистолетом и о чем-то распорядился.

«Пистолетчик» буднично побрел к стоявшей на коленях узнице. Сблизился, хорошо отрепетированным, даже щеголеватым, движением извлек оружие из кобуры, снял предохранитель и, практически не целясь, выстрелил ей в затылок.

Заключенная рухнула бесформенным кулем. Даже не взглянув на жертву, исполнитель чуть сдвинулся в сторону и, похоже, рассматривал длину шнурков на ботинках, а может, световую гамму налипших на них песчинок. Поднял глаза, лишь услышав заключение о смерти, вскоре объявленное врачом.

Скучившись над столом, вся четверка, состоявшая, как представлялось, из одетого в штатское прокурора, начальника тюрьмы, врача и экзекутора, деловито подписала лист, который, скорее всего, был актом об исполнении приговора.

В ушах Олега стоял невообразимый гул от учащенно работавшего сердца, будто многократно усиленный биением сердец коллег по просмотру. Все оставались на своих местах и, судя по меловым, перекошенным лицам, пребывали в глубоком шоке.

Еще какое-то время в помутненное сознание Олега проникали, почти не задерживаясь, кадры завершающих процедур экзекуции. Трое солдат подбежали к убитой, расстелили черный целлофановый мешок, сноровисто запаковали тело и забросили его в подъехавший грузовик. Затем один из служивых взял прислоненную к стене лопату и на участке казни перекопал песок, пряча следы крови и, наверное, серого вещества.

В этот момент, совершенно неожиданно для самого себя, Олег склонил голову и погрузился в раздумья, но ненадолго, почти сразу разгадав, почему в клубе не разглашали суть «особого мероприятия» и не рекламировали его. Лента не прошла бы любую цензуру, в том числе и американскую, в общем и целом, либеральную. Даже с учетом того, что казни в Китае еще недавно проводились в назидание публике – их устраивали на стадионах и транслировали по телевидению. С одной только оговоркой – казни мужчин. Интегрированный в мировую экономику режим Китая, хоть и беззастенчиво попирает права человека, все же опасается своей полной дискредитации. Свободный мир ни при каких обстоятельствах не смирится с публичным показом экзекуции слабых женщин. Оттого лента снята подпольно, без какой-либо санкции китайских властей. Стало быть, ее статус в Америке, да и в любой другой стране, хромает на обе ноги.

На этом раздумья Олега прервались. Приглушивший эмоции рассудок воспроизвел несущую конструкцию сюжета – стопку пластиковых папок, аккуратно сложенных на столе возле «песочницы». Этот фрагмент, дав волю новой волне дурных предчувствий, вернул его к просмотру короткометражки.

События там развивались по схеме, суть и динамику которой задавала горка скоросшивателей с запрессованными внутрь человеческими судьбами. Да и сам сюжет фильма, какой-то сверхнатуралистичный и неумолимый, подсказывал своей фабулой: сегодня на этом плацу будет лишен жизни еще не один человек.

В решетчатом проеме вновь кто-то появился, правда, на сей раз оптического обмана не произошло. Олег увидел, что это – женщина, хотя, как и первая заключенная, она была обрита налысо. Округлость форм и какая-то незащищенность походки выдавали пол с первых ее шагов, пусть не безоговорочно с учетом немалого расстояния.

Новая приговоренная приближалась и, как и в первом случае, по кривой смерти ее вели заплечных дел мастера. Между тем, в последующем, прокручивая в памяти этот эпизод, Олег почему-то видел только ее одну, парившую над плацем к черной дыре исхода.

Объектив неумолимо приближал узницу к фатальному рубежу, и через секунду-другую Олег уже различал ее черты. Несомненно, это было лицо Востока, при этом Олега удивило отсутствие преобладающего в Китае узкого разреза глаз. Может, метиска, подумал он, или представительница одной из малых народностей, щедро населяющих северо-запад этой огромной страны.

Олег уже разглядывал весь образ во плоти, в нормальной проекции изображения. Он видел тонкие изгибы губ, выдававшие жестокость Азии, и даже белую накипь пены в уголках рта – как симптом ненависти, которую узница излучала. Он отметил про себя, насколько ее эмоциональный облик контрастирует с безучастностью первой жертвы, лишь двадцать минут назад доставленной тем же маршрутом на заклание.

И тут… что-то щелкнуло в его разуме, обыденно хранившем событийный и чувственный багаж прошлого. Олег не то чтобы узрел нечто новое, не вычленимое еще мгновения назад – его вдруг посетили ассоциации, пока маловразумительные и неочевидные. Появились какие-то точки, полуразмытые линии и фрагменты, слеплявшиеся в некое целое, очень теплое и дорогое, но все еще неузнаваемое.

Узница подняла глаза, и объектив, словно умышленно, укрупнил ее план.

Прямо на Олега, в этот роскошный, безнадежно оторванный от хлябей жизни зал, двигалась Светлана – сокровеннейшая женщина его жизни, злым роком заброшенная в Поднебесную, к обрыву света и своей судьбы.

Сказать, что событие его потрясло – все равно, что проставить многоточие. Никаких пределов в той прогнавшей через себя пробе на разрыв не существовало. Вылетел же Олег оттуда кубарем. Тело, где саднило, а где несносно свербело. Он то морщился, то каменел. В итоге обмяк и, нечто вкушая, совершенно бесформенно, как кусок мяса наличествовал. В его состоянии духа причудливо сплетались: врожденное отвращение к насилию, неверие в детективные сюжеты и какой-то мрачный прилив сексуальности, взбиравшийся из дебрей подсознания. И еще – нежность, неземная, полунаркотическая, накрывшая своим маревом эту невыносимую абракадабру чувств и боли. Нежность, парадоксально испытываемая к человеку, которому вот-вот размозжат затылок. Нежность, дико неуместная в этот переполненный ужасом смерти момент.

Олег встал и, припадая на правую ногу, заковылял к выходу. Стеклянные блоки между рядами зажигались мягким матовым светом, направляя его движение во тьме. Едва он выбрался в проход, как клерк подскочил к нему и несколько раз переспросил, все ли в порядке и не нужна ли ему помощь. Олег промолчал, утеряв функцию речи.

Он доехал до дому всего за двадцать минут, поскольку жил в пятнадцати милях от «Crazy Savannah». Поднялся на второй этаж и, открыв огромные, на всю высоту спальни, окна, распластался на ворсяном ковре. Время от времени поднимал голову и бессмысленно смотрел на океан. Столь необычное времяпровождение возникло не спонтанно – парадоксальным образом перекинулось из юных лет. Так, три десятка лет назад, лежа на животе и широко раскинув руки, он приводил свой изматываемый спортом организм в порядок. Чаще всего помогало. Силы возвращались, зажигая искры мышечной радости. Тем не менее порой тело противилось возвращаться в норму – тогда он орал от нестерпимой боли, катаясь по полу.

Олег задумался, пытаясь найти параллель между давно забытой повадкой юности и своим нынешним состоянием, но ни к чему путному не пришел. Он носился в каких-то потемках, разрываясь между угрызениями совести, испытываемыми к своей бывшей возлюбленной, и, если верить фильму, ныне покойной, порывами обожания к ней и прерывистым клацаньем зубов человека, чудом выскочившего из капкана смерти.

Со временем ласкающий слух шум океана оживил его мозг и приглушил боль потрясения. Думы заторопились в прошлое, увлекая в воронку воспоминаний.

Олег встретил Светлану в Стамбуле – городе, в котором никогда прежде не был, но который всегда его манил некой тайной, заключенной в звучном названии. Между тем, всего через неделю, он вовсю тосковал по ставшей родной Калифорнии и не мог приложить ума, куда себя деть, имея уйму свободного времени. К тому же, он впервые оказался в мусульманской стране, поразившей незыблемостью ортодоксальных законов, застывших как вулканическая лава.

Из-за хронического безделья Олег часто слонялся по Стамбулу на арендованном «БМВ» в поисках приключений. Американцев в городе было немного, да и он, в общем-то, не искал общения с ними. Зато во многих людных местах Олег часто слышал родную русскую речь, неологизмы которой жадно впитывал, улыбаясь про себя активному словотворчеству новой эпохи и добротному матерку, бережно сохраненному для потомков, невзирая на все потрясения, выпавшие на долю великой нации. И он прилежно вносил сей новояз в словарь, давно растрепавшегося на чужеземных ветрах языка.

Дней через десять его естество заерзало без женского тепла, но идейку о покупной любви он отринул, некогда дав слово отказаться от наслаждений, отпускаемых оптом и отнюдь не по солнечным часам.

Когда в стамбульском аэропорту, провожая коллегу, он услышал за спиной до боли знакомое «козлы», то не стал оглядываться – эка невидаль. Сфорсили бы «крышевать», «фильтровать», «с друганом наезжать» – другое дело. Правда, голос был женский, пусть крикливый с фальцетом… Но куда там в восточном гаме, да толчее – самому бы не потеряться…

С Олегом поравнялись две пассажирки, одна из которых, судя по тембру голоса, и была обличительницей «козлов». Попутчица жестикулировала и напористо расширяла синонимический ряд своего возмущения «баранами», «мудаками», прочими «ами» и «ями».

Олег не успел рассмотреть ее лицо – зазвонил его мобильный. Он ответил, перейдя с английского на русский. Из Америки звонила его мать. Общаясь с ней, он незаметно подошел с коллегой к очереди на регистрацию, а шедшие рядом товарки, подкатив на тележках массивный багаж, пристроились чуть сзади.

Олег рассказывал маме, что все течет своим чередом, но по ней он страшно скучает. В командировке между тем пробудет еще долго и, когда вернется, не знает. Мама пустилась в расспросы, и он терпеливо отвечал ей, описывая свою жизнь во всех подробностях. Отвлекшись на мгновение, заметил, что стоящие за спиной подруги навострили уши.

Покончивший с регистрацией коллега переминался с ноги на ногу, выказывая намерение распрощаться. Олег наспех пожал его руку, хлопнул по плечу, после чего вернулся к стойке. Располагаясь к ней спиной, оперся локтями. Рассеяно думал, не обиделась ли мама из-за внезапно прерванного разговора.

Олег увидел, что его бывшая соотечественница (кто же мог еще так обличать на великом и могучем!) пытается сдвинуть баул, кажущийся неподъемным. Хотя на Западе это почти не принято, он резко подался навстречу и одним махом поднял тяжелый груз на весы. Успел даже подумать: «Надо же, не растранжирил за давностью меркантильных лет…»

Его обдало теплом благодарных глаз и чем-то необыкновенным, сугубо интимным, заострившим внимание. Их взгляды встретились, и он немало подивился тому, что стоящая перед ним весьма привлекательная, если не красивая особа и недавний критик первозданной порочности мира – одно и то же лицо. Тотчас услышал:

– Большое спасибо. Вы очень помогли.

– You are welcome, – почему-то по-английски отозвался Олег, машинально перепутав язык общения. Опомнившись, исправился: – Да не за что!

Тут он заметил, что позади женщин высятся еще несколько баулов. Вновь сделал неосознанное движение навстречу и… застыл. Седеющего активиста пионерских слетов приморозил потребитель сытого, рационального Запада. Поискав нечто глазами, Олег обратился к клерку регистрации:

– Please, call a porter to your desk.

Подруги недоуменно переглянулись, и, чтобы прояснить ситуацию, Олег перевел:

– Я пригласил грузчика. Заметив растерянность на лицах дам, добавил: – Не волнуйтесь, я заплачу.

Не успели часы начать отсчет новой минуты, как возникший чуть ли не из-под земли работяга споро водружал баулы на весы.

Эпизод себя исчерпывал, и Олег потянулся за бумажником, чтобы расплатиться. Вытащить его помешало чье-то прикосновение. Поворачиваясь, он услышал:

– Это лишнее, я сама заплачу, – голос, неожиданно приятный, даже завораживающий, принадлежал владелице баулов, первоначально объявившейся как автор гневных тирад.

– Да нет же, мне это ничего не стоит, – возразил Олег.

– Я обижусь, не надо… – настаивала незнакомка.

Упрек не просто сбил его с толку – поразил. Что значит «обижусь»? Можно ли обидеться на случайного попутчика? Ведь он призрак, который вот-вот исчезнет и никогда не возникнет вновь.

Олегу вдруг безотчетно захотелось взять незнакомку за руку и просто подержать. Но едва это чувство явилось, как он ощутил, что… ладонь уже покоится в ее руке.

Они смотрели друг на друга и соприкасались ладонями, не замечая никого вокруг. Отдавшись внезапному чувству, не видели, что у подруги открылся от изумления рот, клерк на регистрации чуть не свернул шею, а грузчик смешался, не зная, кому предъявить счет – разве что ангелам любви… Облачко вспыхнувшей страсти чуть рассеял вопрос:

– Ты будешь меня ждать?

Его ошеломляющая прямота требовала ответа, пусть невнятного, заикающегося, но ответа. Между тем у Олега его не было, да и не могло быть. Визави ведь не знала, что жизненное кредо Олега: никому и никогда не раздавать авансов и, в особенности, женщинам. Повинуясь минутному ослеплению, ей было невдомек, что мужское рацио Олега уже без запинки выдало: «Что может возникнуть между людьми, обитающими в двух разных галактиках, случайно встретившимися в третьей и располагающими лишь одним билетом для путешествия в никуда?»

Но тут, растревоженный и смущенный, он услышал:

– Я вернусь в Стамбул через неделю. Обычно останавливаюсь в отеле «Инам», у центрального рынка, южный терминал.

Незнакомка разжала ладонь, всем видом показывая: мне пора. Но, начав разворот, остановилась.

– Меня зовут Светлана, – сообщила дама, улыбаясь.

Светлана опустила веки, но вновь глянула на Олега с какой-то лучистой грустью – то ли в ожидании, что он назовет себя, то ли желая запомнить его облик. Повернулась и решительно зашагала к грузчику.

На очередном витке судьбы Олег оказался на перроне страстей, на платформе забрезжившей и, возможно, последней надежды. Перед ним, в обыденной проекции мира, двигалась, совершая последние приготовления к полету, его героиня. Не вымышленная и не взятая напрокат в мире интереса и незримых тарифов, а какая-то очень внятная, и, должно быть, крайне нужная ему женщина. Женщина, которой у него никогда не было.

Его разум раздвоился. Какая-то его часть, связанная с прогрессом и зашкаливающей динамикой жизни, порывалась возвести сотовые, имейловые, прочие линии связи. Другая же, похоже, первозданная, вторила: «Пусть остается все, как есть, в очаровательной недосказанности момента».

Он еще долго опирался о стойку, пока клерк не привел его в чувство: «Sir?»

Олег дернулся, как спросонья, и, напоминая пышущего вдохновением, до изнанки растревоженного юношу, двинулся на выход. Минутой ранее изящный облик Светланы скрылся за дверью пограничного контроля. Она не оборачивалась.

Последующие несколько дней (по календарю – выходные) Олег обретался в пьянящем, экзальтированном состоянии духа. Напевал, притом что медведь наступил ему на ухо, черкал нечто в блокноте, ужасно марая бумагу, носился по номеру, то и дело заглядывая в зеркало и прихорашиваясь. В нем бурлили эмоции, не вязавшиеся с его солидным, с налетом вальяжности, фасадом. Еще недавно казалось, с ним он на свет божий родился. Между тем, к понедельнику, по уши влюбленный Олег сформулировал естественный, подсказанный здравым смыслом план.

Не найдя отеля «Инам» на карте, он вызвал такси и отправился на розыски следов Светланы. Таксист долго блуждал по обрамлявшим громаду стамбульского рынка закоулкам, прежде чем подкатил к двухэтажному обшарпанному зданию, ни в коей мере не напоминавшему гостиницу.

Хозяин, мужчина средних лет, совсем не говорил по-английски и с подозрением рассматривал Олега, чья представительная внешность и дорогой «Ролекс» не вписывались в незатейливый антураж этого, без всякого преувеличения, «постоялого двора». Он попытался заговорить с ним по-французски, затем по-немецки, но тщетно. Турок в растерянности разводил руками и все порывался уйти. Олега в конце концов осенило:

– Вы говорите по-русски?

– Да! – удивился хозяин, не без оснований приняв Олега за кого угодно, только не за русского.

Не долго думая, Олег достал пятидесятидолларовую банкноту, выложил ее на стойку и спросил:

– Ты знаешь русскую по имени Светлана? Она останавливается в этом отеле…

Понятное дело, турок знал русский на уровне числительных и пары десятков наиболее употребляемых слов. Оттого скорого ответа не получилось. Но, повторив несколько раз имя «Светлана» и сымитировав жестами классические формы женщины, Олег достиг желаемого.

У хозяина поначалу в глазах пробежала волна затаенной страсти, чуть позже он слащаво заулыбался и, наконец, коверкая звуки, извлек из себя: «Светлана, челнок». Заметив некоторое замешательство Олега от слова «челнок», он указал в сторону чьих-то сваленных у входа баулов.

Визитеру тут стало ясно, что он попал туда, куда нужно, и та бесподобная сцена в аэропорту вовсе не плод его воображения, навеянного одиночеством последних недель. Еще несколько вопросов прояснили, что Светлана в «Инам» – постоялица со стажем, несколько лет останавливается здесь с периодичностью в семь-четырнадцать дней. Олег записал на клочке бумаги свое имя, номер мобильного и вручил записку вместе с банкнотой хозяину. Тот расцвел и, используя коллаж жестов и междометий, как-то изъяснился, что миссия ему понятна: дать знать, когда Светлана объявится. Напоследок вручил Олегу визитку гостиницы.

В конечном итоге хозяин отеля поступил с точностью до наоборот. По приезде Светланы, вместо того, чтобы известить Олега, передал записку ей самой, особо не распространяясь. Да и немудрено, с его-то голубиным русским… Она же, посчитав, что на нее запал какой-то приятель хозяина, записку выбросила.

Спустя неделю, изнывая от отсутствия вестей из гостиницы, Олег через знакомого турка принялся названивать туда сам. Но ему не везло: то трубку не брали, то отвечали, что хозяин в отлучке.

Решив более не испытывать судьбу, Олег вновь отправился в гостиницу, на сей раз на своем автомобиле. И почему-то на ночь глядя. Едва он оказался у входа, как столкнулся с высоким парнем очевидной славянской наружности. Не мудрствуя, обратился к нему по-русски:

– Вы живете здесь?

– Да, а че надо? – дался диву постоялец.

– Я ищу Светлану, должна была прилететь, – неуверенно, пряча глаза, молвил Олег.

– А ты кто такой? – насторожился собеседник.

– Знакомый Светланы… – Олег явно терял решимость.

– Что-то я тебя здесь раньше не видел… – протянул с сарказмом постоялец и уставился на Олега.

– Да вы и не должны были меня здесь видеть, я просто ищу Светлану! – возмутился, расставшись со скованностью, Олег.

– А какую Светлану? – из Липецка или Абакана? – хитро сощурился собеседник.

– Точно не знаю, – снова смешался Олег.

– Ну ты даешь! Мужик, ты хоть сам знаешь, откуда? – хохотнул постоялец.

– Знаю, из Лос-Анджелеса, – твердо произнес «поисковик».

– Отку… – споткнулся на полуслове «информант». Покачав головой, незаметно ретировался.

В раздумьях, что делать дальше, Олег пребывал недолго. Откуда-то, из-за угла, донеслась громкая речь, хотя и не совсем внятная. Ему было не до праздного любопытства, но он прислушался, – ведь говорили по-русски, мужчина и женщина. В какой-то момент вознамерился было одернуть себя – мол, делать нечего? – когда услышал в перекличке двух голосов знакомые по недавней встрече в аэропорту интонации. Женский голос, несомненно, принадлежал Светлане, а мужской… его недавнему собеседнику.

– Мать, тебя в натуре ищет какой-то хмырь – то ли поехавший, то ли правда ненашенский. Из Лос-Анджелеса, говорит! – распалялся «информант».

– Бухой, наверное. Заблудился и не знает, кто и почем, – зычно, но совершенно бесстрастно откликнулась Светлана.

– Не, не бухой, да и откуда в Стамбуле бухие, – спокойно возразил «информант», вскоре добавив: – Вообще, гладкий какой-то, с прикидом. Чистоплюй, в глаза прямо не смотрит, словно брезгует.

– Витяня, а не седоватый ли, с короткой прической, за сорок, весь такой из себя?… Ну, сам знаешь… – заинтересовалась Светлана, заметно волнуясь.

– Вроде он… – неуверенно подтвердил Витяня.

На выходе из переулка обозначились фигуры двух пешеходов и, хотя на них почти не падал свет, Олег убедился, что к гостинице движется Светлана с «информантом». Его затрясло и, чтобы совладать с дрожью, он то просовывал руки в карманы, то вынимал их.

Вдруг Светлана остановилась как вкопанная.

– Вить, иди-ка ты в гостиницу, а я заночую у Люськи в «Керзи».

– Ты что, поздно уже! – ахнул Виктор.

– Ничего не поздно, иди, – упорствовала Светлана.

– Как заночуешь, а я? – едва озвучил «информант».

– А ты вещи охраняй! Не ровен час, разворуют, как в прошлом месяце – сколько баксов в них вложено! И вообще… мне этот сосед с Кривого Рога не нравится, глазами так и зыркает! – дубасила вкруговую Светлана – точь-в-точь, как две недели назад в аэропорту.

– Я тебя проведу до «Керзи»! – предложил Виктор.

– Сказала тебе: вещи охраняй! Забыл, что два раза не повторяю! Завтра встретимся, – смягчила на последних словах тон Светлана.

– Светка, ты что – из-за этого хмыря? Да я его… – хорохорился Виктор.

– Только попробуй, боец хренов! – показав кулак, Светлана скрылась в соседнем переулке.

Автомобиль Олега был припаркован рядом, с тыльной стороны гостиницы. Вскоре он сидел в нем, весь раздавленный. Промокнувшая до последней нитки рубашка плотно облегала торс, причудливо дополняя ощущения гадливости, которые он испытывал к самому себе. Очередной день его наполненной одиночеством жизни завершился фиаско, полным и безоговорочным, гулко звенящим в ушах, пахнущим несвежим телом и малюющим лиловые круги в глазах и на душе.

Несколько лет назад одна женщина, поддерживая с ним какие-то странные отношения (она то ли была замужем, то ли «замуж» не очень хотела, – Олег уже не помнил) призналась в минуту редкого для нее откровения: «Ты типичный идеалист, весь седой, а все еще ищешь в женщинах идеал, и это в ком – в бабах!» Заразительно рассмеявшись, добавила: «А знаешь, такие женщинам нравятся и, как ты думаешь, почему? Их легко дои…» Дама осеклась и махнула рукой, по-прежнему сотрясаясь от смеха.

Этот парадоксально всплывший в памяти фрагмент, пусть не позабавил своей трагикомичностью, но как-то расшевелил и вернул Олега к актуалиям дня.

Мерцавшие электронные часы автомобиля бесстрастно вели отсчет времени. Времени, отведенного ему судьбой. Он не верил в судьбу, но всегда повиновался правилу, которое диктовалось всей сутью существования: как бы ни было трудно, начни новый круг и двигай дальше.

Олег завел двигатель, тронулся. Он еще не знал, что нового круга не будет и что, начиная с той трепетной встречи в аэропорту, он находится во власти громадного, преобразующего судьбу события, которое вот-вот распахнет свои двери перед ним.

Узкая, мелькавшая невнятными очертаниями улочка не оставляла выбора маневра – движение одностороннее. Хотя он не представлял, куда ведет этот маршрут, просто жал на акселератор. В этот поздний час тротуары были пусты, гармонируя с одолевшим его одиночеством. «И что, так до конца, по этому туннелю времени, где мечта лишь манит, но не способна воплотиться?» – подумал он.

Показались контуры главной дороги и абрис женской фигуры, хоть и слабо различимой, но узнаваемой. Светлана стояла на тротуаре и лихорадочно крутила туфель с отлетевшим каблуком.

Казалось бы, исчерпавший себя сценарий ночи непостижимым образом вернул фабулу действа обратно – к завязке. При этом насухо отжатая душа Олега отказывалась верить в удачу, разум же горбил спину бесстрастно, впрочем, как всегда.

Олег остановился напротив Светланы, распахнул ближнюю к ней дверцу. Не ожидая чего-то подобного, та отпрянула и, прихрамывая на одном туфле, неуклюже зашагала вглубь тротуара. В итоге споткнулась и замерла на полпути. В ее лике воцарилась крайняя досада, да еще внутренний разлад и самобичевание.

Олег выглядел, будто виноват в постигшей Светлану «аварии», но что предпринять, не знает. Казалось, он не в силах переварить нежданный виток действа, ставшего на прикол четверть часа назад.

Светлана наконец взглянула на распахнувшего дверь водителя.

– Ты?! – скорее выдохнула, чем произнесла она. В интонации полуслова-полумеждометия сплелись: запредельная радость от какого-то свалившегося с души бремени, изумление и страх перед неизвестностью. Тотчас на Светлану накатились новые волны чувств, казалось, только усугубившие кавардак души.

Тут позади, в начале улицы, зазвучали звуки сирены – скорой помощи, а может, полицейского патруля. Поначалу они Олега лишь чуть встревожили, но, по мере нарастания, вызвали острую панику. Ведь автомобиль на узкой улочке блокировал движение и освободить проезд можно было, лишь отъехав, тем самым, возможно, вновь Светлану потеряв.

Олег лихорадочно посматривал то на «травмированную» беглянку, то в зеркало заднего обзора. Тем временем звуки сирены приближались, и наконец Светлана сообразила, отчего Олег паникует. Оживилась, сорвала с ноги туфель, запихнула его вместе со вторым, поломанным, в сумочку, запрыгнула в автомобиль.

Загудел клаксон. Олег ненавидел это средство общения хамоватых водителей, но на сей раз даже не поморщился. Его внимание всецело сфокусировалось на дороге. Минут пять он безоглядно гнал машину, то и дело нарушая правила, пока не услышал:

– Куда мы едем?

– Ко мне домой – ответил он.

– А где ты живешь? – всполошилась спутница и застыла.

– В центре, – буркнул Олег.

– Если в центре, то мы едем в противоположную сторону, разворачивайся! – скомандовала Светлана. Чуть погодя добавила: – А вообще, тебе нужно успокоиться, мы уже дважды чуть не проехали на красный свет. Да и не мешало бы представиться…

Олег проехал еще несколько кварталов, прежде чем разобрал смысл сказанного. Резко затормозил, остановился и, обхватив руль руками, задумался, не зная, как себя вести. Чем-то его состояние было сродни пуховой перине отрочества с его еженощными снами, по большей мере бесполыми и не влекущими куда-либо, но оставляющими после себя сладенькую мазню.

Он все еще катался по горкам подсознательного, когда услышал:

– С тобой все в порядке, господин без имени, да еще неизвестно откуда?

– Да Олег я, Олег… – рассеянно назвался он и после паузы указал на отчизну: – Откуда я? Да оттуда же, откуда и ты, из Союза!

– Но Союза давно нет, есть Россия, Казахстан, Украина… – призвала к исторической корректности Светлана.

Решительно стерев с себя простоквашу отрока, Олег повернулся и стал рассматривать Светлану, внимательно, но по-доброму, ненавязчиво. Светлана выпрямилась и, повинуясь природе, потянулась к прическе, но почему-то замешкавшись, вернула руку на прежнее место – к лежавшей на коленях сумочке.

Взгляд Олега непроизвольно последовал туда же и остановился на двух предметах, одному из которых он был обязан тем, что эта невероятная встреча состоялась.

Тишину стамбульской окраины, где случайно остановились наконец познакомившиеся спутники, сотрясли раскаты смеха, всепоглощающего, не контролируемого, со слезами и испариной. И, казалось, в неуклюжих позах исполняют небывалый ритуал влюбленных два самых счастливых человека, возможно, в этом городе, а возможно, в этой ночи.

Первым начал приходить в себя Олег. Его лицо мало-помалу сосредоточилось, посерьезнело.

– Света, скажи, а где в это время можно купить туфли? – задал неожиданный вопрос он.

– Туфли – какие? – искренне удивилась Светлана.

– Да обычные… – Олег указал на сумочку, широко улыбаясь.

Светлана молчала. Казалось, вопрос застиг ее врасплох.

– Нигде, до восьми утра все закрыто, – спустя некоторое время сообщила она, подытожив: – Да со мной ничего не случится, теплынь-то, какая. Обойдусь.

Олег перевел взгляд на улицу, задумался. Он представил лобби отеля, где обитал. Своей помпезностью и множеством телекамер оно напоминало ему город-сказку Лас-Вегас. Какие бы чувства не обуревали его сей момент, позволить себе вторгнуться во владения шика и безупречного этикета с босой женщиной он не мог. Пусть даже со столь привлекательной, как Светлана. Он знал, что этот экстравагантный выверт не останется незамеченным. Привлекать же к себе внимание было чревато последствиями и, как ему в те мгновения думалось, не столь для Светланы, сколько для него самого…