Читать книгу Царство страха - Хантер Томпсон, Хантер С. Томпсон - Страница 4

Я рос в приличной семье и, как все мои друзья, искренне полагал: полицейские – наши друзья и защитники. Человек с полицейским значком служил для нас символом непреложного авторитета. Никто и не пытался спросить: почему, собственно? Это же один из тех неуместных вопросов, которые лучше оставить при себе. Его мог задать лишь Подозреваемый в черт знает чем или, что еще того хуже, тот, кто давно уже сидит за решеткой. Так что спорить тут особо не приходилось.

Мое первое столкновение с ФБР произошло, когда мне исполнилось 9 лет. Двое агентов с мрачными рожами явились к нам домой и до оторопи напугали родителей, заявив, что я являюсь «главным подозреваемым» в деле о вышвыривании ящика Федеральной Почты под колеса мчащегося на полной скорости автобуса. Это не что иное, как Государственное Преступление, твердили они, оно влечет за собой тюремное заключение сроком на пять лет.

– Нет, нет! – взвыла тогда моя матушка. – Только не в тюрьму! Это безумие! Он же всего лишь ребенок, он не знал, что делал.

– Предупреждение совершенно ясно напечатано на ящике, – сказал агент в сером костюме. – Он достаточно взрослый, чтобы уметь читать.

– Совершенно не обязательно, – резко возразил мой отец, – откуда вы знаете, что он не слепой или не слабоумный?

– Ты слабоумный, сынок? – спросил меня агент. – Или ты слепой? Может, ты только притворялся, что читал газету? – Он указал на «Louisville Courier Journal», валявшийся на кровати.

– Только спортивную страницу, – объяснил я ему. – Остальное читать невозможно.

– Ну, вот видите, – сказал отец. – Я же говорил, что он слабоумный.

– Незнание законов не освобождает от ответственности, – парировал агент, щеголявший в коричневом костюме. – Порча имущества почты Соединенных Штатов – это преступление, попадающее под действие уголовного кодекса. Почтовому ящику нанесен серьезный ущерб.

Почтовые ящики, помнится, были здоровенными. Тяжелые железные сейфы, крашенные в зеленый цвет, они высились как верстовые камни римлян на обочинах дороги. Их очень редко передвигали, если такое вообще когда-то случалось. Я вырос достаточно, чтобы самостоятельно дотянуться до щели для писем, но едва ли мне было под силу повалить эти ублюдочные ящики прямо под автобус. Понятно, что в одиночку я никак не мог провернуть это грязное злодейство, и именно поэтому они и приперлись: чистосердечное признание, а также имена и адреса. Они уже знали, что я виновен, поскольку остальные подозреваемые меня уже застучали. Отец схватился за голову, и я увидел, что мама заплакала.

Конечно, я это сделал, и не без посторонней помощи. Операция была тщательно спланирована и продумана со всей взвешенностью и предусмотрительностью, на которую только способны умненькие девятилетние мальчики, располагающие массой свободного времени и неутоленной жаждой мести. Мстить мы собирались тупому и наглому водителю, который захлопывал двери, едва завидев нас на близлежащем холме, так что приходилось слезно умолять его открыть их нам… Он работал недавно, должно быть, взяли какого-то дебила на замену обычному водителю – доброму и отзывчивому, у которого всегда находилось несколько секунд, чтобы дождаться детей, спешащих в школу. Все окрестные ребята считали, что новый водитель – свинья и садист, заслуживающий примерного наказания. Мы, учащиеся Хоукс, выполняли свой долг, а не занимались пустым баловством.

Чтобы сделать все, как положено, нам были нужны веревки и шкивы и совсем не нужны свидетели. Мы наклонили железную махину так, чтобы она зависла, накренившись, и в нужный момент грохнулась прямо под колеса этому болвану, когда, как обычно, он принесется на остановку с недопустимо высокой скоростью. Вся система приводилась в действие при помощи 15-метровой «невидимой» лески, на другом конце которой мы и притаились в кустах, ожидая условленного сигнала.

Все сработало идеально. Ублюдок прибыл точно по расписанию и, уж конечно, так несся, что не успел затормозить, когда эта железная хреновина рухнула ему под колеса… Раздался невообразимый грохот, будто партизаны пустили под откос эшелон с фашистами. По крайней мере так оно мне запомнилось. Самый стремный шум, который мне когда-либо доводилось слышать. Люди с воплями повыскакивали из домов, как перепуганные куры. Они орали друг на друга, а водитель тем временем выполз из кабины и рухнул на ближайшем газоне… Автобус шел пустой, все-таки самый конец линии. Водитель не пострадал, но осатанел от ярости, увидев, как мы сползаем с холма и мчимся по близлежащей аллее. Так что он отлично знал, кто над ним так подшутил, да и жившие по соседству люди, пожалуй, тоже хорошо все это знали.

– К чему запираться, Хантер? – спросил меня один из агентов ФБР. – Мы отлично знаем, что в субботу происходило на этом углу. Твои дружки уже во всем признались, сынок. Они донесли на тебя. Мы знаем, что ты сделал это, так что не стоит врать нам и пуще прежнего ухудшать свою участь. Ведь приличным деткам вроде тебя нечего делать в тюрьме нашего штата. – Он снова улыбнулся и подмигнул моему отцу.

Тот немедленно зарычал:

– Скажи же Правду, черт побери! Не лги этим людям. У них есть свидетели!

Агенты ФБР мрачно кивнули и чуть двинулись вперед, как будто уже изготовились тащить меня в темницу.

Так пришел один из волшебных моментов моей жизни, определивший многое из того, что случилось позже. Как и любой 9-летний мальчик, выросший в 40-е годы после Второй Мировой Войны, я, как сейчас помню, подумал: «Да, ну вот теперь и все. Они из ФБР и…»

ШВАХ! Словно недалекая молния ярко разрезает небо и все вокруг, проходит несколько секунд, прежде чем до вас докатится раскат грома… Однако когда тебе 9 лет и перед тобой стоят двое взрослых вооруженных агентов ФБР, собирающихся тащить тебя в Федеральную тюрьму, несколько секунд могут показаться всей оставшейся жизнью. Именно таким теперь я вспоминаю то мгновение – как миг между молнией и раскатом грома. Они держали меня прямо за яйца. Я был Виновен. К чему отрицать это? Сознаться Прямо Сейчас, отдаться на их милость, или…

А если? А если я не признаюсь? Интересный ведь какой вопрос. Я был любопытным мальчиком и решил извернуться ужом и опробовать и эту возможность.

– Кто конкретно? – спросил я. – Кто показал на меня?

Достаточно обычный вопрос, при таких-то обстоятельствах. В самом деле, интересно же, кто из моих лучших друзей и кровных братьев в этом вшивом Хоуксе не выдержал давления и выдал меня? Отдал на растерзание этим помпезным громилам-козлам, этим жабам с их значками и пластиковыми карточками в бумажниках, на которых написано, что они работают на Дж. Эдгара Гувера, представляют тут Закон и, стало быть, обязаны утащить меня в кутузку, просто полагаясь на «слухи, гулявшие среди соседей». Чтобы мои парни обделались и донесли? Нет. Это невозможно.

Во всяком случае, это не слишком вероятно. Да черт побери, никто в Хоуксе не станет доносить мусорам. Тем более на Президента. На Меня то есть. Так что я спросил еще разок:

– Свидетели? Какие конкретно у вас есть свидетели?

* * *

Насколько я помню, этим все и закончилось. Мы обозрели мгновение тишины, как выражался мой старый друг Эдвард Беннетт Уильямс. Никто не издавал ни звука – особенно я, – пока наконец мой отец не нарушил напряженную тишину, и теперь в его голосе слышалось изрядное сомнение:

– Думается, мой сын прав, офицер. С кем именно вы говорили? Я и сам собирался об этом осведомиться.

– Не Дьюк же! – вскричал я меж тем. – Он с батей уехал в Лексингтон! И не Чинг! И не Джей!

– Заткнись! – шикнул на меня отец. – Сиди тихо и дай мне спокойно со всем этим разобраться.

Так все и кончилось, пацаны. Мы больше никогда уже не видели этих агентов ФБР. Никогда. Тогда я получил отличный урок: никогда не верить первым словам, с которыми мусора подкатили к тебе, особенно если речь идет о том, что ты виновен в преступлении. Возможно, все не так очевидно, как они говорят. Возможно, они просто блефуют. Возможно, ты просто невиновен. Возможно. Закон ведь – до того туманная штука… Так что никогда не верьте легавым.

Так или иначе, никого тогда не арестовали. Агенты убрались восвояси, ящик водрузили на его крепкие железные ноги, и мы уже никогда больше не видели ту пьяную свинью, что подменяла нашего прежнего водителя.