Читать книгу Ариэль - Харри Нюкянен - Страница 4

– У меня есть версия, – сказал Оксанен. Он сидел рядом со мной в полицейском микроавтобусе, в руках – картонный стаканчик с кофе, как и у других, кроме Симолина, который пьет только чай и предпочтительно – зеленый. Кроме того, у меня был пончик, так обильно обсыпанный сахарной пудрой, что просто невозможно было не испачкать ею все вокруг.

На пухлой нейлоновой куртке Оксанена красовался логотип немецкого автоконцерна. Я знал, что у него еще есть ручка с символикой компании, производящей автомобильное масло, брелок фирмы, выпускающей автопокрышки, перочинный ножик от магазина запчастей и флисовая куртка страхового общества. Стенман и Симолин сидели напротив нас.

– Или даже пара версий.

Оксанен понюхал свой кофе, который Стенман принесла с заправки «Несте» около зоопарка.

Было полдвенадцатого, и они заслужили перерыв, чтобы выпить кофе и погреться. На улице дул ледяной ветер, я и сам замерз.

– Первой приходит на ум наркоторговля. Возможно, это война за сферы влияния между группировками наркоторговцев или что-то вроде того. Почему никто не слышал стрельбы? Потому что оружие было с глушителем. И значит, речь идет об оружии профессионального киллера.

– Ну и где тогда гильзы? – спросил Симолин. – Пять выстрелов с глушителем. Стрелявший должен был пользоваться полуавтоматическим оружием.

– Может быть, он подобрал их с земли.

– Ну а вторая версия? – напомнила Стенман. Она расстегнула свою зеленую болоньевую куртку, из-под которой показался норвежский свитер с высоким воротником. В Стенман соединялись свежесть деревенской девушки со стильностью горожанки, которая регулярно заходит посидеть в «Экберг»[10]. Должен признать, в этом сочетании есть своя прелесть.

– Убитый оказался в неправильном месте в неподходящее время, увидел что-то такое, после чего возникла необходимость его убрать.

Версии Оксанена напрашивались сами собой, и я уже успел их обдумать. Они были всего лишь версиями, как и те, что предлагал Симолин, и я не предпочел бы одну другой, пока для этого не появилось серьезной причины. С другой стороны, обмен мнениями может породить здравые идеи.

– Если это случайность, то зачем было отрезать нос и уши? И тогда стреляли бы по убегающей жертве, то есть сзади. Вряд ли он остался дожидаться, когда в него начнут стрелять, – сказал я. – Мы знаем, что всего на мосту было три человека, из которых один, вероятно, упал при попытке убежать от двух других. Тем не менее руки упавшего на пути человека были в крови. Похоже, что он зарезал мужчину на мосту, сделал несколько контрольных выстрелов, отрезал у него уши и нос. Что делали на мосту двое других и где они теперь?

Поскольку никто не ответил, я продолжил:

– Сначала я подумал, что эти двое неизвестных мужчин оказались на мосту случайно и, увидев, что произошло, поймали убийцу. Но тот вырвался и упал с моста. После этого двое неизвестных по какой-то причине решили не обращаться в полицию. Такое возможно… если бы не…

Я посмотрел на своих подчиненных.

– Двадцать второй калибр, нож и нос, да еще ухо, – первым отреагировал Симолин.

– Правильно. Где они?

Стаканчик с кофе повис в воздухе по дороге ко рту Оксанена, когда тот задумался над моими словами.

– У меня есть версия получше, – сказала Стенман. – Что, если слегка поменять роли и порядок событий? Двое неизвестных мужчин убивают ножом третьего, который ждет на мосту своего приятеля, они стреляют в него из двадцать второго калибра и отрезают у него нос и уши, чтобы обезобразить труп.

Я понял, что имеет в виду Стенман, еще до того, как она закончила, и меня поразило, что сам я не додумался до таких очевидных вещей.

– На место приходит товарищ убитого, который видит, что произошло, и бросается на выручку. Пытаясь оказать своему другу помощь, он перемазывается в его крови. Убийцы замечают этого человека, возвращаются и хватают его. Финал – то, что рассказал Ари. Мотив может быть простым. Обе жертвы – иностранцы. Вероятные причины – расизм, акция скинхедов или неофашистов.

– Звучит достаточно убедительно, – согласился я. – Но, по показаниям машиниста, мужчины шли вместе в сторону Каллио. Почему же они не убили сразу и второго и куда они его вели?

– Возможно, кто-то приближался со стороны Тёёлё-лахти и им нужно было взять его с собой.

– В любом случае это лучшая версия на данный момент, – похвалил я. – Думаю, временно теории можно отложить. Вариантов пока что слишком много.

Я вспомнил про телефон.

– Вот, это было у «прыгуна», но я не смог его включить. Возмущается, что я не знаю PIN-кода.

– Покажи-ка, – попросил Симолин и взял телефон. Он пальцем снял крышку, вынул SIM-карту и осмотрел ее.

– Тариф с предоплатой. Трудно отследить.

Симолин достал свой мобильник и вставил собственную SIM-карту в найденный телефон. Затем включил его и дождался запроса кода.

– Ну, во всяком случае, он исправен.

Симолин осмотрел телефон со всех сторон:

– Муха не сидела. Даже защитная пленка с экрана не снята, почти наверняка куплен в Финляндии.

– Можешь его включить?

– Я – нет, но могу отнести приятелю, который сможет. После этого мы, по крайней мере, узнаем оставшиеся в памяти телефона номера исходящих и принятых звонков.

– Действуй. Думаю, что с помощью телефона у нас получится хотя бы установить личность владельца, а может, и еще что-нибудь.

– Прямо сейчас поехать?

– Если можешь.

Симолин нашел номер в памяти своего мобильника и позвонил.

– Привет. Ты где?.. Хорошо, надо бы узнать PIN-код телефона… как можно скорее… О’кей, я выезжаю прямо сейчас.

Симолин нажал на отбой:

– Сделает.

– Разве на это не нужно разрешения? – засомневался Оксанен.

Он был прав, но я велел ему не беспокоиться.

– Вези телефон приятелю и посмотри, что в нем. После этого сразу позвони мне. Арья займется фотографиями… Сделай снимки обоих с запасом, и для нас, и для прессы, но пока не передавай для публикации. И заодно достань список установленных поблизости камер наблюдения.

Микроавтобус с логотипом государственных железных дорог подъехал к ограждению полицейской лентой. Человек в комбинезоне стал что-то объяснять полицейскому из оцепления. Тот показал на нас. Мужчина направился к нашему автобусу, в руке он держал бумажный сверток. Я открыл дверь.

– Это вам, – сказал мужчина и протянул мне что-то завернутое в газету.

Сверток оказался увесистым. Я развернул несколько слоев вчерашних новостей, под которыми блеснула вороненая сталь.

– Пистолет застрял в очень неожиданном месте – в токоприемнике поезда, и так там и оставался, поскольку скорость была небольшая, – пояснил железнодорожник.

– В токоприемнике?

– Это на крыше. Поезд при помощи токоприемника получает электропитание с подвешенного провода. Никто к нему не прикасался без перчаток.

Все с интересом воззрились на пистолет – совершенно новую девятимиллиметровую «беретту». Ствол был снабжен резьбой для глушителя. Я понюхал дуло, но ощутил только запах оружейного масла.

– Из него не стреляли.

– Кроме того, он девятимиллиметровый, а не двадцать второго калибра, – заметил Оксанен. – У парня не было кобуры, и он таскал его в кармане или за поясом, вот пистолет и выпал.

– Или он достал его для самозащиты, – продолжил Симолин.

Я подумал о том, что меняет в деле обнаружение пистолета. Как минимум, пистолет вписывается в версию Стенман. Кроме того, как-то характеризует владельца. Обычный человек с пистолетом не ходит. Погибший был либо преступником, либо полицейским, либо… чего-то боялся.

Я протянул сверток Стенман:

– Отвези на экспертизу.

Стенман вышла из машины. Я проводил ее взглядом, бумажный стаканчик все еще оставался у меня в руке. На мгновение я задумался, куда бы его деть. Не нашел ничего лучше, чем оставить в машине на полу. Оксанен был не столь деликатен – смял стакан и бросил его под автомобиль.

– Арья!

Стенман остановилась метрах в десяти от машины.

– Как у тебя дома обстановка?

Муж Стенман уже две недели находился в КПЗ по подозрению в укрывательстве краденого. На его фирме, сдающей в аренду строительную технику, обнаружили десятка полтора механизмов, объявленных в розыск как похищенные. Делом занималась и налоговая служба.

Я ощущал дискомфорт из-за того, что, будучи начальником Стенман, никак ее не поддержал, хотя знал, как тяжело она восприняла случившееся.

– Хессу вчера выпустили.

– Может, тебе нужен отпуск?

– Нет… спасибо. Худшее, надеюсь, позади.

– Если что-то понадобится, скажи.

Стенман слегка улыбнулась:

– Скажу, спасибо.

Я вернулся к машине. По-прежнему не чувствовал себя хорошим начальником.

Оксанен сел в машину и обмотал цепочку от ключей вокруг указательного пальца. Брелок представлял собой миниатюрное автомобильное колесо.

Я достал из кармана пластиковый пакет с картой «Хертца»:

– Посмотри, что из этого можно выудить, карта была у «прыгуна».

Оксанен взглянул на карту:

– Такую выдают, когда берешь напрокат машину в «Хертце». У меня, кстати, есть там товарищ, он может помочь.

– Хорошо. Пойду еще поспрашиваю людей.

Я уже направился к мосту, когда Симолин остановил меня, тронув за плечо:

– От рассказа машиниста у меня сложилось впечатление, что этого парня куда-то вели, то есть он им был нужен живым. В таком случае у них была где-то рядом машина, сопротивляющегося взрослого мужчину далеко не утащишь. И потом – гильзы. Оружие во время стрельбы могло находиться в сумке. Спортивная сумка не привлекает внимания, и через нее, или прикрываясь ею, легко стрелять.

– Оба предположения хорошие, действительно хорошие, – сказал я.

Смущенный Симолин заспешил прочь. Мгновение я смотрел вслед долговязому констеблю. Почему-то я был почти уверен, что Симолин прав в обеих своих догадках.

Я перешел через мост и посмотрел вниз. Тела уже увезли в бюро судебно-медицинской экспертизы в Рускеасуо, и закрытый утром для движения участок дороги снова функционировал. Мост же оставался перекрытым, и его окрестности оцеплены; прочесывание территории продолжалось. За пределами запретной зоны со стороны Линнунлаулу вертелись несколько репортеров и фотографов. Они попытались вытянуть из меня информацию об убийстве, но я велел им звонить Хуовинену. Тот обладал даром общаться с журналистами.

Я остановился на минуту, чтобы собраться с мыслями. Если одного из мужчин куда-то вели, то от него чего-то хотели. Это не могла быть какая-то вещь или партия наркотиков – их можно просто отобрать. Значит, от него хотели чего-то другого, например информации. Мужчина, в свою очередь, знал, чем это грозит, и боялся настолько, что, не задумываясь, попытался убежать, прыгнув с моста. На такое не идут, если не уверены, что находятся в смертельной опасности. Наличие у него оружия указывает, что он был готов к неприятностям. Тем не менее его застали врасплох.

Огражденная площадка для выгула собак находилась сразу за мостом справа. За оградой было две собаки: стремительно носившаяся взад-вперед или вертевшаяся на месте светло-коричневая дворняга и робко замерший у ног хозяйки, дамы лет шестидесяти, маленький черный пудель. Я подошел к владелице пуделя и представился.

– Вы были тут утром с собакой?

– Была.

– В какое время?

– В восемь. Я всегда прихожу в это время.

– Заметили что-нибудь необычное на мосту?

Женщина мрачно посмотрела на меня:

– Молодой человек, если вы для начала расскажете, что произошло на мосту, мне будет легче понять, что вы называете необычным.

Я почувствовал себя школьником перед строгой учительницей. Я всегда робею перед пожилыми дамами с громким голосом. Возможно, в этом виновата моя мама. Она всегда считала, что у нее есть предоставленное ей материнством неотъемлемое право обращаться с мужчинами как с нашкодившими детьми.

– Уверен, вы и так понимаете.

Взгляд дамы осуждал меня за таинственность.

– Я должна была что-то слышать, скажем выстрелы?

– Вы слышали?

– Нет.

– Вы не слышали выстрелов и ничего другого, например криков?

– Я этого не говорила. Кто-то кричал, но я не разобрала, что именно. Это был не финский язык, скорее что-то похожее на арабский.

– Что он кричал? Одно слово или несколько?

– Несколько слов – не меньше двух, может, три.

К нам подошел хозяин дворняги, одетый в спортивный костюм:

– Вы полицейский?

– Да. Можно побеседовать с вами чуть позже?

– Я ничего не видел, меня здесь и не было тогда.

Мужчина отвернулся, и я снова сосредоточился на даме:

– Ни одного слова не запомнили?

– Ну, такого не запомнить, какой-то иврит, образно говоря.

– Что произошло дальше? Вы пошли посмотреть, кто кричал?

– Разумеется, нет. Я в такое не ввязываюсь.

– В какое?

– В разборки иностранцев.

– Что вы называете «разборками»?

– Ну, наверное, этот мужчина не к себе обращался…

– Что произошло дальше? Вы видели кого-нибудь после того, как услышали крики? Людей, которые могли иметь отношение к происходящему?

Хозяин дворняги незаметно переместился поближе. Дама посмотрела на него гневно. Он явно переступил границы ее территории.

– Двое мужчин пришли со стороны моста. Тогда я была уверена, что это именно они ругались и орали на мосту… По виду они были иностранцы.

– Можете описать их поподробнее?

– Темные… смуглые. – Женщина посмотрела на меня изучающе. – Вот как вы. Оба в куртках, капюшоны подняты, и в перчатках, оба. Лет тридцати-сорока, походка легкая, как у спортсменов.

– Попробуйте вспомнить какие-то детали их внешности или одежды. Я уверен, что вы очень наблюдательны.

Мой комплимент сработал.

– Темно-синие спортивные свитера и черные спортивные брюки и кроссовки. Больше ничего не могу сказать. Они какое-то время шли вместе, потом один из них побежал.

Женщина замолчала и наморщила лоб.

– Потом кричала какая-то женщина.

– Что кричала?

– Скорее даже это был вопль. В нем не было слов.

– И вы не видели, кто кричал?

– Нет. Крик длился лишь мгновение.

– С вами на площадке в это время находился кто-нибудь еще?

– Не меньше двух человек, возможно, трое, но я не помню никого, кроме этой артистки из Городского театра, забыла, как зовут, молодая такая, живет тут неподалеку, я ее много раз видела. У нее джек-рассел-терьер. Ее фотография висит в витрине перед театром. Брюнетка, стройная, короткие волосы.

Я подождал еще с четверть часа, совершенно продрог и переговорил со всеми собачниками, появившимися на площадке. Никто ничего не видел и не слышал. Затем я направился через парк в Городской театр.

Витрины с фотографиями располагались прямо перед главным входом. Вивика Мэттссон. Брюнетка, стройная, с короткой стрижкой – все так, как описала хозяйка пуделя.

Звезда музыкального спектакля, премьера которого была намечена на ближайшее время.

Администратор закончила разговаривать по телефону как раз в тот момент, когда я вошел. Я показал полицейское удостоверение:

– Вивика Мэттссон в театре?

– На репетиции.

– Пожалуйста, пригласите ее сюда. Важное дело, скажите, что из полиции.

Женщина мгновение колебалась, но все же отправилась искать Мэттссон. Прошло минуты четыре.

По-видимому, репетиция была генеральной, поскольку Мэттссон вышла в театральном костюме. Воздушная юбка по моде пятидесятых в красный горошек придавала ей сходство с невинной девочкой из воскресной школы, но вряд ли она такою была.

– Мне сказали, что вы из криминальной полиции. В чем дело? Я все утро была на репетиции.

Я рассказал о событиях на мосту, не вдаваясь в детали. Не хотел обнаружить их в вечерней газете.

– Вы, по-видимому, именно в то время гуляли с собакой неподалеку от моста.

– Да, это так. Было около восьми часов, но не помню, чтобы я заметила или услышала что-то необычное.

– Убийцы, очевидно, проходили мимо собачьей площадки, двое темных мужчин в капюшонах и кроссовках. Как минимум у одного из них могла быть спортивная сумка.

– Под темными вы имеете в виду смуглых или черных?

– Смуглых, как я.

Женщина посмотрела на меня с интересом.

– Я еврей.

– А что, ваши работают в полиции?

– Как минимум один.

Этот вопрос мне задавали не в первый раз. По устоявшемуся мнению, у евреев есть какая-то тайная, еще в Ветхом Завете записанная, заповедь не становиться полицейскими. На самом деле причина тут только одна: плохая зарплата.

Вивика Мэттссон села в кресло, стоявшее в вестибюле, и положила ногу на ногу. Я метнул взгляд на загорелое бедро.

Похоже, Мэттссон любила солнце, пренебрегая предупреждениями дерматологов. Ее легко было представить себе в бикини на доставшейся в наследство от дедушки шикарной вилле, примостившейся на прибрежной скале.

Я подумал, что, если тоже сяду, обстановка станет более доверительной. Мэттссон наморщила лоб, будто пытаясь что-то вспомнить:

– То есть они могли быть арабами?

– Вполне.

– Не видела, но, возможно, слышала. Вы знаете арабский?

– Нет.

– Кто-то злобно кричал на мосту по-арабски или вроде того – это я, во всяком случае, слышала. В тот же момент мимо прошел поезд, и после уже ничего не было слышно.

– Нам известно, что почти сразу в вашу сторону прошли двое мужчин. Вы не заметили их?

– Как раз в это время ко мне подошла поболтать другая собачница, и я отвлеклась на нее.

– Дама с маленьким черным пуделем?

– Да.

– Вы не помните, кто еще находился на площадке?

– Нет. Вчера вечером я легла очень поздно и утром была совершенно не в себе, да и сейчас еще не вполне пришла в норму. Когда же, наконец, я смогу отдохнуть… Я вообще не хотела ни с кем разговаривать, но та женщина на площадке, она такая разговорчивая… У вас еще что-то? Завтра премьера.

– Позвоните, если что-то вспомните.

Я дал ей свою визитку. Мэттссон взглянула на нее и улыбнулась.

Красивая женщина. Настолько красивая, что у дверей я не не выдержал и обернулся. Ее уже не было.