Читать книгу Полет на бумажном самолете - Хельга Лайс - Страница 2

– Матерь божья, ничего себе! – В ужасе воскликнул Питер, мужчина лет 65, отбросив слегка свою голову с белоснежными волосами назад, от чего его поношенная ковбойская шляпа откинулась назад прямиком на затылок, задевая спинку шаткого сидения. Причиной той бурной реакции стало стремительное падение самолета перед его машиной производства времен царя Гороха, если судить по ее старомодному дизайну, облупившейся краске и следам ржавчины. Явно терпящий крушение самолет стремился прямо в сторону заброшенного поля, где когда-то фермеры выращивали кукурузу.

Между его восклицанием и оглушительным грохотом со стороны поля прошло всего пара секунд. Что до Питера, то его нельзя было отнести к людям, которые в таком случае поехали бы себе дальше в нужном им направлении. В тот момент им двигало желание оказать посильную помощь, если что, да и речка подожlет, на которую он собирался с целью порыбачить. Резко притормозив, он выскочил из своего металлического коня, не удосужившись из-за спешки закрыть дверь, хотя в любом случае на его имущество никто бы не позарился, потому что в этой деревне проживало примерно три десятка человек, и все семьями, кроме него. Всем было известно о его более чем скромном достатке, брать ради наживы нечего. Одиночество Питера не являлось следствием дурного характера или букета из невыносимых пороков. Все было куда намного проще: его единственная жена умерла из-за рака груди пять лет назад, а детей у них не было. Правда, за все эти последние годы, проведенные в отшельничестве, Питеру предлагали пару раз найти себе новую спутницу жизни, но тот на корню пресекал подобные предложения, потому что он не считал себя одиноким.

– У меня есть верный Дагги, а большего мне и не надо.

Дагги – это беспородный черный пес неопределенного возраста и среднего размера, который когда-то прибился к Питеру, когда тот выезжал, как всегда, выезжал на речку, чтобы порыбачить в свое удовольствие. Старик всю жизнь считал себя недостаточно сентиментальным, чтобы обзаводиться животными, и по этой причине в его доме никогда не звучало ни громогласного лая ни тонкого мяуканья. Но увидев в единственном коричневом глазу, полного надежды на вкусненькое, а также четко выделяющие ребра под короткой и тусклой шерстью, его сердце вздрогнуло, хотя он этого старался не подавать с виду. С тех пор пес всегда сопровождал своего нового хозяина, и сегодняшний день исключением не был. Бесстрашно спрыгнув из машины вслед за хозяином, он потрусил рядом с Питером, изредка издавая лай, но больше в нетерпении обгонял.

– Тише, Дагги, не шуми. – Шикнул на него любопытный старик.

Чтобы выйти на заброшенное поле, нужно было пройти по узкой тропинке, что пролегала через ряд густых высоких деревьев, и если посмотреть наверх, то можно увидеть, как их верхушки слегка зацепило падающим аэробусом. Выйдя на поле, Питер машинально ругнулся крепкими словечками, хотя он заранее имел относительно четкое представление, что за картину ему предстоит узреть, но увиденное зрелище все равно повергло его в шок. То, что лежало и дымилось, а также кое-где горело, уже не было самолетом как таковым: огромный салон разорвало на несколько частей, а среди обломков валялись истерзанные многочисленные тела пассажиров и экипажа. Всюду были разбросаны вещи и мелкие детали воздушного транспорта. Питеру что-то показалось странным в том, что он увидел, но сейчас ему некогда размышлять, что именно таковым является, так как над ним взяло верх желание пройтись среди людей в поисках выживших, чтобы оказать возможную помощь, в общем, ради того, чего старик сюда вышел, несмотря на то, что нельзя исключить вспышки пожара. Дагги рядом шел и скулил, словно понимал, что произошло нечто страшное. Чем больше осматривал Питер пострадавших, тем больше осознавал, что, к сожалению, никому не удалось избежать верной смерти, которая, не изменяя себе, забрала всех без разбору: будь то молодые парни с бриолином на волосах или чопорные дамы бальзаковского возраста, чьи пальцы или уши украшали массивные украшения, которые едва ли своей стоимостью преуменьшали бюджет мелкого городишки. Стоя над трупом молодой рыжеволосой женщины в старомодном платье зеленого цвета с пышной юбкой до колен, он горько вдохнул, ведь ее шея жутким образом сломана под углом в 90 градусов. Затем он вспомнил о своем преданном хвостатом сопровождающем. Неподалеку Дагги с остервенением заходился безостановочным лаем, стоя возле одной из частей фюзеляжа.

– Что, Дагги, ты что-то нашел?

Дагги словно обрадовавшись, что хозяин понимает его, едва не вскочил внутрь изувеченного алюминиевого корпуса.

– Дагги, стой на месте, а то еще придавит тебя, или еще огнем заденет, – осадил Питер своего друга и не без опаски полез внутрь фюзеляжа. Он увидел мальчика, пристегнутого к креслу самолета, которое чудом не оторвалось от пола. Про таких, как он, говорят «воплощение ангела», потому что золотистые кудри обрамляли пухлое лицо с румянцем и веснушками на щеках и тонкими чертами, словно сама природа любовно колдовала над ним в качестве художника. Правда, одет был старомодно, как и весь остальной народ. На нем был костюм из черной шерсти, а под ним – наглухо застегнутая белоснежная рубашка, словно у отличника. Мальчик сидел с закрытыми глазами, из-за чего на первый взгляд, можно было решить, что он, как и все мертв, но если присмотреться, то можно заметить, что он дышит: его грудь плавно поднималась и опускалась. Удивительно, но наружных следов травм или хоть каких-то повреждений не наблюдалось. Питер озадачился: что делать? Ему не хотелось будить его, чтобы не заставлять смотреть на изувеченные тела, к тому же среди них могли быть его родные, но и забрать его надо, иначе мальчишка сгорит, вон уже огонь наращивает свою мощь. А если его отстегнуть и так понести, то не сделает ли ему хуже в случае возможности того, что ребра сломаны? Тысяча вопросов, и все же, поколебавшись, Питер принял решение нести его на руках, тем более, надо бы поторопиться, наверняка сюда прибудут всякие службы вроде полиции, пожарной и скорой. Это если не считать журналистов, пребывающих в вечных поисках очередной сенсации, чтобы продать побольше своего материала, что больше относилось к презренным газетчикам.

Благодаря тому, что Питер не гнушался физической работы, даже в почтенном возрасте, ему ноша не казалась тяжелой, главное, чтобы спина не дала о себе знать, а это случалось постоянно и в самые «подходящие» моменты. В попытке идти как можно быстрее, он едва не зацепился два раза по дороге к машине, да и Дагги постоянно путался под ногами, всячески игнорируя приказ молчать и не мешать, скуля беспрерывно.

Питер сначала хотел положить мальчишку возле водительского сидения, но пришлось передумать во избежания возникновения ненужных проблем, и класть на заднее, аккуратно накрыв с головой плотным одеялом, которое бралось на рыбалку. Проделав у лица несчастного лазейку к кислороду, старик обратился к собаке:

– Радуйся, сегодня ты сидишь на переднем сидении.

Дагги не понимал сказанное, но интонации в голосе ему было достаточно, чтобы привстать на задние лапы, выражая тем самым огромную радость.

Развернув машину обратно к себе домой, Питер почувствовал, как учащенно бьется его сердце: ведь ему не хотелось попадаться по дороге на глаза федеральным службам, которые явно не одобрят похищение единственного выжившего пассажира, но что-то подсказывало, что мальчику в их рукам не будет комфортно. В таком ключе и крутились мысли Питера во время пути к себе домой, который занимал пять минут по основной дороге, а затем еще немного по тропинке сквозь высокие кусты с правой стороны.

Дом Питера стоял крайним на отшибе деревни, куда он переехал после смерти своей благоверной, потому что не видел смысла оставаться в двухэтажных хоромах, где все напоминало о жене, обустраивавшая жилище со всей присущей ей женской домовитостью и со своим понятием чувства уюта. Наведение порядка не прельщало его натуру, которой не было дела до чистых полок и количества пятен на фуфайке. А тут у одной из соседских семей произошло пополнение, тем самым усложняя их жилищный вопрос. Питер, как узнал об этом, принял твердое решение поменяться домами.

– Мне ни к чему столько свободного места, да и самому сложно ухаживать за огромным домом, как и некому его передавать в наследство. А вы живите по-человечески, мне не жалко. Иначе я не смогу спокойно спать, зная, что малышка не имеет доступа к ванной и прочим благам цивилизации.

То семейство, состоящее из мужа и жены лет 50, их дочери с ее мужем и новорожденной, сначала отнекивалось, но настойчивости Питера не было предела, и спустя пару недель состоялся торжественный обмен квадратными метрами. Самый старший член семьи всякий раз, как видел Питера, рвался пригласить в гости, дабы тот отведал стряпню жены. «Сегодня точно пальчики оближешь!» – но всегда удостаивался отказом. Возможно, его обижал такой нелюбезный жест, но виду не подавал, как и никогда не отказывался продолжать приставать с приглашениями с целью отблагодарить великодушного старика.

Нынешнее жилище Питера представляло собой удручающее зрелище: оно словно планировалось в качестве временного жилища егеря: стены здесь представляли собой сооружение из бревен и палок, но качественное, ибо редкие сильные ветра и дожди не могли разрушить сие строение. А вот крыша сильно прохудилась, особенно сильно в углу со стороны кухни, если ее можно назвать, потому что она представляла собой крошечный уголок в виде примитивной самодельной печи и небольшого обеденного столика, стоящее у одного из двух окон во всем доме. На столике и хранилась немногочисленная посуда в виде единственной кастрюли, чашки, тарелки и ложки – все из алюминия, а также ножа. Холодильника как такового не было, потому что Питер не любил готовить, и обходился полуфабрикатами, что съедались в течении пары суток, не позднее. К тому же, надо было проводить электричество, а оно ему не особо требовалось. Напротив кухни на полу располагалось спальное место в виде передавленного матраса. Больше в доме ничего не было, если не брать во внимание две табуретки. Справлять нужду приходилось за домом, где было что-то вроде будки с ямой. А за водой приходилось ходить целых два километра, а потом черпать ее из колодца, и снова – длинная пешая дорога Питера не напрягал такой аскетичный уклад, наоборот, его переполняло чувство свободы от ненужных благ цивилизаций, за которые приходится слишком много платить.

Когда происходил обмен домами, прежний жилец в виде того же старшего члена семьи решил, что Питеру обязательно знать, как они здесь жили, ведь эта жилплощадь служила им собачьей конурой, что по габаритам, что по удобствам.

– Мы всю жизнь мыкались по съемным жилищам, но после того, как меня, единственного кормильца, сократили на работе, а жена-то моя всю жизнь занимается домашним хозяйством, нам стало не по карману вести прежний образ жизни, а наших сбережений хватило лишь на ЭТО. Мне пришлось лично строить это жилище, вот этими руками, которые все помнят! А тут наша дочь, которой мы дали остаток денег на свое жилье, вместо того, чтобы учиться и затем искать хорошую работу, нашла какого-то бездельника, у которого ни кола ни двора. Сидел за распространение наркотиков. Надо же им было встретиться после того, как он вышел на свободу! Они быстро растратили все, что мы давали, и после чего заявились на пороге нашего дома. Меня не единожды переполняло сильное желание прогнать этого бандита, но помешало рождение внука. Так что, спасибо тебе еще раз за дом, заходи к нам на обед, в конце концов!

Питер осторожно положил мальчика, все еще пребывающего в бессознательном состоянии, на свое подобие постели. И глядя на него, старику стало стыдно: у него не стоит хотя бы диван, да и вообще много чего нужного. Как тут жить мальчику в таких условиях, пусть даже если представить, что он тут надолго не задержится?

«Жаль, что у меня нет врачебного образования» – мелькнуло в голове старика. Да и в деревне ни у кого его не было, народ тут из бывших и настоящих рабочих, оно и понятно; те, кто работает головой, предпочитают жить в крупных городах, а не тухнуть там, где и кинотеатра-то нет. Хотя Питер решил, что не стоит пока сообщать о пребывании у него малолетнего гостя, мало ли у кого язык развяжется. Благо, месторасположение дома и отсутствия у жителей рвения пообщаться с Питером создавало ему выгодное положение.

Дагги уселся у порога, молча наблюдая за действиями своего хозяина. Ему не хватало смелости или желания подходить к маленькому человеку, ограничиваясь лишь любопытным взглядом украдкой.

Старик присел за стол, потирая свою голову, положив шляпу на колени. Посидев так пять минут, он махнул рукой, обращаясь к собаке:

– Ну, что, друг, не пора ли нам перекусить?

Дагги тихо заскулил, поднимая при этом одно ухо. Старик подошел к печке, на которую водрузил кастрюлю с десятком сарделек в воде. Пока они варились, Питер нарезал свежий хлеб, и затем налил себе и псу купленное утром молоко. Дагги с шумом хлебал из миски, что свидетельствовало о том, что пса мучила сильная жажда. Допив до последней капли, собака снова уставилась на хозяина, уже жующего горячие сардельки. Те, что предназначались для четырехлапого, лежали прямо на столе, дабы остыть, прежде, чем они попадут в голодную пасть. Еще часть осталась в кастрюле для мальчика. Даже во время трапезы, Питер не отрывал взгляда от угла с постелью, чтобы не упустить, в лучшем случае, пробуждение, но у спящего лишь подергивался будь то пальчик или уголок рта.

«Надо бы к врачу, а то помрет еще из-за меня» – не раз мелькало в мыслях Питера, но он всегда вслед за разумными доводами находил такую меру рискованным делом, ведь что последует за этим, если врачи дадут знать полиции, а там далее… Еще ему стало интересно, приехали ли таки на место происшествия спасательные службы, полиция, скорая помощь, журналисты?… Никакого телевизора в доме не было, как и радио, потому что все новости ему докладывали утром в магазине, где он делал покупки. А сейчас время укладываться спать, солнце уже зашло.

Поскольку его спальное место теперь занято, то придется подумать над тем, на чем ему провести эту ночь.

– Дагги, сиди здесь! – Приказал Питер своему другу, выходя из дома к машине, что стояла в паре метров от жилища. Открыв багажник, руки старика вытащили на свет нечто грязно-серое из толстой ткани. Затем еще-то что доставалось, и со всем этим добром хозяин вернулся в дом.

Закрыв за собой дверь на замок, и прикрыв окна плотными так называемыми шторами, Питер зажег керосиновую лампу, и поставил ее на полу недалеко от себя. Дагги сидел под столом и поворачивал свою морду, пытаясь понять, почему его место у двери занимается какими-то тряпками. Старик аккуратно стелил на полу свой спальный мешок, который брался на рыбалку, и от того, что его не стирали с того дня, как его купили, он был набит всей грязью, а также специфическим запахом рыбы. Сверху на мешок накидывалось еще несколько тряпок. Довершало картину запасное одеяло. Закончив с созданием новой постели, Питер удовлетворенно улыбнулся одними тонкими губами. Прежде, чем он прилег, еще раз внимательно осмотрел лицо мальчика, но картина не изменилась.

– Ладно, Дагги, думаю, сегодня он вряд ли проснется, так что на боковую, – пробормотав, он наконец-то растянулся на полу, приглашая к себе собаку, – иди сюда, здесь мягко. Пес удивился, от чего замешкался, но в итоге с радостью подошел к хозяину, который, в свою очередь, одобрительно хлопнул по черным бокам. Так впервые за три года старик спал в обнимку со своим псом.

Солнце на небе еще не взошло, как сон Питера прервал лай Дагги. Не проснувшись окончательно, он сначала не понял, почему пес встал в позу и лает, но затем услышал шум с того угла, где была его прежняя постель.

– Тише, Дагги, ты же пугаешь ребенка! – Пес пролаял еще пару раз и, в конце концов, неохотно замолчал.

Мальчик, держась за затылок, забился в самый угол, испуганно уставившись на собаку. По пухлым щекам текли слезинки. Когда старик с трудом вставал с постели, перепуганный гость тоже уже не издавал ни звука, лишь пристально следил за каждым движением Питера.

– Ох, уж этот радикулит окаянный! – Старик положил руку на поясницу и заметил, что забыл выключить лампу, – Ну вот, еще и забывчивость прибавилась.

Нагнувшись с трудом за лампой, чтобы подойти с ней к мальчику, старик стал проклинать про себя свои вылезшие болячки из-за таскания днем тяжелой ноши.

– Не бойся, малыш. Я не причиню тебе вреда. – Выпалил Питер, когда увидел, что тот еще сильнее вжался в угол. – Ну, что ты боишься? Ты мне еще дом снесешь. Хочешь есть? Тот покачал головой, но подумал немного, затем едва слышно прошептал:

– Пить очень хочу.

Старик чашкой черпнул воды прямо из ведра, и мальчик увидев это, колебался между брезгливостью и сильной жаждой, прежде, чем залить в себя все до последней капли. Старика порадовало то, что он увидел, и так же огорчился, когда забирал чашку, заметив сморщенный носик. Избалованный ли он или нет, но его понять можно.

Мальчик понял, что ему не желают зла, улегся вновь с той же брезгливой гримасой, но уже с меньшим испугом. Он снова закрыл глаза, производя впечатление спящего.

Питер, поставил чашку на место. Затем с огорчением осознал, что от него несет стойким ароматом давно немытого тела, старостью и рыбой. Купаться он ходил на речку, но одежда не стиралась с нужной регулярностью, как и постель. «Представляю, как ему приятно моё общество!» – горечь сей мысли не давала никакого шанса на возобновление прерванного сна. В течении ближайших минут постель была убрана и отнесена в багажник, потому что держать все это дома нельзя из-за сногсшибательного аромата.

Стоя у машины, Питер невольно залюбовался оранжевым восходом солнца в районе заросшей дикими растениями поляны возле его дома. Сзади же стоял пугающий своей дремучестью лес, и поскольку сейчас конец мая, то деревья, надевшие на себя густую листву, производили из себя устрашающее впечатление, особенно ночью, откуда доносились завывания диких животных. И вот вдоль леса и поляны пролегала дорога. Вдоль нее изредка попадались дома, большинство из которых словно дышали на ладан. Раньше здесь жило куда больше людей, но молодежь постепенно покидало эти края, и никогда не возвращалась. Питер вместе с женой здесь поселился после второй мировой войны, и как всякого воевавшего, его переполняли воспоминания о тех жутких днях, каждый раз едва не сводя с ума. Будучи наивным молодым человеком, он не ожидал увидеть, насколько безгранична человеческая жестокость к себе подобным и не только. Когда объявили об окончании кровавого действия всемирного масштаба, он не испытывал радости, настолько было велико его шоковое состояние, особенно, когда он слушал свою новообретенную жену, найденную недалеко от Берлина. Она пряталась в разрушенных зданиях после удачного побега из концлагеря. Поскольку в ней текла львиная доля еврейской крови, ее подвергли принудительной стерилизации, а следом – и тяжелым работам, нередко вдобавок к ним можно было добавить всякого рода издевательства, на кои была богата фантазия уродов в нацистской форме.

– Я тебя не достойна! – Отвергала она Питера, несчастная 18-летняя девушка с изувеченной судьбой. – Тебе, высокому сероглазому блондину с правильными чертами лица и широкими плечами, нечего будет найти себе женщину получше! Оставь меня в покое, умоляю!

Питер не мог поверить в то, что она говорит. Мария, а именно так ее звали, внешнее ему ничем не уступала: точеная фигурка с приятными несмотря на излишнюю худобу формами, густые каштановые локоны по пояс, большие карие глаза, прямой нос, четко очерченный рот, выразительный скулы, тонкая шея. О такой можно мечтать, а она его отшивает лишь из-за одной причины – отнятая возможность рожать детей.

– Мария, поверь мне, пожалуйста, я люблю тебя, и мне совершенно неважно, будут ли у нас дети, или нет!

– Ты врешь, сам того не осознавая! Уходи! – Мария указывала правой рукой с многочисленными шрамами на дверь, но Питер не сдавался. Ему была противна даже сама мысль о том, чтобы вернуться домой без этой прекрасной женщины.

– Давай так, мы поедем ко мне на родину, где притворимся мужем и женой, и если нас хватит на год, то мы поженимся по-настоящему, а если нет, то отпущу восвояси. Нам нечего терять.

Мария и на то предложение как тогда, так и потом долго не давала согласия, но когда Питер навестил ее в последний раз перед отъездом, в ней что-то вздрогнуло, и она полетела вместе с ним. Спустя год они поженились, сыграв скромную свадьбу. Родные Питера души не чаяли в новой родственнице, называя ее «душенькой» и «самой лучшей миссис Смит». Конечно, в начале были неизбежные разговоры о «цветах жизни», но Питер жестко их пресекал, умудряясь не болтать о причине, и вскоре об этом тема никем никогда больше не поднималась. Но Питера с его израненной душой все таки тянуло к уединению, и к счастью, Мария разделяла его отшельнический настрой. Поселившись в двухэтажном особняке, им долгие годы удавалось здесь не заводить соседские отношения. Они практически пропадали в соседнем густонаселенном городке: Питер пахал на шахте, а Мария работала няней в детском саду, тем самым одаривая своим материнским инстинктом чужих детей, что делало ее чуточку счастливее.

«37 счастливых лет» – со слезой на левой морщинистой щеке стоял Питер на том же месте возле машины, уставившись в далекий горизонт.

В доме снова раздался лай Дагги.

– Вот же неугомонный пес! – Пробурчал себе под нос старик, спеша в дом. Причина лая была той же: мальчик снова проснулся и опять таки же испуганно глядел на беспокойного пса, хотя было очевидно, что ему хотелось встать.

– Дагги, почему ты снова принялся за старое и так пугаешь малого? Он безобидный, не воришка.

После слов хозяина, сказанных нравоучительным тоном, пасть закрылась, и собака улеглась, положил свою голову на передние лапы, глядя виновато вверх.

– Ты что-то хотел? – Эти слова относились уже к мальчику. Тот кивнул, аккуратно вставая.

– В туалет надо. – так же едва слышно.

Питер вдохнул, вспоминая, о том, какой у него туалет. Сплошной стыд! Взяв его ладонь в свою большую руку, он с неловкостью повел его за дом.

– Тебе по-маленькому?

В ответ утвердительный кивок.

– Тогда ходи за те кусты.

Мальчик вытаращил свои зеленые глаза с ужасом.

– Мама говорит, что только хулиганы и бандиты ходят в кусты, а я не такой!

Питеру хотелось смеяться! Знал бы мальчишка, с чем еще ему предстоит столкнуться, живя здесь. Добавляя в голос как можно больше мягкости, он похлопал его по плечам.

– Так ты у нас воспитанный и послушный джентльмен! Дело твоё, но знай, сейчас у тебя нет другого выбора. Я никому не скажу, обещаю.

Те же вытаращенные глаза выражали усилие переварить услышанное. Но природа взяла верх, казалось бы, над незыблемым воспитанием. Освободившись от лишней жидкости в организме, но приобрёл угрызение совести, мальчик грустно смотрел на свои руки, затем выставил их перед стариком.

– Руки надо мыть после туалета! «Забавный, да видимо попьет мне кровушки» – думал Питер, поливая во дворе у входа из кастрюли на намыленные маленькие выставленные ручонки. – Иди садись за стол, и поешь сардельки на тарелке. Мальчик с неохотой взял одну из сарделек, которые успели заветриться

со вчерашнего дня. Откусив кусочек, тот тут же выплюнул, чем и воспользовался достаточно к тому времени проголодавшийся пес. Один миг, и пол снова чистый.

– Фу, я не буду это есть!

Глядя на насупленное лицо, Питер тяжко вдохнул, явно сожалея о том, что полез туда, куда не следовало. К тому же, из-за отсутствия опыта общения с детьми такого возраста его посещало легкое чувство растерянности.

– Ладно, я поеду в магазин, что тебе купить?

В зеленых глазах загорелся огонек потому, что он явно понимал, что ему не откажут в том или ином капризе.

– Мороженого хочу! Шоколадное!

– Хорошо. Что еще? А то я возвращаться туда не стану.

– Печенья, шоколада! Колы! И…и…и…

– Хорошо, только давай поиграем в игру: я ухожу, а ты прячешься и сидишь тихо. Дагги… Дагги, пойду без него, вызову подозрения… Оставить здесь… Хм…

– Нет, забирайте его с собой! Он страшный!

Псу явно не понравилось, что его назвали «страшным» и гавкнул один раз, но в этот единственный раз была вложена вся мощь его обиды.

– Ладно, в общем, твоя задача – сидеть тихо, я скоро вернусь.

Питер обычно шел пешком к магазину с целью экономии бензина, но тут решил прокатиться на машине с целью не оставлять своего жильца надолго одного. Еще выйдет куда. Заведя мотор, он почувствовал, что его по новой переполняет волнение и боязнь выдать присутствия у него единственного выжившего пассажира.

Подъезжая к магазину, он с ужасом увидел взволнованную толпу, которая что-то бурно обсуждала, усиливая разговор активным жестикулированием. Старик прикрыл на секунду глаза, прежде чем выйти из машины.

– Питер, ты слышал? – бросился к нему тот, кто постоянно зазывал к себе на обед, – вчера рядом с нами рухнул самолет! Питер, не обладая актерским мастерством, старался как можно более правдоподобно «удивиться»:

– Да ладно? Кто-нибудь выжил, я надеюсь? – Нет, к сожалению, все погибли! Но самое главное не это, точнее, земля им пухом и все такое, конечно. Но все же: самолет незарегистрированный в нашем времени, и ходят слухи, что он прибыл к нам из, ты сейчас не поверишь, самого 1957 года!

Вот тут изумление Питера не было поддельным! Глядя на лицо соседа, довольного произведенным эффектом от его слов, он пробормотал:

– Не может быть! Такое невозможно в принципе! Вы должно быть шутите, я-то вас знаю!

– Я тоже не верил, но вот почитай, – и в лицо Питера была уткнута первая страница газеты из соседнего города, где крупным шрифтом написано «Крушение самолета спустя 30 лет после исчезновения во время рейса номер ***!». Фотография, хоть и снятая в сумерках, не оставляла сомнения, что это был тот самый самолет, откуда Питер вытаскивал уцелевшего. Правда, на снимке все вовсю пылало огнем, но все равно не было сомнений, потому что многое указывало на то самое место. Прочитав статью два раза, он при всем своем недоверии в подобные явления был вынужден признать правдоподобность изложенного. Вспоминая внешний вид погибших и самого самолета, увиденных собственными глазами – журналисты на этот раз не бредили. То странное чувство было неосознанным воспоминанием о своем четвертом десятке. Да, он не летал после возвращения из военных зон домой, но тогдашнюю моду не мог забыть. Каждая пассажирка напоминала его Марию, одевающуюся в самые модные наряды, и меняющуюся прическу, из которых, надо признать, не каждая ее украшала должным образом. И напомаженные мужчины в строгих костюмах. У него дома сидит пришелец из прошлого! Питеру стало настолько нехорошо от осознания такого упрямого факта, что он аж пришел на капот, держась левой ладонью за голову.

– Ты смотри, как он разволновался! Вынесите ему пива за мой счет! – Испуганно крикнул тот самый сосед кому-то из толпы. Через минуту перед носом оказалась кружка с прохладным пивом. Питер схватил ее и жадно выпил содержимое, едва не захлебываясь. Приятная прохлада пронеслась по его телу, и ему стало легче «переваривать» невероятную по своей сути информацию. Тем временем из толпы доносилось следующее:

– Сегодня нас посетят ФБР для расспросов, так что день явно будет насыщенным!

И тут внутри Питера все замерло – нельзя показывать мальца, надо срочно возвращаться и прятать его! И он едва не развернулся в сторону дверей автомобиля, так тут же вспомнил, что ему надо купить продукты, ведь дома ничего нет. Вдобавок понимал, что покупка сладостей привлечет ненужное внимание, потому что он их не покупал прежде, так что стоит ограничиться менее подозрительными фруктами и соком.

Сославшись на внезапно ухудшившееся самочувствие, Питер бегом уселся за руль и был таков, мысленно молясь о том, чтобы он успел скрыть мальчика. Дагги смиренно смотрел с заднего сидения на хозяина, изредка поскуливая.

– Где мороженое? – заныл мальчик при виде купленного, – я хочу шоколад, Вы мне обещали!

– Я помню, но изменились обстоятельства, понимаешь? Пей сок, сейчас мы снова поиграем в новую игру.

– Я не хочу играть, я есть хочу!

Питеру хотелось отвесить упрямцу звонкую оплеуху, настолько его утомила роль невольного няни, а ведь и суток не прошло. Вместо этого он встал над ним и со всей строгостью в голосе проговорил:

– Если не будешь слушаться, то тебя заберут в, то место, где тебе будет плохо. Так что жуй, что дают, да побыстрее!

Тот испуганно посмотрел на Питера и без охоты, но взял в руки яблоко и стал жевать, причем так быстро, что чуть не подавился.

– Да не стоит так быстро жевать, – проворчал Питер, стуча по спине. Пока мальчик занимался наполнением своего желудка, Питера нашарил рукой на полу возле кухонного угла дверцу в подвал. Учитывая, что в этом месте присутствовали следы сырости из-за прохудившейся крыши, у старика появилось логичное опасение, что если сидеть там долго, то можно и заболеть. По сути это сложно назвать подвалом, так кусок помещения в полтора метра шириной и два – в длину, где предполагалось держать небольшие пожитки, но из-за риска порчи вещей и продуктов, оно пустовало.

– Так ты закончил? – В ответ молчаливый кивок, – В общем, слушай сюда, к нам сегодня придут люди, но ты не должен попадаться им глаза! Ты будешь сидеть внизу, понимаешь?

– Я боюсь, не хочу там сидеть!

– Не бойся, там нет ничего страшного. Ты не должен издавать ни звука, иначе все пропало!

В душе мальчика боролись оба страха: боязнь неких людей и того подвала. Уставившись расширенными зрачками на Питера, он заплакал, словно уговаривал слезами его не спрятать его в «страшном месте». Жалость переполнило сердце заядлого отшельника.

– Пойми, я не желаю тебе зла, поверь, это необходимо, и обещаю, такое больше не повторится. Ты веришь мне?

Водопад из слез тут начал прекращаться, а маленькие уста прошептали «Хорошо».

– Вот и отлично! Ты хочешь в туалет?

Едва закончив с едой и туалетом, внимание Питера привлек громкий лай Дагги куда-то в сторону дороги. Недолго думая, он обратился к мальчику:

– Так, пришло время прятаться.

В ответ ему не прозвучало ни писка ни шума, лишь послушное выполнение его приказа. Передвинув стол на подвальную дверцу, Питер с облегчением выдохнул: «Успели!». Дагги все не унимался, его лай только набирал обороты. И вот на пороге показались двое мужчин в строгих черных костюмах, а их лица не выражали ровным счетом ничего. Глаза же скрывались за темными стеклами очков.

– Тихо, Дагги! Вы что-то хотели, господа? – как можно более с беззаботным голосом обратился Питер к незнакомым мужчинам. Те переглянулись между собой, и тот, кто был постарше, подал голос:

– Да, мы по делу вчерашнего крушения самолета. Вы что-нибудь слышали об этом?

– Хм, если честно, то да, мне утром в магазине сообщили, и то, что я узнал – просто не укладывается в голове! Это такая журналистская шутка про самолет из прошлого? Что курят в этих кругах газетчиков? Неужто стали плохо покупать прессу из-за отсутствия невероятного бреда в статьях?

Надо понимать, что не будучи профессиональным актером, но человеком, не любящим ложь ни в каком виде, Питер слышал во время своего пылкого монолога, как сильно бьется его сердце, насколько его переполняло волнение и страх выдать тайну. Агенты, услышав явно ничего интересного для них, не торопились удостаивать его ответом, впиваясь в него колючим взглядом.

– Вопросы здесь задаем мы, и никак не наоборот. Вы вчера не бывали в районе ближайшего от Вас поля?

– Нет, я собирался поехать на речку, как раз всегда мимо проезжаю, но знаете, у меня, как у всякого пожилого человека, прихватило поясницу, радикулит, знаете ли, еле очухался к сегодняшнему дню.

– Хм, тогда вы не видели поблизости никого, кто мог бы рядом ходить?

– Никак нет, не видел. Из-за сковывающей боли пришлось весь день отлеживаться, глядя лишь в потолок.

Питер боялся, что из-за едва контролируемого волнения по его лицу потекут капли пота, тем самым предательски выдавая, что он врет как дышит, или на крайний случай, не договаривает.

– Ладно, не видим основания вам не верить, – тон говорящего демонстрировал, что напротив у него все же есть сомнения. Второй же агент все это время пребывал в роли молчаливого напарника, но его пристальный взгляд из-за едва опущенных очков на прямом носу действовал на нервы побольше любых слов.

– А с чего бы мне что-то скрывать? Я – человек простой, отслужил на войне против фашистско-нацистской оккупации, потом отработал свое на шахте до самой пенсии! Мои интересы никогда не противоречили интересам государства! Вас еще не было на свете, а я был уже большим патриотом нашей величайшей страны в мире! Постыдитесь сомневаться в моих словах! Знал или видел бы, то обязательно сообщил бы без утайки. Оставьте меня в покое хотя бы на старости лет!

Питер, конечно, не любил заниматься подобным бахвальством, но вынужденно прибег к такому варианту, рассчитывая, что его примут за вредного старика, хоть и бесхитростного, и к нему больше не возникнут вопросы со всеми этими неожиданными визитами.

– Я и мой напарник просим у вас прощения за столь обременяющее беспокойство, сами понимаете, не наша воля, а долг государственной важности, всего Вам доброго и не болейте! – Улыбнулся тот, кто взял на себя обязанность чесать языком. Второй по-прежнему не менялся в лице, пока его не пнули локтем в бок, и тому пришлось обнажить свои зубы. «Лучше не улыбался, таким волчьим оскалом только пугать» – не без тени раздражения подумал Питер. И тут же в его венах застыла кровь: послышался глухой звук чихания, что не могло привлечь внимание агентов.

– Кто это у вас там шумит?

Питер судорожно сглотнул слюну, прежде чем пробормотать как можно более сердито:

– Да псина моя дурная чихает!

Те сунули свои головы в дом, осматривая внутреннюю обстановку. Заметив Дагги под столом, додумавшего положить лапу себе на нос, не могли найти хоть малейшую причину сомневаться в словах старого вояки.

– Еще раз просим прощения, за сим мы откланиваемся. Всего доброго!

Питер следил за ними, стоя на пороге, до тех пор, пока их машина с затемненными стеклами не скрылась из виду.

– Кажется, пронесло. – Пробормотал он, спеша убрать стол с дверцы в подвал. Мальчик сидел, уставившись в стену напротив.

– Ну, что ты там задумался, вылезай.

Когда Питер закрывал дверцу, почувствовал, что за ним наблюдает пара зеленых глаз. Их обладатель сидел на табуретке, скрестив руки на груди.

– Кстати, меня зовут Питер, а тебя-то как зовут?

Но вместо того, чтобы назвать свое имя, мальчик задумался, и потом растерянно ответил: «Не знаю, не помню».

– Как это не помнишь? Все помнят свое имя, ну, конечно, кроме тех, кого настигает очень плохая болячка, но и то, это случается чаще с людьми моего возраста и старше.

– Да не помню я! – Вскочив с табуретки, мальчик бросился к своей постели, едва не впадая в истерику.

– Ну чего ты так нервничаешь? Мне же надо как-то тебя называть. Не «Эй, ты!» же, в самом деле.

– Я не знаю, не могу, у меня болит голова!

Питер вспомнил, что не ощупывал несчастного парнишку, чтобы проверить у него наличие возможных травм, а ведь могло быть место амнезии именно из-за сотрясения мозга: в падающем самолете всякое могла влететь в голову, нанося физический ущерб. Иначе с чего бы мальчику терять сознание, а уж тем более, память? Не от испуга же?

– Дай-ка я потрогаю твою голову, не бойся, я постараюсь не причинить тебе боль.

К его удивлению, по отношению к его словам и дальнейшим действиям не было оказано хоть малейшее возражение. Аккуратно запустив пальцы в волосы, Питер аккуратно ощупывал голову. Так и есть: на макушке проступала небольшая шишка. Видимо, и правда, прилетело в голову чей-то ручной кладью во время падения, хотя Питер слабо себе представлял такую возможность, ведь у кресел высокая спинка. Разве что его специально стукнули…

– Тебя что-то еще беспокоит кроме боли?

– Немного тошнит, и все.

Питер мысленно ругнулся в свой адрес. Так некстати оказался его аскетичный образ жизни, ведь можно было бы для начала приложить к ушибленному месту компресс со льдом. Да и из аптечки были такие лекарства, которые обычно пьют пожилые люди.

– Ладно, ты ложись и не вставай, тебе надо полежать, пока не пройдет головная боль и тошнота. И вновь беспрекословное послушание. Питер встал возле него, явно терзаемый целым ворохом вопросов.

– Поскольку, ты не помнишь своего имени, то придется временно называть тебя хоть как-то. Джерри, Чарли… Как тебе Арчи?

– Арчи… Мне нравится, можно Арчи, да.

– Ну и славно! Отдыхай, вечером я съезжу за чем-нибудь вкусненьким.

«Арчи» улыбнулся впервые той улыбкой, которая греет сердце, даже самое черствое аки засохший хлеб. И тут Питер впервые пожалел, что не завел детей. Нет, Марию он любил всем сердцем, и нисколько не жалел о той клятве, что давал перед алтарем. И ему на самом деле никогда не приходили мысли в голову о том, чтобы как-то решить этот вопрос, взять хотя бы чужого и покинутого на усыновление, чтобы как-то компенсировать невозможность иметь свою родную плоть. Нет, не было осознанной нужды в детских голосах и объятиях.

– О чем думаете, Питер?

– Да так, пустяки. Ты забыл только свое имя? Сморщив носик, Арчи усиленно думал, затем сказал: «Не знаю».

Дагги с присущей ему грустью смотрел издалека на Питера и Арчи одним глазом, чувствуя себя обделенным. Ведь сегодня его не гладили, не кормили, в желудке переваривался лишь тот выплюнутый кусок сардельки. Как же сосало под ложечкой! А у хозяина явно не было аппетита, потому что встав ранним утром, он за весь день ограничился кружкой холодного пива у магазина, и даже не смотрел в сторону кухни.

– Тебе не жарко в этом костюме? – с сомнением смотрел Питер на плотный шерстяной пиджак и такие же брюки, – снял бы пиджак, что ли.

Арчи послушно последовал совету, оставшись в белой рубашке с короткими рукавами. Старик пощупал карманы и с горечью понял, что они совершенно пустые. У него теплилась надежда на забытые бумаги, что пролили бы свет по поводу персоны мальчишки.

– А в карманах брюк тоже ничего нет?

Увы, и в них звенело пустотой. Бережно сложив пиджак, Питер положил его на табуретку. И тут ему на глаза попался грустно лежащий Дагги.

– О, совсем забыл о тебе! Могу предложить только то, что и вчера, будешь?

Пес от радости присел, отвечая лаем, который стоит понимать как «Да», и никак иначе.

– Хороший пес, прости, что заставил тебя вспомнить те голодные времена! – Старик с особой нежностью потрепал пса, когда тот со свойственной всем представителям его семейства моментально проглатывал сардельку. – Хороший-хороший!

В ответ благодарный лай и виляние коротким хвостом. Все это время Арчи занял сидячую позу, прислонившись к стене. Времени к вечеру еще довольно предостаточно, и спать ему не хотелось, как и лежать. Старик обратил внимание на скучающее личико.

– Пару дней тебе пока придется не высовываться из дому, пока не утихнет кое-какая шумиха, а там будем смотреть. Ты читать любишь?

– Да, но больше всего я люблю, когда мне читают. А что за «шумиха»?

«Надо же, это он помнит, а более важного – нет».

– Хорошо, куплю тебе что-то почитать. А пока может тебе что-нибудь рассказать? – И полное игнорирование заданного вопроса.

– Я бы послушал что-нибудь о пиратах! Йо-хо-хо! Или сказку.

Казалось бы, сказка, что такого-то, но какие сказки, если они не были в своей жизни с самого детства. Почесав макушку, старику не пришло ничего лучшего в голову, как сочинить про крота и мышь.

– «Жил-был крот…».