Читать книгу Последний расчет - Хьелль Ола Даль - Страница 5

Часть первая
Женщина на мосту
Глава 4
Ночная прогулка

Оглавление

Через двадцать минут дом остался далеко позади. Она быстро шла в темноте по тихой улице. Летняя ночь была не черной, а скорее серой. Ей полегчало, хотя мышцы живота и диафрагма еще болели после рвоты. Свежий ветерок ласкал лицо. Она прошла под уличным фонарем. Тусклая электрическая лампочка гудела и отбрасывала мертвенно-бледный свет. Катрине шагала вперед. Каблуки цокали по асфальту. Вскоре гудение лампочки сменилось комариным жужжанием у самого ее уха. Навстречу ей ехала машина. Из-за деревьев вынырнули яркие лучи фар. Вдали показался Осло. Весь город мерцал огнями, словно угли в громадном потухающем костре. Огни отражались в черной воде Ослофьорда, разрастаясь, увеличиваясь. Взревел мотор, и из-за угла вывернула вереница машин. Первая оказалась низкой, с открытым верхом. Дул сильный боковой ветер, и Хеннинг то и дело отбрасывал длинные волосы от лица. Он затормозил, и она села в машину.

Они смотрели друг на друга и улыбались.

– Что с тобой? – спросил он.

Ее улыбка стала шире.

– А ты как думаешь?

– Ты что, выиграла кучу денег?

– Нет, – качнула головой Катрине.

– Тогда рассказывай.

Она задумалась и закрыла глаза.

– Что-то случилось? – спросил Хеннинг.

Она широко улыбнулась и кивнула.

– Настоящее чудо!

– Расскажешь?

– Потом. – Она сжала его руку. – Потом… – повторила она, гладя приборную панель. Вдруг она спросила: – Где ты это откопал?

– Это машина брата, – ответил он. – Мне можно брать ее, когда он в командировке.

– Серьезно? У тебя есть брат, который доверяет тебе такую машину?

Хеннинг криво улыбнулся и склонил голову набок:

– Брат есть брат.

– Устал? – спросила она.

– Нисколько.

– Чем займемся?

Он пожал плечами:

– Сколько у тебя времени?

– Вся ночь.

Он откинул голову, и эспаньолка на его заостренном подбородке выпятилась вперед, напоминая пучок мха.

– Тогда все ясно, как звезды на небе, – пробормотал он. – Я знаю, чем мы с тобой займемся…

– Но сначала я хочу поесть, – сказала Катрине. – Ужасно хочется что-нибудь жирное и вредное!

В машине с открытым верхом ее пышные волосы развевались на ветру. Хеннинг прибавил газу. Они ехали вниз, срезая крутые повороты. Холменколлен нависал над ними огромной таинственной тенью. На очередном повороте их прижало друг к другу; густые волосы упали ей на лоб. Не раздумывая, она сорвала с себя блузку и повязала ею голову, как шарфом. Хеннинг огляделся по сторонам.

– Совсем как в фильме Феллини! – прокричал он в порывах ветра. – Ночью еду в машине с открытым верхом, а рядом красотка в одном черном бюстгальтере!

Катрине наклонилась вперед и включила радио. Музыка загремела так, словно они сидели в концертном зале. Леонард Коэн пел «Вначале мы возьмем Манхэттен». Они переглянулись. Она сделала звук погромче.

Хеннинг врубил более низкую передачу и вдавил в пол педаль газа. Спидометр показывал сто тридцать километров в час; дорога плавно спускалась вниз. Катрине смотрела, как переливаются на лице Хеннинга желтые пятна от уличных фонарей. Как стробоскоп на дискотеке! Ей казалось, что они будто в туннеле. Ветер в лицо, рок-н-ролл… Захотелось забыть о высокомерии недавних знакомых, о светских условностях, о двусмысленностях и тайных желаниях, о потных руках… Если бы ее пригласили в такой дом года три назад, она бы уже раздобыла дозу и вколола себе в вену… Даже сейчас она ощутила смутное желание получить кайф… Но желание было слабым, как тяга к каким-то особым сладостям, которые нравятся только в детстве. Она, тяга, не пройдет никогда, но три года назад она еще не умела управлять собой. Три года назад она не сумела бы обрадоваться своей способности отвергнуть мужчину, от которого тошнит. Три года назад она не смогла бы заставить себя уйти из дома, где ей плохо, уйти одной, не беспокоясь о том, что о ней подумают. Три года назад ей было бы не все равно, что подумают о ней, когда она несется в открытой машине…

Три года назад великая тайна была просто черным, непроницаемым вакуумом. Если бы она уделила своей тайне больше внимания, возможно, она возродилась бы.

Она улыбнулась про себя. «Возродилась»! Хеннинг терпеть не может такие высокопарные слова. Правда, Хеннинг никогда не жалел о том, что появился на свет.

Хеннинг заехал на стоянку у Корт-Аделерс-гате. Акер-Брюгге, развлекательный район, раскинулся как крепость перед верфью Хоннер; на другой стороне виднелись Ратушная площадь и крепость Акерсхус. Хотя время близилось к полуночи, здесь кипела жизнь. Они зашагали вдоль трамвайных путей, прошли мимо стоянки такси, и два таксиста помоложе засвистели вслед Катрине. Она посмотрелась на свое отражение в витрине, скорчила рожицу. Как приятно! Приятно быть дерзкой, но не вульгарной. Уверенной в себе, но не наглой. Простой, но не дешевкой. «Это я, – подумала она. – Вот какая я. Ни голая, ни одетая, ни голодная, ни пресыщенная».

В очереди в «Макдоналдс» они подружились с каким-то пьяницей. Он схватил Катрине за руку и подмигнул Хеннингу.

– Господи, – сказал он, – хотелось бы мне быть молодым вроде вас!

Катрине стрельнула у него сигареты. Уличный музыкант, игравший на лавочке перед паромной переправой на Несодден, заиграл «Золотое сердце» Нила Янга. Пьяница пригласил Катрине на танец. Она согласилась. Гости, сидевшие за столиками кафе на променаде, летней ночью напоминали темные тени, тени, которые вполне могли оказаться как друзьями, так и врагами. Ей не было дела до теней, которые мрачно смотрели на нее, не понимая, что происходит. Мимо них в темноте быстро проходили туристы в шортах и белых кроссовках, с нагрудными кошельками на веревочках.

Катрине взяла двойной чизбургер, жареную картошку с кетчупом и большой стакан кока-колы. Хеннинг – только ванильный молочный коктейль. Как всегда. Хеннинга не переделаешь…

– Разве ты в гостях ничего не ела? – спросил он, когда они вернулись в машину.

– Меня вырвало. Угадай почему.

– Из-за Обаяшки?

Она кивнула.

– Он к тебе приставал?

– Как всегда.

Хеннинг достал из кармана рубашки самокрутку, закурил, шумно затянулся.

– Я всегда говорил. – Он ненадолго задержал дым в легких. – От него просто блевать тянет! – Он снова затянулся. Их окутал запах марихуаны. – Но я бы ни за что не подумал, что тебя вырвет, – продолжал Хеннинг. – Я думал, ты нормальная.

– Да достало меня быть нормальной. – Катрине ухмыльнулась с набитым картошкой с кетчупом ртом.

Хеннинг снова шумно затянулся.

– Ты бы хотела быть нормальной? – спросил он. Глаза у него заслезились.

Она отбросила волосы назад:

– Нет! И это замечательно!

Они катили по шоссе; из динамиков лился мягкий, бархатный голос. У Мастемюра Хеннинг свернул на старый Моссевей. Они проехали мимо зоны отдыха Вервенбукта. Ночью на дороге почти не было машин. Катрине выключила радио и вытянула руки вверх. В них ударил ветер; на фоне неба чернели силуэты деревьев. Пахло свежескошенной травой, ромашкой. Их окружали летние запахи. Хеннинг свернул направо, в Ингирстранд.

Они остановились на усыпанной гравием парковке под большими соснами. Машина стояла капотом к тихому Буннефьорду и узкому пляжу внизу.

Оба развернулись, услышав рокот еще одной машины. Они были не одни. Из-за поворота вынырнули лучи фар; другая машина затормозила и остановилась чуть поодаль.

– Нигде нет покоя, – улыбнулся Хеннинг, поворачивая ключ в замке зажигания. – Я хочу, чтобы мы были одни.

Катрине ничего не ответила. Она думала над тем, что он сказал, и гадала, нужно ли отвечать.

Хеннинг сдал назад, развернулся. Они возвращались той же дорогой. Но на перекрестке он свернул направо. Скоро они очутились неподалеку от озера Иер, в чудесном, тихом месте. Неподалеку виднелись стол, лавка и заросли кустов. Хеннинг поставил машину между деревьями. Сверху хорошо просматривался другой берег озера; в нескольких сотнях метров вдали виднелся силуэт гигантской автомобильной покрышки – там раскинулся трейлерный парк «Юлет».

Хеннинг заглушил мотор. Несколько секунд они слышали стрекотание сверчка. Вскоре умолк и он. От окружившей их тишины показалось, будто они очутились в полном вакууме.

Ей хотелось рассказать ему о своих чувствах, передать ему свою дрожь, от которой немело все тело; хотелось все рассказать здесь и сейчас. Но она не могла подобрать нужные слова. Они молча смотрели друг на друга. В конце концов тишину нарушило щелканье электрической зажигалки. Лицо Хеннинга осветилось красным язычком пламени – он прикуривал.

Скрипнуло кожаное сиденье; она откинулась на спинку и стала смотреть в иссиня-черное небо, в котором мерцали звезды, напоминая мерцание лампы, накрытой черным ситом. Вслух она сказала:

– Как будто там лампа, накрытая дурацким черным ситом!

Они снова посмотрели друг другу в глаза; смотрели так долго, что ей начало казаться – она вот-вот утонет. Интересно, почему у нее всегда все так сложно? Она никак не может провести границу между дружбой и любовью.

– Если бы, – сказал он, – можно было отойти подальше, отступить, то мы поняли бы, что здесь, на Земле, царит хаос. Вот мы видим две звезды; возможно, одна из них умерла и погасла много лет назад, а другая вот-вот взорвется. Нам кажется, что звезды незыблемы, но все постоянно находится в движении. Земля падает, солнце падает, а между ними взрываются звезды и создается время!

Сигарета ходуном ходила в углу его рта; глаза горели. «Какой же он мальчишка!» – подумала она, вынимая сигарету из его сухих губ. Зажав сигарету между своими длинными пальцами, она робко поцеловала его. От него пахло дымом и таблетками. Его эспаньолка щекотала ей подбородок. Он что-то сказал, но она не разобрала что; слова ласкали ее лицо, как нежные порывы ветра, пробившиеся между тонкой прибрежной травой. Он что-то говорил… Она раздвинула губы и тихо дунула.

– Представь себе женщину, – шептал он. – Красивую и немножко дикую женщину, которая жила много лет назад…

– Дикую?

– Все, о чем я рассказываю, происходило много лет назад. Представь, однажды женщина идет по тропинке к реке. Через реку переброшен мост, такой допотопный мост, сделанный из стволов поваленных деревьев, без перил…

– Дело было весной или осенью? – перебила его Катрине.

– Весной, и река переполнена, и она останавливается, чтобы посмотреть вниз, в пенный поток. Она стоит и вертит в руке свое кольцо, а потом роняет его в воду…

– Что за кольцо?

– Сейчас расскажу. Кольцо передавалось в ее семье из поколения в поколение. И вот кольцо падает в воду. Оно пропало. Много лет спустя она встречает мужчину. Он из Канады…

– А она откуда?

– Мм?

Катрине улыбнулась, не отводя глаз от его ошеломленного лица.

– Ты говоришь, он из Канады. А она откуда?

Хеннинг всплеснул руками:

– Ну, допустим… из Намсоса.

– Вот видишь! Как мало надо, чтобы ты потерял самообладание!

– Ты задаешь слишком много вопросов. Не мешай мне рассказывать!

Она улыбнулась:

– Все потому, что ты так разволновался. Не злись. Продолжай!

– Они женятся. А он всю жизнь носит на шее амулет. Шкатулочку индийской работы, вырезанную из дерева. В шкатулке лежит тайна… одна вещь, которую он нашел в желудке у лосося, которого выудил в молодости…

– Кольцо! – вскричала Катрине.

Хеннинг раздраженно выдохнул.

Она широко улыбнулась:

– Будешь отрицать, что его амулет – кольцо?

Он тоже широко улыбнулся:

– В шкатулке в самом деле лежит кольцо. Но не в нем дело.

– А в чем?

– Дело в том, что он умирает.

– Умирает? Какой ты злой!

– И после его смерти вдова открывает шкатулку, которую он всю жизнь носил на шее… Почему ты улыбаешься?

– Ты такой безнадежный романтик!

Хеннинг снова улыбнулся:

– Ни за что не пойду с тобой в кино.

– Нет, пойдешь. Пошли в кино! Пошли завтра!

– Ты никак не даешь досказать.

– В кино я хожу не разговаривать!

– Да, но не сомневаюсь, ты и там все время будешь комментировать фильм. Терпеть не могу, когда в кино разговаривают.

– Обещаю молчать, если завтра ты пойдешь со мной в кино.

– Что скажет Уле, если мы с тобой пойдем в кино?

– Не приплетай сюда Уле. Я говорю о нас с тобой.

– А я – о системе, – не сдавался он, стараясь оставаться беспристрастным. – Я хочу сказать: не случайно тот мужчина всю жизнь протаскал на шее ее кольцо. Нет двух одинаковых колец; это то самое кольцо, которое она обронила до того, как они познакомились. Он поймал рыбу с кольцом в желудке. Однако и кольцо, и мужчина, и женщина, и лосось входят в систему, являются частью шаблона. Если взглянуть на все под нужным углом, все становится понятным и логичным… Надо только немного отойти, отступить.

– А ты плаваешь на розовом облаке, – заметила она, затягиваясь. Вопросительно подняв брови, протянула окурок ему. Он отмахнулся, и она смяла окурок в пепельнице. – Самое странное в твоей истории, – сказала она, – что жена не знала о кольце, которое ее муж всю жизнь протаскал на шее. Они ведь были самыми близкими друг другу людьми!

– Это ты безнадежна. – Он вздохнул он и, немного подумав, продолжал: – Так вот… Муж таскал амулет на шее, потому что мечтал о женщине, которой принадлежало кольцо; по-моему, он не хотел признаваться в своей мечте жене, потому что он очень ее любил. Он не хотел, чтобы она знала, что он мечтает о другой.

– Да ведь на самом деле кольцо было ее! Значит, о ней он мечтал всю свою жизнь! – Катрине задумчиво кивнула. – Прекрасная сказка…

Хеннинг нагнулся и нажал кнопку на приборной панели. Откидная крыша с тихим жужжанием поползла вверх.

– Разве ты не хочешь видеть звезды? – в притворном удивлении спросила она.

– Я немного озяб, – ответил он, как будто цитируя строчку из книги.

После того как крыша отрезала от них звезды, они будто очутились перед тлеющим камином: блики от звездного неба разбежались по капоту. Катрине укусила какая-то мошка; она почесала лоб.

– Ну вот, – продолжал он, – я стараюсь описать тебе шаблон… Представь себе руку, которая замахивается и забрасывает удочку… Прошел всего миг в океане времени! Однако миг стал составной частью системы. Рыбина глотает наживку, чтобы мужчина мог вытащить ее и найти в ее брюхе кольцо. Ты только представь себе тот миг – солнце отражается в каплях воды, на металлическом крючке. Сотая доля секунды – рыба ощущает голод и устремляется к крючку… Сотая доля секунды – звено в цепи. Все взаимосвязано: судьба, мужчина, женщина, лосось, время и кольцо, с которым она играет на мосту. Все вместе они создают систему. То же самое – мы с тобой… Нет, лучше представь себе двоих людей, любых молодых людей, людей, которые любят друг друга, сами того не зная.

– А разве так бывает?

Он отодвинулся назад, покосился на нее и ответил:

– Конечно бывает. Эти двое видятся каждый день. Может быть, они встречаются каждый день на работе… и даже не так. Раз уж на то пошло, они могут встречаться каждый день на автобусной остановке… или в автобусе в утренний час пик. А может быть, она каждое утро пробегает мимо окна, за которым стоит он и ждет. Ты только подумай: каждое утро она пробегает мимо одного определенного окна в офисном здании, чтобы увидеть его, а он подбегает к окну, чтобы увидеть ее. Они смотрят друг на друга всего секунду. Они не в состоянии ни проанализировать свои чувства, ни понять в полном объеме, что произошло, пока не пройдет много времени. С годами становятся мудрее и опытнее. Они вспоминают прошлое и вдруг понимают: в тот миг их посетила любовь… Они уже тогда знали, что любили друг друга.

– Хеннинг, – прошептала она, лаская губами его эспаньолку. Потом легко поцеловала его в губы. – Но ведь ты можешь позволить им встретиться снова, потому что ты главный, ты рассказчик!

– Не забывай, – прошептал он в ответ, – что те двое встретились именно так, не зная, не понимая, что произошло! Просто так случилось, и все. Но после они до конца жизни страдают от чувства потери или, наоборот, от теплоты, которая в них остается…

– Ну, позволь им встретиться еще раз! – взмолилась Катрине.

– Ладно, – согласился он.

– Ну, скажи, что они еще раз встретились, – просила она. – Скажи, что они встретились снова!

– Ладно, – повторил Хеннинг. – Они снова встретились. Вот как все было: он сидел в поезде и ехал на юг. Поезд остановился на станции. Он подошел к окну и увидел ее. Потому что другой поезд тоже остановился на той станции. Она стояла и смотрела в окно поезда – ее поезд шел на север, в обратную сторону. Их разделял метр, не больше. Представляешь? Она стоит, и ветер играет ее волосами. На ней белое полупрозрачное летнее платье; через два поездных окна он видит, как платье облегает ее фигуру – он замечает под тонкой тканью ее плоский живот… Они видят друг друга пять секунд, заглядывают друг другу в глаза, а потом поезда трогаются с места. Один идет на север, другой на юг. И они снова разлучились.

– Как ее звали? – прошептала Катрине, лаская губами подбородок Хеннинга.

Он широко улыбнулся и покачал головой.

– Речь не обо мне. Такие истории происходят каждый день, и они могут случиться с кем угодно. Можно лишь сказать: есть что-то прекрасное в тот миг, который они переживают вдвоем.

– А ты живешь в своем мире, – шепнула она. – Ты тоже мечтаешь о ней?

– Конечно. – Он печально улыбнулся. – Из системы, объединившей тех двоих, есть только один вывод – поэзия. Язык, слова, которые мы говорим друг другу, – вот та шкатулка, в которой мы храним самое драгоценное и открываем друг другу в такие минуты, как сейчас, сегодня – мы с тобой здесь, в машине… Язык и поэзия – наш способ ощутить неощутимое, потому что мы не можем отойти на достаточное расстояние, выйти за пределы самих себя, оказаться в таком месте, где можно без помех наслаждаться логикой и неизбежностью реального мира.

Он разволновался и даже запыхался. «Хеннинг – просто прелесть», – подумала Катрине. Он наивный, как ребенок, и такой же очаровательный.

– Я не согласна, – сказала она вслух.

– С чем?

– Ты замечательно умеешь рассказывать, но понятия не имеешь, что такое реальность.

Он чуть заметно усмехнулся:

– Вот как просто, оказывается, тебя зацепить!

– А теперь послушай меня, – начала Катрине. – За Крагерё есть местечко под названием Портёр. Дело не в названии; дело в том, что оттуда виден весь горизонт. Там мыс, который далеко выдается в море, – от Дании тебя отделяет только пролив Скагеррак. Однажды в полный штиль… Знаешь, что такое полный штиль? Вода как зеркало; на поверхности нет ряби. Рано утром я пошла купаться. Сияло солнце, вода была теплая, ни ветерка, и на море царил полный штиль. Я поплыла к горизонту. Плыла и плыла, пока не устала и не решила отдохнуть. Перевернулась на спину. Надо мной ярко светило солнце. Под водой белело мое тело… Я огляделась по сторонам. И знаешь, что оказалось? Я заплыла так далеко, что не видела земли. Куда ни посмотри, повсюду вода… черная вода. И на ней ничего – ни лодки, ни паруса, ни полоски суши. Лежа на воде, я представляла, что подо мной черная бездна. Было совсем непонятно, как вернуться назад. Тогда я закрыла глаза. Пока я лежала там, я испытала самый большой кайф в жизни; ни до, ни после мне не довелось испытать ничего подобного. И вдруг я поняла: вот оно! Вот что такое жизнь; вот что происходит с нами день за днем. Каждый день, каждую секунду мы будто остаемся одни в море.

– Но ты все-таки нашла обратную дорогу?

– Конечно, – улыбнулась она. – Я ведь здесь, верно?

– Да, понимаю, но как? Тебе просто повезло, и ты случайно поплыла в нужную сторону?

– Может быть. Возможно, мне и правда повезло, но не в том суть. Главное, тогда я получила самый важный в жизни опыт.

– Почему ты так думаешь?

– Именно тогда я решила бросить наркотики. Но может быть, даже важнее было откровение. – Она улыбнулась и тихо продолжала: – Пока я лежала там на воде, я думала только об одном: ничего не предопределено. Никакой системы нет. Ты, Хеннинг, замечательно рассказываешь, но все твои схемы, шаблоны, в которых все заранее предопределено, – полная чушь. Моя жизнь начинается где-то между мной и морем. Я верю в себя и в то, что существует в действительности. Вот и все.

Последнее слово, дрожа, повисло в воздухе. Оба молчали. Они сидели, прижавшись друг к другу, и Катрине чувствовала идущий от Хеннинга жар.

– Как выглядел его амулет? – спросила она.

– Чей?

– Твоего канадца.

– Ах, его… – Хеннинг привстал, чтобы сунуть руку в брючный карман. – Вот. – Он протянул ей красивую белую шкатулочку. Она увидела на крышке мелкий золотой узор.

– В таких хранят амфетамины, – заметила она, подбрасывая шкатулку на ладони.

– Не в таких, как эта. – Он откинул крышку.

– Мрамор! – ахнула Катрине. – Неужели она из мрамора?

Хеннинг кивнул:

– Ту же технику применяли, когда строили Тадж-Махал. Там мрамор и жемчуг обрабатывали раствором медного купороса… Потрогай, – шепнул он, поглаживая пальцем гладкую крышку.

Их взгляды встретились. Она медленно забрала у него шкатулку и поставила себе на колени. Потом сняла с безымянного пальца левой руки толстое золотое кольцо с двумя камнями и положила его в шкатулку. Кольцо ударилось о дно с глухим стуком. Закрыв крышку, Катрине протянула шкатулку Хеннингу. Они обнялись. Катрине любовалась сияющим лицом Хеннинга, его черными глазами, которые как будто светились в темноте. Темными тенями прожилок… «Как я его хочу!» – подумала она, толкая его. Хеннинг лег на спину. Она оседлала его и скакала на нем до тех пор, пока созвездия на небе не засияли в бусинках пота, выступивших у него на лбу. Его зрачки расширились; она поняла, что скоро он взлетит. Она накрыла его губы своими и позволила ему кричать, сколько влезет; его крики отдавались во всем ее теле.


Потом она задремала, а проснулась от боли во всем теле; правая нога совсем онемела и затекла. «Первый раз со времен детства я спала в машине», – подумала Катрине. Стало прохладнее. Рядом тихо посапывал Хеннинг. Она осторожно выбралась из его объятий. Посмотрелась в зеркало. Волосы совсем растрепались. Она похожа на женщину, которая просыпается в объятиях мужчины в машине среди ночи. Как затекла нога! Катрине принялась массировать лодыжку и бедро. Холодно… На небе по-прежнему сияли звезды. Крошечный полумесяц над озером передвинулся южнее, а полоска неба над кронами деревьев посветлела, стала синеватой.

– Подумать только, – хрипло проговорила она.

Хеннинг что-то буркнул во сне. Она посмотрела на часы на приборной панели. Третий час ночи.

Вздрогнув от холода, она надела тонкую блузку и одернула юбку. Посмотрелась в зеркальце и пожалела, что у нее нет расчески. Окошки машины запотели изнутри. Хочется поесть и помыться. Она порылась в бардачке в поисках сигарет, но там было пусто, если не считать журнала учета и нескольких бумажных салфеток. Она вытерла конденсат с одного из боковых окошек. Снаружи, за соснами, было темно. Она опустила стекло. Воздух был чудесный – свежий, но легкий; он приятно холодил лицо. Она перелезла через рычаг переключения передач, нашарила ногой педаль сцепления. Включила нейтральную передачу и, не будя Хеннинга, выкрутила руль. Потом включила зажигание. Мотор взревел; она включила печку. В ярких лучах фар высветились ствол дерева и зеленая масса листьев. Хеннинг по-прежнему крепко спал. Может, помыться в озере? Прополоскать рот от табачного дыма… Но она не увидела тропинок, ведущих к воде. Между дорогой и озером мрачно переплетались деревья, кусты черники, колючие ветки. Ее передернуло. Она подумала о змеях, ужасных змеях, свернувшихся клубками, которые ползают по земле под прошлогодней листвой; она представила себе пауков и огромные муравейники, где снуют миллионы муравьев, и ее снова передернуло.

В конце концов она открыла дверцу и, спотыкаясь, вылезла наружу. Ноги подгибались. Она попрыгала на месте, восстанавливая кровообращение. Мурашки… Муравьи в крови. Пяткой наступила на острый камень и вскрикнула от боли. Она зашагала вперед, затем неуверенно ходила вокруг машины, будто заводная кукла, на негнущихся ногах. Неприятно было прикосновение к босым ступням холодных, шершавых камней. Однако скоро кровь снова побежала по жилам.

Вдруг она услышала что-то и остановилась, замерев. Она долго стояла неподвижно, по спине пробежал холодок. Звук не повторялся. И все же она огляделась, желая понять, откуда он мог исходить. Ночь была серая, а не черная, и в свете луны и звезд она увидела на земле свою тень. Слышался только тихий рокот мотора, работавшего на холостых оборотах. По-настоящему черными были деревья и поверхность воды, в которой тускло отражались звезды.

Решив, что ей все померещилось, она все же решила спуститься к озеру. Осторожно зашагала вперед, высматривая тропу. И заметила у самой кромки воды удобный плоский камень, на который можно встать. Когда она подошла поближе, от воды повеяло прохладой. Она нагнулась, опустила руку в воду, попробовала ее. Сносно! В темноте нашла камень и опустилась на колени. Набрала пригоршню воды, плеснула в лицо; вода оказалась совсем не холодная. Она встала, сняла трусики, сбросила туфли и босиком вошла в озеро. Ноги до лодыжек увязли в иле, похожем на холодные, комковатые сливки. Ей стало неприятно, но это не имело значения. Это продолжалось всего две секунды. Она задрала юбку повыше, развернулась лицом к берегу, присела на корточки и подмылась.

Что такое?

Она вскочила. Опять… Что за звук?

Она долго стояла неподвижно и прислушивалась. Но теперь тишина была полной; до ее слуха не доносилось даже рокота мотора. Тишину нарушало лишь зудение мошкары, которая вилась над водой. Сообразив, что юбка у нее задрана до пояса, она поспешно одернула ее.

Однако что-то изменилось. В окружавшей ее тишине ощущалось нечто странное. Катрине попыталась понять, что же изменилось. Понять не получилось, и все равно ей стало не по себе. Она стояла в воде совсем одна, словно выставляя себя напоказ. Мрак и невыносимая тишина породили липкий страх, который начинался где-то в области поясницы и расползался по всему телу. От него немели пальцы. Страх высасывал из нее силу. Во рту пересохло, перехватило дыхание. Так как темнота все же была летней, она различала очертания скал и веток, которые тянулись к воде. Вид на дорогу закрывала темная масса непроходимых зарослей. За ветвями невозможно было что-либо разглядеть.

«Иди, – велела она себе, – иди к берегу и возвращайся к машине». Но почему-то ей страшно было нарушать тишину. Почему? Потому что… ее шаги заглушат другие звуки. Какие звуки? Она снова прислушалась, но так ничего и не услышала.

«Кричи! – велела она себе. – Зови Хеннинга!» Но даже кричать оказалось невозможно. Она молча побрела к берегу. Споткнулась и чуть не упала, но ей удалось восстановить равновесие и кое-как выбраться на сушу. Она попыталась обуться. Ничего не получалось; мокрые ноги не помещались в туфли.

Кое-как обувшись, она встала и снова прислушалась. Казалось, затихло даже зудение комаров. Она не могла отвести взгляда от густых зарослей справа от нее. В туфли набились иголки и крошечные камешки. Было неприятно, но она приказала себе не думать о мелочах. Вот! Опять тот звук. И он шел откуда-то из-за деревьев.

Она задышала ртом – быстро, испуганно. Очень хотелось успокоиться. Она заставила себя закрыть рот и вглядеться в заросли. Вот, опять. Шорох! Она закрыла глаза.

– Хеннинг? – прошептала она.

Голос ее не слушался. Шорох прекратился. Она откашлялась, чтобы вернуть способность говорить.

– Хеннинг! – крикнула она и прислушалась.

Хрустнула ветка. Послышался треск.

– Хеннинг, это ты?

От зарослей отделился силуэт, белый силуэт. Силуэт, стоявший там давно. Она заметила его, лишь когда он задвигался. Силуэт напоминал человеческую фигуру. Без одежды.

Последний расчет

Подняться наверх