Читать книгу Человек в витрине - Хьелль Ола Даль - Страница 10

– Это я, – громко и отчетливо проговорил в трубку инспектор Гунарстранна, нарушая тишину зимнего утра. В голосе инспектора угадывалась раздражительность, к которой Франк Фрёлик давно научился относиться снисходительно.

– Ясно. – Фрёлик прижал мобильник к уху, туже затягивая шарф: на мосту сильно мело; снег летел ему в лицо. – Я во Фрогнер-парке… – Пальцы у него окоченели. Он плотнее сжал телефон и сунул руку вместе с трубкой под шарф. – Только что перешел мост, – продолжал он, ступая на дорожку, ведущую к металлической ограде и калитке, выходящей на Киркевейен.

Фрёлик зажмурился от ослепительного утреннего солнца. В парке, куда не заезжали грузовики Дорожного управления Осло, обрабатывающие солью автомагистрали, снег оставался девственно-белым, а не серовато-бурым, слежавшимся, как на улицах города.

– Естественно, я иду пешком, – лаконично продолжал он, зная, что в эту самую минуту его начальник ходит туда-сюда и сворачивает себе самокрутку.

Гунарстранна часто не знал, куда девать руки и ноги в минуты волнения. Не стоило рассказывать, что вчерашнюю ночь Фрёлик провел у Евы Бритт. Вчера была пятница, и после страшного, болезненного скандала он счел своим долгом остаться у нее на ночь. Не стоило упоминать и о пари, которое он заключил с Юли, дочерью Евы Бритт. Он обещал Юли, что похудеет на пять кило до зимних каникул. Фрёлик собирался выиграть пари – хотя бы только для того, чтобы девчонка перестала его дразнить. Вот почему он решил каждый день ходить на работу пешком. Ему казалось, что прогулки на морозе будут быстрее сжигать калории, так что чем холоднее, тем лучше. Фрёлик понимал, что рассказ о творениях Вигеланда[3] под утренним солнцем тоже не заинтересует Гунарстранну. Франк очень любил разглядывать на ходу статуи, словно застывшие в движении или в единоборстве друг с другом. Пейзаж, окружавший его, казался сюрреалистическим. В такой мороз слова «застывшие в движении» казались не просто метафорой.

– У нас труп, – сухо сообщил Гунарстранна.

– Еде?

– Как выйдешь из калитки, поверни направо и иди на улицу Томаса Хефтье. Там ты сразу все увидишь.

Гунарстранна нажал отбой. Фрёлику показалось, что от мороза слипаются ноздри. Он укутал шарфом всю нижнюю часть лица. При дыхании изо рта вырывался пар, тут же превращавшийся на ворсе в крошечные льдинки. В толстом шерстяном свитере, толстой куртке и длинных теплых кальсонах под брюками Фрёлик чувствовал себя неуклюже, как какое-нибудь ходячее толстое дерево. Его армейские ботинки громко скрипели на утоптанном снегу при каждом шаге.

Через десять минут, повернув на улицу Томаса Хефтье, он удивился, что не увидел толпы зевак. Впрочем, любопытные могли остаться дома по нескольким причинам. Во-первых, холод. Во-вторых, короткий световой день. Кроме того, субботним утром вереница полицейских машин может и не выманить из теплых квартир жителей западной части Осло.

Франк Фрёлик прошел мимо новой «шкоды-октавин» инспектора Гунарстранны и, поднырнув под ленту, замер, увидев труп на витрине. Мертвец был совершенно голый; его усадили в кресло между старым деревянным глобусом и выцветшим голубым комодом, расписанным цветочками. Какая-то женщина в белом комбинезоне деловито закрывала витрину серой бумагой, однако Франк успел разглядеть за стеклом лицо инспектора Гунарстранны. Они обменялись кивками; в очках Гунарстранны сверкнуло солнце.

Дверь, ведущая в магазин с улицы, была закрыта. За стеклом висела синяя картонка с желтовато-белыми пластмассовыми буквами: «Часы работы». По субботам магазин не работал.

Фрёлик вошел в подъезд; оттуда тоже можно было попасть в магазин. Так как полицейские и эксперты-криминалисты все время ходили туда-сюда, дверь стояла нараспашку, и в подъезде царила настоящая стужа.

В магазине работали и сотрудники полиции, и эксперты-криминалисты в белых нейлоновых комбинезонах. Гунарстранна сидел на корточках перед низкой витриной и разглядывал усаженный в кресло труп. Женщина, стоящая спиной к Фрёлику, вводила Гунарстранну в курс дела.

– Кресло не двигали с места. – Она показала на кресло пальцем. – Оно уже давно здесь стоит. Труп вытащили вон оттуда… – она показала на противоположный угол комнаты, – и поместили в витрину.

– Сколько человек тащили труп – один или больше? – спросил Гунарстранна.

– Трудно сказать.

– Один человек мог с ним справиться?

Женщина-эксперт пожала плечами:

– Понятия не имею.

Она обернулась к Фрёлику. Они выразительно посмотрели друг на друга. Франк не видел ее три недели – с тех пор, как она ночевала у него.

Оба одновременно опустили глаза.

– Но хоть предположения у вас должны быть! – раздраженно проворчал Гунарстранна.

Она посмотрела куда-то вдаль, задумалась, не спеша с ответом.

– Привет, Анна! – сказал Франк.

Она вскинула голову, и они снова посмотрели друг другу в глаза, что не укрылось от Гунарстранны. Инспектор в досаде тряхнул головой.

– Да, предположения есть, – быстро ответила Анна. – Пожалуй, с покойником мог справиться и один человек, но сколько их было, пока сказать невозможно.

Гунарстранна встал.

Из-под белого капюшона, закрывающего голову Анны, выбивался локон, деливший ее лоб пополам и придававший ей сходство с какой-нибудь страстной уроженкой Средиземноморья.

Фрёлик с трудом заставил себя отвернуться от Анны. Он постарался сосредоточиться на трупе, на витрине магазина, на луже запекшейся крови под ножкой кресла и на темном пятне на ковре. Он попытался представить, какой удар должен был пережить случайный прохожий, проходивший мимо дома на рассвете. Гели бы не кровь, мертвец выглядел бы манекеном из папье-маше. Кожа у него была совершенно белая, морщины на лице застыли, хотя и не от мороза…

– Что ж, возраст приличный, – буркнул Фрёлик, разглядывая похожее на маску лицо мертвеца.

– Судя по банковской карте покойного, ему было семьдесят девять лет, – сухо и официально ответила Анна.

– Там рана? – спросил Фрёлик, заметив тонкую красную полосу на шее мертвеца.

– Мне тоже вначале так показалось, – кивнул Гунарстранна. – Но у него там повязана нитка.

Тут и Франк разглядел красную нить на шее старика.

– А что за царапины у него на лбу? – спросил он.

– Крестики, – ответила Анна. – Их нарисовали ручкой. – Она ткнула пальцем в валяющийся на полу цилиндрик: – Скорее всего, как раз вон той – несмываемая, и цвет подходит.

Гунарстранна кивнул и снова показал Фрёлику труп. Франк Фрёлик обратил внимание на волосатую грудь покойника, всю в пятнах крови. Посередине, между сосками, Фрёлик увидел также написанные ручкой буквы и цифры.

Гунарстранна встал.

– Вот на что нужно будет обратить особое внимание при вскрытии.

Взгляд Фрёлика упал на деревянный глобус с неправильными очертаниями Африки. Большие участки Африканского континента оставались неподписанными.

Гунарстранна ловко лавировал между столами и креслами; Фрёлик шел за ним по пятам.

– Старье какое, – буркнул Фрёлик, показывая на красное мягкое кресло. Обернувшись к Анне, он громко спросил: – Можно его потрогать?

Она вскинула голову.

– Я тоже рада снова увидеть тебя, – негромко ответила она и скрылась за дверью кабинетика. Фрёлик не нашелся с ответом.

Гунарстранна шумно зевнул.

– Ох и устал же я! – заметил он и окликнул полицейского, охраняющего подсобное помещение: – Иттерьерде!

Иттерьерде подошел, волоча ноги.

– Давай скажи Фрёлику, к каким выводам мы пришли насчет взлома, – распорядился Гунарстранна.

Иттерьерде покачал головой:

– Сигнализация не сработала, окна не разбиты, дверные рамы не повреждены. Но самое главное другое. Судя по всему, отсюда ничего не украдено. – Он кивнул в сторону прилавка у двери, выходящей на улицу. – Бумажник в его куртке не тронули, кассу не ограбили.

Фрёлик подошел к кассовому аппарату. Он оказался старинным, с узором по металлу и целым морем кнопок и рычажков впереди.

Иттерьерде тоже подошел к кассе. Руки у него были необычайно длинные, с крупными кистями. Он принялся тыкать во все стороны толстым пальцем и пояснять:

– В магазин можно попасть с улицы и с лестницы… Та дверь, что с улицы, рядом с витриной, укреплена вполне надежно. Впереди имеется защитная решетка. Зато вторая дверь, которая выходит в жилой подъезд, когда мы приехали, стояла нараспашку.

Гунарстранна достал из кармана куртки самокрутку, сунул ее в рот, начал прикуривать. Фрёлик заметил, что самокрутка наполовину выкурена и помялась: из нее высыпался табак.

Подошедший к ним Иттерьерде промямлил:

– Совсем забыл… Труп обнаружила почтальонша, которая разносит газеты. Она спрашивает, можно ли ей уйти.

Иттерьерде указал на женскую фигуру с жесткими волосами и челкой. Женщина в круглых, как блюдца, очках неподвижно стояла у окна, глубоко засунув руки в карманы лыжного костюма.

– Запишите ее имя и адрес, – сухо распорядился Гунарстранна.

– Владелец магазина – старик, ну, то есть покойник, Рейдар Фольке-Есперсен. Он и его хозяйка… супруга… – Иттерьерде ткнул пальцем в потолок, – живут здесь же. У них квартира на втором этаже. – Он задрал голову.

Гунарстранна задумчиво кивнул.

– Священника вызвали?

– Он приехал полчаса назад; он и сейчас еще здесь, – ответил Иттерьерде.

– Его жене стало плохо… – негромко продолжал Иттерьерде. – Она прямо вся посерела. Сказала, что пойдет и ляжет в постель, но это было еще до прихода священника.

Закончив рассказ, Иттерьерде направился к свидетельнице, обнаружившей труп.

Фрёлик зевнул и пошел бродить по магазину. Он собирался разыскать Анну. Вскоре он увидел ее. Она вышла из подсобки за торговым залом.

– Ну что? – спросила она.

– Я тоже рад снова видеть тебя, – сказал Фрёлик, чувствуя себя дураком.

Анна посмотрела на него исподлобья, едва заметно улыбаясь, и спросила:

– Интересуешься местом преступления?

– Да, конечно.

– Тогда держи ушки на макушке. – Анна широко улыбнулась и поморщилась, когда из подсобки послышался крик Гунарстранны:

– Фрёлик!

– Что?

– Иди сюда! – раздраженно буркнул Гунарстранна.

Когда Фрёлик вошел, инспектор показал ему участок пола перед письменным столом. Ковер пропитался кровью. Рядом с красной лужей валялся штык с бурыми пятнами на лезвии.

Франк Фрёлик переглянулся с Анной и только потом опустил глаза на штык. Вскоре им снова помешали: в дверях показалась фигура полицейского с похоронным выражением лица. Он жестом привлек к себе внимание Гунарстранны.

– Приехал Карстен Есперсен, – пробормотал полицейский. – И требует, чтобы его впустили.

Человек, который дожидался их в подъезде, был бледен; подбородок у него то и дело дергался – наверное, у него нервный тик, подумал Фрёлик. Со стороны казалось, что Карстен Есперсен то и дело отмахивается от каких-то назойливых мушек. Фрёлик поспешил представить своего начальника:

– Инспектор Гунарстранна, отдел убийств.

Под зимним пальто на Карстене Есперсене был вельветовый костюм. Высокий, худощавый, он начинал лысеть. Узкие губы, безвольный подбородок… Когда Есперсен в очередной раз дергался, подбородок совсем исчезал в гармошке морщин и складок кожи.

– Итак, – сказал Гунарстранна, выразительно оглядев темный подъезд, – мы можем где-нибудь присесть?

Карстен Есперсен глубоко вздохнул и кивнул на дверь подсобки:

– Вон там, в кабинете.

Инспектор Гунарстранна покачал головой:

– К сожалению, на место преступления заходить нельзя.

Есперсен озадаченно посмотрел на него.

– Насколько я понимаю, ваш отец жил в этом же доме?

Карстен Есперсен окинул лестницу задумчивым взглядом.

– Пойдемте со мной… Наверное, туда нам можно, – сказал он после паузы и зашагал наверх. В узком пространстве эхо от их шагов казалось особенно гулким. Поднявшись на второй этаж, Есперсен остановился и принялся рыться в карманах в поисках ключей. – Вам придется немного подождать… – пробормотал он. – Видите ли… – Наконец он нашел связку ключей и стал искать нужный. – Ингрид, жена отца… мы с ней успели поговорить по телефону, но коротко…

Фрёлик понимающе кивнул Есперсену. Тот вошел в квартиру и неплотно прикрыл за собой дверь. Площадка была шириной метра три. Видимо, изначально здесь помещались две квартиры, но потом их объединили в одну, а вторую дверь забили и покрасили в тот же цвет, что и стены на лестнице. В углублении перед бывшей второй дверью стояло чахлое растение в терракотовом горшке.

– Весь этаж заняли, – буркнул Фрёлик.

– Вдова… Ингрид… должно быть, совсем сломлена горем, – негромко заметил Гунарстранна.

Карстен Есперсен приоткрыл дверь и пригласил их:

– Входите. – Он говорил тихо, как будто боялся, что его кто-нибудь услышит. – У нее сейчас сотрудница медицинского центра и священник. Но в моей прежней комнате нам никто не помешает. – Он придержал дверь, впуская полицейских в квартиру. Когда те очутились в прихожей, Есперсен смущенно кашлянул и сказал: – Э-э-э… если вы не против, снимите, пожалуйста, обувь!

Гунарстранна расстегнул свои старые зимние галоши и сбросил их. Под галошами у него оказались начищенные до блеска кожаные туфли. Он не без злорадства наблюдал за мучениями Фрёлика: тому пришлось сесть на корточки, чтобы развязать шнурки на армейских ботинках. В тяжелой зимней одежде Фрёлик совсем запыхался. Спутанные волосы упали на лоб. Вскоре Фрёлик остался в шерстяных носках – почему-то разного цвета. Есперсен распахнул дверь, и они услышали вдали негромкие голоса.

Гунарстранна быстро огляделся по сторонам. Главным предметом обстановки в прихожей было зеркало – огромное, от пола до потолка, в позолоченной деревянной раме. В тех местах, где позолота облупилась, виднелись темные пятна. В зеркале отражались три фотографии в рамке на противоположной стене. Гунарстранна обернулся и стал разглядывать снимки. Фотограф запечатлел высоких молодых людей в полувоенной форме, веселых, кудрявых. Все они держали за плечами пистолеты-пулеметы «стен».

– Дворцовая площадь… освобождение, – буркнул Гунарстранна и повернулся к Карстену Есперсену: – Ваши родственники?

Карстен Есперсен кивнул:

– Вот отец. – Он показал на молодого атлета, стоявшего в непринужденной позе перед королевским дворцом.

Гунарстранна еще раз вгляделся в снимок.

– Ну конечно, – сказал он, снимая очки, чтобы получше разглядеть человека на фотографии. – Теперь я вижу сходство.

– Может быть, вы?.. – Есперсен все придерживал дверь.

Они прошли через комнату, обставленную тяжелой деревянной мебелью; затем Карстен открыл раздвижную дверь. Следующая комната, судя по всему, служила столовой: посередине стоял огромный обеденный стол. Стену украшала большая картина, патриотически-романтического содержания: фьорд, лучи солнца освещают горы и ферму. На переднем плане стоит молочница в национальном костюме, с ведрами на коромысле.

Перед следующей раздвижной дверью Карстен Есперсен остановился и, обернувшись к незваным гостям, негромко пояснил:

– Ну вот… здесь я вырос.

Он первым вошел в комнату; Гунарстранна последовал за ним. Комната оказалась маленькой – примерно три на три метра. Нечто среднее между детской и уютным обиталищем холостяка. Под окном стоял письменный стол. Над ним на стене висели семейные фотографии. Есперсен сел на крутящееся кресло у стола и предложил гостям, указывая на низкий диван:

– Садитесь, пожалуйста!

Гунарстранна остался стоять.

Фрёлику пришлось нагнуться, чтобы, входя, не удариться головой о дверной косяк. Когда он присоединился к остальным, в комнатке стало заметно теснее. Хотя куртка у Фрёлика была пятьдесят четвертого размера, не меньше, она сидела на нем в обтяжку. Создавалось впечатление, будто детский свитер натянули на винную бочку. Лицо, заросшее кустистой, взъерошенной бородой, как всегда, хранило невозмутимое выражение. Фрёлик расстегнул куртку, под ней оказался полосатый свитер. Он тяжело опустился на диван и вытянул ноги. Его ступни коснулись противоположной стены.

Гунарстранна многозначительно покосился на Фрёлика и перевел взгляд на Карстена Есперсена.

– Выкладывайте! – едва слышно прошептал Есперсен.

Инспектор повернулся, нарочито медленно перешагнул через вытянутые ноги Фрёлика, вышел в столовую и оттуда громко спросил:

– Ваши родственники давно здесь живут?

– Сколько я себя помню! – ответил Есперсен, вскакивая с места и подходя к двери. – Наверное, годов с пятидесятых. – Он бросил на детектива испуганный взгляд: – А вы не хотите войти?

– Нет, – буркнул Гунарстранна и подошел к картине с фьордом и молочницей. Осмотрел широкую позолоченную раму, украшенную резьбой. Затем не спеша подошел к столу, выдвинул себе стул и сел. – Пожалуй, я лучше посижу здесь, а вы оставайтесь там. Так мы сможем перекрикиваться.

Есперсен с унылым видом топтался на пороге столовой. Он все чаще дергал подбородком – видимо, нервничал.

– Чем вы занимаетесь? – осведомился инспектор.

– Управляю магазином… тем, что внизу.

– А ваш отец?

– Он распоряжается… распоряжался хозяйственными вопросами.

– Что это значит?

– Вел бухгалтерию, занимался счетами, работал на складе – у нас есть склад…

– Продолжайте, – кивнул Гунарстранна, видя, что его собеседник о чем-то задумался.

– Да, магазин у нас здесь, а склад и контора – в Энсьё.

– Нам придется осмотреть и склад.

– Пожалуйста. Он находится на улице Бертрана Нарвесена.

Гунарстранна медленно кивнул.

– Для того чтобы попасть туда, понадобится ключ, – негромко заметил он, словно разговаривал сам с собой.

Есперсен вздрогнул:

– Сейчас?

– Вы против того, чтобы я проводил обыск на вашем складе?

– Нет, разумеется. – Есперсен наконец отпустил дверную раму, пожал плечами, вышел в столовую и тоже присел к столу напротив инспектора и спиной к картине. Снова порывшись в кармане, он извлек связку ключей и, перебрав их, снял с кольца короткий ключ от американского замка. – Вот, вам надо только отпереть…

Гунарстранна взял ключ и сунул его в карман.

– Значит, вы торгуете предметами старины, так сказать, подержанными вещами?

Вместо ответа, Есперсен глубоко вздохнул, прижал пальцы к вискам и низко опустил голову, уткнувшись взглядом в столешницу.

– Какой ужас! – пробормотал он наконец. – У меня голова как будто ватой набита… Ведь надо хорошенько осмотреться там, внизу, выяснить, не пропало ли что…

– Только когда мы завершим там наши дела.

Есперсен бросил на Гунарстранну удивленный взгляд. Голова его в очередной раз дернулась. Он снова опустил голову и, заметив на полировке пятнышко, принялся тереть его указательным пальцем.

– Одно я знаю наверняка: отец умер, – пробормотал он.

– Его убили, – уточнил Гунарстранна и, откашлявшись, продолжал: – Мы обязаны расследовать все обстоятельства дела… Естественно, мы будем держать в курсе дела вас и ваших родных. – Он выпрямил спину и закинул ногу на ногу.

Франк Фрёлик тоже выбрался из тесного пространства бывшей детской. Он снял громадную куртку, повесил ее на спинку стула, сел сам и достал свой блокнот.

Гунарстранна склонил голову и сказал:

– Вполне понимаю ваше состояние. Ваше горе усугубляется тем, что приходится еще отвечать на вопросы следователя… Надеюсь, вы отнесетесь к нам и нашим вопросам с пониманием.

Карстен рассеянно кивнул.

Гунарстранна откашлялся.

– В какой области вы специализируетесь?

– Что вы имеете в виду?

– Что за вещи вы продаете?

– В основном хорошие, дорогие. Так сказать, эксклюзивные.

– То есть?

– Понимаете, мы торгуем не вещами работы какого-то мастера или одного стиля. Все зависит от самой вещи. Она должна быть красивой и находиться в хорошем состоянии. Одинаковым спросом у любителей пользуются и пишущая машинка «Ремингтон» двадцатых годов, и, например, отлично сохранившийся чайный столик Викторианской эпохи. Мы рассматриваем каждую вещь в отдельности…

Гунарстранна кивнул.

– А книгами не занимаетесь?

– Нет.

– На одном стеллаже, мимо которого мы проходили, я видел собрание сочинений Теккерея…

Есперсен позволил себе досадливо махнуть рукой:

– Видели, значит? Вы очень наблюдательны. Да, в самом деле, – кивнул он. – Но книги в этом доме принадлежат Ингрид. Она любит читать. Ну а мы с книгами дела не имеем. Они сейчас не приносят прибыли… да, мы так считаем. В конце концов, у нас ведь не букинистический магазин.

– Как вещи попадают к вам?

– Мы покупаем разрозненные товары оптом, участвуем в аукционах… ввозим из-за границы… довольно часто принимаем вещи на комиссию. Наш товар относится к высокодоходному сегменту рынка.

– То есть?

– Что? – не понял Есперсен.

– Что значит «высокодоходный сегмент рынка»?

– Да в сущности, так можно назвать что угодно, лишь бы вещь была в хорошем состоянии. У нас попадаются как предметы английской и немецкой работы, так и отечественные, из деревень… например, из долины Гудбрансдален.

– А на экспорт торгуете?

– Нет.

– Сколько лет было вашему отцу?

– Семьдесят девять. В марте исполнилось бы восемьдесят…

– Он жаловался на здоровье?

– Да нет, был как пятидесятилетний, работал каждый день.

– Крепыш.

Карстен Есперсен поджал тонкие губы:

– Да, можно и так сказать.

– Он не собирался уйти на покой?

– Нет.

Карстен ответил решительно и быстро. Пожалуй, даже слишком быстро. Гунарстранна и Фрёлик переглянулись.

– У вас семейное предприятие?

– Да, пожалуй.

– Смерть вашего отца повлияет на состояние дел?

– Конечно.

– Кто закупает товары для магазина? Вы? Ваш отец?

– Я.

– В одиночку?

Карстен Есперсен склонил голову и ответил:

– Само собой разумеется, отец тоже кое-что покупал, но всегда советовался со мной. Видите ли, я умею производить на клиентов хорошее впечатление. Мы, так сказать, разделяли обязанности.

– Что за человек был ваш отец?

Есперсен поднял голову и бросил на инспектора озадаченный взгляд.

Гунарстранна уточнил, активно помогая себе руками:

– Он был добрым? Строгим? Любителем наживать врагов?

– Конечно нет.

– Но враги у него были?

– Вот так сразу и не вспомнишь…

– Может быть, он с кем-то ссорился?

– Конечно, даже со мной он ссорился.

– Почему?

– Уж такой у него был характер… тяжелый. Он любил, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним.

– И в личной жизни тоже?

– И в личной жизни, и в делах.

– Что же будет дальше? Вы примете на себя бразды правления?

– Да, наверное… Магазин оформлен как общество с ограниченной ответственностью, поэтому документ о передаче имущества покойного не имеет такого уж большого значения. – Есперсен кашлянул. – Но по-настоящему вести здесь дела могу только я… Только я могу управлять, – пробормотал он, вскидывая голову и устремляя взгляд куда-то в пространство.

– Как вы относились к нежеланию отца уходить на покой?

– По-вашему, он мне не совсем доверял? – Карстен криво улыбнулся.

Гунарстранна не ответил.

– Скажем так, – продолжал Карстен. – Отчасти вы правы. Он не хотел уходить на пенсию и из-за меня тоже. Конечно, я люблю свою работу, но… у меня есть и другое занятие… – Он смущенно закашлялся. – Я, видите ли, пишу… сотрудничаю внештатно в разных местах… на что требуется время.

– Внештатно?

– Я пишу в разные издания. Статьи, обзоры… время от времени публикую рассказы. Творчество требует много времени и сил.

– Вы публикуетесь под своей фамилией? 

– Да.

– Значит, крепкое здоровье отца и его нежелание уходить на покой вас должно было только радовать?

Есперсен вздохнул:

– Что я могу сказать? Конечно, отец много делал, но, наверное, ему следовало заняться чем-то другим… – Он замялся. – Людям в преклонном возрасте положено… отдыхать, всячески наслаждаться жизнью. Но он… был не такой. Наверное, он был счастлив, то есть… наслаждался своим, как вы выразились, крепким здоровьем.

Гунарстранна медленно кивнул.

– Никто и не думал намекать ему о пенсии, – продолжал Карстен Есперсен. – Отец не мыслил себя без работы!

– Можете назвать хоть одного человека, который ссорился с вашим отцом?

– Легче назвать тех, кто с ним не ссорился. Отец отличался твердым и… упрямым характером. – Есперсен обрадовался, что наконец подобрал нужное слово.

– Значит, с ним было трудно иметь дело? Его можно назвать вздорным человеком?

– Предпочитаю другие эпитеты: настойчивый, неуступчивый… Решительный… Простите, я еще не привык говорить о нем в прошедшем времени.

– Он жил в этой квартире с вашей матерью?

Есперсен кивнул и нахмурился от смущения:

– Ингрид мне не мать, она вторая жена отца.

– А ваша мать жива?

– Нет… – Видя, что полицейские молчат, он продолжил: – Моя мать умерла, когда я был маленький… Папа женился на Ингрид больше двадцати лет назад, а она, в сущности, всего на семь лет старше меня. Теперь вы понимаете, почему я так отреагировал, когда вы предположили, будто она – моя мать?

– У вас есть братья или сестры?

Есперсен покачал головой.

– Значит, вы – единственный наследник?

– Ингрид тоже наследница. Возможно, в завещании… если оно есть… указаны и другие.

– Но вам об этом ничего не известно?

– О чем?

– Составил ли ваш отец завещание.

– По-моему, нет. Во всяком случае, я о завещании ничего не слышал. Но я могу дать вам телефон его адвоката. Она наверняка в курсе.

– Ваш отец был богатым человеком?

– В каком смысле «богатым»?

– Было ли общеизвестно, что у него водятся деньги?

Лицо Есперсена дернулось.

– Нет, вряд ли. Отец получал пенсию; кроме того, он назначил себе совсем небольшой оклад. Прибыль он делил с двумя моими дядями – Арвидом и Эммануэлем. Понимаете, они втроем владеют… владели магазином сообща… Наверное, у него на счете есть какие-то деньги, кроме того, эта квартира…

– И множество ценностей?

– Да какие там ценности – так, побрякушки, – пренебрежительно отозвался Есперсен, видимо вспомнив о том, что он коммерсант.

– Значит, делить придется в основном вещи, которые находятся в квартире и в магазине?

– О том, что придется делить, я как-то не задумывался…

– А вы хотя бы примерно представляете себе имущество вашего отца?

– М-м-м… наверное, сама квартира… магазин… вещи… несколько картин и… ну да, деньги на разных банковских счетах.

Гунарстранна переменил тему:

– Насколько мы поняли, после того как личность покойного была установлена, Ингрид Есперсен первым делом позвонила вам?

– Да, я приехал, как только смог.

Гунарстранна медленно кивнул.

– Она нам звонила еще раньше, ночью. – Есперсен жалко улыбнулся. – Ингрид хотела, чтобы я еще тогда приехал к ней… По ее словам, что-то разбудило ее среди ночи, и она увидела, что отец не ложился. Потом она решила, что в магазин проникли воры. Сюзанна, моя жена, успокоила ее, и Ингрид вроде бы снова заснула.

Гунарстранна окинул Карстена Есперсена задумчивым взглядом и подытожил только что услышанное:

– Ночью она почему-то проснулась, позвонила вам, но к телефону подошла ваша жена, которая ее успокоила… В какое время звонила Ингрид?

– В половине третьего.

Гунарстранна рассеянно посмотрел перед собой.

– Мы, конечно, обо всем побеседуем и с фру Есперсен, но все-таки… почему она звонила вам среди ночи?

– В их квартале последнее время участились кражи. Более того, мы… – Есперсен тяжело вздохнул, – мы ждали чего-то в этом роде.

Гунарстранна кашлянул.

– Чего именно?

– Кражи со взломом.

Заметив, что оба стража порядка изумленно смотрят на него, Карстен Есперсен робко кашлянул. Гунарстранна подождал еще немного, а потом спросил:

– Вы предприняли какие-то меры против воров?

– У нас, как положено, имеются защитные ставни на окнах, которые выходят на улицу, и, конечно, подключена сигнализация. Кроме того, отец каждый вечер обходил все помещения и проверял, все ли в порядке.

– Вчера ночью сигнализация не сработала.

– Д-да, – поколебавшись, ответил Есперсен.

– Как вы думаете, где был ваш отец, когда проснулась Ингрид?

– Все вполне очевидно, разве не так? Он был внизу. – Есперсен постучал указательным пальцем по столешнице. – Внизу, в магазине.

– Среди ночи?

– Конечно.

– Разве вас не удивило, что отец среди ночи вдруг спустился вниз? В конце концов, ему было под восемьдесят.

– Мой отец не был обычным человеком.

Гунарстранна кивнул и снова погрузился в раздумья. Затем он посмотрел на Карстена Есперсена. Тот сидел с рассеянным видом и смотрел в пространство.

– А где были вы? – поинтересовался инспектор.

– А? Что?

– Где были вы, когда звонила Ингрид?

Есперсен по-прежнему рассеянно смотрел в пространство.

– Довольно странно, – тихо ответил он. – Отец, мертвый, сейчас лежит там, внизу… Я не могу не думать о нем. Конечно, я испытываю горечь утраты… – Он немного помолчал, глубоко вздохнул и продолжал: – Ингрид, жену моего отца, сейчас утешает священник. А мы с вами беседуем за тем же столом, за которым мы вчера ужинали всей семьей, наслаждались общением в тесном кругу… А сейчас… мне нелегко рассказывать вам об отце, говорить, каким он… был. – Он скрестил кисти рук на столешнице. – В квартире и атмосфера стала другой. Возникает чувство… ну, может быть, не враждебности как таковой, но какой-то отчужденности. Да, деловитой отчужденности! И вот что еще пришло мне в голову. Стараясь понять, как изменилась атмосфера вокруг меня, я начал испытывать глубокую тоску. Внутри меня словно образовался вакуум. Разговаривая с вами, я все время ждал этого вопроса и боялся его… «Где были вы?» Вдруг ответ на этот вопрос приобрел значимость, важность, всю силу которой я себе даже не представлял.

Карстен Есперсен затих. Гунарстранна и Фрёлик переглянулись. Есперсен покусывал нижнюю губу и о чем-то размышлял. Судя по его виду, продолжать он не собирался.

Молчание нарушил Гунарстранна. Он негромко покашлял, и Есперсен сразу встрепенулся.

– Где были вы? – повторил инспектор, глядя ему прямо в глаза.

– Дома. Ингрид ведь не первый раз вот так будила нас среди ночи. Сюзанна заранее предположила: Ингрид потребует, чтобы я к ней приехал. Ингрид… немного нервная, и потом, она всегда ужасно боялась, как бы чего не случилось с моим отцом.

– Вы слышали телефонный звонок?

– Нет. Я спал.

– Значит, вы не обсуждали звонок Ингрид тогда же… ночью?

– Да… то есть нет. Сюзанна мне рассказала сегодня рано утром.

– А разве вашу жену не встревожили слова Ингрид? Почему она сразу решила, что страхи Ингрид беспочвенны?

– Н-ну… понимаете… Ингрид… Одним словом, иногда она бывает истеричной.

Гунарстранна кивнул.

– Вы не знаете, не угрожал ли кто-то в последнее время вашему отцу?

– Нет, то есть…

– Что?

Есперсен положил обе ладони на столешницу.

– Понимаете, речь пойдет о деле довольно деликатном… – начал он.

Гунарстранна вежливо кивнул.

– Есть один человек… он работал на складе в Энсьё. Его зовут Юнни, и он служит у нас, сколько я себя помню.

– Юнни – а дальше?

– Его зовут Юнни Стокмо. Так вот, несколько недель назад между ним и отцом что-то случилось. Не знаю, что именно. Но в результате отец вынужден был уволить его.

– Он получил компенсацию?

– Юнни пришлось уйти в тот же день, хотя он проработал… много лет.

– Значит, они повздорили сравнительно недавно?

– Понятия не имею. Ни отец, ни Юнни ничего не желали рассказывать. Но, насколько я понял, ссора произошла из-за чего-то очень серьезного… и очень личного. Иначе я бы знал, в чем дело.

– Стокмо приходил к вам, жаловался?

– Нет.

После довольно долгой паузы Есперсен продолжал:

– Вот почему я подумал, что разногласия… что ссора была личным делом, касалась только их двоих. Иначе отец непременно поделился бы со мной.

– Может быть, Стокмо угрожал вашему отцу?

– Об угрозах мне ничего не известно. Я только знаю, что вчера вечером Юнни дожидался отца на улице, у нашего дома.

– Когда это было?

– Он пришел за полчаса до того, как отец вернулся домой, а вернулся он в семь.

Гунарстранна медленно кивнул, словно самому себе.

– В семь вечера? – уточнил Фрёлик, хватая ручку.

– Может быть, чуть позже, около четверти восьмого.

– На что Стокмо живет сейчас? – спросил Гунарстранна.

– Не знаю… У него есть сын, у которого в Турсхове нечто вроде мастерской. Может быть, он там и работает.

Снова наступило молчание. Франк Фрёлик откашлялся и полистал записи.

– Вы говорите, – начал он, – что вчера ваш отец пригласил гостей. Кого именно?

– Никакого приема не было. Обычный ужин. Пригласили нас, то есть меня, мою жену и детей.

– Сколько времени вы здесь пробыли?

– Мы сели за стол около семи. Отец приехал позже, где-то в четверть восьмого. Домой мы поехали часов в одиннадцать.

– Где он был до семи?

– В Энсьё, в конторе.

– Вы уверены?

– Да, он редко бывал где-то еще.

– Он обычно работал допоздна?

– Он работал всегда.

– Значит, в том, что он работал допоздна, не было ничего необычного? – уточнил Гунарстранна.

– Ни обычного, ни необычного. Он в самом деле иногда работал допоздна. Спросите лучше Ингрид, она вам больше расскажет.

Гунарстранна долго молчал, глядя перед собой.

– У вас в магазине много оружия?

– Есть немного. В основном из-за него мы и поставили защитные ставни. За старинным оружием охотятся многие коллекционеры.

– Что за оружие?

– Мушкет, алебарда, несколько дульнозарядных револьверов, несколько образцов холодного оружия…

– А штыки есть?

– Два. А что?

Их перебили. Дверь распахнулась настежь, по полу затопотали быстрые шаги. В столовую вбежал мальчик лет трех-четырех, в синих полотняных штанишках и свитере, запачканном спереди. При виде сидящих за столом незнакомых людей он опешил, но быстро преодолел смущение и подошел к Карстену Есперсену, изумленно смотревшему на него. Светлые кудрявые волосы обрамляли круглое, открытое личико с курносым сопливым носом. Малыш прижался к отцовскому колену и сунул палец в рот.

– Дедушка умер, – сообщил он инспектору Гунарстранне.

– Значит, Сюзанна приехала, – сказал Есперсен, словно извиняясь, и повернулся к сынишке: – Где мама?

Малыш его как будто не слышал. Он протянул Гунарстранне правую руку и представился:

– Мин.

– Беньямин, – уточнил Есперсен, подмигивая полицейскому.

– Нет, просто Мин, – возразил малыш по имени Беньямин, снова протягивая руку Гунарстранне.

– Покажи-ка! – обратился к нему отец. – Что у тебя там, монета? – Он покосился на полицейских с натянутой улыбкой. – Ну-ка, отдай, что там у тебя! – велел он мальчику.

– Дедушка умер, – повторил Беньямин, глядя на отца огромными круглыми глазами. – Совсем умер!

– Да, – ответил Есперсен, снова заговорщически подмигивая двоим полицейским. – Так ты покажешь папе свою монету?

Мальчик покачал головой.

– Покажи!

– Нет. – Беньямин покачал головой.

– Думаю, на сегодня у нас все, – сказал Гунарстранна, обращаясь к Франку Фрёлику.

– Ты отдашь папе монету?

– Не-ет! – завизжал малыш. Голосоку него был пронзительный, как вой электропилы.

В глазах Есперсена зажглись зловещие огоньки.

– Ну-ка, давай сюда! – Он снова схватил сынишку за руку.

– Нет! – так же пронзительно завопил тот. – Глупый папка!

– Дай сюда! – резко потребовал отец, хватая малыша за руку и по одному разжимая пальцы.

Мальчик отчаянно вырывался. Пальчики у него побелели, он заплакал. Попробовал выдернуть руку. Из его ладошки на пол выпало что-то похожее на брошку или булавку для шляпы.

– Ш-ш-ш, тихо! – прикрикнул на сынишку Есперсен и снова заулыбался: – Оказывается, никакая у тебя не монета! Это не деньги!

Карстен Есперсен поднял с пола значок и показал его сынишке. На потемневшем металле был едва заметен какой-то непонятный орнамент.

Мальчик перестал плакать и вытер глаза.

Гунарстранна и Фрёлик переглянулись.

– Отдай! – закричал мальчик и потянулся к значку.

Карстен Есперсен моментально отдернул руку и расхохотался, отчего у него задергался подбородок. Малыш снова истошно завопил.

– Ну на, забирай! – раздраженно крикнул отец, протягивая сынишке руку.

Мальчик шмыгнул носом и схватил значок. Карстен Есперсен встал и вопросительно посмотрел на полицейских:

– Пойдемте?

На обратном пути Гунарстранна остановился перед большим застекленным шкафом, в котором виднелись корешки книг в синих и коричневых кожаных переплетах. Есперсен остановился рядом и стал ждать. Беньямин высунулся из-за ближайшей двери.

Фрёлик тоже стоял и смотрел на маленькие белые фигурки в застекленном настенном шкафчике. Сначала ему показалось, что в фигурках нет ничего особенного, но, вглядевшись, он мысленно ахнул. Китайские статуэтки оказались самой настоящей порнографией. Тщательно вырезанные мужчины и женщины занимались изощренными сексуальными играми, показанными во всех подробностях. На обычном сексе дело не заканчивалось. Одна статуэтка изображала совокупление женщины с зеброй, другая – с черепахой. Еще двое улыбающихся мужчин, сплетясь в объятиях, увлеченно мастурбировали. Все действия были показаны настолько подробно, что ничего не приходилось домысливать, а такой искусной работы Фрёлик в жизни не видел.

– Боже мой! – негромко воскликнул он.

Карстен Есперсен смерил его снисходительным взглядом.

– Коллекционные экземпляры, – со вздохом пояснил он и добавил: – Слоновая кость. А одна статуэтка, между прочим, вырезана из рога носорога.

– Они старинные?

– Конечно. – Есперсен подошел к шкафчику и показал на женщину с черепахой: – Например, вот этой уже тысяча лет.

Франк Фрёлик внимательно посмотрел на Карстена. Тот стоял скрестив руки на груди; его лицо снова задергалось. Видимо, он досадовал, потому что гости все не уходили.

– И что они все символизируют? – спросил Фрёлик.

– Что, простите?

– Какой в них смысл?

Есперсен всплеснул руками:

– Это же произведения искусства! От них нельзя требовать никакого смысла!

– Но сюжеты, согласитесь, не слишком обычны, – не сдавался Фрёлик. Он показал на женщину с черепахой: – Неужели они все-таки ничего не символизируют?

Есперсен потерял терпение:

– Ничего они не символизируют! Либо вы считаете их красивыми, либо нет.

Франк снова посмотрел на статуэтки. Да, красивые… и своеобразные, никаких сомнений. Сексуальность подавалась в них с юмористическим оттенком. Видимо, их создатели хотели показать красоту человеческого тела, которая не теряется даже при самых немыслимых позах и в самых неестественных сочетаниях. Статуэтка из рога носорога, которую показал Есперсен, представляла собой молодых атлетов, увлеченно занимавшихся групповым сексом. Они с самым довольным видом сплелись в позе, немыслимой с точки зрения физиологии. Фрёлик вздохнул и подумал: «Как, оказывается, я еще мало знаю о Китае!»

– Они ваши? – спросил он у Есперсена.

– Нет, они принадлежат этому дому.

– Они дорого стоят?

– Конечно.

– Сколько примерно?

В комнату заглянула женщина среднего возраста. Фрёлик отошел от шкафа.

– Вот ты где, – обратилась она к Есперсену. – Пожалуйста, присмотри за своими детьми, я не могу… – Заметив полицейских, она остановилась, не договорив.

Гунарстранна поспешил представиться:

– Инспектор Гунарстранна. Отдел убийств.

Ингрид Есперсен пожала ему руку. Фрёлик заметил, что хозяйка дома когда-то была настоящей красавицей и до сих пор неплохо выглядит, хотя на лице уже проступили едва заметные морщинки и складочки. Несколько секунд Фрёлик не мог решить, что делает ее такой привлекательной – ее чистое лицо под модной стрижкой или фигура и потрясающие ноги. Наверное, последнее, решил он, ее тело. Спина у нее стройная, как у школьницы. И платье выгодно облегает все нужные места.

Есперсен собирался что-то сказать. Но Гунарстранна его опередил:

– Ингрид Фольке-Есперсен?

Женщина кивнула.

– Примите наши соболезнования.

Она снова кивнула и хладнокровно посмотрела в глаза инспектору – своему ровеснику. Франк заметил, что Гунарстранна не выпустил ее руки.

Фрёлик шагнул вперед и тоже представился:

– Франк Фрёлик.

– Мы как раз собирались уходить, – словно успокаивая вдову, пояснил Гунарстранна. Но та не слышала, что он говорит. Оба полицейских следили за ее взглядом. Она в упор смотрела на Карстена Есперсена, и глаза ее наполнялись слезами.

– Карстен, – тихо и жалобно прошептала она.

В ее почти неслышных словах угадывалось отчаяние. Она не сводила взгляда со своего пасынка; тому, видимо, стало не по себе. Карстен и без того с трудом держал себя в руках. Ингрид, наоборот, не стремилась сдерживаться. Карстен Есперсен очутился в центре всеобщего внимания: мачеха и полицейские пристально смотрели на него. Все словно ждали от него каких-то важных слов.

– Вот он, – Есперсен указал на Гунарстранну, – заметил твоего Теккерея.

Три головы повернулись к инспектору. Гунарстранна по-прежнему задумчиво смотрел на вдову и ее пасынка. Наконец он соизволил нарушить молчание.

– Совершенно верно, – кивнул Гунарстранна и повернулся к застекленному шкафу: – Собрание сочинений неполное. Не вижу «Барри Линдона».

– Мне всегда казалось, что фильм лучше книги, – ответила Ингрид Есперсен с порога.

В комнате снова повисло неловкое молчание. Все молча смотрели на вдову. В конце концов та решила продолжить:

– Да, вы правы. «Барри Линдона» в самом деле недостает. К большой досаде Рейдара. Он, знаете ли… был перфекционистом и никак не мог взять в толк, что я собираюсь довольствоваться неполным собранием…

– У вас найдется пара минут? – спросил инспектор Гунарстранна.

– Самому Рейдару вечно не хватало времени на чтение, – продолжала Ингрид, видимо забывшись.

Атмосфера в комнате незаметно изменилась. Напряженность, возникшая с приходом вдовы, постепенно исчезла.

– Мне сейчас не очень хочется разговаривать, – прошептала Ингрид. – Я очень устала. Прошлую ночь почти не спала.

– Мы можем вернуться завтра, – предложил Гунарстранна. – Правда, нас интересуют всего два вопроса. Ваш муж вчера ложился спать?

Ингрид покачала головой:

– Я проснулась, когда сообразила, что его нет… наверное, так. Чтобы заснуть, я приняла снотворное.

– Когда вы вчера легли спать?

– От одиннадцати до половины двенадцатого…

– Вы звонили… – Гунарстранна мотнул головой в сторону Есперсена.

– Да, – ответила Ингрид. – Ночью, после того как проснулась. Но Карстена дома не оказалось.

Ингрид и Карстен Есперсен стояли и смотрели друг на друга в упор.

– Я спал, – нехотя буркнул Карстен.

– Я так и поняла, – ответила она. Глаза у нее заблестели, губы задрожали. Ей, видимо, хотелось сказать что-то еще, но она не решалась.

Молчание нарушил Гунарстранна:

– Зачем вы звонили?

– Испугалась, когда не увидела в спальне Рейдара.

Инспектор окинул вдову внимательным взглядом.

– Вы услышали внизу шум?

– Сама не знаю, – ответила она.

Так как Гунарстранна промолчал, ее слова как будто повисли в воздухе. Инспектор сплел пальцы рук за спиной и стал ждать, но продолжения так и не услышал. Ему пришлось уточнить:

– Вам показалось, что вы услышали какой-то шум?

– Сама не знаю, – повторила вдова, опуская голову и сосредоточенно вычищая грязь из-под ногтя. Кисти руку нее были маленькие, белые; тонкие пальцы казались еще тоньше благодаря массивным кольцам. Лак на ногтях, ярко-красный, почти облупился. – Я испугалась, – рассеянно добавила она. – Не понимаю, что на меня нашло.

– Почему вы испугались?

– Потому что Рейдара рядом не оказалось. – Губы у нее снова задрожали, и в темных глазах показались слезы. Она вытерла лицо рукой.

Есперсен шагнул вперед и многозначительно кашлянул. Гунарстранна поднял руку, призывая его к молчанию.

– После того как вы позвонили Карстену Есперсену, вы снова заснули?

– Нет, – быстро ответила Ингрид. С ней что-то случилось. Вопросы инспектора о покойном муже как будто выбили ее из равновесия. Маска безмятежности, словно приросшая к ее лицу вначале, когда она только вошла, стала полупрозрачной. Она просвечивала, как подсвеченная солнцем поверхность тихого лесного озера. После того как по воде прошла рябь, стали видны омуты и водовороты внизу. – Я лежала без сна до тех пор, пока по улицам не поехали машины, – продолжала она. – Движение началось… рано, очень рано, когда было еще темно. – Она замолчала и покосилась на пасынка, который посмотрел на нее в ответ. Фрёлик не понял, как истолковать ведущийся между ними безмолвный диалог.

– А потом? – спросил Гунарстранна.

Ингрид Есперсен повернулась к нему:

– Потом я решила, что мне приснился страшный сон, что все звуки и прочее я придумала. Поэтому… – Она закрыла глаза.

– Да?

Ингрид показала вниз:

– Я уже собиралась заснуть, когда…

– Его заметила проходившая мимо женщина, – кивнул Гунарстранна. – Мне сообщили, что вы спустились в магазин к нашему коллеге Иттерьерде и опознали покойного мужа.

– Да.

Все трое посмотрели на вдову. Ингрид как будто забыла об их присутствии. Устремив взгляд на какую-то точку в дальнем углу комнаты, она рассеянно соскребала лак с ногтей.

– Дверь в магазин с лестницы была открыта, – продолжал Гунарстранна.

Ингрид кивнула.

– У кого хранятся ключи от магазина?

– У отца и у меня, – вмешался Есперсен.

– У меня тоже есть ключи, – устало проговорила Ингрид.

Гунарстранна повернулся к Карстену:

– А еще у кого?

Есперсен задумался.

– Может быть, дубликаты есть у Арвида и Эммануэля, – сказала Ингрид Есперсен.

Карстен немного подумал и кивнул:

– Да, возможно… Вполне вероятно. Да, у них наверняка тоже есть ключи.

– Кто такие Арвид и Эммануэль? – спросил Гунарстранна у вдовы.

– Братья Рейдара, – ответила она.

– И часто ваш муж оставлял дверь незапертой, когда вечером спускался в магазин?

– Понятия не имею, – сказала вдова.

– Когда приехала полиция, в торговом зале было темно, – продолжал Гунарстранна. – Кто мог выключить свет – ваш муж?

– Свет в торговом зале ему не был нужен. Если он где-то и включал свет, то в кабинете, в подсобке, – вмешался Карстен Есперсен.

Ингрид села в кресло у книжного шкафа и резко одернула юбку, задравшуюся до колен.

– Самое странное, я сразу догадалась, что случилось… Когда мне позвонили из полиции.

Фрёлик не сводил взгляда с Карстена Есперсена. Тот наблюдал за Ингрид застывшим взглядом.

– Понимаю, мои слова звучат неубедительно, – продолжала Ингрид. – Но я пережила такой ужас… – Она снова вытерла глаза пальцами и шмыгнула носом.

У Есперсена покраснело лицо – от гнева, как предположил Фрёлик. Сын покойного спросил у Гунарстранны:

– Может быть, хватит?

Инспектор посмотрел на него без всякого выражения и ответил:

– Еще нет.

– Я увидела, что он умер, – монотонно продолжала Ингрид. – Сама не помню, о чем я тогда подумала. Мне хотелось одного: уйти.

Гунарстранна бросил на нее задумчивый взгляд и сказал:

– Спасибо. Вынужден просить вас держать при себе все, что вы увидели в магазине. – Он двинулся к двери, давая понять, что беседа закончена. – То же самое относится и к вам, – сухо продолжал он, оборачиваясь к Карстену Есперсену. – Очень жаль, но таковы правила. К сожалению, вам придется некоторое время потерпеть наше присутствие… Мы постараемся не очень нарушать течение вашей жизни. Надеюсь, и вы отнесетесь к нам с пониманием.