Читать книгу Корабль-призрак - Хэммонд Иннес - Страница 2

Я ужасно устал и замерз. И еще мне было страшно. Красный и зеленый навигационные огни озаряли паруса зловещим свечением. А дальше расстилалась бездна бесконечной и абсолютной тьмы, из которой доносилось тихое шуршание моря. Я вытянул занемевшие ноги, посасывая кусок ячменного сахара. Над моей головой покачивалась призрачная арка парусов, повторяя все движения «Морской Ведьмы», то поднимающейся на гребень волны, то плавно соскальзывающей вниз. Ветер был таким слабым, что продвижение нашего корабля вперед было едва заметным. И все же волны, поднятые мартовскими штормами, накатывались с неослабевающей силой, и я остро осознавал, что это всего лишь затишье. Шестичасовой прогноз не сулил ничего хорошего. В районе Роколла, Шеннона, Соула и Финистерра ожидались штормовые ветра. Подсветка компаса едва рассеивала мглу, которая окутала яхту, почти слившуюся с липким мраком ночи. Я так часто представлял себе эти минуты. Но стоял март, и после пятнадцати часов болтанки на волнах Ла-Манша радость обладания своим собственным судном улетучилась. Ее поглотил холод. Из темноты замерцал накатывающийся на корму белый бурун. Ударившись о яхту, он оросил мое лицо веером брызг и с шипением сполз обратно, в черноту позади корабля. Бог ты мой! Как холодно! Холодно и промозгло, и ни звездочки на небе.

Дверь штурманской рубки распахнулась, на мгновение явив моему взгляду освещенную кают-компанию, на ярком фоне которой темнела одетая в штормовку массивная фигура Майка Дункана. Обеими руками он сжимал дымящуюся кружку.

– Как насчет бульона?

Жизнерадостное веснушчатое лицо Майка внезапно вынырнуло из ночи. В свете нактоуза[1] оно, казалось, плавало во мраке, отделившись от тела. Он улыбнулся из складок своей балаклавы, протягивая мне кружку.

– А здесь после камбуза довольно свежо. – Но тут улыбка сползла с его лица. – Какого черта! Это еще что такое? – Он смотрел поверх моего левого плеча, уставившись на что-то позади и чуть левее кормы яхты. – Это точно не луна, как ты считаешь?

Я резко развернулся. На самой границе видимости появилось зеленоватое холодное свечение. При виде этого призрачного сияния, мигом заставившего припомнить рассказы бывалых моряков обо всех странных и пугающих событиях, происходивших с ними в море, у меня даже дыхание перехватило.

Свет становился все ярче, разгораясь каким-то потусторонним фосфоресцирующим заревом и напоминая своим мертвенно-холодным мерцанием раздувшегося до невероятных размеров светляка. Внезапно он сгустился, превратившись в узкий зеленый луч, и я заорал Майку:

– Фонарь, живо!

Это был огонь правого борта огромного парохода, и этот пароход шел прямо на нас. Сквозь туман тускло светились фонари палубного освещения, а спустя секунду до нас донесся приглушенный пульсирующий гул двигателя, напоминающий низкий рокот тамтама.

Луч системы «Олдиса» пронзил ночь, ослепив нас отраженным блеском густого тумана, незаметно подкравшегося к нам со всех сторон. Сквозь это сияние едва виднелась белая пена буруна от волны, вздымаемой носом приближающегося судна. Через мгновение мы разглядели и смутные очертания самого парохода. И вот уже он перед нами, похожий на корабль-призрак, возникший из тумана и нависший над нами всей своей громадой. Я отчаянно крутанул штурвал.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем «Морская Ведьма» повернулась, после чего кливер наполнился и развернул ее еще сильнее. И все это время я слышал оглушительный шорох идущей на нас волны.

– Он в нас врежется! Господи! Он в нас врежется!

У меня до сих пор звенит в ушах этот хриплый и пронзительный крик Майка. Он мигал «Олдисом», направив луч на капитанский мостик парохода. Вся судовая надстройка была ярко освещена, вспышки фонаря отражались от стеклянных иллюминаторов. И весь этот громадный пароход продолжал с грохотом надвигаться на нас со скоростью в добрых восемь узлов. Казалось, он не собирается ни останавливаться, ни менять курс.

Грота-гик и бизань-гик угрожающе затрещали. Кливер уже откинулся назад. На мгновение я оставил его в этом положении, наблюдая за тем, как поворачивается нос яхты. Весь корпус «Морской Ведьмы», от длинного бушприта до верхушки грот-мачты, был озарен зеленым сиянием правого бортового огня парохода, повисшего прямо над нами. Я потравил левый кливер-шкот и начал выбирать правый, чувствуя, как наполняется парус. И тут снова раздался вопль Майка:

– Осторожно! Держись!

На нас с ужасающим грохотом обрушилась стена вспененной воды. Она пронеслась через кокпит, приподняв меня над сиденьем, и мне пришлось изо всех сил вцепиться в штурвал, чтобы меня не смыло в море. Паруса описали безумный полукруг, из-за чего утлегарь и часть грота на мгновение оказались под уходящей волной. Пока тонны воды бушевали у нас на палубе, мимо чудовищным утесом скользил борт парохода.

«Морская Ведьма» медленно выпрямилась, и вода белой пеной ринулась за борт. Я все еще держался за штурвал, а Майк не выпускал из рук бакштаг и во все горло выкрикивал проклятия. Его голос был едва слышен на фоне громыхания двигателей парохода. Но тут в ночь вторгся еще один звук – ритмичный плеск винта, наполовину погруженного в воду.

Я заорал, чтобы предостеречь Майка, но он уже осознал эту новую опасность и снова включил «Олдис». В его ослепительном свете мы увидели изъеденную ржавчиной обшивку корпуса парохода. Тут с нами поравнялась корма, и мы увидели лопасти винта, хлещущие по волнам и взбивающие воду в пенные водовороты. «Морская Ведьма» задрожала, и ее паруса обвисли. Затем она соскользнула с волны и оказалась совсем рядом с этой чудовищной мельницей. Теперь лопасти едва не задевали наш левый борт. Хлопья белой пены полетели на крышу каюты и на паруса.

Все это длилось ровно секунду, а затем этот отчаянно барахтающийся в волнах винт удалился в темноту за нашим бушпритом, а «Морская Ведьма» заплясала на волнах в кильватере парохода. Луч системы «Олдиса» выхватил из мрака его название – «Мэри Дир», Саутгемптон. Мы ошарашенно смотрели на эти тающие в ночи покрытые ржавыми потеками буквы, а затем они внезапно исчезли, поглощенные мраком. Еще какое-то время до нас доносился тихий пульсирующий рокот двигателей судна, но вскоре стих и он. Лишь запах гари остался витать в сыром морском воздухе.

– Ублюдки! – завопил Майк, внезапно обретя дар речи. – Ублюдки! – снова и снова повторял он.

Дверь рубки скользнула в сторону, и на пороге возникла фигура. Это был Хэл.

– Ребята, вы в порядке?

Его немного чересчур спокойный и чересчур бодрый голос слегка дрожал.

– Ты что, не видел, что тут произошло? – заорал Майк.

– Все я видел, – отозвался Хэл.

– Они не могли нас не заметить. Я светил фонарем прямо на капитанский мостик. Если бы они несли вахту и смотрели по сторонам…

– Я не думаю, что они смотрели по сторонам. Если честно, мне показалось, что на мостике вообще никого не было.

Он произнес это так тихо, что до меня не сразу дошло, что из этого следует.

– Что ты имеешь в виду – никого не было на мостике? – спросил я.

Он вышел на палубу.

– Это произошло перед тем, как нас накрыла носовая волна. Я почувствовал что-то неладное, но успел добежать только до штурманской рубки. Я оказался перед иллюминатором, и прямо передо мной был капитанский мостик, на который светил луч «Олдиса». Мне показалось, что там никого нет. Во всяком случае, я никого не увидел.

– Но, господи боже мой, – прошептал я. – Ты понимаешь, что ты говоришь?

– Да, разумеется, понимаю. – Это прозвучало безапелляционно и несколько по-военному. – Странно, ты не находишь?

Он был не из тех, кто стал бы выдумывать что-либо подобное. Х. Э. Лоуден – для всех своих друзей Хэл – бывший артиллерист, полковник в отставке, почти все летние месяцы проводил в море и успел стать очень опытным моряком.

– Ты намекаешь на то, что этим судном никто не управлял? – недоверчиво поинтересовался Майк. – Может, тебе показалось?

– Я не знаю, – покачал головой Хэл. – Поверить в это трудно. Но все, что я могу сказать, так это то, что на мгновение мостик был передо мной как на ладони, и, насколько я мог судить, на нем никого не было.

Несколько секунд мы молчали, размышляя над его словами, которые повергли нас в шок. Возможность того, что у штурвала большого корабля, бороздящего усеянные подводными скалами моря в непосредственной близости от французского побережья, никого нет, казалась нам абсурдной.

Внезапно тишину нарушил голос Майка, который совершенно будничным тоном поинтересовался:

– А что там с нашим бульоном? – Вспыхнула лампа «Олдиса», обнаружив кружки, лежащие в глубокой луже на дне кокпита. – Пойду-ка я приготовлю новое варево, – вздохнул Майк и, обернувшись к полуодетому Хэлу, который продолжал стоять, прижавшись к рубке, добавил: – Как насчет вас, полковник? Вам ведь наверняка тоже хочется бульона?

Хэл кивнул.

– Я никогда не отказываюсь от бульона. – Он проследил взглядом за Майком и, когда тот скрылся внизу, повернулся в мою сторону. – Теперь, когда мы остались одни, я могу смело признать, что это был весьма неприятный момент. Как так получилось, что мы оказались под самым носом этого парохода?

Я объяснил ему, что судно находилось с подветренной стороны и мы не услышали шума его двигателей.

– Первым, что мы заметили, был зеленый навигационный огонь его правого борта, надвигавшегося на нас из тумана.

– Что, даже туманного горна не было?

– Если и был, мы его не услышали.

– Странно! – Он еще несколько мгновений стоял неподвижно. Фонарь левого борта освещал его длинную фигуру. Затем он подошел и сел рядом со мной на комингс кокпита. – Ты не смотрел на барометр с тех пор, как заступил на вахту? – поинтересовался он.

– Нет, – ответил я. – А как он себя ведет?

– Падает. – Длинными руками он обхватил себя за плечи, обтянутые нательной рубашкой. – С тех пор как я спустился вниз, он упал довольно заметно. – Он поколебался, а затем добавил: – Этот шторм может накрыть нас в любую минуту, знаешь ли. – Я ничего не ответил, и Хэл, вытащив из кармана курительную трубку, начал ее посасывать. – Скажу тебе честно, Джон, не нравится мне все это. – То, что он говорил очень тихо, делало его мнение еще более весомым. – Если прогноз подтвердится и ветер повернет с северо-запада, мы окажемся на подветренном берегу. Я не люблю шторма, и я не люблю подветренные берега, особенно когда это подветренные берега Нормандских островов.

Я решил, что он хочет, чтобы я вернулся к французскому побережью, и ничего не ответил. Я просто сидел, молча глядя на компасную катушку. Мне было немного страшно, но я также ощущал необъяснимое упрямство.

– Если бы не поломался двигатель… – пробормотал он.

– Зачем сейчас это обсуждать? – Это было нашей единственной поломкой. – Ты всегда говорил, что презираешь двигатели.

Свет от нактоуза падал ему на лицо. Хэл устремил на меня пристальный взгляд синих глаз.

– Я только хотел сказать, – мягко произнес он, – что, если бы двигатель не поломался, мы бы уже были на середине пролива и ситуация была бы совершенно иной.

– Возвращаться я не собираюсь.

Он вынул трубку изо рта, как будто собираясь что-то сказать, но затем снова сунул ее в рот и уставился на меня своими немигающими синими глазами.

Воцарилось неловкое молчание. После происшествия с пароходом я был ужасно зол и мои нервы были на взводе. Наконец он перестал посасывать трубку.

– Я всего лишь хочу дойти до порта, – тихо произнес он. – Но у нас ржавая оснастка и гнилой такелаж, а что касается парусов…

– Мы все это обсуждали в Морле, – оборвал я его. – Множество яхт пересекает Ла-Манш в гораздо худшем состоянии, чем «Морская Ведьма».

– Но не в марте, не в шторм и, ко всему прочему, без двигателя. – Он поднялся и подошел к мачте. Наклонившись, он за что-то потянул. Раздался треск. Вернувшись в кокпит, Хэл бросил к моим ногам обломок фальшборта. – Волна порезвилась. – Он снова сел рядом со мной. – Все это очень скверно, Джон. Яхту не осматривали. А после того, как она два года пролежала в грязи на французском берегу, корпус может оказаться таким же гнилым, как и тали.

– Корпус у нее хороший, – возразил я, чувствуя, как ко мне возвращается спокойствие. – Его всего-то нужно покрасить да заменить пару досок. Прежде чем ее купить, я осмотрел ее дюйм за дюймом и все проверил ножом. Дерево в полном порядке.

– А как насчет крепежей? – Он вопросительно приподнял правую бровь. – Только эксперт может утверждать, что крепежи…

– Я тебе уже сказал, что займусь этим, как только мы попадем в Лимингтон.

– Да, но это не поможет нам сейчас. Если на нас внезапно налетит шторм… Я осторожный моряк, – добавил он. – Я люблю море, но оно не любит вольностей, и я стараюсь с ним не шутить.

– Я не могу позволить себе осторожничать, – отозвался я. – Во всяком случае, сейчас.

Мы с Майком только что основали небольшое спасательное общество, и все, включая Хэла, понимали, что чем позже мы попадем в Англию, где нам предстояло переоборудовать яхту, тем позже мы приступим к погружениям.

– Я всего лишь предлагаю тебе немного отклониться от основного курса, – вздохнул он. – Мы можем успеть дойти до Гернси, что позволит нам воспользоваться налетевшим ветром и укрыться в Питер-Порте.

Ну конечно… Я провел ладонью по глазам. Мне следовало сразу догадаться, куда он клонит. Но я устал, и происшествие с пароходом выбило меня из колеи. Как мог этот корабль незаметно выйти прямо на нас? Я до сих пор не мог найти этому объяснения.

– Если ты разобьешь яхту, твоя затея от этого не выиграет, – вторгся в мои мысли голос Хэла, который истолковал мое молчание как отказ. – Даже если не брать в расчет оснастку, нас слишком мало.

Он был прав. Нас было только трое. Четвертый член экипажа, Айан Беард, слег с морской болезнью, как только мы вышли из Морле. «Морская Ведьма» была крупной девочкой, и управиться втроем с сорокатонной яхтой было очень сложно.

– Что ж, хорошо, – согласился я. – Берем курс на Гернси.

Он кивнул, как будто с самого начала только и ждал такого ответа.

– Тогда ложись на курс шестьдесят пять градусов на северо-восток.

Я повернул штурвал вправо, наблюдая за катушкой компаса, тут же проложившей новый курс. Должно быть, Хэл разрабатывал его в штурманской рубке, когда на нас вышел пароход.

– Насколько я понимаю, ты и расстояние высчитал?

– Пятьдесят четыре мили. И с этой скоростью, – добавил он, – рассветет задолго до того, как мы туда дойдем.

В воздухе снова повисло напряженное молчание. Я слышал, как он посасывает пустую трубку, но не сводил глаз с компаса, избегая смотреть в его сторону. Проклятье! Я сам должен был подумать о Питер-Порте! Но в Морле я был слишком занят, готовя яхту к отплытию… Я забегался так, что к моменту выхода в море едва держался на ногах.

– Этот корабль… – снова раздался из темноты его голос, заполняя бездну моего молчания. – Чертовски странно, – нерешительно продолжал он. – Знаешь, если на мостике и в самом деле никого не было… – Он запнулся, а потом попытался перевести все в шутку. – Вот это была бы спасательная операция. Тебе хватило бы работы до конца жизни. – Он произнес это очень серьезным голосом, но когда я поднял на него глаза, он пожал плечами и засмеялся. – Ладно, я, пожалуй, пойду еще посплю.

Хэл встал, и через секунду из темного дверного проема рубки до меня донеслось его «Спокойной ночи».

Вскоре после этого Майк принес мне кружку горячего бульона. Он подождал, пока я его выпью, без умолку болтая и строя самые безумные предположения относительно «Мэри Дир». Потом он тоже ушел, и вокруг меня сомкнулся ночной мрак. Неужели и взаправду на мостике парохода никого не было? Возможность того, что по Ла-Маншу ходит судно без экипажа, казалась мне слишком фантастической. Но мне было одиноко и холодно, над моей головой с тихим шелестом раскачивались бледные полотнища парусов, роняя на меня унылые капли оседающего на них тумана, и сейчас я был готов поверить во все, что угодно.

В три ночи меня сменил Хэл, и целых два часа я спал. Мне приснился нависший над нашей яхтой тупой ржавый нос, который неумолимо и бесконечно долго на нас надвигался. Я проснулся в ужасе, обливаясь холодным потом, и несколько секунд лежал, вспоминая слова Хэла. Было бы очень странно, если бы мы занялись спасением этого судна, не успев… Прежде чем в моем мозгу успела сформироваться отчетливая мысль, я снова погрузился в дрему. Но уже через секунду кто-то начал трясти меня за плечо, и мне пришлось выбираться на палубу и, не успев толком проснуться, становиться к штурвалу. Меня окутал ледяной предрассветный сумрак, и все воспоминания о «Мэри Дир» отошли на задний план, утратив актуальность и отчетливость.

Светало очень медленно. Рассвет наступал как будто нехотя, являя взгляду однообразное, угрюмое, слегка вздымающееся море. Крутые волны как будто расплющились, утратив ночной пыл. Дул северный, но несильный ветер, и я обнаружил, что ночью мы успели лечь на другой галс.

Без десяти семь мы с Хэлом уже были в рубке, ожидая прогноза погоды. Он начался со штормового предупреждения для западной части Ла-Манша. Что касается нашего района вблизи Портленда, то он гласил: «Легкий ветер, поначалу северный, позже переходящий в северо-западный и усиливающийся до штормового». Хэл покосился на меня, но промолчал. Говорить что-либо не было нужды. Я сверил наше местоположение и дал Майку курс на Питер-Порт.

Это было очень странное утро. По небу стремительно неслись рваные облака, но на уровне моря ветра почти не было, и даже под всеми парусами мы едва продвигались вперед со скоростью в жалких три узла, вяло покачиваясь на волнах. Нас по-прежнему окружало некое подобие тумана, и видимость не достигала и двух миль.

Мы почти не разговаривали. Думаю, что все остро осознавали нависшую над нами опасность. Угроза исходила от окружающего нас со всех сторон моря, а до Питер-Порта оставалось еще целых тридцать миль. Тишина и отсутствие ветра угнетали.

– Схожу еще раз проверю наше положение, – произнес я.

Хэл кивнул, как будто думал о том же самом.

Но изучение карт ничем нам не помогло. Насколько я мог судить, мы находились в шести милях к северо-северо-западу от скал Рош-Дувр. Это скопление утесов и подводных рифов образовывало западный форпост Нормандских островов. Но наверняка я сказать не мог. Все мои расчеты слишком сильно зависели от силы течения и дрейфа яхты в подветренную сторону.

И тут Майк оторвал меня от раздумий.

– Справа по курсу из воды торчит скала, – крикнул он. – Она очень большая.

Схватив бинокль, я выскочил из рубки на палубу.

– Где?

Внезапно у меня пересохло во рту. «Если это действительно скалы Рош-Дувр, – думал я, – это означает, что нас снесло гораздо дальше, чем я предполагал». И это не могло быть ничем иным. Между этими скалами и Гернси лежало открытое море.

– Где? – повторил я.

– Вон там, – показал Майк.

Я прищурился, но ничего не увидел. На мгновение облака разошлись, и от маслянистой поверхности моря отразились солнечные лучи. Насыщенный влагой воздух придавал этому свечению какой-то зловещий оттенок. Горизонта не было. На границе видимости море и воздух сливались воедино. Прижимая к глазам бинокль, я тщетно обшаривал взглядом море.

– Я ее не вижу, – сказал я. – До нее далеко?

– Я не знаю. Я уже потерял ее. Но до нее было не больше мили.

– Ты уверен, что это была скала?

– Думаю, да. Что еще это могло быть? – Он вглядывался в даль, сощурившись от окружившей нас слепящей дымки. – Это была большая скала, и на ней возвышалась какая-то остроконечная башенка.

Маяк Рош-Дувр! Я покосился на сидящего за штурвалом Хэла.

– Нам лучше изменить курс, – взволнованно произнес я. – Из-за прилива скорость упала до двух узлов.

Я думал о том, что если это действительно скалы Рош-Дувр, а ветер еще больше ослабнет, то нас может снести прямо на рифы.

Он кивнул и повернул штурвал.

– Выходит, ты ошибся в расчетах миль на пять.

– Да.

Он нахмурился. На его голове не было привычной зюйдвестки, и его седые волосы стояли торчком, придавая лицу удивленное и немного проказливое выражение.

– Мне кажется, ты недооцениваешь себя как штурмана, но это дело хозяйское. Какую поправку делать на ветер?

– По меньшей мере на два румба.

– Существует старая поговорка, – пробормотал он. – Когда осмотрительный моряк в чем-то сомневается, лучше исходить из того, что его расчеты верны. – Он посмотрел на меня, вопросительно приподняв свои кустистые брови. – Главное – не проплыть мимо Гернси, знаешь ли.

Я заколебался. Возможно, сказывалось напряжение долгой ночи, но я никак не мог решить, что нам следует предпринять.

– А ты видел эту скалу? – спросил я у Хэла.

– Нет.

Я обернулся к Майку и уточнил, уверен ли он в том, что то, что он видел, было скалой.

– При таком освещении вообще ни в чем нельзя быть уверенным, – последовал ответ.

– Но ты определенно что-то видел?

– Да. В этом я уверен. И мне показалось, что на том, что я видел, было какое-то подобие башни.

Сочащийся сквозь насыщенную влагой атмосферу водянистый солнечный свет озарял кокпит странным приглушенным сиянием.

– Тогда это должны быть Рош-Дувр, – прошептал я.

– Смотри! – закричал Майк. – Смотри вон туда.

Я проследил за направлением его вытянутой руки. На самой кромке видимости еле угадывались очертания округлой скалы, освещенной бледными солнечными лучами. На вершине утеса стоял маяк. Я немедленно направил туда бинокль, но все, что мне удалось разглядеть, это смутный рыжеватый контур чего-то расплывчатого, поблескивающего сквозь золотистую дымку. Нырнув в рубку, я выхватил карту, вглядываясь в форму плато Рош-Дувр. Оно представляло собой скальную россыпь, протянувшуюся на целую милю к северо-западу от девяностодвухфутовой башни маяка. Судя по всему, мы находились на самом краю этой россыпи.

– Принимай на север, – закричал я Хэлу, – и делай это как можно быстрее.

– Есть, командир.

Он завращал штурвал, крикнув Майку, чтобы тот переставил паруса. Когда я вышел из рубки, он оглядывался на маяк через плечо.

– Ты знаешь, – заговорил он, вглядываясь в дымку, – мне это кажется очень странным. – Я никогда своими глазами не видел Рош-Дувр, но я довольно неплохо знаю Нормандские острова, и я никогда не видел ни одной скалы, которая издалека казалась бы красной.

Я оперся о рубку и снова поднял к глазам бинокль. Солнечный свет становился все более ярким, и видимость с каждой минутой улучшалась. Я наконец-то смог все отчетливо рассмотреть и чуть не расхохотался от облегчения.

– Это не скала, – произнес я. – Это корабль.

Теперь сомнений у меня не осталось. Ржавый корпус уже не расплывался перед моими глазами, но отчетливо выделялся на фоне серой воды, а то, что я принял за башню маяка, на самом деле было единственной трубой судна.

Снова ложась на первоначальный курс, мы все смеялись от облегчения.

– Похоже, они застопорили машины и дрейфуют, – заметил Майк.

Я был вынужден с ним согласиться, потому что, когда мы легли на прежний курс, стало заметно, что положение корабля совершенно не изменилось. Он был развернут к нам боком, как будто его удерживал ветер. По мере того как мы приближались к судну и его очертания становились отчетливее, мы убеждались в том, что корабль стоит на месте, покачиваясь на небольших волнах. Нам предстояло пройти мимо, оставив его в полумиле от нас по правому борту. Я потянулся к биноклю. В этом судне было что-то такое… что-то в его очертаниях, и форме ржавого корпуса, и в немного опущенном носе.

– Наверное, получили пробоину и теперь выкачивают воду из трюма, – предположил Хэл.

Его голос прозвучал неуверенно, как будто он тоже ничего не мог понять.

Я навел резкость, и очертания судна резко приблизились. Это был старый корабль с прямой носовой частью, старомодной кормой с подзором и нагромождением надпалубных сооружений. Его единственная труба торчала почти вертикально, так же, как и мачты. Когда-то он был выкрашен в черный цвет, но сейчас у него был ржавый и неухоженный вид. В его облике чувствовалась какая-то безжизненность, не позволявшая мне опустить бинокль и отвернуться. И тут я заметил шлюпку.

– Курс прямо на судно, – обратился я к Хэлу.

– Что-то случилось? – спросил он, мгновенно отреагировав на тревогу в моем голосе.

– Да. Одна из шлюпок вертикально свисает со шлюпбалок. – Но дело было не только в этом. Все остальные шлюпбалки пусты. – Подойди к передним шлюпбалкам, – уточнил я.

Мой голос задрожал от постепенно охватывающего меня странного волнения.

Вскоре мы уже невооруженным глазом могли рассмотреть пустые шлюпбалки и единственную повисшую на талях шлюпку.

– Похоже, тут никого нет, – заметил Майк. – И нос сильно опущен. Как ты думаешь…

Он замолчал, не договорив. Мы все думали об одном и том же.

Мы подошли к пароходу посередине борта. Название на носу было так испещрено ржавыми потеками, что нам не удавалось его прочитать. И вообще стало ясно, что корабль находится в ужасном состоянии. Ржавая обшивка носа покоробилась, палубные надстройки были повреждены, а нос, вне всяких сомнений, сильно просел, в результате чего корма задралась так высоко, что был виден винт. С грузовой стрелы на мачте свисала гирлянда проводов. Это был грузовой корабль, и, судя по тому, что предстало нашему взору, он попал в изрядную переделку.

Мы начали обходить судно вокруг, держась на расстоянии одного кабельтова от его борта. Я поднес ко рту мегафон и окликнул экипаж, но мой голос затерялся в тишине моря. Ответа не последовало. Единственным доступным нашему слуху звуком был плеск волн о борта парохода. Мы быстро приблизились к кораблю и прошли совсем рядом с его кормой. Наверное, мы все надеялись на то, что нам удастся прочитать его название. И внезапно оно оказалось перед нами. Высоко над нашими головами, так же, как и ночью, возникли покрытые ржавыми потеками буквы: МЭРИ ДИР – Саутгемптон.

Это было довольно крупное судно водоизмещением не менее шести тысяч тонн. Не было сомнений, что его покинула команда. Но почему рядом нет буксира и других спасательных кораблей?! В поле зрения не было ни единого судна, кроме нас и этого парохода, в полном одиночестве безжизненно покачивающегося на волнах в двадцати милях от французского побережья. Мы уже обогнули корму, и я поднял глаза, осматривая левый борт. Шлюпки исчезли, и шлюпбалки были пусты.

– Выходит, ты был прав, – произнес Майк, оборачиваясь к Хэлу. – Вчера вечером на мостике действительно никого не было.

Яхта начала удаляться от парохода, и мы молчали, не сводя с него глаз. Думаю, нас всех перед лицом этой загадки охватил благоговейный ужас. С пустых шлюпбалок обреченно свисали ходовые концы снастей. Из трубы вилась неуместная в данных обстоятельствах тонкая струйка дыма, единственный признак жизни на покинутом людьми судне.

– Должно быть, его оставили как раз перед тем, как оно едва не потопило нас, – пробормотал я.

– Но оно перло вперед на полном ходу, – произнес Хэл, обращаясь скорее к себе, чем к кому-то из нас. – Никто не покидает судно, когда его двигатели работают на полную мощность. И почему они не вышли в эфир и не позвали на помощь?

Я размышлял над шутливыми словами Хэла, которые он произнес накануне вечером. Если бы на борту действительно никого не было… Я стоял, вцепившись в поручень и пристально вглядываясь в пароход в поисках признаков жизни. Я был так напряжен, что сам себе напоминал туго сжатую пружину, но я так ничего и не увидел – струйка дыма из трубы оставалась единственным признаком того, что на этом судне вообще когда-то были люди. Где же спасательные службы? Крупный брошенный экипажем пароход неприкаянно болтался в водах Ла-Манша. В это было почти невозможно поверить. И если бы нам удалось завести двигатели и привести его в порт… Я обернулся к Хэлу.

– Как ты думаешь, у тебя получится подвести «Морскую Ведьму» к его борту достаточно близко для того, чтобы я ухватился за один из этих тросов?

– Не дури, – последовал категоричный ответ. – Волны все еще довольно высоки. Мы можем повредить яхту. А если налетит шторм…

Но я был не в настроении прислушиваться к доводам рассудка и проявлять осторожность.

– К повороту! – скомандовал я. И добавил: – Вперед!

Мы легли на другой галс, и я отправил Майка в кубрик вытащить наверх Айана.

– Мы пройдем совсем рядом с ней, – пояснил я свои намерения, снова оборачиваясь к Хэлу. – Я прыгну и схвачусь за трос на ходу.

– Это безумие, – покачал головой Хэл. – Палуба слишком высоко. И что, если поднимется ветер? Снять тебя оттуда будет почти невозможно…

– К черту ветер! – воскликнул я. – Неужели ты думаешь, я упущу такой шанс? Что бы там ни произошло с теми беднягами, которые оставили свое судно, для нас с Майком это абсолютно уникальная возможность.

Он секунду смотрел на меня, а затем кивнул.

– Ладно. В конце концов, это твоя яхта. – Мы уже снова приближались к пароходу. – Мы подходим к нему с подветренной стороны, – произнес Хэл. – Из-за отсутствия ветра у меня могут возникнуть проблемы…

Он замолчал и поднял голову, глядя на вымпел.

Я сделал то же самое. Вымпел трепетал, вытянувшись в сторону правого борта. Нос яхты с тихим плеском рассекал воду, и брызги летели на бак. Я сверился с компасом.

– Не переживай, тебя на него не бросит, – заверил его я. – Ветер поменялся. Теперь он северо-западный.

Он кивнул, подняв глаза на паруса.

– Ты по-прежнему собираешься подняться на борт?

– Да.

– Постарайся не задерживаться. Ветер крепчает.

– Постараюсь, – пообещал я. – Если вам надо будет срочно меня позвать, воспользуйтесь сиреной.

Мы уже делали не меньше четырех узлов, и пароход быстро приближался. Я подошел к двери рубки и позвал Майка. Он появился почти мгновенно. У него за спиной стоял Айан. Он едва держался на ногах, и было ясно, что его только что подняли с постели. Я вручил ему багор и велел стать на нос, готовясь в случае необходимости оттолкнуться от парохода.

– Мы развернемся как раз перед тем, как подойти к борту, – пояснил я. – Это погасит инерцию хода, и вы будете готовы снова отойти в сторону.

Я начал стаскивать с себя штормовку. Ржавые бока «Мэри Дир» уже возвышались над нами. Мне предстоял нелегкий подъем.

– К повороту? – спросил я.

– К повороту, – ответил Хэл и крутанул штурвал.

«Морская Ведьма» начала разворачиваться. Она делала это медленно, очень медленно. Какое-то мгновение мне казалось, что она уткнется своим длинным бушпритом в ржавую обшивку парохода. Но вот она повернулась. Мы были совсем рядом с «Мэри Дир». Ветра почти не было, и паруса лениво хлопали на мачтах. Яхта качалась на волнах, едва не царапая реей бок парохода. Я схватил фонарь и бросился бежать к мачте. Взобравшись на перекладину, я замер, упершись ногами в фальшборт и вцепившись в ванты. Мимо проплывали шлюпочные тали передних шлюпбалок. Между мной и бортом корабля все еще оставалось расстояние в несколько ярдов, но оно медленно сокращалось. Я смотрел, как ко мне приближаются тали задних шлюпбалок. Раздался скрежещущий дребезжащий звук. Это концы наших рей чиркнули по обшивке парохода у меня над головой. Я оказался на одной линии с талями первой шлюпбалки. Я наклонился и потянулся, но до них оставалось не меньше фута.

– Давай! – закричал Хэл.

Реи снова заскрежетали по борту. Я ощутил сильную встряску через ванты, на которых я едва не висел. И тут моя рука сомкнулась на тале, и я выпустил ванты, тяжело ударившись о борт парохода и на мгновение по колено погрузившись во вспучившуюся волну.

– Есть! – закричал я.

Хэл кричал Айану, чтобы он отпихивался от парохода, и бедняга отчаянно работал багром. Утлегарь ударил меня между лопаток с такой силой, что я едва не разжал пальцы. Я начал лихорадочно карабкаться наверх, опасаясь, что яхту качнет и ее корма расплющит мне ноги о борт парохода. Непосредственно под моими ступнями послышался треск дерева, но в следующее мгновение «Морская Ведьма» уже отошла на безопасное расстояние от корабля.

– Не задерживайся, – крикнул Хэл.

«Морская Ведьма» уже поймала ветер и набирала скорость, рассекая носом волны и оставляя за кормой вспененный кильватерный след.

– Я быстро, – крикнул в ответ я и полез вверх.

Этот подъем показался мне бесконечным. «Мэри Дир» постоянно переваливалось с борта на борт, и я то болтался над морем, то тяжело ударялся о железную обшивку. Временами мне казалось, что у меня ничего не выйдет. Когда я наконец добрался до верхней палубы, «Морскую Ведьму» уже отнесло на полмили, хотя Хэл развернул ее носом к ветру.

Море уже не казалось маслянистым и гладким. По всей его поверхности начали образовываться маленькие волны, расписавшие все вокруг белыми узорами барашков. Я знал, что времени у меня мало. Приложив руки рупором ко рту, я закричал:

– Эгей! На «Мэри Дир»! Есть кто живой?

На одном из вентиляционных отверстий испуганно затопталась чайка, внимательно разглядывая меня глазками-бусинками. Ответа не было. Единственным звуком, нарушающим окружающую тишину, было ритмичное, как метроном, хлопанье двери кормовой рубки, сопровождающееся ударами о борт болтающейся снаружи шлюпки. Было ясно, что корабль пуст. Свидетельства спешной эвакуации были разбросаны по палубе – шлюпочные тали, одежда, закатившаяся в желоб буханка хлеба, втоптанный в палубу кусок сыра, приоткрытый чемодан, из которого высыпались пачки сигарет, нейлоновые чулки и резиновые сапоги. Люди покидали корабль в спешке и ночью.

Но почему?

На мгновение мне стало не по себе. Я почувствовал себя чужаком на этом брошенном корабле, полном тайн и мертвенной неподвижности. Я быстро оглянулся на «Морскую Ведьму». Она показалась мне маленькой игрушкой в свинцовой безбрежности моря, и мне почудилось, что гуляющий по пустому кораблю ветер стонет: «Спеши! Спеши!»

Необходимо было быстро осмотреть корабль и принять какое-то решение. Я бросился вперед и по трапу взлетел на капитанский мостик. Рулевая рубка была пуста. Как ни странно, но меня шокировало то, как здесь все было обыденно: пара грязных чашек на полке, трубка, которую кто-то аккуратно положил в пепельницу, бинокль на сиденье капитанского кресла и машинный телеграф, установленный на «Самый полный». Казалось, что сюда вот-вот войдет рулевой, чтобы занять свое место у штурвала.

Но снаружи было предостаточно свидетельств пережитого несчастья: все левое крыло мостика было смято, трап как будто кто-то сломал и изогнул, а внизу, на колодезной палубе, море практически сорвало обшивку с носового трюма и размотало катушку стального троса, превратив его в хаос спутанных петель, напоминающих колючую проволоку. Но все это никак не объясняло того, почему экипаж покинул судно. Брезент над грузовым люком был отвернут. Рядом лежали новые доски, как будто занимавшийся ремонтом палубный вахтенный всего лишь отлучился на чашку чая.

Штурманская рубка, расположенная сразу позади рулевой, тоже не пролила свет на загадку. Более того, она все еще больше усложнила. Судовой журнал был открыт на последней записи: Время 20.46. До маяка Лезу около 12 миль. Направление 114 градусов. Ветер юго-восточный, сила 2 балла. Волнение умеренное. Видимость хорошая. Новый курс на Нидлс[2] – 33 градуса на северо-восток. Дата – восемнадцатое марта – и время указывали на то, что эту запись сделали всего за час сорок пять до того, как «Мэри Дир» едва нас не потопила. Записи в судовом журнале делались каждый час, таким образом, что бы ни заставило этих людей покинуть корабль, это произошло между девятью и десятью часами вчерашнего вечера, наверное, как раз тогда, когда на море опустился туман.

Просмотрев записи, я не нашел ничего, что указывало бы на необходимость подобного спешного бегства с судна. На пути следования на пароход постоянно налетали штормы, и его изрядно потрепало. Но больше ему ничто не угрожало. Плавание становится опасным, отдельные волны разбиваются о капитанский мостик. Мы ложимся в дрейф. Течь в первом трюме. Насосы не справляются. Эта запись от шестнадцатого марта гласила о наихудшем. Сила ветра достигала одиннадцати баллов на протяжении двенадцати часов. Перед этим, с того самого момента, когда судно через Гибралтарский пролив покинуло Средиземное море, сила ветра не опускалась ниже семи баллов. Несколько раз регистрировался ветер в десять баллов, а это уже сильный шторм. Насосы беспрерывно откачивали воду из трюма.

Если бы они покинули корабль шестнадцатого марта, во время шторма, это было бы нетрудно понять. Но из журнала следовало, что они обогнули Уэссан утром восемнадцатого марта, когда стояла ясная погода, волнение было умеренным, а сила ветра не превышала трех баллов. Тут даже была приписка: «Насосы работают хорошо. Команда освобождает палубу от обломков и ремонтирует люк первого трюма».

Я ничего не понимал.

На верхнюю или шлюпочную палубу вел трап. Дверь в каюту капитана была открыта. Внутри было чисто и аккуратно. Все вещи лежали на своих местах. Ни следа поспешного бегства. С письменного стола мне улыбалось девичье лицо в большой серебряной рамке. На светлых волосах девушки играло солнце, а внизу снимка она нацарапала: «Папочка, bon voyages[3]! И возвращайся поскорее. С любовью, Джанет». Рамка была присыпана угольной пылью. Эта же пыль покрывала стол, и я обнаружил ее даже на папке бумаг, оказавшихся грузовой декларацией, из которой я узнал, что тринадцатого января в Рангуне «Мэри Дир» приняла на борт груз хлопка и взяла обратный курс на Антверпен. На бумагах, которыми был заполнен лоток для документов, лежало несколько присланных авиапочтой писем во вскрытых ножом конвертах. Марки на конвертах были английскими, и получателем был указан капитан Джеймс Таггарт, борт «Мэри Дир», Аден. Все это было написано теми же округлыми и несколько неровными буквами, что и надпись на снимке. В груде бумаг под письмами я нашел отчеты, написанные мелким аккуратным почерком и подписанные «Джеймс Таггарт». Но они касались только плавания от Рангуна до Адена. На столе рядом с лотком лежало запечатанное письмо, адресованное мисс Джанет Таггарт, Университетский колледж, Гоуэр-стрит, Лондон, WC1. Почерк был другим, и штемпеля на конверте не было.

Все эти мелочи, милые уютные детали… Не знаю, как это объяснить, но они еще больше усилили нарастающую у меня в груди тревогу. Я стоял посередине аккуратной каюты, в которой продолжало храниться и витало в воздухе все то, что сопровождало этот корабль по жизни, но вокруг было тихо, как в могиле. Тут мой взгляд упал на плащи на двери, два висящих рядом синих плаща офицеров торгового флота. Один из них был гораздо больше другого.

Я вышел из каюты, хлопнув дверью, как будто, закрыв ее, я мог отгородиться от внезапно охватившего меня необъяснимого страха.

– Эгей! Есть кто здесь?

Мой высокий и хриплый голос эхом разнесся по кораблю. Ветер застонал мне в ответ. «Скорее! Я должен спешить!» – напомнил я себе. Все, что я должен был сделать, это заглянуть в машинное отделение и решить, сможем ли мы запустить двигатели.

Я с грохотом слетел в темный колодец шахты сходного трапа, вслед за лучом своего фонаря. Проходя мимо открытой двери кают-компании, я мельком осветил накрытый стол и в спешке отодвинутые стулья. В затхлом воздухе витал легкий запах гари. Но источником этого запаха был не камбуз – огонь был потушен, плита давно остыла. В желтый круг фонаря попала полупустая банка мясных консервов на столе. Кроме тушенки там было масло, сыр, буханка хлеба с присыпанной угольной пылью корочкой. Угольная пыль была и на рукояти ножа, которым резали хлеб, и на полу.

– Есть тут кто-нибудь? – заорал я. – Эгей! Отзовитесь!

Ответа не последовало.

Я вернулся в межпалубное пространство, протянувшееся вдоль левого борта корабля. Тут было темно и тихо, как в штольне шахты. Я было зашагал по коридору, как вдруг замер. Я снова услышал звук, который раздавался уже давно, но ускользал от моего внимания. Этот хруст, похожий на шорох гравия, доносился откуда-то из глубин корабля. Казалось, стальные плиты трутся о морское дно. Это был очень странный и даже зловещий звук, и как только я зашагал по коридору, он внезапно прекратился. В полном вакууме воцарившейся тишины я снова услышал завывание ветра.

Дверь в дальнем конце коридора распахнулась, впустив проблеск дневного света. Я направился к ней, обратив внимание на то, что кислый запах гари усилился настолько, что почти заглушил тяжелый смешанный запах горячего машинного масла, несвежей еды и морской сырости, которым пропитано межпалубное пространство всех грузовых кораблей. Пожарный шланг, присоединенный к гидранту возле двери машинного отделения, извивался по залитому водой полу и исчезал за открытой дверью на колодезной палубе. Я пошел за ним. Выйдя на свет, я увидел, что люк третьего трюма обуглился и наполовину сгорел, а четвертый трюм приоткрыт. Пожарные шланги опутали палубу и уходили в открытый смотровой люк третьего трюма. Я спустился на несколько ступеней по уходящему вертикально вниз трапу и посветил в темноту фонарем. Но внизу не было ни дыма, ни зловещих отсветов, а кислый запах пожара казался застарелым и смешивался с едким запахом химикалий. Пустой пенный огнетушитель перекатывался по полу, грохоча о стальные плиты фальшборта. Черная яма трюма была заполнена обгоревшими и вымокшими тюками хлопка. Откуда-то из-под тюков слышался плеск воды.

Очевидно, кому-то удалось потушить пожар. От него не осталось даже тонкой струйки дыма. И все же команда покинула корабль. В этом не было никакого смысла. Я вспомнил вчерашний вечер и повисший в тумане запах гари, шлейфом тянувшийся за едва не потопившим нас пароходом. Камбуз и каюта капитана были засыпаны угольной пылью. Я бросился бежать к двери машинного отделения, вспомнив звук пересыпающегося гравия. Что, если это был не гравий, а уголь? Может, внизу, в кочегарке, кто-то есть? Где-то в недрах корабля хлопнул люк. А может, это была дверь? Я ступил на мостик, зависший над черной бездной машинного отделения, которое пересекали стальные решетки и вертикальные трапы.

– Эгей! – закричал я. – Есть тут кто-нибудь?

И снова ответа не последовало. В свете фонаря блеснула отполированная медь. Чуть более тускло отсвечивала вороненая сталь. Среди туманных очертаний двигателей я не заметил ни малейшего движения. Снизу раздавался только тихий плеск воды в такт покачиваниям судна.

Я колебался, не решаясь спуститься в кочегарку. Меня как будто пригвоздил к месту какой-то непостижимый страх. И тут я услышал шаги.

Они доносились из коридора, протянувшегося вдоль правого борта. Подошвы ботинок глухо стучали по стальным плитам пола. Кто-то медленно прошел мимо двери машинного отделения и тяжелой шаркающей походкой направился к капитанскому мостику. Звук шагов постепенно удалился и стих, заглушенный плеском воды в трюмах.

Секунд двадцать я стоял, как парализованный, а потом бросился к двери, распахнул ее и выскочил в коридор, в спешке споткнувшись о ступеньку, уронив фонарь и врезавшись в противоположную стену с такой силой, что у меня помутилось сознание. Фонарь упал в лужу ржавой воды и лежал там, рассеивая окружающую тьму, подобно светляку. Я наклонился, поднял его и посветил вглубь коридора.

Там никого не было. Луч фонаря достал даже до ведущего на палубу трапа, но коридор был пуст. Я закричал, но мне никто не ответил. Я слышал лишь скрип деревянных частей корабля да плеск воды. Где-то над головой ритмично хлопала дверь кормовой рубки. А затем моего слуха достиг едва различимый далекий звук, звук, в котором слышалась тревога. Это сирена «Морской Ведьмы» взывала ко мне, требуя моего возвращения.

Я бросился бежать. Когда я подбежал к трапу, ведущему на палубу, к сирене «Морской Ведьмы» примешался вой ветра в судовых надстройках. Скорее! Скорее! Отчаянный крик сирены звучал все настойчивее, так же как и шум ветра.

Я уже добежал до трапа и начал карабкаться наверх, когда вдруг увидел его. На мгновение раскачивающийся луч фонаря выхватил его из темноты – смутная фигура, замершая неподвижно в дверном проеме. Он показался мне абсолютно черным, лишь тускло поблескивали белки глаз.

От изумления я снова замер. Вся эта тишина, призрачная тишина мертвого корабля стиснула мне горло. А потом я направил луч фонаря прямо на него. Это был крупный мужчина, одетый в бушлат и резиновые сапоги. Он действительно был черным от покрывающей его угольной пыли. На его лице выступил пот, проложивший бороздки по его измазанному пылью лицу. Казалось, что эти следы оставлены крупными слезами. Кожа у него на лбу блестела. Всю правую сторону его подбородка занимал синяк, покрытый запекшейся кровью.

Внезапно он стремительно шагнул вперед и слетел по трапу на меня, выбив из моей руки фонарь. Я ощутил запах застарелого пота и угольной пыли, а его мощные пальцы стиснули мои плечи и встряхнули меня, как ребенка, повернув мое лицо к дневному свету, струящемуся в дверь наверху.

– Что вам нужно? – произнес он резким хриплым голосом. – Что вы здесь делаете? Кто вы?

Он изо всех сил встряхнул меня, как будто стремясь вытряхнуть из меня правду.

– Я Сэндс, – выдохнул я. – Джон Сэндс. Я пришел, чтобы посмотреть…

– Как вы попали на борт? – хрипло и агрессивно поинтересовался он.

Это был голос человека, привыкшего командовать.

– По шлюпочным талям, – ответил я. – Мы увидели, что «Мэри Дир» лежит в дрейфе, а потом заметили, что шлюпки исчезли. Вот мы и подошли поближе, чтобы все выяснить.

– Выяснить! – возмутился он. – Здесь нечего выяснять. – Но он тут же заторопился, неослабевающей хваткой стискивая мои плечи. – Хиггинс с вами? Вы его подобрали? Вы поэтому здесь?

– Хиггинс?

Я удивленно уставился на него.

– Да, Хиггинс. – Он произнес это имя почти с ненавистью, к которой примешивалось отчаяние. – Если бы не он, я бы уже благополучно привел судно в Саутгемптон. Если Хиггинс у вас… – Внезапно он замолчал и склонил голову набок, прислушиваясь. Сирена звучала уже гораздо ближе, и я услышал голос Майка. – Вас зовут. – Его пальцы судорожно стиснули мои плечи. – Какое у вас судно? – спросил он. – Что это за судно? – тут же повторил он, не дожидаясь ответа.

– Яхта. Вчера вечером вы едва нас не потопили, – неизвестно зачем добавил я.

– Яхта! – Он выпустил меня с каким-то всхлипом, напоминающим вздох облегчения. – Что ж, вам лучше на нее вернуться. Ветер крепчает.

– Да, – согласился я, – нам надо спешить – нам обоим.

– Нам обоим? – нахмурился он.

– Конечно, – кивнул я. – Мы снимем вас с парохода, а когда придем в Питер-Порт…

– Нет! – буквально взорвался он. – Нет! Я остаюсь со своим кораблем.

– Вы, наверное, капитан?

– Да. – Он наклонился, поднял мой фонарь и подал его мне. До нас снова донесся едва различимый голос Майка, этот странный и бестелесный зов из внешнего мира. Ветер завывал на низкой плачущей ноте. – Поторопитесь, – добавил капитан.

– Тогда пойдемте, – произнес я, будучи не в состоянии поверить в то, что он хочет остаться. Даже дураку было бы ясно, что он не в состоянии что-либо сделать для корабля.

– Нет, я не оставлю свое судно, – повторил он и, выйдя из себя, закричал на меня, как на иностранца, на которого проходилось кричать, чтобы донести до него смысл своих слов. – Говорю вам, я его не оставлю!

– Не будьте глупцом, – ответил я. – В одиночестве вы ничего здесь не сделаете. Мы идем в Питер-Порт. Вы будете там уже через несколько часов, и тогда сможете…

Он затряс головой, как загнанный в угол зверь, а потом замахал на меня рукой, как будто подавая сигнал уходить.

– Надвигается шторм.

– Я знаю, – отозвался он.

– Бога ради, послушайте… Это ваш единственный шанс убраться отсюда. – Поскольку он был капитаном и было ясно, что он прежде всего думает о судне, я добавил: – И это единственный шанс для корабля. Если вы очень скоро не вернетесь сюда с буксиром, его снесет прямо на Нормандские острова. Было бы гораздо лучше, если бы вы…

– Убирайся с моего корабля! – Внезапно его затрясло. – Ты меня слышишь? Убирайся немедленно! Я знаю, что я должен делать.

В его голосе сквозило безумие, а поведение вдруг стало угрожающим. Но я не сдавался.

– Значит, вы уже ожидаете спасательный буксир? – Мне показалось, что он меня не понимает, и я уточнил: – Вы послали радиограмму с сообщением о пожаре?

Поколебавшись мгновение, он ответил:

– Да, да, я послал радиограмму. А теперь уходите.

Несколько мгновений я стоял в нерешительности. Но у меня не осталось аргументов, и если он не желал покидать судно… Я начал подниматься по трапу, но на середине остановился и посмотрел на него.

– Я от всей души надеюсь, что вы передумаете. – Из темноты внизу на меня смотрело его лицо, жесткое и волевое, еще молодое, но уже изрытое глубокими морщинами, которые от усталости стали еще глубже. На нем была написана безысходность, но мне он почему-то показался на удивление трогательным. – Пойдемте со мной, пока у вас есть такая возможность.

Но он не ответил. Он развернулся и ушел. А я взобрался по трапу на палубу, где на меня с воем навалился ветер. Все море было покрыто белыми барашками, среди которых всего в двух кабельтовых от парохода бешено плясала на волнах «Морская Ведьма».