Читать книгу Сто лет - Хербьёрг Вассму - Страница 7

Стоял июнь 1863 года. Ослепительный свет уже давно захватил остров Офферсёй. Невозможно стало полагаться на темноту ночи. Приходилось мириться с тем, что они ничего не могут скрыть друг от друга. Юханнес смотрел на нее. Со страхом, но не без гордости. Откуда у него эта гордость?

Без всякой причины, сидя за шитьем или работая в саду, Сара Сусанне вдруг ощущала рядом его тело и все то, что он проделывал с нею ночью. Ждала, когда они останутся наедине, только они двое. Закрытая дверь. Крючок. Он всегда запирал дверь на крючок. Крючок был старый, от него на косяке остался след. И с каждым разом, когда крючок свободно скользил по дереву, чтобы запереть Сару Сусанне и Юханнеса в их двойном одиночестве, этот след становился все глубже.

Она ждала, чтобы вечер подавил раздражение, вызванное дневными неприятностями. Свекровью. Высокомерным смехом невестки Ханны. Она не имела здесь ничего, что принадлежало бы только ей, кроме комнаты, в которой они спали. Все ограничивалось мушиными следами на подоконнике. Сара Сусанне тщательно смывала их. Выбрасывала за окно дохлых мух. Вечером, когда они оставались вдвоем, ей удавалось забыть о звуках, раздававшихся в доме. О скрипе, голосах, шарканье ног, неосторожном звоне посуды.

Ее никто не предупредил, что супружеская жизнь будет именно такой. Разве что невнятно намекали, что легко ей не будет, но надо постараться. Что это противно. Никто не сказал, что это может быть даже приятно. Она всегда думала, что приятно бывает только мужчинам. Вначале ее мучил стыд. Но когда Юханнес обнимал ее, стыд исчезал. Господи, спаси и помилуй! Ведь она даже не понимала, что он ей нравится, что так и должно быть.

Днем, когда Сара Сусанне видела его вместе с другими мужчинами, то, что она чувствовала к нему ночью, исчезало. Словно она одна плыла в лодке – на море стоял туман, и она не знала, в какой стороне находится берег. Слушая, как он пытается и не может что-то объяснить работникам, она пылала гневом, который нельзя было никому показать, и в первую очередь – ему. Она пыталась мысленно управлять его словами, выдавливать их из него. Ей казалось, что если ее мысль будет достаточно сильной, слова сами собой, без помехи, слетят у него с языка. Она сердилась не на него. Ее терзало его бессилие, словно оно унижало ее самое.

Ночь была светлая. Сара Сусанне лежала без сна, прислушиваясь к моросящему дождю. Он дарил ей видения.

Краски. Линии переплетались, образовывали нечто целое. И она была частицей этого бескрайнего мироздания. Не выброшенной за ненадобностью, как ей казалось, когда ее выдавали замуж. Нет, она сама была целым миром. И может быть, не одним. Особенно когда думала о том, что способны сотворить, сливаясь вместе, маленькие капли дождя. Урожаи и наводнения. Ручьи. Глубокие реки. И вообще жизнь на Земле. А ведь она гораздо больше капли дождя. Об этом следует помнить. У нее есть воля. Когда она, как в эту ночь, просыпалась и слышала, что начался дождь, ей становилось тепло, словно кто-то гладил ее по щеке, и она ощущала запах розовой воды или вереска. Ей нравился и ветер. Но дождь все-таки больше.

Сара Сусанне помнила один случай, ей тогда было четыре года, а может, уже и пять. Кто-то долго искал ее, а потом нашел в саду. Было раннее утро, все еще спали. Она самостоятельно вышла из дома. Ей запомнилось что-то бескрайнее, матовое, точно покрытое серебряной бумагой, и она поняла, что это море. Вдали были лодки и чайки, неужели можно помнить то, что случилось так давно? Море показалось ей незнакомым, потому что она впервые увидела его одна, без взрослых. Ножи, ложки и вилки тоже выглядели иначе, если она без разрешения открывала ящик, где они лежали. Очевидно, тогда было лето, тепло, потому что, когда ее нашли, никто не бранил ее из-за мокрой ночной сорочки.

Почему человек одно помнит, а другое забывает? Она помнила, что шум дождя на улице был совсем не такой, каким он слышался, когда она находилась в доме. Разница объяснялась тем, что на улице она могла кожей ощущать его капли. И одновременно слушать, как он шумит.

Юханнес спал, повернувшись к ней лицом. Его обветренное загорелое лицо темнело рядом на белой подушке. Волосы и брови у него выгорели на солнце. Он ходил на шхуне в Берген и только накануне вечером вернулся домой. Недели без него показались ей бесконечными. Светлые, лежавшие на щеках ресницы. Беззащитный и в то же время упрямый рот.

Однажды, вскоре после свадьбы, разговор между ними застопорился из-за того, что у Юханнеса никак не получалось объяснить ей, почему затянулась покупка Хавннеса. Он был вне себя от отчаяния. Ему было мучительно трудно.

– Забудь о своем заикании, Юханнес. Мне оно не мешает. Просто говори, как можешь. И все, что хочешь.

Он совсем замолчал. Его лицо приобрело цвет весеннего льда, лежавшего на пруду. Это было не в первый раз. Лицо говорило: не приближайся ко мне! Неужели он подумал, что она хотела его обидеть? У нее и в мыслях такого не было. Но может, она не проявила достаточного терпения? Наверное, он просто не привык к тому, что кто-то говорил с ним о его недостатке. В комнате, кроме них, никого не было, поэтому она взяла его за плечо и велела повторить то, что он хотел ей сказать. Тогда он отвернулся и вышел из комнаты. Больше она на эту тему никогда не говорила.

Сара Сусанне слышала, что дождь усилился. Он падал отвесно. Она понимала его шепот. Видела, как падают отдельные капли. На листья, на крышу, на камни. Как каждая капля находит свой путь среди всех остальных? Ведь дождь такой частый. Капли почти сливаются друг с другом. Стекают с крыши, падают в бочку для воды, в траву, на скалы, в горные расселины. Бегут к морю по крутым склонам. Струятся по гриве лошади, что щиплет траву. По вьющейся шерсти овец, что пасутся в горах, и от овец пахнет, как от свалявшихся морских рукавиц. Падают на ромашки, гнущиеся под их тяжестью. Находят путь к вздувшемуся от воды ручью, и шум их меняется. Едва слышное шуршание превращается в бурление и свистящий клекот. Она слушала эти знакомые звуки и не могла не слушать.

Неожиданно у нее в животе несколько раз взмахнула крылом птица.

Сара Сусанне бесшумно встала, спустилась вниз, миновала прихожую и вышла во двор, не одеваясь, только накинула на ночную сорочку большую шаль. Босиком она пошла к колодцу и остановилась, заглядевшись на морских птиц, летавших над пригорком, на котором стоял флагшток. Лицо и волосы у нее постепенно намокли. И тонкая сорочка тоже. Между грудями и по животу бежали холодные ручейки. Дождь продолжался. Птицы притихли, но никуда не делись. Как и легкая зыбь на море и жизнь у нее в животе. Как и она сама? Она вдруг поняла, что нельзя забывать и себя. В ней что-то зашумело, сильно-сильно. И в ней и в дожде.

Хотя вообще было тихо.

Неизвестно откуда ей в голову пришла странная мысль. Элида! Если родится девочка, я назову ее Элида!

* * *

Теплым августовским днем Сара Сусанне сидела на солнце за домом и шила распашонку. Ее беременность была уже заметна. С тяжелым вздохом она встала. Она сбежала из гостиной свекрови, не сказав никому, куда идет. Этого делать не следовало. Ведь ребенку у нее во чреве в любую минуту может понадобиться помощь, а потому домашние всегда должны знать, где ее можно найти. Объяснить им, что она разумное существо, а не просто существо, которое вынашивает потомка Крогов, было невозможно. Неужели ей не дозволено даже, сидя на солнышке, шить распашонку для своего ребенка?

С распашонкой в одной руке она потерла другой спину и потянулась. Глаза, скользнув по пристани, заметили выходящего из-за лавки брата. Арнольдус! Ее охватила радость. На глаза навернулись слезы. Мир расплылся, словно она смотрела сквозь старинное стекло. Мгновение – и он уже стоял перед ней. Они одновременно выкрикнули имена друг друга. Она встала, и они обнялись, смущенные, словно тайные любовники. Он сел рядом с ней на скамейку и неловким движением, которое она так хорошо знала, снял куртку.

– Почему ты так долго не приезжал? – упрекнула она его.

– Не было времени. У меня мало помощников, и в лавке и в усадьбе.

Арнольдус расспросил ее, как она себя чувствует и когда ждет ребенка, коротко ответил на ее вопросы о Кьопсвике, о матери и обо всех близких, а потом замолчал и принялся рассматривать свои руки. Она хорошо знала брата, его явно что-то тревожило.

– О чем ты думаешь? – спросила она, опустив шитье на колени.

– Хочу поговорить с тобой об одном деле. – На лице у него появилось беспомощное выражение.

– Что случилось?

– У меня неприятность… Но тебе следует знать об этом… От меня забеременела одна девушка! – выпалил он одним духом, словно всю дорогу до Офферсёя повторял эти слова и теперь наконец произнес их вслух. Он даже назвал ее имя и сказал, что она из Тёрнеса.

Сара Сусанне как будто не слышала его. Несколько раз она открыла рот, словно хотела что-то сказать. Непостижимо! Она не могла в это поверить. Нет! Только не Арнольдус, не ее брат! Наверное, он просто хочет хоть чем-нибудь ее поразить. Придумал эту историю, чтобы позабавить ее, потому что поверить в это было невозможно. Тем не менее она представила себе девушку, ставшую несчастной по вине ее брата, хотя не знала ее и не могла припомнить, чтобы когда-нибудь с ней встречалась.

Она всегда знала, что Арнольдус неравнодушен к девушкам. Знала его привычку смотреть на них, разговаривать с ними, переглядываться и оказывать им мелкие, даже ненужные услуги. Это касалось не только чужих, но и ее, и сестер, и матери. Даже служанок. Всех без исключения. Но то, в чем он признался сейчас, было другое. Отвратительное. Только не Арнольдус! Не ее брат!

– И когда же теперь будет свадьба? – наконец спросила она.

Он помотал головой, не глядя на нее. Буркнул, что именно об этом он и должен с нею поговорить. Мать еще ни о чем не знает, да ей и не следует этого знать. Он уже взрослый и самостоятельный человек. Но жениться на Регине он не может. Он, конечно, позаботится о ней, но в дом не приведет.

Неожиданно картина изменилась, теперь Сара Сусанне не видела его лица. Он взял эту Регине силой или обманул, позволив поверить, будто собирается жениться на ней! Арнольдус вдруг превратился в демона. Она не узнавала его.

– Но, господи, Арнольдус, ты же не можешь бросить ее в таком положении!

– У меня нет выхода…

– А что она говорит? Сколько ей лет?

Арнольдус сидел, уставившись в землю, потом расстегнул воротничок и повертел шеей, на которой выступили жилы, словно он с трудом сохранял чувство собственного достоинства. Наконец он сдался и умоляюще взглянул на сестру. Да, она всегда знала, что внешность ее брата нравится женщинам. Ей и самой было приятно смотреть на него, во всяком случае – до той минуты, пока стена позора не отгородила его от нее.

– Столько же, сколько тебе, – ответил он. – Она не может оставить у себя ребенка, не смеет привезти его к родителям…

– Ты должен сейчас же поехать к ее родителям и попросить за нее! Сейчас же!

– Перестань, я не могу в это вмешиваться!

– Но ты должен! Если бы такое случилось со мной, я бы сразу утопилась!

– Не говори так! Утопилась… – Он мрачно смотрел на берег, словно только что понял, как это серьезно.

– Как это случилось?

– А то ты сама не знаешь, как это случается!

– Нет, не знаю. Мужчина не должен этого допускать! – в отчаянии воскликнула она.

– Тише, пожалуйста, тише! – взмолился Арнольдус и украдкой взглянул на открытую дверь дома.

Сара Сусанне немного успокоилась, но гнев еще сжимал ей горло и застилал глаза. Неужели сидевший перед ней глупец – ее брат? Он пригладил растрепавшиеся волосы и по-прежнему умоляюще смотрел на нее.

– Что в этой Регине тебя не устраивает? Не ты ли сам считал, что я должна выйти замуж за Юханнеса только потому, что он хороший человек? – сердито спросила она.

Арнольдус не ответил, но его глаза не отрывались от нее, в них была мольба.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он через некоторое время.

– Все бы хорошо, если б не ты!

– Я только хотел спросить у тебя совета…

– Я считаю, что ты негодяй! – выдохнула она над своим большим животом, скомкала в руке недошитую распашонку и уколола палец. Из пальца на маленький недошитый воротничок капнула кровь.

Арнольдус наклонился и схватил ее руку. Сунув ее палец себе в рот, он искоса смотрел на сестру. Она сжала губы и сердито дышала через нос, потом ответила ему холодным взглядом. В таком положении им были видны только глаза друг друга. Не будь Сара Сусанне так зла, она бы сейчас рассмеялась. Они были похожи на двух мелких палтусов, у которых глаза на одной стороне.

Наконец он вынул изо рта ее палец и проверил, перестала ли идти кровь. Но руку ее не отпустил.

– У тебя кровь и сладкая, и соленая, – кашлянув, сказал он и снова заговорил о своем деле. Сара Сусанне знала своего брата как облупленного. Она сдалась. Никто не мог устоять перед Арнольдусом. Вот и эта девушка не устояла.

– Что ты еще хочешь мне сказать? – холодно спросила она.

– Этот ребенок… Как думаешь, может, сестра Марен и ее Юхан согласятся взять его к себе на Хундхолмен? Они давно хотели ребенка, да вот как-то не получилось.

Несколько минут ей казалось, что Арнольдус хотел бы, чтобы она сама взяла этого ребенка. Но это было невозможно.

– Поговори с ними, – помолчав, сказала она.

– Я думал, не могла бы ты…

– Ты должен сам поговорить с ней! Тебе она тоже сестра! – воскликнула Сара Сусанне.

Он опять бросил взгляд на открытую дверь дома.

– Мы с Марен не очень ладим.

– Почему?

– Это долгая история. С самого детства… Ей всегда казалось, что родители ко мне относились лучше, чем к ней. Особенно мама после смерти отца.

– Наверное, она права. Мама долго признавала только тебя! – вырвалось у Сары Сусанне.

– Знаю, знаю…

– Ты мог бы поговорить с Марен и об этом.

– Не стоит все валить в одну кучу. У тебя с нею такие хорошие отношения.

Сара Сусанне глубоко вздохнула. Ребенок в ней возмущенно запротестовал.

– Неужели ты такой трус?

– Да! – признался он и провел рукой по лицу. Но взгляд у него был дерзкий. Как и проглянувшая улыбка.

* * *

Фру Крог протестовала.

– Ты не должна подвергать себя такой опасности, ведь ты уже на сносях, – строго говорила она.

Однако Сара Сусанне стояла на своем: она хочет навестить сестру, живущую на Хундхолмене, пока Юханнес ушел на шхуне в Хельгеланд. Она не собиралась выходить из подчинения свекрови. Нет. Так или иначе, но та не уступила и заставила Эйлерта отправить с ней на лодке опытного парня. Спускаясь по тропинке к причалу и радуясь холодившему лицо ветру, она уже чувствовала себя свободной. Они вышли в море, Сара Сусанне сидела на носу лодки, как курица на яйцах. С закрытыми от солнца глазами она наслаждалась поездкой, несмотря на то что впереди ее ожидало нелегкое дело.

Марен, как всегда, хорошо приняла сестру. В доме пахло зеленым мылом и накрахмаленным бельем. Запах пищи изгонялся отсюда, стоило ему только появиться. У Марен не было места грязи. Люди говорили, что она вечно что-то стирает и убирает, потому что ей не надо заниматься детьми. А женщине необходимо иметь какое-то дело.

Сестры сидели одни в гостиной – изящные фарфоровые чашки, кофе, лепешки, смазанные маслом. Сара Сусанне продумала заранее каждое слово. Ничего лишнего. Не осуждая тех, о ком шла речь.

Марен отставила чашку и обхватила себя руками, словно хотела смахнуть пылинки. Однако ее округлившиеся глаза не отрывались от окна. Саре Сусанне сестра напомнила картинку с изображением сфинкса, которую она видела в одной книге.

Сестры не первый раз беседовали наедине. Именно Марен, а не мать, утешила Сару Сусанне и объяснила ей, что она совершенно здорова, когда к ней пришли месячные раньше, чем к сестре Хелене, которая была на год старше. Однако теперь, нося своего первого ребенка, Сара Сусанне словно обогнала и саму Марен.

– Почему же он сам не приехал ко мне с этой просьбой?

– Он думает, что ты не очень его жалуешь.

– Как можно жаловать человека, который обрюхатил девушку и теперь не собирается на ней жениться? Впрочем, наверное, этого следовало ожидать… хотя я об этом не задумывалась. Арнольдус всегда умел заставить маму, да и кого угодно, помогать ему. Теперь вот он использовал тебя. Он умеет заставить всех плясать под свою дудку.

– Ты права. Но сейчас речь идет не о нем, а о девушке и о ребенке, – напомнила Сара Сусанне.

Марен кивнула, но не спешила с ответом.

– Мне надо посоветоваться с Юханом, такое решение мы должны принять вместе. Взять ребенка, растить его в любви – это не шутка, – сказала она наконец. – Чужой ребенок, мы не знаем, каким он окажется.

– О своих детях мы тоже ничего не знаем.

– Ты права, – не слишком уверенно согласилась Марен.

– Подумай, тогда у нас с тобой появятся малыши почти в одно время. – Сара Сусанне даже разволновалась.

– Когда она ждет? – спросила Марен. Она все еще не выглядела убежденной.

– После Нового года. Они думают, в феврале… А я должна родить в ноябре!

Марен встала и подошла к окну, повернувшись к сестре спиной. Когда она обернулась, глаза у нее блестели, губы дрожали. Она никогда не казалась Саре Сусанне такой красивой. Ни мрачности, ни суровости, ни озабоченности. Как быстро все изменилось! Марен улыбалась, а по лицу у нее катились слезы, и она была ослепительно красива!

– Я напишу ему… Арнольдусу. Пришло ему время доказать всем, что он настоящий мужчина. Пусть привезет с собой эту бедную девушку. Я хочу поговорить с ними обоими.

* * *

Девочку назвали не Элида, а Агнес. Сара Сусанне поняла, что так хочет Юханнес. Он не объяснил ей почему. Она могла бы спросить у него, но они оба замкнулись в себе. Она – со своей болью, новыми ощущениями и ребенком. И всеми женщинами, которые постоянно окружали ее, словно были ее неотъемлемой частью. Он – поглощенный внешним миром. Шхуной и морем. После рождения Агнес он открылся Саре Сусанне с новой стороны. Она даже не предполагала, что он может оказаться настолько подавленным. Молчаливым он был всегда, к этому все давно привыкли. Но теперь он больше не улыбался, сверкая белоснежными зубами, как обычно улыбался вместо того, чтобы говорить.

Его шхуна постоянно уходила то на юг, то на север. Сара Сусанне перестала спрашивать Юханнеса о цели его поездок. Со временем она сама все поняла. Он уезжал из дома при первой возможности, стыдясь, что не смог исполнить обещания, данного в письме, в котором предложил ей руку и сердце. Он до сих пор не купил Хавннес. Поэтому вечером, когда он в своем блокноте написал «Агнес», она только кивнула. Жизнь вдруг повернулась так, что имя стало лишь мелким уколом. Для девочки ничего не изменится от того, что имя ей выбрал отец.

Хуже было то, что у Сары Сусанне не осталось ничего личного, ни одной двери, которую она могла бы по желанию закрыть за собой, кроме двери в ее спальню. Казалось, на Офферсёе не хватает воздуха для этих трех женщин – фру Крог, Ханны и самой Сары Сусанне. В Бё, где она служила, она чувствовала себя гораздо свободнее. Нельзя сказать, чтобы здесь домашние к ней придирались, просто они обращались с нею как с ребенком, с которым можно не считаться. Сара Сусанне с трудом терпела их высокомерие. «Нет, Сара, у нас принято делать это иначе!»

Однажды, вскоре после рождения Агнес, Сара Сусанне разбирала в коридоре на втором этаже выстиранные вещи. Застав ее за этим занятием, фру Крог заметила, что для этого дела существуют служанки. Сара Сусанне вспылила.

– Когда захочу, тогда и буду разбирать пеленки моей дочери! – не подумав, возразила она.

Фру Крог уставилась на нее, как будто увидела привидение. Потом натянуто улыбнулась одним уголком губ, другой даже не дрогнул, словно был парализован.

– Ты меня неправильно поняла! Я хотела как лучше.

– Не надо делать мне замечания из-за таких пустяков. Подумаешь, пеленки! – Последнее слово прошипело, как вода, капнувшая на раскаленную плиту.

Можно было подумать, что фру Крог оскорбится и перестанет донимать Сару Сусанне. Но она еще до рождения своих невесток привыкла, чтобы все делалось так, как ей угодно. А потому продолжала их воспитывать.

Однажды Сара Сусанне налила себе стакан молока. Она любила, чтобы молоко стояло у нее под рукой, когда она кормит ребенка грудью, чтобы, почувствовав головокружение, сделать несколько глотков. Потом она удобно расположилась на скамье в кухне. Неожиданно на кухню из сеней вошла свекровь. Бросив быстрый взгляд на Сару Сусанне, она сделала ей замечание, что кружка, которой наливают молоко, должна висеть рядом с ведерком с молоком.

Служанка, помогавшая кухарке, с испугом взглянула на них и выбежала в сени. Было слышно, что она повесила кружку на место.

– Это мой грех, служанка не виновата, – сказала Сара Сусанне и неожиданно расплакалась. Это был даже не плач, а вой. Фру Крог повернулась к ней так резко, что завязки на ее переднике взметнулись вверх. На этот раз она покинула кухню, не сказав больше ни слова. Сара Сусанне поняла, что уход свекрови был вызван не ее срывом, или как еще это можно было назвать. Нет, фру Крог стало стыдно оттого, что Сара Сусанне плакала на кухне, можно сказать, у всех на глазах. Это свидетельствовало не только о состоянии рыдающей невестки, но и об отношениях в семье, об отношениях, царивших в доме, обо всем. И фру Крог была не намерена мириться с этим безумием.

Сара Сусанне чувствовала себя цыпленком, вылупившимся под печкой в коробке с шерстью. И спрятаться, кроме как в этой шерсти, ей было негде. Неожиданно она вспомнила мать. У них в Кьопсвике такое было бы невозможно. Мать бросилась бы обнимать и утешать любого, кто заплакал бы у нее на глазах.

Вечером, уже в постели, она спросила у Юханнеса, боялся ли он когда-нибудь своей матери. В комнате было темно, и она не могла видеть его лица, наконец он ответил, делая большие паузы между словами. Да, мать была очень строга с детьми, особенно с дочерьми. А вот сыновьям доставались подзатыльники.

Сара Сусанне ждала, что он спросит, чем вызван ее вопрос. Но он не спросил. Ей хотелось рассказать ему, что произошло на кухне, да как-то не получилось. Она лежала и думала о том, как отношение окружающих влияет на людей. Конечно, Юханнес всегда заикался. Он был не такой толстокожий, как его брат Эйлерт. От того все отскакивало, как от стенки горох. Его жена Ханна тоже, по-видимому, обладала этим качеством. Она словно складывала в карман передника все замечания свекрови, чтобы при удобном случае поквитаться за них.

– Ваша мать всегда к вам придиралась? Ты поэтому начал заикаться? – спросила Сара Сусанне в темноте, готовая к тому, что он, как в прошлый раз, встанет и уйдет из спальни.

Юханнес ответил не сразу. Через тюфяки и подушки тишина поднялась с пола и проникла в Сару Сусанне. Наконец он придвинулся к ней. Точно качнулся. Зажег свечу и нашел свой блокнот.

«Мать тут ни при чем, это мой недостаток», – написал он изящным энергичным почерком.

– Но ведь ты не любишь, когда другие говорят о твоем недостатке, – прошептала она.

Некоторое время они молча прислушивались к дыханию друг друга и сопению ребенка в люльке. Потом она нашла под периной его руку.

– Не думай о Хавннесе, Юханнес. Я знаю, что рано или поздно ты его купишь! Помни, ты внук Эйлерта Крога, который был фогтом[2] на Лофотенах и в Вестеролене!