Читать книгу Вернись ради меня - Хейди Перкс - Страница 5

На следующий день я пытаюсь представить, как будет проходить обед с Бонни: наши разговоры об Эвергрине всегда выходили натянутыми. Я объясняю это тем, что мы относимся к своему детству (а Бонни – и к юности) диаметрально противоположно. Иногда я недоумеваю, как так вышло: родные сестры, а помним совершенно разное.

Бонни открывает дверь и отступает в сторону, пропуская меня в длинный коридор, подальше от дождя, который не прекращался с прошлой ночи.

– Люк совсем расклеился, он уже никуда не едет, – бросает она, обгоняя меня и ведя в кухню, расположенную в задней части дома.

– О, а что с ним?

– Простудился, – Бонни шумно вздыхает. – Лежит в постели и ноет. Я запретила ему появляться в кухне, вдруг у него что-нибудь заразное.

– Да я не боюсь. – Сестра не отвечает, и я продолжаю: – Ты могла бы приехать ко мне, вместо того чтобы держать мужа наверху.

Бонни даже теряется:

– Я же приготовила обед.

Я округляю глаза при виде такой душевной черствости и стягиваю плащ, повесив его на крючок у двери в патио.

– Тебе чаю или кофе?

– Чаю, спасибо.

– Я так надеялась отдохнуть от него в выходные. Он совсем заморочил мне голову!

– Это не новость, – отзываюсь я, жалея беднягу шурина и надеясь, что Люк все-таки спустится поздороваться.

– В последнее время он злит меня больше обычного. Представляешь, записал мальчишек на занятия по боксу! Какого черта он думает, что я мечтаю видеть их боксерами?

Бонни замолкает – ее старший, Бен, заглядывает в кухню.

– Мам, но я хочу заниматься боксом. И ты уже разрешила, – напоминает он.

– У меня пока нет склероза, – бросает сестра, пронзив взглядом своего двенадцатилетнего сына, и отворачивается.

Бен пожимает плечами, а я раскрываю ему объятья.

– Твоя мама волнуется, что тебя поранят, вот и все, – шепчу я на ухо племяннику.

– К тому же это дорогое удовольствие, – желчно замечает Бонни.

Я закатываю глаза, а Бен хитро улыбается.

– Готова поспорить, ты еще подрос, – говорю я. – Ты уже почти с меня ростом.

– Так ты же маленькая, тетя Стелла!

– Эй, – смеюсь я, – во мне пять футов и пять дюймов!

Племянник вечно прохаживается насчет моего роста. Рядом с сестрой, которая на голову выше меня, я действительно чувствую себя лилипутом.

– Ма-ам, – продолжает Бен, – отвезешь меня к Чарли? Дождь идет!

– Не выйдет! Для такого случая мы купили тебе велосипед. До Чарли всего две минуты, и у меня в гостях твоя тетка.

– Я не возражаю… – вмешиваюсь я.

– Нет. У него есть транспорт. И ноги.

– Ну, ладно. Пока, тетя Стелла, – Бен машет мне и уходит.

– Такой красивый мальчик, – восхищаюсь я, когда за ним закрывается дверь. – Они у тебя оба красивые.

– Знаю, – Бонни задумчиво смотрит сыну вслед, затем поворачивается и начинает шарить в шкафах, выставляя чашки. – С ужасом думаю о том дне, когда они приведут домой подружек.

Я придвигаю стул, пока Бонни заканчивает заваривать чай.

– Новостей о найденных останках пока нет, – осторожно начинаю я.

Бонни долго не отвечает, и я уже думаю, что сестра, как обычно, сменит тему.

– Ты позвонила отцу? – спрашивает она.

Я качаю головой:

– Еще нет. Бон, тебе вообще не хочется его увидеть? Разве ты не соскучилась?

Бонни поджимает губы и отводит взгляд:

– У меня с ним были не такие теплые отношения, как у тебя.

– У вас были нормальные отношения, и я не об этом спрашиваю.

– У родителей на меня никогда не было времени, – Бонни проводит ладонью по столешнице.

– Это просто смешно, Бонни. Ты рассказывала мне совершенно другое, – замечаю я, вспомнив редкие мгновенья откровенности Бонни.

– Ну, то было в раннем детстве, когда они вечно пытались меня перевоспитать, – возражает сестра. – А в какой-то момент они махнули рукой – наверно, когда родилась ты, – добавляет она. – Шучу. – Она смотрит на меня поверх чашки: – Во всяком случае, тебя любили больше всех, это было заметно любому.

– Бонни, это неправда.

– Это правда, – сестра резко отодвигает стул. – Но мне давно безразлично. Сейчас поедим. Но у меня только суп.

– Звучит заманчиво, – отзываюсь я, недоумевая, почему Бонни не перенесла нашу встречу, если у нее не было настроения готовить. – А где Гарри? – спрашиваю я про младшего племянника.

– Тоже у приятеля. Клянусь, они проводят больше времени в чужих домах, чем у себя. Я их почти не вижу, – Бонни опускает голову. Очевидно, сестра скучает по своим мальчикам, хотя и не признается в этом. – Должно быть, это в порядке вещей для нормальных городов с нормальными школами. Не представляю, какими бы они выросли, если бы им пришлось жить на маленьком пятачке, как нам!

– Неужели тебе совсем не нравился Эвергрин? – не верю я.

Сестра поворачивает голову:

– Да я его ненавидела! У меня не было жизни, не было подруг…

– Как это? – перебиваю я. – А Айона?

– Ага, только Айона. – Бонни отворачивается к плите. – И всего на одно лето. Я на днях вспоминала Дэнни. – Эта тема настолько редка у сестры, что мое сердце замирает. – Не знаю отчего. Я начала о нем думать неделю назад…

Я не нахожу, что сказать, поэтому молча жду продолжения.

– Хотя вообще-то я вру, – признается Бонни. – Я знаю почему. Как-то раз, когда мои мальчики играли в регби, я заметила на поле странного крупного мальчишку. Он стоял на краю площадки и только смотрел на остальных. Дэнни вел себя точно так же.

Я отрываю уголок у лежащей передо мной салфетки и начинаю скатывать из него комок между пальцами.

– Наш братец всех пугал, и я его за это ненавидела, – произносит Бонни будто сама себе. Налив супу, она приносит тарелки к столу и возвращается за батоном и ножом.

– У тебя не было к нему неприязни, – тихо возражаю я, когда она присаживается.

Бонни бросает на меня возмущенный взгляд:

– Еще какая! С самого его рождения. Тогда-то все и изменилось: мать стала таскать меня на эти дурацкие игровые занятия в «Останься-поиграй», где какая-то тетка пыталась меня разговорить.

Заинтересовавшись, я собираюсь расспросить подробнее, однако Бонни не остановить:

– До меня искренне не доходило, как ты его терпишь. Я не могла взять в толк, какие темы для разговоров вы находите, сидя в домике на дереве, – вы же там часами торчали!

Так и было, мы сидели там часами, но при этом почти не разговаривали, занимаясь каждый своим делом, как малыши, еще не научившиеся играть вместе. Дэнни рисовал, а я читала или играла с моими Барби.

– Помнишь, как он грохнулся с дерева? Я решила, что он разбился, – вспоминает Бонни. – Он не двигался, так и лежал, – сестра свешивает руки на одну сторону и высовывает язык. У нее получается очень комично – я едва сдерживаю улыбку. – Дэнни подглядывал за нами с Айоной, но под его тушей треснула ветка, и он шмякнулся на землю.

– Смутно припоминаю что-то такое.

Интересно, это было в тот раз, когда Бонни вопила на кухне, жалуясь маме на Дэнни?

– Мне хотелось, чтобы он больше не двинулся с места, но он зашевелился, и я чуть не прикончила его. Он вечно за нами шпионил, чем ужасно смущал меня, – продолжает сестра. – Никто не понимал этого мальчишку.

– Никто и не пытался, – бурчу я.

– Сколько я себя помню, он вечно играл один, катая свои машинки кругами по песку. Я часто спрашивала себя, почему взрослые столько возились со мной, когда было видно любому – это у Дэнни проблемы!

– А когда тебя перестали возить в детский клуб? – спрашиваю я.

– Это в «Останься-поиграй»? – Пожав плечами, Бонни зачерпывает полную ложку супа. – Мне было лет семь. Не знаю, что там произошло, но однажды мать за руку вытащила меня оттуда, заявив, что не хочет больше ничего знать.

– О чем? – удивляюсь я, однако Бонни ничего не объясняет, сославшись на то, что ответов у нее нет. Остается гадать, действительно ли это так или сестру просто не интересует правда.

– А с возрастом он становился все хуже, – Бонни снова переключается на Дэнни. – В последнее лето он был настоящим кошмаром – помнишь ночевку на пляже?

– Еще бы! – Я тоже находилась там, когда Дэнни обвинили в том, что он лапал одну из девочек.

– А как он вел себя с Айоной! – возмущается Бонни. – Я вечно сгорала со стыда за него. Удивляюсь, как она вообще продолжала со мной дружить, ведь Дэнни постоянно крутился возле нее.

– Айона ему нравилась, – произношу я, – потому что относилась к нему по-доброму.

Бонни отворачивается, но я замечаю, как еле заметная тень пробегает по ее лицу.

– На днях я ездила к маме на кладбище, – вдруг говорит она. – Это ты положила на могилу цветы?

Я невольно выпрямляю спину. Мне давно пора привыкнуть к манере Бонни то и дело менять тему разговора, однако на этот раз ей удается меня удивить. Я не собираюсь отвечать, потому что сестра отлично знает, что я езжу к маме каждую неделю и оставляю цветы.

– Ей бы ужасно не понравилась эта история с трупом на острове, правда?

Я киваю, ощутив странное облегчение оттого, что мама этого не видит.

– Хочешь кофе? – спрашивает Бонни, когда мы закончили обедать.

– Пожалуй, – соглашаюсь я, помогая ей убирать посуду.

– Знаешь, иногда я убить готова за бокал вина, – выдает сестра, глядя на меня в ожидании реакции.

– Бонни, я не знаю, что ты хочешь от меня услышать.

– Да ладно, ты же у нас психолог! Если даже ты ничего не можешь придумать…

– Я консультирую семьи, в которых разладились отношения, а не выздоравливающих алкоголиков.

– А связи ты тут не улавливаешь? – интересуется сестра, сверля меня взглядом. Не дождавшись ответа, она продолжает: – Я не хочу напиваться, просто мне надоедают чай и кофе. – Она недовольно смотрит на чайник. – Кстати, как там твоя работа?

– Хорошо, – отвечаю я. – Я действительно получаю от нее удовольствие.

– Есть интересные клиенты?

– Ты же знаешь, что я не имею права рассказывать, – смеюсь я.

– Родной-то сестре? Что-нибудь пикантное! Имена называть необязательно.

– Нет.

– Зануда, вот ты кто.

– Не сомневаюсь, – улыбаюсь я.

– И ни один мужчина тебе не приглянулся?

– Бонни!

– А как еще тебе с кем-то знакомиться? Разве не идеальная ситуация? Перед тобой мужчины, которые несчастливы в браке. Тебе достаточно подтолкнуть их в правильном направлении!

– Среди клиентов меня пока никто не привлекал.

– И верно, с твоим характером лучше одной, – Бонни наливает горячий кофе в кружки, и мы замолкаем. – Ты не думала разыскать Дэнни?

– Думала, конечно, но я не знаю, с чего начать.

– Как считаешь, мама знала, куда он уехал?

– Без сомнений, – уверяю я, поднося кружку к губам. Я всегда винила маму за то, что она отпустила Дэнни: даже к двадцати двум годам мой брат не созрел для самостоятельной жизни, и я отказывалась понимать, как она могла этого не видеть.

Восемнадцать лет назад я готова была искать Дэнни по всей стране. Я представляла, как мы найдем его дрожащим в темном переулке, сжавшимся в комок, запихаем в машину и увезем домой. Но мама только сказала: «Я потеряла его много лет назад».

Возразить было нечего. Мы все обратили внимание, что Дэнни стал еще более замкнутым и отстраненным с тех пор, как мы покинули остров. Правда, никто не интересовался, отчего он больше не прикасается к своему альбому и карандашам.

– Может быть, она поддерживала с ним связь, только скрывала это от нас? – предполагаю я.

– Зачем ей это делать?

– Возможно, он так попросил.

– С чего бы это?

– Не знаю, – устало бормочу я. – Чужая душа – потемки.

Бонни кивает. Я жду, что она скажет что-нибудь о маме, но вместо этого сестра выдает:

– Может, его и в живых-то нет!

Пододвинув мне печенье, она берет одно и кладет в рот целиком, выжидательно глядя на меня.

– Господи, Бонни, ну разве можно такое говорить?

Сестра пожимает плечами, не сводя с меня глаз и сосредоточенно жуя.

– По-моему, мама знала, где он, – задумчиво произносит она наконец. – Я не могу себе представить, чтобы она никогда его не искала.

Вечером, когда в новостях не появляется ничего нового, я беру наконец свой айпад и начинаю просматривать фотографии на различных веб-сайтах, ища знакомые лица.

Меня всегда интересовало, как сложилась жизнь у людей, среди которых я выросла и которые все еще могли оставаться на острове: они были частью моего мира, я не представляла своего существования без них. Приблизив снимок местных жителей, сгрудившихся у белого полицейского тента, я вглядываюсь в лица, ожидая теплой волны узнавания, но с увеличением снимок становится все более зернистым. Не отчаиваясь, я вожу пальцем по лицам – и вдруг замираю. На заднем плане я вижу женщину, стоящую отдельно от остальных. Я сразу узнаю ее.

Я сворачиваю снимок и открываю следующий, где видно предельно четко – это действительно Руфь Тейлор, мама моей подруги Джилл. Она стоит одна перед кафе, а под фотографией подпись: «Местная деревня». Руфь смотрит куда-то за рамкой кадра, и я вглядываюсь в ее круглое лицо с искривленным ртом, отмечая, что она очень постарела – волосы стали совершенно седыми.

Значит, Тейлоры так и живут на острове? По многим причинам я надеялась, что Джилл оттуда уехала.

Вздохнув, я усаживаюсь поудобнее и снова возвращаюсь к первой фотографии. Каждому из этих людей теперь придется отвечать на вопросы. И если полиция еще не выяснила, кому принадлежат найденные останки, то это дело нескольких дней.

Никто не может ступить на остров или покинуть его, оставаясь незамеченным. Никто не мог быть похоронен в его земле без того, чтобы хотя бы один из жителей не знал об этом.